Флорентийка. Паутина обмана

      Солнце ярко светило в голубом небе, заставляя искриться выпавший снег сотнями бликов. Вообще во Флоренции очень редко зимой выпадает снег. Климат слишком тёплый. Максимум, что можно ожидать, с поздней осени по зиму, так это дождей и слякоти. Дыхание весны ощущается уже в последних числах февраля. Летом почти всегда ярко светит солнце и очень жарко, что позволяет купаться в реке. Лишь изредка выпадают дожди. Такая погода держится до осени. Лишь в октябре месяце начинает холодать. Снег лежал на верхушках деревьев, устилал тротуары и дороги, крылечки и крыши домов, церквей и лавок. Реку Арно сковал лёд, как и небольшие лужи, к огромной радости ребятни, которая находила особое удовольствие в том, чтобы кататься по замёрзшей воде. Я, моя подруга Кьяра, Леонарда и Коломба не спеша направлялись в лавку Ландуччи, любуясь по пути всем, что нас окружало. Выпавший снег придавал Флоренции, городу красной лилии, ещё больше очарования, словно перенося в зимнюю сказку. Я и Кьяра шли впереди своих наставниц. Как истинные флорентийки, мы любили гулять по улицам родного города, несмотря на царящее столпотворение. Обычное для Флоренции явление, ведь вся жизнь её жителей протекает преимущественно за стенами домов. Гуляя по городу, мы остановились возле клеток со львами, что стояли позади дворца Сеньории. Эти величественные, царственные хищные животные были живыми талисманами для флорентийцев, олицетворяли власть повелителя города. О львах заботились самым тщательным образом. Потеря хотя бы одним из животных аппетита, как считали большинство знающих людей, сулила большие неприятности, катастрофы. А если один из львов умирал, то в набатный колокол Сеньории, Вакка, звонили так, словно в городе вспыхивал очередной бунт, которых его история насчитывала много. Так вот мы неторопливо прогуливались по городу, смотрели по сторонам и болтали со случайно встреченными знакомыми. Потихоньку мы дошли до аптеки Ландуччи, располагающейся на перекрёстке Канто деи Торнаквинчи. Мы наконец-то пришли… Аптека находилась на первом этаже красивого дома с мраморными колоннами и лоджией. Двери украшала большая вывеска: «Аптекарь Ландуччи». Её владелец богатый и всеми уважаемый человек, член городской управы, один из хороших друзей моего отца. Стоило заметить, что сегодня в аптеке было особенно многолюдно, чем всегда, поскольку служащие похоронной лавки напротив, которым временно было нечем заняться, играли в азартные игры. Коломба открыла дверь, и мы вошли в тёплое и просторное помещение, расписной потолок которого украшали лепнины. Нос приятно щекотали запахи пряностей и сухих трав. Всегда любила бывать у сеньора Ландуччи. Не только потому, что он продавал мне товары со скидкой. Я любила с ним помногу беседовать почти обо всём на свете. Я находила его приятным собеседником, а человеком владелец аптеки был очень добрым. В аптеке у сера (сокращённо от «синьор») Ландуччи всегда было чисто, опрятно. Везде царил порядок, свойственный людям науки. Каждая баночка была на своём месте, все записи велись очень строго. Но сегодня кое-что всё же нарушало привычный порядок. Вернее кое-кто… Мы не успели порога помещения переступить, как услышали крики и грубую брань, которой бы позавидовали даже пьяные портовые грузчики. Произносить такие слова, которыми противники ласково называли друг друга, постеснялась бы даже самая дешёвая публичная девка. Самое примечательное, что ругались две дамы, судя по их одеждам, знатного происхождения. Только их речь изобиловала такими эпитетами и оборотами, что заставили бы покраснеть кого угодно. Чего уж говорить о пьяных грузчиках и дамах полусвета! — Старая кляча! — орала одна. — Ты ещё узнаешь, кто я такая! — Я это давно знаю. Если бы ты была быком, вместо того чтобы быть коровой, мы смогли бы устроить кормушку… — Не задохнись от злости! Ты так и брызжешь желчью. Потому-то