Флорентийка. Паутина обмана

      Я брела наугад по родному городу. Просто бесцельно бродила. Мне было всё равно, где я буду находиться. Лишь бы подальше от всех, кто выражает мне сопереживание. Мне, конечно, хотелось тепла и ласки, только я бы в этом даже под пыткой не призналась. Поэтому я отвергала там, в лавке, любое проявление ко мне этого самого сочувствия. Ужасный, омерзительный, просто жуткий день! Мало того, что с Иеронимой пересеклась, она мне настроение подпортила, мы подрались и теперь я не знаю, как предстану перед глазами папы в таком виде! Так ещё и все со своим сопереживанием лезут! Прибила б на месте я эту Иерониму, но отмывать полы-то придётся Ландуччи! Да ещё и Филипп лицезрел меня в таком жалком виде, всю разукрашенную синяками и царапинами! Ничего не скажешь, удачное стечение обстоятельств, которые принесли его в эту аптеку! Наверно, ему надолго запомнится моя «неописуемая красота» и будет представляться во сне одинокими ночами, когда он уедет в свою Бургундию! Ничего не скажешь, яркое воспоминание, увезённое из Флоренции! Но потом мои думы, полные сожалений о себе любимой, сменились думами на тему: «Какая же я эгоистичная и грубая особа, которая лишь о себе и думает». Моя совесть неустанно подливала масла в огонь. Что поделать, любит это вредное свойство меня мучить… На рынке я купила себе немного яблок, которые и ела сейчас, сидя на паперти Дуомо. Рядом со мной сидел какой-то человек, лица которого я не видела, поскольку оно было скрыто капюшоном серого плаща. Мне он показался подозрительным, и я отсела от него подальше, однако незнакомец переместился следом за мной. Такая навязчивость была не очень приятна. Я встала с холодных камней, на которых сидела, направившись к входу в собор. Чёрт… Этот человек не отставал… Ладно, сделаю вид, что хочу помолиться и пробуду там очень долго. Может он сам тогда от меня отстанет. Искоса поглядывая на него, я купила свечи, раздала милостыню нищим и вошла внутрь. В Дуомо было гораздо теплее. Горят свечи, в свете которых святые на фресках будто оживают, и кажется, что вот-вот сойдут… Да, сегодня собор особенно красив… Я стояла на коленях и, крестившись, время от времени, слушала мессу. Только очень рассеянно. В одно ухо влетало, а в другое вылетало… Голос священника, служившего мессу, доносился до меня, словно невнятное эхо в отдалении… Тот человек стоял на коленях рядом со мной. Когда я предпринимала попытки его рассмотреть, он ещё сильнее натягивал капюшон на лицо. У меня возникло ощущение, что этот человек мне знаком. Только кого он мне напоминает? Смутное сходство в его облике есть, вот только с кем, я понять не могу… И почему он за мной таскается, как немая тень? Мне надо уходить отсюда… Причём срочно… Не дожидаясь окончания мессы, я встала с колен и направилась к выходу стремительным шагом, не оглядываясь назад. Когда я вышла из тёплого помещения, то в лицо сразу ударил свежий морозный воздух. Вечерние сумерки уже сгустились над Флоренцией. Холодный ветер трепал волосы и пробирал меня насквозь. Тут-то я вспомнила, что забыла свой плащ в аптеке, но возвращаться не хотелось. Как и домой идти. Отец точно будет встревожен, увидев, как я прекрасна с двумя синяками под глазами и исцарапанным лицом. Обхватив руками плечи, вся сжавшись, я шла, куда меня ноги принесут. Без разницы. Лишь бы подальше от людских глаз. Что до того человека, который и в соборе от меня не отходил, то он и сейчас за мной шёл. Я свернула в проулок, он не отставал, поравнявшись со мной. Вскинув голову несколько демонстративно, я перешла на другую сторону улицы, но тот человек, видимо, отличался завидной настойчивостью. У