Флорентийка. Паутина обмана

POV. Франческо Бельтрами       Поиски Фьоры не дали никаких результатов. Никаких, словно мой ребёнок сквозь землю провалился, что не может не ввергать в отчаяние! Где она, что с ней, не попала ли в беду?.. С тех пор, как Фьора ушла в гости с Леонардой к Кьяре Альбицци, она не появлялась дома. Пришла только рыдающая Леонарда, поддерживаемая по обе стороны за локти юной Кьярой Альбицци и донной Коломбой, гувернанткой девушки. Где, чёрт подери, Фьора может столько пропадать?! Искали её везде, перевернули с ног на голову весь город. Искали по всем церквям и соборам (даже в монастырях), у подруги Фьоры — Кьяры Альбицци. Смирив свою неприязнь к кузине, я посетил её, надеясь, что хоть Иеронима может знать, где Фьора, но успехом это не увенчалось. Иеронима Пацци сказала, что больше не видела Фьору после того, как подралась с ней в аптеке моего друга Ландуччи, и убежала оттуда. Что, если её похитили и где-то насильно удерживают? Как же тогда с ней там обращаются? Хочется верить, что человеческое достоинство Фьоры в таком случае не унижают. Дают ей нормальную еду и питьё, не покушаются на её здоровье с жизнью и честью, надеясь на более солидный выкуп за то, что с пленницей обращались достойным образом. Если бы сейчас мне прислали требование о выкупе в обмен на жизнь и здоровье Фьоры, я бы только был счастлив. Пусть просят любую цену, только бы с моей дочерью, самой главной ценностью, коей я дорожу, было всё в порядке! Но требований мне никаких не приходило, что удручало. Будь дело в похищении с целью выкупа, можно было бы заплатить злоумышленникам требуемую ими сумму, тогда Фьора уже сейчас была бы дома со мной и Леонардой, которая места себе не находит, терзаясь неведением о судьбе своей горячо любимой воспитанницы! ************ Сердце невольно сжималось от хлипкого ужаса, стоило мне представить прямо противоположную первой, вторую картину… Фьора — мой единственный ребёнок, самое ценное, что у меня есть… Ненависть туманила разум и терзала душу, стоило мне только представить себе мою дочь, дрожащую от зимних холодов в сыром и тёмном подвале, испуганно вжимающуюся в угол и оглядывающую свою тюрьму затравленным взглядом… Фьора, которой касаются чьи-то грязные похотливые руки!.. Фьора, которую я воспитывал с самых первых дней её жизни. Единственное напоминание о Мари де Бревай, которую я мог бы полюбить, не оборви казнь её жизни и жизни её брата! Фьора, добрая и милая девушка с чёрными косами и огромными наивными серыми глазами… Моё дитя, в которое вложено столько тепла, заботы и любви, ласки. Стоило мне вспомнить о том, как Фьора росла, так невольно улыбка трогала губы. Это была девочка лишь с виду. Ни минуты не сидела на месте, везде хотела успеть, везде умудрялась вляпаться в неприятности по самую макушку. Огромных трудов стоило заставить её непрерывно заниматься в классной комнате теми дисциплинами, которые положено знать девочке из уважаемой семьи. Фьора не отличалась прилежанием, но училась прекрасно, только бы её оставили в покое, разрешив жить своими скромными детскими радостями. За ней глаз да глаз был нужен. Отвлечёшься на пять-десять минут или выйдешь из комнаты, а Фьора уже по крышам соседних дворцов лазает, одетая подобно мальчишке-оборванцу. Часто её можно было найти, если идти к реке Арно. Не доходя и десяти шагов, не составляло труда отличить одну очень шумную и задорную черноволосую девочку среди стайки остальных ребят. Да, Фьора без зазнайства и высокомерия общалась даже с детьми небогатых, а то и бедных, родителей. Умела она завлечь и повести за собой. Вот, даже Кьяру Альбицци и Хатун ей удавалось сманивать к мосту — в речку оттуда нырять. В шесть лет вообще детский крестовый поход устроила, взяв под свои знамёна-простыни с нарисованными красными крестами тех же Кьяру с Хатун и Луку Торнабуони, только потом к ним присоединились и другие дети. Как же хорошо, что отряд моего чертёнка не пропустили за ворота города караульные! Фьора всю вину за организацию проделки взяла на себя, сказав, что ответственность всегда несёт лишь тот, кто виноват, и нет смысла наказывать других за тот проступок, который они совершили под её влиянием. Мне потом ещё пришлось защищать Фьору от разгневанной и страшно встревоженной донны Леонарды, всё же успевшей надрать Фьоре уши. Меня удивило в первую очередь то, что Фьора даже и не думала плакать, а уж тем более не жаловалась на то, что её наказали! Постоянные напоминания о том, что Фьора — девочка, поэтому не должна вести себя подобным образом, ни к чему не приводили. Фьора как приходила в детстве домой с подранными локтями и коленями, с поцарапанными где-то снова руками и вся в пыли, а если купалась в речке, то и мокрая с ног до головы, так и продолжала. Несмотря на женственность и полученное воспитание, Фьора всё равно в душе останется сущим мальчишкой в девичьем обличии. ********* Что, если моя дочь стала жертвой вербовщиков и они уже продали