и лицо у тебя такое жёлтое. — Не желтее, чем у тебя! Правду говорят, что твой покойный муж по утрам мочился на него. Леонарда наивно полагала, будто я ничего не услышу, если она закроет руками мне уши. Но я отчётливо слышала каждое слово. Две ругающиеся дамы на слова вообще не скупились. Женщиной, к которой было обращено последнее, проглоченное ею оскорбление, являлась моя «милая и любезная» тётушка Иеронима Пацци, кузина моего отца. Глядя на эту особу, о распутном поведении которой легенды по всей Флоренции ходили (одна другой краше), я со стыда была готова сгореть, потому что в девичестве Иеронима носила славную фамилию Бельтрами. Иеронима, обезумевшая от ярости, судорожно кидала взор на всё, чем могла бы запустить в голову своей противницы. Зная Иерониму, сказала бы, что она ищет нечто потяжелее и больно бьющее. В конце концов, найдя пузырек с настойкой алтейного корня, Иеронима пустила его в ход, но промахнулась, и он со звоном разбился, упав на каменные плитки пола. «Да, сделают эти две дамы сегодня выручку Ландуччи,» — подумала я, переглянувшись с Кьярой и Коломбой. Леонарда по-прежнему зажимала мне уши, чтобы их не «осквернили непотребные речи». Милая Леонарда, как же ты наивна, считая наивной меня! Видя, что дело принимает неприятный оборот, аптекарь смело ринулся в гущу сражения и попытался утихомирить противниц, которые уже схватились врукопашную. Да, весело тут у мессира Ландуччи! Как бы эти буйные посетительницы ему товар не угробили! — Что же вы стоите? Помогите мне! — крикнул он двум помощникам, которые, облокотившись на прилавок, с интересом следили за схваткой. Те нехотя послушались, явно желая подольше насладиться захватывающим зрелищем. Зрелище весёлое, не спорю, но здесь не улица, а аптечная лавка. Так что я не испытывала досады, что столь занятную перепалку решили прекратить. Моя очаровательная тётушка донна Иеронима Пацци и благородная Корнелия Донати уже очень давно друг друга страстно, неистово, пылко и взаимно… ненавидели… Эта вражда уходит своими корнями глубоко в прошлое и вспыхнула из-за любовного соперничества: Корнелия отбила у Иеронимы мужчину, за которого та стремилась выйти замуж. Я вполне могла понять того мужчину. Жить с Иеронимой сущая пытка. Иеронима хоть и привлекательная женщина, но обладает теми отрицательными качествами, которые отталкивают людей. Корнелия Донати полная противоположность Иерониме: не только красивая, но и добрая, приветливая, когда этим не злоупотребляют. Обладает лёгким и уживчивым характером. С ней всегда можно поговорить о множестве интересных вещей. К тому же Корнелия Донати всегда за меня заступалась, когда я была ещё ребёнком, а Иеронима, пользуясь моей беззащитностью и неспособностью дать отпор всяким осатаневшим гадюкам, меня задирала и обзывала цыганкой. Поэтому о донне Корнелии Донати у меня было самое хорошее восприятие. Не то, что о собственной тётке! Но израненное самолюбие Иеронимы тешило то, что ей удавалось взять реванш. Несмотря на многочисленные видимые достоинства донны Донати, ей не повезло с супругом. Уж лучше бы она не отбивала его у Иеронимы! Аугусто Донати не особо заботился о том, чтобы хранить верность своей жене, обманывая её буквально с каждой юбкой, которая оказывалась в пределах его видимости и досягаемости. Но вражда между Иеронимой и Корнелией не прекратилась. При каждой встрече между ними по любому поводу вспыхивали дикие ссоры. На сей раз причиной раздора послужила безобидная баночка с губной помадой, на которую претендовали обе женщины. В конце концов, дерущихся женщин удалось разнять. Сейчас они занимались тем, что подсчитывали потери. Ландуччи, если и размышлял об убытках, понесённых им из-за драки двух противниц, то делал это в уме. — Я не продам эту помаду ни той, ни другой! Недавно мне заказала точно такую же донна Катарина Сфорца, племянница его святейшества папы Сикста IV. Слух о