меня было желание развернуться и резким тоном спросить, чего он хочет. Вот пристал же… Но я решила его не замечать. Даже оглядываться не надо, чтобы понять то, что он идёт за мной следом. Может, если я не буду его замечать, ему надоест, и он сам отстанет. Ага, карман шире держи, Фьора Бельтрами. Этот подозрительный субъект не то, что не отставал от меня, но и наоборот шёл за мной, след в след. Как будто на привязи. Это меня уже начало раздражать. Ускорив шаг, я забежала в какой-то переулок. Незнакомец тоже прибавил ходу, свернув в переулок, следом за мной. Что за человек, честное слово! Чего ему надо от меня? Привязаться больше не к кому?! Между тем, по мере того, как я уже бежала, надеясь оторваться, этот человек почти был близок к тому, чтобы меня догнать, только теперь он был не один! У меня похолодела даже кровь в венах от страха, не то, что руки! Двое мужчин, чьи лица скрыты капюшонами, тёмный переулок квартала Санто-Спирито, одинокая юная девушка, то есть я, навевает своим присутствием здесь смутные сомнения… Господи! Какая же я дура… Это ж угораздило меня оказаться в квартале, где только воры, убийцы и публичные девки проживают! Чего ради меня понесло сюда?! Эти двое стремительным шагом шли позади меня, о чём-то переговариваясь между собой шёпотом. Если учитывать, что я здесь одна и без сопровождающего, тех подозрительных людей в плащах двое, и это нехорошее место, то мне ничего приятного не светит… Эти двое уж точно не преподнесут мне цветов. «Может быть, они вербовщики, а я представляю для них большой интерес?» — посетила меня страшная догадка. Не став думать дальше, что же им от меня понадобилась, я со всех ног устремилась, сама не зная, куда. Только бы оторваться от тех двоих. Но им совсем не нравилась перспектива потерять такую возможность развлечься в моём лице. — Стой, шлюха! — донеслось мне вдогонку. — Куда рванула? — Значит, деньги тебе не нужны? Тем лучше! Благотворительность очень угодна Богу! Ну, вот, теперь мне вполне ясны их намерения. Обычно, когда злоумышленники наметили себе жертву, которая одиноко бродит по неблагополучному району, они выкрикивают ей вслед оскорбления, которыми обозначают женщин, избравших себе ремеслом торговлю своим телом. Таким образом нападающие как бы хотят скинуть с себя ответственность за насилие над женщиной, которая-то, по сути, и проституткой не является, потому что у нас такое нездоровое на голову общество, не считающее изнасилование публичной женщины преступлением, дескать, сама себе избрала профессию и всё законно. И никого не волнует, что всё совершалось против воли жертвы. Плевать, что женщина, которая такому подверглась, не публичная. Раз она ходит одна, значит, напрашивается. Она сама спровоцировала насильника (ов) своим разгульным вызывающим поведением, внешним видом и вульгарной одеждой. Никому нет дела до того, как себя ощущает она сама, несчастная жертва… Я уже молчу о полученных ею травмах, как душевных, так и физических… Я решила, что благоразумнее будет сделать отсюда ноги. Нужно бежать отсюда и как можно скорее, что я и делала. Ещё чего не хватало, стать жертвой насилия со стороны двух недобро настроенных людей! Я имела смутное представление о том, как это происходит. Мне вспомнились подслушанные разговоры об осаде городов Вольтерры и Прато флорентийскими наёмниками. Поэтому я вполне могла воссоздать в своей голове картины того, что происходило с женщинами и девушками в городах, отданных на разграбление. Неприятный холодок ужаса подкатил к горлу хлипким комом. От мысли, что мне, возможно, придётся служить развлечением для этих двух, во мне поднималась волна отвращения, на