Severalls

      Вокруг было тихо и спокойно. Совершенно несвойственно для палаты в психиатрической больнице на уровне карцера. Меня, как ни странно, это не волновало. Я лежал на своей койке, рассматривая узоры белых стен, подмечая каждую трещинку, каждую мелочь, каждую деталь, будто это действительно важно, но тишина посетила меня ненадолго. С грохотом ворвавшись в палату, Джорди чуть ли не запрыгнул на чистые простыни рядом со мной.       Вовремя увернувшись, я удивленно уставился на него. На его губах застыла игривая улыбка, а в глазах сверкал непривычный для него огонёк. Мне сразу же захотелось засыпать его вопросами: что ты здесь делаешь? Как ты открыл дверь? Почему у тебя так сверкают глаза?       Все эти «почему» так и не покинули области моего рта, не вырвались наружу, как это должно было бы произойти, потому что к губам примёрз палец Джорди. Дышать я разучился окончательно.       — Нет. Не смей задавать вопросы, — сказал он, приближаясь всё ближе и ближе. Воздух в палате запел, заискрился, в голове не осталось ничего. Всё казалось логичным.       Прохладные пальцы скользили вдоль позвонков, пересчитывая, нежно оглаживая, пробираясь ниже. Губы становились влажными, дыхание... что такое дыхание, когда ноготки нежно царапают розовые бусинки сосков, когда горячие языки сплетаются в крепкий узел, тихие, невольные стоны смешиваются с хаосом вокруг? Я готов был слизывать каждый звук, каждый отклик, ведь это то, чего я так хотел всё это время. Все те дни, когда впервые попробовал на вкус, когда распробовал сладость.       — Я могу остановиться, — прошелестел голос над моим ухом, будто боясь выдать себя. Выдать то, что, возможно, остановиться будет равносильно гибели.       — Не смей, — белые зубы впились в кожу, отпечатывая каждую букву, чтобы просьба перестала быть просьбой, чтобы она стала приказом.       Джорди или я? Я или Джорди?       Громкий, довольный стон растекался по венам, словно дорогое вино, заменяя кровь, ведь кровь — это так скучно. Я чувствовал его желание, как и своё, которое уже болезненно пульсировало у нас в едином ритме. Не нужно было ничего говорить, не нужно было даже переглядываться, ведь мы понимаем друг друга сейчас так, как никто другой. Мы оба знаем, чего хотим.       Дотянуться, дотронуться там, где желание берет своё начало, и грубо сжать, рассматривая каждый отклик на его лице. Начать медленно, мучительно, а затем дать желанное удовольствие. Размерные толчки в мою ладонь приносили извращённое удовольствие, будто я мог управлять им.       — Просыпайся, — прошептал он.       — Что? — расфокусированное зрение не позволило понять, где я.       — Я сказал: просыпайся, кусок дерьма!       Меня трясли за плечи, пока я испуганно озирался, пытаясь скинуть последние касания сна. Разлепив один глаз, я увидел лицо Джека, который уже, кажется, покраснел от злости. Затем, открыв уже и второй, я подумал, что никогда так не хотел ударить человека по лицу. Сильно. И даже не раз.       — Сколько раз мне повторять? — яростный голос Джека оглушал и приносил лишь головную боль. Его разве не учили не орать по утрам?       — Да встал я, встал, — пробубнил я и принял сидячее положение, с сожалением хватаясь за кусочки ускользающего сна. Очень приятного сна. Очень-очень приятного сна с участием моего друга. Очень-очень-очень приятного сна с участием моего друга, который делал всякие непристойности, а я всё это поощрял.       Хм. Моё желание ударить Джека за то, что он прервал настолько потрясающий сон, возрастало с ужасающей быстротой.       — Живо! Доктор Беккер ждёт тебя, — сказал Френк, который облокотился о дверной косяк, осматривая пустынные коридоры.       — Почему доктор Беккер не может проводить осмотр уже после того, как я поем и проснусь? — недовольно спросил я, потому что, честно говоря, настроение моё совсем не улучшилось со вчерашнего дня, а настолько грубо прерванный сон лишь усугубил ситуацию.       — Почему ты считаешь, что имеешь право голоса? — спросил Джек. Подойдя ко мне, он пихнул меня в сторону двери, из-за чего я чуть было не поцеловался с полом. Почти взасос. Ауч?       — Полегче, — одарив Джека раздражённым взглядом, я всё же направился в сторону выхода, где Френк уже ждал меня.       — Нежничать с тобой будет мамочка, а пока закрой рот и шагай, а иначе снова примеришь свою любимую кофточку.       Ухмылка совсем не шла Джеку, вот правда. Скорее Френку, который, кажется, примерил сегодня личину Джека. Может, я чего-то не знаю, и Беккер проводит опыты по переселению душ?       Ничего не оставалось, кроме как закатить глаза и выйти из палаты вслед за санитарами. Мрачные стены карцера давили, напоминая о том положении, в котором я нахожусь в данный момент жизни, и навевали не самые приятные мысли. Если Джорди уже и привык здесь обитать (распевание песен это уже однажды подтвердило), то я просто не мог совладать с чувством «птички в клетке». И не просто клетке, а клетке, в которой по кругу то и дело ходит здоровый голодный кот.       Джорди.       Не вздохнуть при о мысли о нём и о том, куда мы все катимся, просто невозможно. После вчерашних затянувшихся допоздна раздумий я всё же принял решение немного отдалиться и от Пого, и от Джорди. Такой исход будет, пожалуй, благом для всех. Думать о том, что это будет довольно сложно сделать, особенно учитывая тот факт, что мне будет чертовски больно в очередной прекращать общение с людьми, которые стали мне самыми близкими за такой промежуток времени, совершенно не хотелось. Конечно же, пора бы уже привыкнуть, что люди в моей жизни особо не задерживаются, но всё же... всё же это было тяжело. Как бы я не любил одиночество, быть никем для всего мира –слишком даже для такого, как я.       Свежий воздух выдернул меня из неприятных размышлений. Наконец-то! Мы поднялись из подземелий и уже шагали по светлым, по сравнению с карцером, коридорам первого этажа. На улице, на удивление, стояла тёплая погода, а из-за туч иногда умудрялось выскочить солнце, чтобы коснуться своими лучами всех и каждого. Некоторые окна на первом этаже были открыты.       Так вот почему так свежо.       Оказавшись за пределами карцера, мне вдруг пришла мысль, что Джорди может быть всё ещё там внизу. Чёртов эгоист.       — Хей, Френк, — обратился я к нему, потому что, как показал недолгий разговор внизу, Джек сегодня был ой, как не в духе. — А Джорди всё ещё внизу? Джорди Уайт?       Френк даже не взглянул на меня, но всё же ответил:       — Не твоего ума дела, пацан.       — Просто ответь, сложно, что ли? Я вроде уже не первый день здесь, могли бы и по-человечески себя вести. Ну или хотя бы отвечать?       Пора придумать свой личный измеритель раздражительности, потому что сейчас отметка пять сменялась на твёрдую восьмёрку. Ну почему здесь все либо психи, либо отъявленные мудаки?       Френк сдавленно что-то хрюкнул, а потом всё же посмотрел на меня. Его лицо исказилось в презрительном веселье.       — Откуда же в вас столько смелости берётся? — сказал Френк, скорее обращаясь даже не ко мне, а к большому ничему. Богу? Космосу? Кто же его знает.       Не успел я сказать в ответ и слова, когда в живот мне прилетел здоровенный кулак Френка, отчего я подавился воздухом и чуть было не застонал от боли. Удар действительно был сильным.       — Знай своё место, пацан, поменьше болтай, и, возможно, я смогу смотреть на тебя без желания приложить об стенку раз-другой. Но никогда, — санитар грубо схватил моё лицо, заставляя смотреть прямо в его глаза, — слышишь? Никогда не смей так разговаривать с нами.       