превосходном качестве моей помады дошёл даже до Рима. Я отправлю её туда! — эти слова аптекаря стали решающим вердиктом. И жестом, исполненным величия, он взял забытую на прилавке баночку и запер её в один из многочисленных ящичков. Камень преткновения, а если быть точнее, то помада, ставшая причиной раздора, хранилась в ящичке под защитой замочка. Если быть честной, я была на стороне Корнелии. Я даже обрадовалась тому, что эта баночка помады не попадёт в жадные ручки Иеронимы. — Это вовсе не означает, донна Иеронима, что вы не должны мне за разбитый флакон и пролитую настойку алтея, — добавил аптекарь строго. — Я выпишу вам счёт… — Я бы не разбила флакон, если бы эта мегера не вывела меня из себя! — воскликнула донна Пацци. — Пусть она тоже платит! «Ну, да, конечно! — возмутилась я про себя. — Флакон с настойкой алтея ты разбила, а платить должна Корнелия? Не много ли ты хочешь, любезная тётушка? Жирно не будет?» Лишь из соображений приличия я молчала. Потом перевела взгляд на Иерониму, которая держалась вполне чинно и уверенно. Да, моя «любимая» тётя просто великолепна! Бесподобна! Донна Иеронима просто неподражаема со своим огромным синяком под глазом, в порванном на левом плече платье фиолетового цвета… Казалось бы, взрослая тридцатипятилетняя женщина, не потерявшая своей красоты, с пышными формами… Но неужели она до сих пор не научилась правильно подбирать себе одежду по цвету и фасону?! Зачем такое обилие золотого и серебряного шитья, да ещё с целым множеством драгоценных камней? Эти массивные серьги и это ожерелье… Неужели Иеронима не понимает, что похожа на рождественскую разряженную ёлку?! Сколько можно самозабвенно верить в то, что фиолетовый цвет безумно идёт пышным блондинкам? Сказала бы я тётушке, что это платье и этот цвет превращают её из женщины с аппетитными формами в корову, но промолчу… Как и промолчу о том, что Иеронима неплохо утешается с неболтливыми любовниками. Статус вдовы ей ничуть в этом не мешает. Да и любовники сами заинтересованы в сохранении тайны. Старый Джакопо, патриарх рода Пацци, слывёт за человека с очень тяжёлой рукой, со строгой пристальностью следящего за поведением членов своей семьи. В моей памяти всплыла история об одном недостаточно скромном слуге, который был затравлен гончими собаками и растерзан. Не могу вспоминать её без содрогания. Мне представляется лицо того несчастного… Потом были разговоры о болтливой молоденькой служанке. Бедную девушку задушили, а потом закопали где-то в лесу, набив ей рот землёй. Была в этом печальном списке одна молодая кузина Иеронимы, некстати забеременевшая. Официально она скончалась от полного упадка сил, хотя на самом деле из бедняжки старательно выпустили всю кровь. Да уж, если всё, что говорили о моей тёте, является правдой, то Иеронима сильно рискует. Но она же хитрая, умеет замечательно ладить со свёкром, используя лесть и угодничество. Да и общая страсть к деньгам их объединяла… Так что Джакопо, наверняка, снисходительно закрывал глаза на все её грешки. Иеронима со злости швырнула монету на прилавок. Давай, милая тётушка. Всё здесь круши! Иеронима уже собиралась уходить, но я, убрав от своих ушей руки Леонарды, остановила донну Пацци: — Тётя Иеронима, как же ты пойдёшь в таком виде домой? Попроси у мессира Ландуччи мазь, чтобы как-то скрыть свой синяк. У него имеются чудодейственные средства… — сказала я с невинным видом. Хотелось всё же быть доброжелательной даже к такой личности, как Иеронима. Но Иерониме моё вмешательство не то чтобы не понравилось, но всё же было неприятно. Ладно, оно её взбесило. Эта дама так и сверлила меня презрительным взглядом своих чёрных глаз. — Мне достаточно покрывала. А ты, несчастная, как ты смеешь говорить со мной как с ровней! Прочь с дороги! — ядовито прошипела она в мой адрес. А что с гадюки взять? Да, глупо было с моей стороны полагать, что дружеское участие