грани брезгливости, и гнева. Я свернула в узкий переулок, двое мужчин устремились за мной. Но, чёрт подери, за что?! Ну почему я оказалась в тупике, между стеной два метра высотой, что и не перелезешь с моим ростом 160 см, и между двумя чужими мне мужчинами?! Всё это обрело в моём мозгу пугающую ясность. Так они меня специально в тупик гнали! Они ожидали, что я умудрюсь здесь заблудиться и сверну не туда! Тогда им и флаг в руки… Кто мне тут на помощь придёт? Если я и начну кричать, вырываться, то привлеку к себе внимание, только ещё, как минимум троих любителей развлечься с девушками в подворотне. Да и эти двое могут меня убить после того, как принудив меня силой и угрозами, получат своё… Да, участь незавидная… Одна часть меня уже мысленно прощалась со всем, что я так любила и что составляло мою жизнь. Я прощалась с папой, Леонардой и её подругой Коломбой, Кьярой и Хатун… С манящей синевой неба над Флоренцией, моим родным городом. Прощайте все, не поминайте лихом… Братья Медичи, Джулиано и Лоренцо; несравненная Симонетта Веспуччи, само воплощение красоты и изящества… Прости, что ненавидела тебя, Симонетта, я была к тебе несправедлива… Прощай, Филипп де Селонже, вспоминай меня хоть иногда, когда уедешь в Бургундию. Надеюсь, тебе хоть на моих похоронах присутствовать разрешат, если вообще будет, что хоронить… Я всегда буду любить тебя. Даже к гадюке Иерониме, двоюродной тётке, я почувствовала в этот момент особую нежность. Как-то не было на неё больше злобы. Что с умственно ущербной родственницы взять? Её бы пожалеть надо… Тем более, что эта прогулка обещает стать последним, запомнившимся мне событием. Сейчас я была готова простить Иерониме все обиды, нанесённые мне ею. Не хотелось признавать, но если бы Иеронимы вдруг не стало, я бы ощутила щемящую пустоту в груди от осознания того, что больше никогда мне не выпадет возможность довести до состояния дикой ярости своего злейшего врага. Исчезло бы то, что бы постоянно держало меня в состоянии напряжения и радостного предвкушения того, что смутно похоже на битвы… Но и была моя вторая сторона, негодующая и восстающая, против насилия, которое хотели надо мной учинить. Нет, я Фьора-Мария Бельтрами, дочь своего отца! Чего бы это мне ни стоило, но я буду защищать свою честь, пусть и ценой собственной жизни. Живой я им не дамся! Всё лицо и руки им искусаю и исцарапаю в кровь, своими руками придушу, если понадобится, но они не получат того, чего бы им хотелось! Мне больше пришёлся по душе второй вариант… Я ходила из стороны в сторону, стараясь ничем не выдать перед противниками своего страха и не поворачиваться спиной. Они преграждали мне путь, когда замечали, что я хочу прорваться. Мы смотрели друг на друга, как смотрят кошки на мышей. Но в итоге я всё равно оказалась прижатой к стене, как бы ни старалась, чтобы меня не схватили. — Что за девчонку кошмарную ты приметил, Бетти? — подал свой голос спутник моего преследователя и откинул капюшон, а меня передёрнуло, когда прозвучала знакомая мне фамилия. — А что не так, Антонио? — когда тот человек, в свою очередь, откинул свой капюшон, я теперь не сомневалась, что таскался за мной именно Марино Бетти, управляющий делами моего отца. Надо же, какой приятный сюрприз, мой крёстный! — Лицом красивая, царапины и синяки её красоты не портят, фигурка стройная. Марино Бетти, заметив, что я сделала резкое движение, чтобы убежать, поставил мне подножку, и я упала прямо в уличную грязь, приземлившись на колени. Посадка оказалась не самой мягкой. Ноющая боль при падении пронзила зудящие колени. Сжав губы, я издала слабый стон и попыталась подняться, но Марино грубо схватил