Френк отпихнул меня от себя, но не успел я упасть на пол, как Джек подхватил мои руки и вернул в вертикальное положение.       Это отношение мне порядком надоело, но что я могу сделать, только разве что стараться не втягиваться в подобные ситуации. Меня это все безусловно бесит, хотелось врезать и тому, и другому в ответ, но сейчас это было бы более, чем просто безрассудно.       Оставшийся путь до кабинета Беккера прошел сравнительно спокойно. Без церемоний затолкав меня в кабинет, Джек и Френк остались стоять возле двери.       Доктор Беккер оторвался от каких-то бумаг и монотонно проговорил:       — Садись, Брайан, сегодня тебе надо сделать несколько анализов, — я тихо, не говоря ни слова, направился к стулу.       Беккер с громким шлепком натянул резиновые перчатки на руки и начал готовиться к осмотру, а я не смел мешать. На самом деле и не хотелось. У нас с ним и так складывались не самые лучшие отношения в последнее время. Не хотелось бы их ещё больше ухудшать.       Без лишних слов Беккер махнул рукой, чтобы я сел на кушетку рядом со столиком, на котором лежали пинцеты, иглы, шприцы разных размеров, катетеры и многое другое. Смазав безымянный палец спиртом, доктор быстрым чётким движением сделал небольшой порез, из которого тут же показалась тёмная кровь, и, не теряя времени, он начал собирать каплю за каплей, периодически надавливая на палец.       Собрав достаточно крови, доктор Беккер взял в руки резиновый жгут и приказал положить руку на свободное пространство столика, сжав в кулак. Нащупав вену, он смазал место укола спиртом и идеально точно ввёл иглу. Набра кровь, он расфасовал её по колбам и со вздохом повернулся ко мне, что, кстати, было совсем для него несвойственно. Ну. Проявлять человеческие привычки по типу: дышать, чувствовать, жить...       Около двух часов я проторчал вместе с ним. Беккер, казалось, наконец-то нашёл для меня время и начал полную диагностику моего тела. Когда дверь палаты закрылась за моей спиной, а я оказался в коридоре вместе с Френком, вздохнув с облегчением, я осознал, что это только полбеды. После меня ждал приём у доктора Донован.       Очередной сеанс или, лучше сказать, игра в «переври меня, если сможешь». Желудок неприятно заурчал, а я подумал, что был бы не прочь сейчас сытно поесть. Что-нибудь из маминого меню.       Несмотря на родительское предательство, я всё же скучал по ним. Отрицать это было бы бессмысленно. Я скучал по своей комнате. Не той, что была в воскресной школе, нет, а по комнате в моём доме. По изрисованным лично мною стенам, по завалу книг в углу около окна, по мягкой кровати, по виду из окна, по всему. Меня поедала тоска, несоизмеримая ни с чем. Даже по правильному распорядку дня матери.       Да. Я скучаю по прошлому. И, может быть, оно было наивным, пропитанный мальчишеским максимализмом, глупыми обидами на весь белый свет, но оно было моим. Моим, а я потерял его. Потерял всю свою скучную жизнь. И не то чтобы я сильно жалел, но определённо скучал. Скучал искренне и как никогда остро.       Настроение совершенно не желало делать попыток улучшаться, поэтому, когда санитары привели меня в кабинет к Донован, я был в подавленном состоянии, что, конечно же, не скрылось от её цепкого взгляда.       — Доброе утро, Брайан. Присаживайся. Я очень рада тебя видеть, — сказала женщина, указывая на моё привычное место. Я, не спеша, практически рухнул на диван, полностью расслабляясь на мягкой поверхности мебели. Несмотря на то, что сейчас ещё всего лишь утро, а день мой только-только начинается, я чувствовал себя мертвецки усталым. Это место будто выжимает все соки из тебя, и поделать с этим ты ничего не сможешь, как ни старайся.       — Может, для вас оно и доброе, доктор, но не для меня, — ответил я, следя за тем, как она вытаскивает какие-то папки из шкафчика и направляется ко мне.       — Понимаю, — в голосе Донован послышались необычные интонации, что сразу привлекло моё внимание. — Все по-разному реагируют на воспитательные процедуры доктора Беккера, но... — Донован неожиданно запнулась, поджала губы и со вздохом села на своё привычное место, тогда как на столике между нами были разложены две цветные папки.       Глаза разбегались: смотреть на Донован или на папки? Довольно непривычное начало очередного сеанса. Вздыхающая Донован, таинственные папки. Неужто сейчас я услышу что-то ещё более нехарактерное для этого места?       — Брайан, ты должен понять, что для тебя же лучше идти на контакт, помогая нам сделать всё, чтобы ты скорее шёл на поправку.       Ах, жаль. Очередная ложь и повторяющийся бред про миссионерскую помощь всем страждущим. Ты главное иди на контакт, Брайан. Позволь пичкать себя всевозможным дерьмом, а остальное неважно.       — Без обид, док, но вы сами-то верите в свои слова? Я ведь ничем не болен, так? — напрямую спросил я, устало осматривая неменяющиеся черты блондинки. Хотя... что-то всё же изменилось.       — Болен. Нам с доктором Беккером осталось лишь подтвердить диагноз, а вы делаете всё, чтобы помешать этому, — укоризненные нотки послышались в голосе доктора.       — Я торчу здесь уже примерно два месяца, да? Так что вам мешало выявить мою болезнь ещё в первый месяц? Вы попросту не знаете, как меня лечить, потому что я здоров, доктор Донован, — вздохнув, сказал я.       — Давай отложим разговор о нашей профессиональности на лучшие времена, Брайан. У нас сегодня много дел, а времени в обрез.       Я было собрался сказать что-то ещё в ответ, но не успел. Доктор Донован наклонилась вперёд, открывая первую папку сверху. Внутри оказался какой-то вопросник. Психологические тесты? А я уж думал, что она действительно так и будет болтать со мной ни о чём каждый сеанс.       — Что это?       — В данном тесте, Брайан, тебе предлагают ряд утверждений. Тебе всего лишь нужно выразить своё личное отношение к каждому из пунктов. Отвечай честно. Подолгу не задумывайся над вопросом. Приступай.       Доктор дала мне простой карандаш и откинулась на спинку кресла. Мне совершенно не хотелось отвечать на все эти идиотские вопросы. Спасала лишь одна мысль: чем быстрее я разберусь со всеми этими бумажками, тем быстрее она меня отпустит.       В тесте было около пятидесяти вопросов. Какие-то повторялись, какие-то были перефразированы, что сильно бросалось в глаза, но все они лишь наводили дикую тоску. Как только с последним вопросом было покончено, Донован, не говоря ни слова, забрала у меня из рук папку и отложила её на другой край столика. Но рано радоваться. Эту папку сменила другая.       — Следующий тест почти подобен предыдущему. Отвечай то, что ты думаешь. Честно и быстро, не задумываясь над вопросом. Можешь начинать.       Донован была права. Этот тест почти не отличался от предыдущего по степени идиотизма и тупости задаваемых вопросов.       «Как вы чувствуете себя на данный момент?»       «На редкость дерьмово, глупый ты тест», — подумал я, отмечая один из предложенных вариантов.       Один тест сменял другой, карандаш уже весь исписался, а я дико замучился, по правде говоря. Буквы расплывались перед глазами, некоторые вопросы просто уже никак не воспринимались мозгом. Я хотел просто поесть и немного покоя, но, видимо, у Всевышнего нашего на меня совсем другие планы. Чтоб тебя, Бог.       Но всему когда-нибудь наступает конец. Так и моей пытке настал конец. Папки были отложены, тесты были заполнены, а я был полностью измотан. Голова раскалывалась так, что я был бы даже не против съесть горстку-другую таблеток. И вот я уже собирался встать...       — И последний тест, Брайан. Мы сегодня хорошо потрудились, поэтому стоит закрепить результат и доделать все тесты до победного конца, — сказала Донован, встав с кресла и подхватив стопку папок.       ...как Небеса вновь подтвердили то, что меня там совсем не любят.       Доктор отнесла заполненные тесты к себе на стол, а вместо их принесла стопочку... рисунков?       — Тест несложный, а посему справимся мы довольно быстро. Главное внимательно слушай мои вопросы и отвечай чётко. От понимания теста зависит весь твой результат.       Я немного растерянно кивнул, сбитый с толку картинками на белых листах.       — Я по порядку буду показывать тебе листы с рисунком, а ты будешь отвечать на заданный мною вопрос. Всё ясно?       Снова кивок, после чего кивнула и Донован, и она начала тестирование.       — На что похоже это пятно? — доктор подняла одну из картинок, показывая её мне.       На белом листе было чёрное бесформенное пятно, в котором позже я разглядел морду зверя. Возможно, это лиса или собака, я особо не мог разобрать. Очень странный стиль рисования... это так специально задумано?       — М... Это морда лисы или другого животного?       — Не задавай вопросов, Брайан. Только отвечай, что ты здесь видишь, — сказала Донован, постукивая по листу с картинкой.       — Ну, пусть будет морда лисицы.       — Ты видишь морду лисы в целом или в одной из частей пятна? — спросила Донован, не отрывая от меня своих цепких голубых глаз. Мне стало даже как-то не по себе.       — Эм... целая морда лисицы.       — Хорошо.       Шелест бумаги неприятно резанул по слуху. Этот тест заставлял меня нервничать, будто от результата зависело всё то, что может со мной произойти в будущем.       Хотя, может, я всё-таки немного драматизирую.       Одна картинка сменила другую. Теперь это было не только чёрное пятно. На картинке имелись и красные пятна. Я нахмурился, рассматривая эту чудаковатую картинку, потому что она вызывала у меня странные чувства, но что это были за чувства, я так понять и не смог.       — На что похоже это пятно по форме? Оно видится тебе в движении или, может, оно статично? Присмотрись.       Я видел двух слонов, которые сплетались хоботами, но... что-то было не так. Что-то в картинке не давало покоя. Я присмотрелся к красным пятнам, и они вызвали у меня тихий всплеск тревоги.       Что это за красные пятна? Их ведь здесь не должно быть, так? Они не вписываются в смысл композиции.       — Я вижу двух слонов, они движутся, сплетаясь своими хоботами. Только...       — Что? — голос Донован звучал звонко и до жути профессионально. Я впервые почувствовал себя в западне вместе с ней.       — Кое-что не вписывается.       — Что именно? Отдельный фрагмент или тебе не нравится что-то другое?       — Красные пятна. Их ведь не должно быть, верно? — я вопросительно уставился на доктора, а у неё даже мускул не дрогнул. Она молча отложила картинку, показывая следующую.       — Постойте-постойте... Я что-то не так сказал? — нервно спросил я. Чёртов тест сводил меня с ума. Где здесь смысл?       — Что ты видишь, Брайан?       Снова этот чёртов красный цвет, и снова он будто был здесь не нужен, будто кто-то назло мне пролил чёртову красную краску на все эти картинки. А может, красного цвета и вовсе не было?       — Голова мухи... или нет, погодите, это два человека, но... там есть ещё и бантик. Красный бантик. Почему так много вещей?       — В какой части ты видишь голову мухи, Брайан? — задала вопрос Донован. Я показал ей нижнюю часть рисунка. — Хорошо, а теперь скажи, люди на картинке движутся? Как-то взаимодействуют или они статичны?       Я закусил губу, рассматривая картинку.       — Они, конечно же, взаимодействуют, но как-то странно, на мой взгляд.       — Странно? Поясни.       — Они не совсем взаимодействуют. Они скорее на пути к взаимодействию. Им будто что-то мешает. Может, голова мухи посередине? — усмехнулся я, но Донован не оценила моего юмора.       — Хорошо. Следующий.       С остальными рисунками было проще. Донован ни разу не показывала хоть какой-то реакции на мои ответы, лишь фиксировала каждый у себя в блокноте. К концу теста я вымотался настолько, что не было даже сил на то, чтобы переживать за свои ответы. В конце концов, я уже в психушке, второй раз меня сюда запихнуть уже никто не сможет.       Тестирования закончились. Донован укладывала свои документы, пока я прикрыл глаза и пытался хоть сколько-то привести себя в порядок. Головная боль только усилилась, из-за чего появилось раздражение. Любой звук казался не нежным шепотом, а громким рёвом, что в состоянии превратить мои виски, мозги и вообще всё то, что может болеть, в розовую кашу.       Я уже был готов поверить в любого Бога и помолиться ему. Всё что угодно, только выпустите меня уже отсюда.       — Напоследок я хотела бы поговорить с тобой, Брайан. Очень серьёзно поговорить.       Если бы у меня были силы, я бы даже фыркнул или хмыкнул. Подобный тон «мамочки» я уже не раз слышал как от матери, так и от Пого.       «Вы плохо вели себя, молодой человек, поэтому я немедленно включаю режим строгой мамочки».       И так всю мою чёртову жизнь. Когда же все прекратят меня поучать?       — То, что было сделано доктором Беккером... уже сделано. Я лишь хочу, чтобы ты понял, что теперь тебе стоит думать, прежде чем сделать очередную глупость.       Ну я же говорил.       — А говоря о глупостях, я хотела бы, чтобы ты понял, что общение с другими пациентами приветствуется, но не в том ключе, в котором это делаешь ты.       Я тут же напрягся, вслушиваясь в каждое слово доктора, готовясь к тому, чтобы защищаться или защищать своих друзей.       — Что вы скажете мне на этот раз, док? Что вы выдумали теперь, чтобы отговорить меня общаться с Джорди? — осторожно спросил я.       — Правду.       Мне захотелось застонать. Вслух и очень громко. Я просто хотел уже поскорее уйти из этого места, а не выслушивать очередные наставления.       — Валяйте, — безразлично сказал я, закрывая глаза.       Донован несколько мгновений молчала. Я не видел, смотрит ли она на меня или ещё что. В общем-то, наплевать.       — Я уже говорила, что тебе просто напросто опасно сближаться с ними, Брайан. Что ты знаешь о Джорди?       Опять двадцать пять. Что же их всех так заело на Джорди?       Я, конечно, все понимаю, мы сами нарвались и все такое, но сколько можно?       — Я уже говорил, что знаю ровно столько, сколько должен, — твердо ответил я.       — Ты в этом постоянно так уверен, а я вот думаю, что ты знаешь недостаточно, чтобы трезво оценивать его. Ты знаешь только одну сторону медали, ты не видел его другого, поверь мне, я видела все его стороны, многие из которых шокируют.       Я просто не слушал ее, я не хотел этого. Не может быть такого, ей нужно внушить мне это. Она изначально пыталась меня настроить против него и Пого, разрушить наше общение.       — Почему я должен вам верить? — такой простой вопрос, который так и стоял поперек горла, и он наконец вырвался, повиснув в кабинете.       — Хороший вопрос, Брайан. Если он так идеален, как ты думаешь, то позволь мне задать встречный вопрос. Что он делает тут? Что он делает тут, если он не опасен? Если он не сделал ничего?       Вопросы будто ударили под дых. Я вспомнил то, что рассказал мне Джо, это было ошибкой.       — Ошибка, он не виноват.       — Это он тебе сказал? — Донован внимательно посмотрела на меня, поправляя очки.       Я не стал отвечать, но, думаю, она расценила это как согласие.       — Ты веришь этому? Раз так, то вразумить тебя будет сложно. Но я могу показать тебе правду. У меня есть документы, по которым его посадили именно сюда.       