растопит сердце этой мегеры. Тут я не вытерпела. Я не из тех, кого можно безнаказанно оскорблять! Я Фьора Бельтрами, дочь своего отца, а не коврик для вытирания ног! — Посмей только повторить эти слова в присутствии моего отца! А то с ним ты так слащава, говоришь таким елейным голоском. И не забывай, что находишься в доме его друга. — Вы только её послушайте! — мерзко ухмыльнулась Иеронима, что придало ей сходство с крысой. — Ну прямо принцесса… — Я больше чем принцесса, я дочь Бельтрами… — Ты в этом так уверена? Этот подлый вопрос глубоко меня задел, но я предпочла этого не показывать. — Главное, что мой отец в этом уверен! — ответила я тётке, гордо и дерзко вскинув голову. — Малышка, не связывайся ты с этой гадиной! Все знают, что твой отец — прекрасный человек. Он пользуется заслуженным уважением, чего не скажешь о семействе Пацци. Ступай своей дорогой, Иеронима! С нас довольно! — Корнелия Донати, успевшая привести себя в порядок, охотно заступилась за меня. — Я ухожу, но мы с тобой ещё встретимся, Корнелия Донати! А что касается этой девчонки, то придет день, когда она очутится в моем доме, в полной моей власти. Вот тогда я ей покажу, как унижать меня на людях! — Да ты и так пала ниже некуда! — выкрикнула я вслед Иерониме, которая собиралась уже уходить. — Кто бы говорил! Ты вообще приблудная! — гадкая ухмылка отразилась на лице Иеронимы, когда она увидела, как побледнело, а потом и покраснело моё собственное лицо от негодования. — Неизвестно, где тебя ещё подобрали, с какой помойки или борделя! — Ну, всё, гадина, с меня довольно! — я больше не сдерживалась. Вырвавшись из рук Леонарды и Корнелии Донати, державших меня, я сбила с ног Иерониму, бросившись на неё. — Тварь безмозглая, дешёвка уличная! Кукла разряженная, пустышка! Если я и как-то старалась унизить Иерониму, не прибегая к грубой площадной брани, то моя тётка, напротив, в выражениях не стеснялась. И откуда у неё такие познания моей биографии? И ведьма я, страшная, как смертный грех, цыганское отродье, приблудная… Потаскуха… Ну, да… Это я, а не Иеронима, утешаюсь в своём вдовстве, меняя любовников, как перчатки или головные уборы! Мы дрались с таким ожесточением, что многие посетители лавки, раскрыв от удивления рты и восклицая, качали головами и диву давались. Ещё бы, две особы женского пола катаются по полу, нанося друг другу удары, царапая ногтями лица друг дружке и вцепившись в волосы. Хотя насчёт ногтей я сильно погрешила против действительности. У моей тётки не ногти, а настоящие когти, как у гарпии! Да и лицо, точно с иллюстрации моей книги о мифических существах! Иеронима прямо точная копия: перекошенное от злобы лицо, растрёпанные волосы, налитые кровью глаза Иеронимы, словно готовые выскочить из орбит… Слюна так и брызжет из её рта, выкрикивающего грязные ругательства… Забавное сходство… Леонарда, Кьяра и Коломба, вместе с Корнелией Донати и Ландуччи, пытались разнять меня и Иерониму, что успеха не давало. Хоть Иеронима и попала мне кулаком между глаз, что сулило мне огромные бледные багрово-серые синяки, но я ей причинила вреда больше. Подбила второй её бесстыжий глаз, расцарапала всё лицо и руки, оборвала все драгоценные камни с её платья, окончательно убила второй рукав. Да и губу рассекла. В принципе, Иеронима нанесла мне похожие увечья, если это можно так назвать, просто я была более ловкой и увёртливой. Да и удар у меня хороший. Уж Доменико Аккайоли это знает… В лавке стоит небывалый шум, суета, гомон и крики, восклицания… Бедная Леонарда пытается оттащить меня от Иеронимы, которую, в свою очередь, пытались стащить с меня Коломба и аптекарь Ландуччи, не пренебрегая помощью Корнелии Донати. Я ничего вокруг себя не видела, кроме ненавистного лица тётки, посмевшей называть меня приблудной и прочими нелестными словами. Наверно, я так бы и продолжала наносить удары Иерониме и защищаться самой, если бы двое