Эпицентр

Так рано домой Костя, пожалуй, никогда не возвращался, и возникшее чувство неприкаянности испугало. Проблема – чем занять пустое время? – всплыла, после второго за день душа – вымылся, стараясь не намочить голову и смыть отвратительное ощущение липкости, и звонка Лерке, сообщил ей, что не приедет. Вытираясь, отшвырнул костюм с кровати на пол, подумал, поднял и аккуратно повесил туда же, где взял утром – в дальний угол шкафа. Пусть висит на память о первом дне новой жизни. Надо будет Лешке как-нибудь рассказать, в какой ситуации пригодился его жуткий подарочек. Лешка… фак… Смешно, ведь прерогатива рвать с корнем связи всегда принадлежала ему, Штейну, и поступить бы привычно – вычеркнуть Сорина и забыть легко, но не получалось. А после последнего разговора загладить свою вину станет намного сложнее. Хотя он, Штейн, настойчивый, все слабости Сорина за десяток лет изучив, дождется подходящего момента и найдет нужные слова… Фак, как же болит желудок, зачем нажрался острого? Идиот… Выпил омепразол, залил изжогу противным альмагелем и поплыл в пустоте – понедельник, четыре часа дня и чем заняться? Спать не хотелось, попробовал почитать, но буквы оставались буквами, не складывались в слова. В кабинете бездумно перебрал бумажки, отложил то, что нужно отвезти на завод, что выкинуть или припрятать подальше. Подальше… Зачем-то нашел тонкий файлик с накопленными за шесть лет квитанциями о переводе денег. За этот файл и переживал, когда заподозрил, что Еремин покопался в кабинете. Квитанции оставались в последние годы единственным, кроме памяти, связующим звеном с Варданом – безымянные почтовые переводы вардановской жене, раз в год. Это был стыдный сентиментальный жест, за который Штейн часто себя корил – Бэлла не нуждалась в деньгах, ей явно помогали. Каждый раз ругался: «Глупо, ты ничего и никому не должен! Все, хватит!», но через какое-то время начинали свербеть зудом то ли муки совести, то ли сантименты. И Костя, успокаивая разум полным набором сентенций о «да не оскудеет рука дающего», шел и переводил деньги. А когда встретились с Варданом – услышал в злом и больном: «Зря ты, Кот, не нужно было» скрытую благодарность, сомнений в правильности не осталось. Не зря. Бэлла после смерти Вардана уехала из города, и платить он перестал. Будто и не было ничего, только квитки... Ну и в помойку их. Пора забыть прошлое… Поймал себя, что чертит на бумажке: думал о Вардане, а рука выводила карандашом стрелочки, кружочки, стрелочки – финансовые потоки, черные схемы, обороты и кругообороты. Всегда интересовало, а как отмывание бабла на организованном уровне происходит? То есть на их, потребительском, Штейн прекрасно знал как, неоднократно пользовался схемами перевода белых доходов в черные, и наоборот – черных в белые, но реже. В первом варианте – завод платил процент от суммы, во втором – зарабатывал процент. Риск аккумулировался там, где нелегальные деньги превращались в легальные. Если операции разовые, то, конечно, можно использовать всякие займы, долгосрочные вложения, собственные подставные фирмы. Но опасно. Проще заплатить посреднику. Или иметь особый бизнес. Задумчиво нарисовал посредине листа букву «К» и обвел жирными кружочком. А что, ведь точно, сеть казино – прекрасный инструмент для отстирки бабла. Башляешь в казну девяносто штук со стола, и всё, реальные доходы-расходы никто не посчитает. Очень-очень интересно… Слабо сказать – интересно, возбуждением пробрало от фантазийной перспективы – именно себя представил координатором «черно-белых» потоков, и воображение тут же нарисовало образ жирного паука в центре паутины. Рассмеялся – губу закатай, Штейн, место занято! Рядом с буквой «К» приписал «З», задумчиво