меня за плечи, оторвав от плит, и развернул лицом к себе, сильно встряхнув. На моё активное сопротивление он обращал мало внимания. К тому же этот Антонио, его мерзкий дружок, ему помогал удерживать меня! Плечи болели от сильной хватки обоих. Ну, точно они мне синяков своими лапами наставят! Я вырывалась и всячески отбрыкивалась от Марино и Антонио, его приятеля, только результатов это не давало. Что я могу сделать против них? Они взрослые мужчины, которые могут применить в качестве аргумента грубую физическую силу, а я всего лишь хрупкая девушка. Может быть, я и смогла бы отбиться, при условии, что я и мой противник будем один на один, но их двое, чёрт возьми! Это не драка с Доменико Аккайоли в прошлом году, когда я ему глаз подбила за то, что он над Пьетро издевался. Но сейчас против меня двое мужчин, один из которых мой крёстный! — Марино, пожалуйста, отпусти, — прошептала я, ни живая, ни мёртвая, от страха. — Фьора, что ж ты такая нервная? Отпущу, но после того, как ты доставишь мне и моему другу удовольствие… — прошептал Марино мне на ухо, поцеловав в щёку, но я отклонилась вправо, потому что жёсткая щетина Марино больно колола мою кожу, а изо рта у него невыносимо пахло винным перегаром. — Марино, опомнись, ты же пьян! — пыталась я изо всех сил оттолкнуть его от себя. — Не трогай меня, потом же сам пожалеешь! — Милая, мы ни о чём не будем жалеть, проведя время с тобой, поверь, — Антонио гаденько ухмыльнулся, а его руки в это время блуждали по моему телу. — Марино, девочка загляденье, я и не спорю, вот только суетится много, а это нехорошо… — зазвенели в голосе Антонио нотки враждебности. — Не люблю, когда проститутка ещё и ломается. — Я не проститутка, — проговорила я глухим от негодования голосом, — и вы оба знаете это! Я Фьора Бельтрами, дочь негоцианта Франческо Бельтрами! Отпустите меня, а то… — я запнулась, прокручивая в голове варианты расправы. — Что? — отозвался Антонио? — Предупреждаю, если кто-нибудь из вас меня хоть пальцем тронет, тому не поздоровится. Найдутся те, кто за меня отомстит! — я пыталась воззвать к их благоразумию, если сострадание им чуждо. — Если вообще найдут твой труп, — прошипел Марино, схватив меня за подбородок и поцеловав в губы. Но тут же отпрянул от меня с диким криком, потому что я прокусила ему губу и теперь отплёвывалась от чужой крови, по вкусу напоминающей железо и соль. — Иди домой и проспись, скотина пьяная! — за эти слова Марино отплатил мне звонкой пощёчиной, но я даже не вскрикнула, с отвращением и гневом глядя на крёстного. — Хорошая благодарность моему отцу — нападать на его дочь в переулке! — Если ты вообще его дочь! Или мне рассказать Иерониме всё, что я знаю о тебе, о событиях на площади Моримон в Дижоне 17 лет назад? — проворковал Марино с омерзительной елейностью. — Знаешь, она ведь готова платить мне за такую малость, как компромат на тебя и твоего отца, своим телом, к тому же находит меня отличным любовником… У меня даже сердце ёкнуло от такой новости. Нет, этого не может быть, не может! У меня во сне Иеронима спуталась с Марино, чтобы погубить моего отца. Это бред. Это не может быть правдой! Это всё не со мной происходит! — Неужели ей больше выбирать не из кого, что на тебя польстилась? — злобно и насмешливо бросила я эти слова в лицо Марино. Тот не замедлил наградить меня за дерзость ещё одной пощёчиной. — Правда глаза колет, верный Марино? — А тебе, очаровательная Фьора? — передразнил он меня. — Тебе твоё позорное происхождение, видно, не мешает. Склонность к распутному поведению у тебя в крови, похоже… Ну, что, хорош в постели тот нищий, который к тебе через окно залез? — Бетти, мы