Донован потянулась за одной из папок. Она была похожа на те, что используют в судах.       — Четыре года назад полиция расследовала несколько дел.       — Можешь не верить мне, но официальные полицейские рапорты не врут, Брайан.       Донован вновь опустилась в кресло, раскрыв папку и развернув её ко мне. Я не знал, как реагировать, поэтому просто взял папку в руку. Это было личное дело Джорди. На главной странице была прикреплена его фотография, где он выглядел ещё совсем юным. Мне не хотелось читать дальше имени и фамилии, но интерес брал своё.       Донован откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди. Она ожидала моей реакции, очевидно, но я старался делать вид, что всё это меня ни разу не трогает.       Буквы плясали перед глазами, кажется, даже плыли. Под фотографией Джорди была его полная биография. Имя, дата рождения, где родился, что, где, когда...       Перелистнув страничку, я увидел первый рапорт. Незначительные кражи, нахождение в нетрезвом виде в комендантский час, мелкое хулиганство.       Я жадно вчитывался в текст, в то же время боясь увидеть что-то, что изменит всё. И я увидел.       Чем дальше, тем хуже. В деле Джорди появились кражи со взломом, агрессивное поведение, нападение на мирных людей, а потом и оно самое. То самое, что заставило каждый мой орган сжаться, не говоря уже о дыхании.       «Джорди Уайт. 12 лет. Задержан на месте преступления по адресу... В доме было обнаружено тело опекуна (родного отца). Жертве было нанесено множество ножевых ранений, разбита челюсть... Мальчик задержан по подозрению в убийстве и других жертв...»       Что?       «...Суд постановил, что Джорди Уайт, совершивший серию убийств, находился в невменяемым состоянии на момент совершения преступления. Психологический анализ и заключение прикреплены к делу... Приговор: пожизненное заключение в психиатрической больнице Севералс».       Этого не может быть. Нет.       Я закрыл глаза. Мир поплыл, но не из-за слёз. Голова шла кругом, виски отбивали чёткий ритм боли, а в голове на повторе прокручивалось дело Джорди. Воображение тоже не осталось в стороне, подкидывая красочные образы, но я не мог поверить. В моей голове просто не укладывалось, что этот маленький безобидный двенадцатилетний мальчик, мог кого-то убить. Мог быть... таким.       Я откинулся на спинку дивана, пытаясь начать дышать и привести в порядок голову. У Донован всегда было так холодно?       — Брайан? Брайан, ты слышишь меня?       Папка исчезла из рук. Я открыл глаза. Доктор Донован присела напротив меня на корточки. Её холодные пальцы коснулись моих век, оттягивая их в стороны, а затем она достала фонарик. Несколько раз посветив перед глазами, она поджала губы и приложила ладонь ко лбу.       — У тебя жар. Френк! — крикнула Донован, после чего в ту же секунду залетел взволнованный санитар. Донован дала ему какие-то распоряжения, а я даже не мог разобрать, какие.       Всё вокруг гудело, я не мог сосредоточиться всего лишь на одной мысли: Джорди лгун и убийца?       Неужели всё это время я общался с безумцем-манипулятором, который всего лишь игрался со мной? А Пого? Они ведь в сговоре, верно? Они ведь такие закадычные, мать их, друзья!       Громко рыкнув, я резко вскочил с места. Донован испуганно взглянула на меня.       — Брайан. Успокойся. Сейчас я помогу тебе, и боль уйдёт. Контролируй себя. Правда не должна стать твоей пулей, она должна стать твоим оберегом. Слышишь меня? — доктор выставила руки в успокаивающем жесте, а я сморгнул холодный пот и еле подавил желание разбить стеклянный столик о её черепушку.       В комнату влетел Френк с медсестрой и каталкой.       Дальше всё происходило слишком быстро и сумбурно. Я уже было кинулся на Донован, но Френк скрутил меня и уложил на койку, а медсестра ввела, видимо, снотворное, и я отключился.       