мужчин, лиц которых я не видела, не растащили меня и Иерониму. — И это, — Иеронима нарочно выделила местоимение, говоря обо мне, — называется девушка из порядочной семьи! Духом публичного дома за сотню лье отдаёт! Потаскушка маленькая! — Иеронима вырвалась из рук Ландуччи и выбежала из помещения за дверь. — Кому, как не тебе, знать все особенности этой работы! — выкрикнула я это вслед тётке не своим, дурным голосом. — Фьора, успокойтесь! — услышала я знакомый строгий голос, только охрипший сильно. Вырвавшись от незнакомца, я резко развернулась, чтобы посмотреть, кто же это. Но звук так и замер у меня на устах. Хуже и быть не может… Надо же, мой ночной гость, горе-ныряльщик! Филипп де Селонже! — Спасибо вам за помощь, мессир, — неловко проговорила Леонарда слова благодарности, — уж очень было трудно их разнять. — Не стоит, донна Леонарда, — ответил ей Филипп тихим осипшим голосом, слабо улыбнувшись. — Фьора, вы в порядке? — спросил он с искренней заботой, осторожно взяв меня за подбородок, вглядываясь в моё лицо, покрытое царапинами. Вот он слегка повернул моё лицо в сторону, глядя на синяк, красующийся на скуле. Покачал головой, увидев, как кровоточит моя рассечённая губа. Ах, да… Ещё же мои огромные серые глаза, в которых видно малейшее движение моей души, как рыцарь сам мне сказал… Два здоровенных синяка удачно сочетаются с моей светлой кожей и подчёркивают форму глаз… Красота неописуемая! Потом Леонарда избрала объектом своих забот меня. — Бедная моя, — покачала головой пожилая дама, обнимая меня за плечи. — Как же эта гадюка посмела… Господи… Да чтоб она в аду горела, фурия эта! — Фьора, не стоило тебе связываться с этой змеёй, — прозвучали слова Корнелии с нежностью, — видишь, какая она, вся из себя… Печально, что дама из благородной семьи воспитана хуже последней потасканной портовой девки… — Тонко подмечено! — выразили в один голос своё согласие Кьяра и Коломба. Посетители спешили поскорее уйти, попутно выражая мне своё сочувствие и восхищение тем, что я не побоялась вступиться за честь семьи. Аптека стремительно пустела. Ну, что поделать, удачный сегодня был день! Просто чудесный! «Ха! — думала я хмуро. — Честь семьи! Жаль, что женщины не могут сражаться на дуэлях! Уж я бы этой выскочке Иерониме показала…» Корнелия Донати купила помаду, дабы таким образом поднять аптекарю, лишившегося сегодня хорошей возможности заработать выручку, настроение. Всё справедливо. Корнелия отстояла помаду в честном поединке, если это так можно назвать. А я сидела на полу, в обнимку с Леонардой, уткнувшись головой в колени, чтобы скрыть своё исцарапанное лицо с синяками. — Фьора, всё хорошо, — приободрила меня Корнелия Донати, — не принимай слов этой мерзкой особы всерьёз. Правда на твоей стороне… — попрощавшись, донна Донати ушла. — Не пойдёшь же ты в таком виде, — прошептала Кьяра, погладив меня по голове и подрагивающим плечам. — Фьора, плакать не надо… У сеньора Ландуччи найдётся для тебя мазь… — Да, конечно, Фьора, — подтвердил аптекарь слова моей подруги. — Заметь, я её тебе даже подарю. — Фьора, у вас платок хотя бы есть с собой? — спросил меня с участием бургундский рыцарь. Я ответила ему слабым и неуверенным «нет», шмыгая носом и утирая слёзы. — Возьмите мой, — сказал он с теплотой. — У вас кровь… «Спасибо, Филипп де Селонже, что лишний раз напомнили мне о том, как меня разукрасила Иеронима! И как мне в таком виде отцу показываться?» — подумала я, недовольно поджав губы. — Фьора, вы слышите? — наверно, вкрадчивая нежность, звучащая в голосе Филиппа, окончательно меня взбесила, стала последней каплей в чаше моего терпения. — Да что вы все ко мне лезете со своим сочувствием? Оставьте меня в покое! — надрывно прокричала я на всю лавку и убежала, в неизвестном мне самой, направлении. На встревоженные крики, которые доносились до меня, я обращала мало внимания. Ноги несли меня, куда глаза глядят…