затащили эту девку сюда, чтобы разговоры с ней вести? — прервал Антонио наше с Марино задушевное общение. — Если честно, мне, глядя на неё, не до разговоров… — рука Антонио приподняла за подбородок моё лицо, а его большой палец гладил по щеке. — До чего же она прелестная, — обронил он с сальной усмешкой. Я попыталась укусить его за палец, но Антонио успел отдёрнуть руку. Ничего, я буду не я, если не найду, на ком выместить злость, в такой ситуации. Антонио я плюнула в лицо, а Марино со всей силы стукнула ногой по голени. Блаженное злорадство я испытала, когда Марино, оскорбляя меня последними словами, прыгал на одной ноге, держась за больную ногу. Не теряя времени даром, я рванула от них, Марино и Антонио, куда подальше. Только они оба оказались не настолько заторможенными, как бы мне того хотелось. И со скоростью реакции у них всё хорошо. Они опять умудрились поймать меня и скрутить мне руки. — Куда ты так торопишься, Фьора? — спросил ласково Антонио, сжимая моё запястье. — Уж не пожар ли тушить? Ну, ну, не суетись ты так… — Руку отпусти, мерзавец, больно! — я делала попытки, в прочем бесполезные, вырваться. — Сама разденешься или тебе помочь? — поинтересовался Марино, потрепав меня по щеке. Чтобы я и не вцепилась зубами в его руку? Это надо, чтобы солнце приняло квадратную форму! Но этот паршивец, любимый крёстный, ловкий. Вместо руки Бетти я схватила пустоту. — А ты с норовом, развлечёмся на славу. Марино схватил меня за лиф моего платья и резко дёрнул в свою сторону, от чего шёлковая материя затрещала. — Руки от неё уберите! — послышался чей-то гневный хриплый голос. Слава провидению, которое Филиппа сюда направило! Вот только что он здесь забыл? Уж не меня ли? Марино и Антонио от неожиданности выпустили меня, а я, воспользовавшись тем, что мои противники опешили, спряталась за спину Филиппа де Селонже, обнажившего меч. — Другого места для прогулок не нашла? — спросил меня Филипп строгим шёпотом, но я была сейчас в таком подвешенном состоянии, что не нашлась с ответом. — Приключений захотелось? Плащ надень, холодно на улице, а ты в одном платье, — с этими словами он подал мне мой плащ, который я по рассеянности забыла в аптеке. Поскольку я успела замёрзнуть, то поспешила последовать совету. — Давай в другой раз меня отчитаешь… — прошептала я скороговоркой. — Ты права, сейчас не время, — согласился рыцарь, крепко сжимая рукой рукоять своего оружия. — А ты ещё кто такой? — выступил вперёд Антонио, с недоверием глядя на моего защитника. — А я думал, что являюсь личностью слишком известной, чтобы не знать, кто я, — Селонже усмехнулся, улыбнувшись одним правым уголком губ, только в голосе не было и намёка на веселье. Скорее еле сдерживаемая ярость. — Что ж, я представлюсь. Я посланник герцога Карла Бургундского во Флоренции, граф Филипп де Селонже. Я сопровождаю мадемуазель Фьору. — Чего? — возмутился Марино, сжав кулаки. — Она с нами! — Ничего подобного, это враньё! — отозвалась я из-за спины своего защитника. — Мне плевать, кто вы и почему Фьора оказалась тут с вами, но идите своей дорогой. Лучше не злите, настроение и так плохое, — граф смерил Марино и Антонио безразлично-высокомерным взглядом. — Что до тебя, Фьора, — обратился он ко мне уже смягчившись, — пошли. Провожу до твоего дома. — Не дождёшься! — выкрикнул Антонио. Последнее, что я в настоящий момент запомнила, было то, что Филипп оттолкнул меня в сторону и встретил своим мечом выпад Антонио, при котором было аналогичное оружие. — По-хорошему разойтись не хотите, — проговорил граф со злой иронией, отражая атаки врага с завидным изяществом, но с таким видом, словно имеет дело с безответственным