Проснулся я уже в своей палате. Головная боль утихла, ничего не оставив после себя. Пуф – и ничего. Она прошлась, как ураган. Разрушила всё, что только могла, и оставила за собой угнетающую пустоту. Хотя, осталось кое-что. И это кое-что дожигало то, что не унёс с собой ураган боли.       Теперь я не хотел видеть никого. Совершенно никого. Теперь я хочу одного — чтобы меня оставили в покое.       Но, видимо, этой роскоши мне не видать. За мной опять прислали санитаров, я уже не знаю, как реагировать на то, что меня постоянно таскают туда-обратно.       Когда я узнал, куда меня ведут, мне показалось, что это злобная насмешка доктора Донован, Беккера, всех этих ублюдков. Они прекрасно понимают, каково мне сейчас, и на полном серьезе посылают с псами-охранниками в общую комнату.       Зачем все это?       Я сейчас думал только об одном, я искренне надеялся, что в комнате не будет Пого или Джорди, или их обоих, но, черт, мне кажется, что даже сама судьба решила изрядно посмеяться надо мной.       Конечно, они были там. Были и очень сильно удивились, когда я прошел в противоположный угол и стал пялиться в окно. Я старался всеми силами игнорировать их. Может, они и сами не рискнут подойти ко мне?       Но они рискнули, точнее, он рискнул. И вот тогда я попал в абсолютно тупиковую ситуацию, не имея ни малейшего понятия, что делать дальше и как реагировать. Внутри было пусто, даже те эмоции, которые я испытывал раньше, глушились этим предательством. Все это было построено на лжи. С самого начала.       — Бри... ты как? Хей, — он коснулся моего плеча, а я рефлекторно отдёрнулся от него. Они оба удивлённо уставились на меня. Ну, Пого в своей манере, а Джорди в своей. Всё это чертовски давило. Хм. Нет. Не давило, а подавляло до конца то, что ещё осталось.       — Персефона, ты обдолбан, что ли? Они снова накачали тебя? Что с тобой? — несмотря на привычно поухистически-заботливый тон, Пого казался обеспокоенным намного больше обычного, но всё это проходило мимо меня. Нет уж, хватит. Хватит этого фарса. Хватит водить меня за нос.       — Может, хватит уже? — спросил я, переводя взгляд обратно в окно. Там серые тучи сходились в кучку. Кажется, собирался дождь, что не сулило ничего хорошего.       — Брайан, что случилось? — Джорди снова попытался было коснуться меня, но я пресек это.       — Не прикасайся.       — Что? — я даже не хотел предполагать, что сейчас с его лицом. Возможно, он удивлён, возможно, нет. Кто же разберёт эти их маски.       — Персефона, кончай страдать хернёй и пойдём покурим, — я усмехнулся.       — Нет уж, не сегодня, и не завтра, и никогда, — я наконец внимательно посмотрел на них. Оба находились в крайней степени непонимания происходящего.       Я не понимаю, зачем меня привели сюда. Очередной приказ сверху? Чтобы поиздеваться? Да пошло оно всё.       Не говоря больше ни слова, я встал и прошёл мимо своих ошарашенных друзей. А возможно, уже и бывших друзей. Если мы вообще были друзьями. Ведь я мог, как обычно, вообразить то, чего не было в реальности и в помине.       Устало вздохнув, я направился к двум санитарам, что стояли у дверей входа в общую комнату. Подойдя к ним, я попросил увести меня в палату и дать мне хоть что-то поесть, потому что в моём желудке уже, кажется, образовывалась чёрная дыра, которая не только делала больно, но и издавала странные звуки бурчания.       Санитары с неохотой — конечно, я же потревожил их интересную беседу — кивнули, и мы вышли из общей комнаты. Я буквально спиной чувствовал, как две пары глаз пронзительно, не отрываясь, смотрели мне в спину, но мне было плевать. Нет смысла что либо говорить теперь. Осталось лишь смириться с тем, что теперь я совершенно одинок. Эра одиночества объявляется открытой.