Флорентийка. Паутина обмана

      После всего, что произошло, мне было сложно по-прежнему наслаждаться жизнью в Раю. Я занималась тем же, чем и всегда: общалась с отцом, Леонардой и Хатун, помогала осваиваться в Раю прибывшим, навещала родителей… Являлась в образе призрака Лоренцо Медичи и Кьяре, следила, чтобы у них было всё хорошо… Но что-то меня всё равно угнетало… Вроде бы я причинила боль своему мужу Филиппу, как того и хотела. Но чувство удовлетворения меня не посетило. Даже и не думало посещать. Напротив, я чувствовала себя какой-то дрянью, беспринципной и эгоистичной женщиной, не знающей сострадания и жалости… Будто вся мировая грязь нашла пристанище у меня в душе… Я сама себе опротивела… Я не могла, как раньше, смотреть в глаза дорогим людям… У меня перед мысленным взором всё время стояло лицо моего мужа. Он и так уничтожен, а тут ещё и Лоренцо выполнил мою последнюю волю, сказав Филиппу, что я была беременна… Зачем я просила Лоренцо перед смертью об этой лжи, зачем?!.. Ненавижу это ощущение, когда тебе первое время кажется, что ты всё сделал правильно, а потом ты думаешь, что поступил скверно… И этот внутренний голос начинает нашёптывать тебе о твоей никчёмности. Заставляет вспоминать о своих самых отрицательных чертах. И ты внимаешь этому голосу, подчиняешься. А потом и сам начинаешь в это верить. — Дочка, да что с тобой происходит в последнее время? — с вкрадчивой нежностью спросил меня отец однажды. — Ты сама не своя вот уже несколько дней. — Ох, папа… Поверь, лучше тебе не знать… — я покачала головой. — Чувствую себя такой ничтожной! Отец сел рядом со мной и обнял, а я уткнулась лицом в его плечо. — Фьора, может быть, ты мне всё расскажешь? — Я не могу… мне сложно… — мой голос сорвался. — Ты же не будешь меня презирать? — спросила я, подняв голову и глядя в глаза отцу. — Господи, милая, — удивился папа, — за что же тебя презирать? — Есть, за что… Папа, я совершила такой ужасный поступок… Я заставила перед смертью солгать Лоренцо Филиппу о моей беременности! — Это правда? — поразился отец, впрочем, без тени гнева. — Увы, папа… Это так. А теперь из-за моей лжи страдает мой муж! — меня охватило чувство жгучего стыда. — Отчасти, так ему и надо… — пробормотал папа. — Что?.. — поразилась я. — А разве ты сама не этого хотела? — напрямую спросил папа. — Этого… — я всхлипнула. — Но я не думала, что всё так выйдет! Я не хотела, чтобы всё так получилось! — Бывает, Фьора, бывает… — папа похлопал меня по плечу. — Мне так плохо… Я никогда, наверно, не прощу себя за это! Никогда, никогда!.. — Фьора, давай без самобичевания! — вдруг строго прервал меня отец. — Ты не ангел, но и муж твой не так уж безгрешен. Так что вы стоите друг друга. — Пап, скажи, а у меня всегда были наклонности лгуньи или я просто сбилась с пути? Отец посмотрел вверх и задумался о чём-то своём. — Пап, что ты молчишь? — спросила я нетерпеливо и обиженно. -Нет, Фьора. Конечно, ты не была склонна к подлости с малых лет… Ты просто отчаялась, вот и всё… Со всеми такое, хоть раз, да и случалось… — пытался он меня утешить, только от его увещеваний мне хотелось плакать ещё больше. — Ты, может быть, считаешь так, но я думаю иначе… — я недовольно утёрла слёзы. — Никогда бы не подумала, что я настолько испорчена… — Ты слишком строго осудила себя… Ты раскаиваешься в том, что мстила мужу, но ведь он тоже не без греха… — папа вздохнул. — И тоже раскаялся… Фьора, я оставлю тебя одну, а ты подумай о том, что понимать под словом «испорченность»… Отец ушёл. А я осталась. Согласиться с его словами мне было трудно, но я постаралась и смогла. Пришлось себя переселить. И заниматься самообманом. Я постоянно чувствовала себя виноватой перед своим мужем, но упорно гнала прочь это чувство, заставляя себя поверить в то, что он с лихвой заслуживает своей чаши страданий… И я ни в чём перед ним не виновата… Ну, ладно, моя вина тут тоже есть… Но мой муж всё равно виноват больше! Если бы он хотя бы похитил меня из родного дома и увёз к себе, у отца была бы возможность представить всё так, будто я сбежала и вышла замуж против его воли. У Иеронимы бы не появилась возможность шантажировать моего папу. Ей была нужна я и моё состояние… Нет меня — нет проблем! И тогда, находись я на тот момент в Селонже, когда Иеронима обо всём пронюхала, никто бы из моих близких не пострадал. Деньги бы уплыли из-под носа Иеронимы раньше… А в итоге, что имеем, то имеем… Это надо ещё посмотреть, кто из нас виноват больше: я или Филипп! Из обвиняемой я старалась стать в собственных глазах обвинительницей. А что? Лучшая защита — нападение. Хороший способ, конечно. Обвинять во всём другого человека, тем самым оправдывая себя… Так вот я и влачила своё существование. Жизнью это было нельзя назвать. Но человек ко всему привыкает, когда не хочет ничего менять. Привыкла и я. Пока однажды не случилось то, за что я потом стану укорять себя до конца своих дней…