мальчишкой, которого не мешало поставить на место. Между моим заступником и дружком Марино завязалась дуэль, неистовая, ожесточённая, без малейшего права на пощаду. Вжавшись в стену, расширенными от страха за своего защитника глазами, я наблюдала за поединком. В ушах звенело от лязга металла, ветер пробирал до костей, а пульсирующая боль отдавала дробью в виски. Сердце в груди сжалось от ужаса, когда Филипп помянул чёрта, схватившись за раненое левое плечо. Одна капля крови попала мне на рукав платья, и я благоговейно прикрыла её рукой. Мне оставалось только надеяться, что ранение, полученное бургундским рыцарем, не серьёзное. Я бы и хотела закрыть глаза, ничего не видеть, но не могла… Я не могла не смотреть… Это будет подлостью. У меня нет права с лицемерной трусостью опустить глаза и уставиться на каменные плиты. Я не знаю, чем закончится эта дуэль, но хочу верить в её благополучный исход. Что бы ни случилось, но я не буду опускать глаз, чтобы не видеть этой дуэли. Независимо от её итога, Филипп встретит мой открытый и прямой взгляд, прочитает в моих глазах всё несказанное мною. Что я люблю его, он мне дорог, что моя любовь к нему всегда останется глубокой и верной… И умрёт только вместе со мной… Я не должна проявлять слабости, ради любимого человека я должна быть сильной… Хочу вселять в него уверенность хотя бы своим видом, отдавая ему свои силы сражаться дальше. Сами эти мысли заставили меня гордо вскинуть голову и распрямить плечи. С презрительной усмешкой я посмотрела в сторону Марино Бетти, который кутался в свой плащ, засунув руки в карманы, стуча зубами от холода. Слабак. Я в одном шёлковом платье и плаще, и то не показываю, что мне холодно, а он прямо как барышня теплолюбивая, такой неженка!.. Тьфу, на него моё презрительное… Похоже, что ранение на Филиппе несильно отразилось. Он мог осуществлять движения левой рукой. Скорее всего, Антонио нанёс ему неглубокую рану. Если вначале поединка активно наступал Антонио, то теперь атаковал Филипп, просчитывая все действия противника и не оставляя ему возможности осуществить манёвр и перейти в нападение. Антонио сражался яростно, неистово. Филипп же атаковал врага с холодной головой. Гнев не туманил ему разум, разве что ясно читался в глазах. Каждый выпад, футэ и боковой, всё продуманно и отточено до совершенства… Филипп ловко отбил подлый удар Антонио, направленный в спину, стоило ему споткнуться. Я думала, что у меня сейчас сердце остановится… — Господи, помоги ему, умоляю, — шептала я, не отводя глаз от сражающихся противников. Становилось всё холоднее. Скрещивающиеся лезвия их мечей высекают искры, звон стали становится громче и от него у меня уже мутится в голове. Ноги подкашиваются, но я всё равно не позволяю себе упасть. Сжав кулаки так, что ногти впиваются в ладони, я продолжаю следить за ходом поединка. Антонио попытался атаковать Филиппа, но он ловко парировал его выпад, уклонившись, и выбив из рук соперника оружие. — Ну, — обратился Филипп к поверженному Антонио, приставив свой меч к его груди, — вы всё не хотите разойтись по домам без происшествий? — Хорошо, хорошо, — сипло прошептал Антонио, смирившись с безвыходным положением, — мы уйдём… произошло недоразумение… Фьора, приносим вам свои извинения… «Ну, да, конечно! Недоразумение… Ты и Марино — вот два сплошных недоразумения, которые мне встретились», — подумала я, с холодной презрительностью улыбаясь Антонио. — Доброго вечера, сеньоры. Надеюсь, больше таких… кхм… недоразумений не случится, — прозвучала в голосе Филиппа насмешка, а сам он наблюдал, как побеждённый Антонио пятится назад, даже не забрав своё оружие. Следом за