обвел ее трижды и услышал, как на кухне зазвонил телефон. Матерясь – звонок спугнул неясную мысль – неохотно поплелся на кухню. Пока дошел, телефон замолчал. Номер высветился неизвестный, но последние три цифры казались смутно знакомыми. Ааа, точно, с этого номера и звонили трижды в воскресенье… Закурил приоткрыв окно – залетный гость уже уехал, нужно бы спуститься, машину переставить, – и желудок вновь свернулся в тугой узел. Фак, опять перекурил… Нервно смял сигарету, загадочный абонент не перезванивал, и Костя нажал на дозвон. Любопытно же, кому он нужен? Ждал ответа, слушая попсовую мелодию, в висок скреблась настойчивая боль, тихим эхом отдаваясь в переносицу. Музыка оборвалась резко, мгновение тишины, и невнятный женский голос неуверенно произнес: «Да, алло». Стрельнули одновременно: оглушающая боль в лоб и предчувствие очередного пиздеца, но собрался, через долгую паузу выдавил: – Вы мне звонили. Часы отбивали время в стандартном «тик-так» режиме, но паузы между фразами-ответами искажали реальность. Делали ее бесконечной, словно в кошмарном сне. – Да, да, да, – зачастила женщина и замолчала. Пауза тянулась, Костя ждал, жутко горели уши. – Прости… простите, – снова пугающая пауза. Плюнуть бы, но поторопить невежливо – ну, кто ты, и что тебе надо? – мешали боль и внезапно подступившая тошнота. – Я звонила, да… выяснить хотела… Вы не знаете, Саша Еремин вернулся? Костя прикрыл глаза: не то чтобы жопа подкралась незаметно, просто такой вариант он не предусматривал. А стоило бы… – Вера, это вы? – привычка отвечать вопросом на вопрос давала фору – сосредоточиться, прикинуть – что говорить. – Да, здравствуй, Костя, это я, – в голосе ереминской жены прорезались жесткие нотки. Не злые – отчаянные. И это всяко лучше неуверенного блеяния. Реагировать проще. Усмехнулся через паузу: – Что ж, не скажу – приятно познакомиться, но привет. – Ты думаешь, я хочу с тобой говорить? Да меня блевать от тебя тянет… – «Взаимно», подумал Костя, сглатывая тошноту, – мне просто нужно знать: он в городе или нет? Они логично перешли на «ты» – грубить тоже проще. – Ну так позвони ему и узнай, я тебе не бесплатная справочная. – Штейн прикурил, тошнота откатила. – Не могу! – отчаянно крикнула Сашкина жена. Неожиданно всхлипнув, помолчала и сбавила обороты: – Мы поскандалили, опять, до отъезда. Трубку он не берет, а на работе… говорят – не приехал, но не верю я им, прикрывают всегда, круговая порука. И он врет… Ты знаешь? Он у тебя? – Нет, Вера, у меня его нет. – Штейн слышал, что Сашкина жена на грани слез и истерики, ответил спокойно, заткнув насмешливое: «Да, гуще грязи не придумать, так эпически – брань жены и любовницы. Чудненько». – Он сообщил, что в пятницу прилетит. Но знаешь… он и мне вполне мог соврать. – Понятно… понятно… – Вера вновь всхлипнула, и от чего-то мутного, стыдного Штейна затошнило с новой силой. Костя отключился первый – не дожидаясь ни плача, ни возможных оскорблений быстро нажал на кнопку. Вертел телефон, прикуривая и туша сигарету за сигаретой. Муть не утихала, сжимала спазмом желудок, тупая боль проникла в каждую клетку мозга, и соображать приходилось через силу. Соображать и не нужно, нужно – действовать, подчиняясь интуиции. А она нашептывала со злым сарказмом – ты сегодня побил рекорд по сучности и подлости, хоть рубль брось в копилку мироздания. Прикорми удачу, не борзей… Черт, надо маме позвонить, пусть запишет на ФГСку, провериться, а то так до язвы недалеко… Позвонил Вере. Ответит или нет? Ответила, сразу, будто и ждала его повторного звонка. – Вер, что у тебя случилось? – спросил, внутренне приготовившись к хамству, но не угадал – ереминская жена громко, смачно и с облегчением расплакалась.