Антонио благоразумно решил уйти и Марино. Хоть Антонио и Марино не могли меня слышать, я всё же не удержалась и прошептала слово «Канальи». — Фьора, ты в порядке? Тебе не причинили вреда? — Филипп, убрав свой меч в ножны и подойдя ко мне, принялся оглядывать меня с головы до ног; проверил, не получила ли я какого-нибудь ранения или нет ли переломов. Конечно, такой интерес к моей персоне с его стороны неуместен, если учитывать, что он сам был ранен в плечо. — Спасибо, всё хорошо. Не считая того, что я уже который раз за день по лицу получила, со мной всё в порядке… — Безумием было так себя вести. Зачем ты вообще пошла в этот квартал? — Но я сюда случайно забрела, правда, — начала я неловко оправдываться, — они меня нарочно сюда загнали! — Теперь мне всё понятно, — проговорил Филипп устало. — Скажи, — нарушила я повисшее меж нами молчание, — а что ты делал в аптеке, как нашёл меня? — Решила меня допрашивать? — с тёплой иронией спросил молодой человек. — Нет, мне просто интересно. — В аптеке мне надо было купить травы, чтобы заваривать. Всё-таки успел немного простудиться после вынужденного плавания. Потом, когда ты ни за что, ни про что на меня накричала и убежала из аптеки, я решил за тобой проследить, чтобы ты никуда не встряла. Плохо у меня это получилось, конечно… У тебя талант притягивать к себе неприятности. Я потерял тебя из виду на какое-то время, а потом услышал твой голос. Остальное сама знаешь. — Спасибо, ты мне очень помог. Если бы не твоё вмешательство, я бы сейчас не с тобой разговаривала, а в канаве убитая лежала… — Сильно испугалась? — спросил он, погладив меня по растрёпанным волосам. — Совсем немного. Я скорее больше была зла. Как твоё плечо? — Обычная царапина, пустяк. На войне со мной и похуже бывало. Порой и живого места не было, — попытался рыцарь уйти от волнующей меня темы. — Покажи, может я смогу помочь. — Поверь, беспокоиться не стоит. — Всё же я посмотрю. Хоть Филипп и был против осмотра своей раны мною, я сняла с него плащ и повесила себе на плечо. Мои худшие опасения не подтвердились. Рукав белой рубашки разорван, ткань пропиталась кровью и прилипла к ране, поэтому я с особой осторожностью отделяла ткань от кожи Филиппа, чтобы не сделать ему ещё больнее. Но мне удалось сделать всё аккуратно. Материя к коже не сильно прилипла. Сама рана и правда оказалась неглубокой. Слава богу, что ещё кость не задета. Только вот чем бы рану обработать, чтобы не началось заражение? Но моя голова редко пустует. Обязательно какая-нибудь идея прилетит. Например, отвязать от пояса Филиппа флягу с бургундским вином и этим вином промыть рану, что я и сделала немедля. Не самые приятные ощущения, должно быть, испытывает мой защитник. Могу только представить, каково это, глядя на его лицо: мышцы напряжены, брови нахмурены, а нижнюю губу бургундский рыцарь прикусил. Ни за что ведь не признается в том, что от вина рану щиплет. Всю процедуру Филипп перенёс без единого звука. Рану ему я перевязала оторванными полосками ткани от своей нижней юбки. — Всё, рану я тебе обеззаразила и перевязала. Обязательно покажись врачу, — сказав это, я отдала своему пациенту его плащ, который он тут же поспешил надеть. — Спасибо, — кивнув головой, поблагодарил меня граф, — неужели девушек в богатых семьях ещё и медицине обучают? — Увы, нет. Я прочитала об этом способе в одной книжке, а в какой именно, не могу вспомнить. — Но ты всё сделала на совесть, скажу тебе, как человек, разбирающийся в таких вещах. Похвала меня немного смутила. Я лишь смогла кротко улыбнуться и потупила взор. — Не было больно, когда я раной занималась? — поинтересовалась я. — Что ты, нисколько. Ты всё сделала очень умело. — Я рада… — Смотри, — Филипп указал мне рукой на меч Антонио, лежащий на земле, — да тут кто-то оружие забыл… — И правда, — я подошла к тому месту, где лежал забытый своим владельцем меч, и взяла оружие в руки. — Тяжеловат немного, а так ничего… — я совершала движения, похожие на те, какие совершал Филипп во время дуэли с Антонио. Тут мой взгляд упал на гарду. Какая-то символика на ней изображена, инициалы. Да мой крёстный с благородными знакомства водит, оказывается! Его дружок из знатных! Как интересно! Никогда бы не подумала, что среди дворян у Марино могут быть друзья. Что он имел в виду, когда говорил о каких-то событиях на площади Моримон семнадцать лет назад? Наверно, мне лучше у папы спросить. — Ну, что, воин, — обратился ко мне граф, дотронувшись до моего плеча, — ты домой собираешься? — Даже не знаю. Хочется, но в то же время страшно, — проговорила я, проводя пальцем по гарде меча, — мне же по приходу домой голову открутят за всё хорошее… — Не бойся, не открутят. Ещё обрадуются, что ты живая и здоровая нашлась. Слово в твою защиту я замолвлю. — Да? Ты не дашь мне голову оторвать? — Конечно, нет. Никто из твоих домочадцев так никогда не сделает. Теперь мы можем идти к тебе домой? — Да. Пошли, — не выпуская из правой руки меч, левой рукой я взяла за руку Филиппа. — Меч с собой возьмёшь? — Да. Он очень красивый, к тому же украшен гербом. Тогда можно будет узнать, к какому роду принадлежит напавший на меня приятель Марино. — Неужели хочешь к ответственности негодяя привлечь? — ласково усмехнулся рыцарь, а в его взгляде светилась теплота. — Ну, может быть или подержать в напряжении… — я на несколько секунд замечталась. — Почему бы и нет? Держась за руки, мы шли и разговаривали, стараясь не упоминать тех событий, произошедших сегодня. Но какое-то чувство всё равно не давало мне покоя. Ощущение, что должно случиться нечто страшное, что сегодняшнее происшествие со мной это начало чего-то, обещающего худшее… В голове мелькали какие-то обрывки событий, в которых я не принимала участие, словно наблюдала со стороны. Холодный декабрьский день, скорбный перезвон колоколов… Затянутое свинцово-серыми тучами небо, ни один солнечный луч не пробьётся… Многолюдная площадь, эшафот, плаха… Палач, занёсший топор над коленопреклонённой молодой женщиной, серые глаза которой закрылись уже навсегда, а белокурая голова упала в корзину палача… Молодой человек достаёт голову девушки из корзины и бережно целует в лоб, а потом и сам занимает её место… Вот уже и его нить жизни разрублена топором… Сердце сжималось от какого-то безотчётного страха. Я не понимала, почему меня посещают эти видения… Как те, что я видела в моём сне… У меня всё внутри холодело, поэтому я прижималась к здоровому плечу своего спутника, чтобы перенять у него хоть малую толику тепла. Мы уже хотели свернуть в проулок, но я услышала чьи-то шаги и дыхание. А потом увидела тень человека, занёсшего кинжал, находясь в опасной близости от Филиппа!.. Я сама не поняла, как это получилось, будто пелена заволокла глаза… С силой, которой сама от себя не ожидала, я отпихнула в сторону Филиппа, успев уклониться от удара нападающего человека, шедшего за нами. Кинжал только задел рукав моего платья, не коснувшись руки, но разрезав ткань. Действуя под влиянием инстинкта, я выбросила вперёд оружие, вложив в удар всю свою силу, которую страх удесятерил. Меч вошёл человеку в живот и он с глухим стоном упал на землю, обозвав меня непотребной девкой… Я и хотела закричать от ужаса, но Филипп крепко зажал мне рот рукой, схватив меня за плечо. Человеком, убитым мною, оказался Марино Бетти…