Фьору в бордель, пока по всему городу шли её поиски? Или за границу?.. А если Фьоры уже и в живых-то нет? Если она лежит в какой-нибудь канаве с перерезанным горлом после пережитых издевательств перед гибелью? Запрещая себе даже думать об этом, я всё равно не терял надежды найти дочь. Не могла же она просто испариться! Да и мой интендант Марино Бетти куда-то пропал и до сих пор не объявился. Может быть, он тоже принимает участие в поисках Фьоры, как и мои друзья, отзывчивые добровольцы из народа вместе с солдатами гвардии Лоренцо Великолепного? На всякий случай послали гонца в Мугелло к кормилице Фьоры Жанетте. Кто знает, вдруг Фьора решила её навестить? По городу распространялись самые разные сведения. Кто-то видел девушку, похожую на Фьору, в Дуомо или на паперти, выбегающей сломя голову из аптеки или одиноко бредущей по кварталу Санто-Спирито, известному своей жуткой репутацией. Я строил в голове догадки, одна другой страшнее. Захлёбывалась слезами Леонарда, которую даже не успокаивали настойки валерьянки, приготовленные Хатун, державшейся из последних сил, чтобы не поддаться горю, как и пожилая дама. То, что обыскали все бордели, какие только были во Флоренции, тоже результатов не дало. Там даже в помине не было черноволосой юной девушки с серыми глазами, как описывали Фьору. Эта новость всё же обрадовала всех. Радоваться можно было хотя бы тому, что Фьору не нашли ни в одной канаве с перерезанным горлом, в каком-нибудь борделе, таверне или доках. Всё лучше, чем если бы обнаружили труп Фьоры. Остаётся надеяться, что она, если не убита и не в борделе, у своей кормилицы Жанетты. ************ Не изменилось ничего и на следующий день. Не помогло даже то, что обыскали каюты и трюмы всех кораблей. Вернувшийся из Мугелло гонец сказал, что Фьора там не появлялась, никто её в тех местах не видел. Домой она тоже не вернулась… Как бы мне ни было плохо, я старался не подавать вида, сохранять присутствие духа. Хотя бы ради того, чтобы своим видом придать уверенности подавленно молчаливым Хатун и Леонарде, чьи глаза не просыхали от слёз, а тёмные круги под ними являли собой свидетельство бессонной ночи, которую юная татарка и пожилая дама просидели у окна, высматривая Фьору, так и не явившуюся домой. Как и они, я тоже не спал всю ночь, надеясь на скорое возвращение Фьоры. Лишь в обед какой-то молодой человек, по виду церковный служащий, передал для меня письмо в конверте. Сказал, что от моей дочери, и ушёл, вежливо попрощавшись. С трудом мне удалось унять волнение, пока распечатывал этот конверт. Дрожащими руками я достал послание и развернул его, сразу узнав почерк Фьоры, принявшись читать при свете солнечных лучей, бьющих в окно, в своём рабочем кабинете: «Здравствуй, мой дорогой отец! Пишет тебе твоя дочь, Фьора, которая больше не достойна таковой быть. Я хочу, прежде всего, искренне заверить тебя в том, что у меня всё хорошо, я невредима, жива и здорова. Если ты сейчас читаешь это письмо, значит, меня уже давно нет во Флоренции. Искать меня бессмысленно. Прости меня, отец, умоляю! Прости, если найдёшь в себе силы, конечно! Я люблю тебя, Леонарду, Кьяру и Хатун, вы мне все очень дороги, но я не могу изменять себе и хоронить свою давнюю мечту… И я буду всеми силами стремиться к её достижению, я положу на это всю свою жизнь… Прости меня, но я больше так жить не могу! Я понимаю, что поступила дурно, но моя истинная страсть сильнее меня… Я всю жизнь мечтала быть бродячей актрисой…» И подпись: «Твоя беспутная, но всё же любящая тебя дочь, Фьора-Мария Бельтрами…» Казалось, каждая строка письма бьёт наотмашь по щеке, впивается калёным железом в душу. Всё равно, что получить ножом в спину… Верить прочитанному не хотелось. Фьора, моя единственная дочь, которую я все эти годы холил и лелеял, потакал её прихотям, дал ей всё… Всё, что было нужно, чтобы быть счастливой. Фьору любили, бесконечно баловали. Я всю жизнь свою посвятил ей, забыв о себе самом! Неужели я был плохим отцом для своей дочери? Чего не хватало ей? Украшения, наряды, обувь и косметика? Всё это было у неё в изобилии. Всестороннее развитие? Для Фьоры я нанимал великолепных учителей. Никогда не обделял её своим вниманием, голоса не повышал, не то что поднимать на неё руку… Подумать только, я же всю жизнь свою посвятил тому, чтобы вырастить Фьору счастливым ребёнком, чтобы у неё было всё, чего только можно пожелать. Я хотел, чтобы Фьора росла в любви и достатке, чтобы не ощущала своего сиротства… А толку? Толку от того, что ради Фьоры я пожертвовал семнадцатью годами жизни? Не устроил свою собственную жизнь, только чтобы Фьора не чувствовала себя ущемлённой?.. Я потому и не женился, поскольку опасался, что новоиспечённая супруга окажется жестокой и корыстолюбивой женщиной, как моя кузина Иеронима, и не даст житья моей дочери. Да, кстати, Иеронима тоже предпринимала попытки склонить меня к мысли о помолвке, только я умело притворялся слепо-глухо-немым. У меня был неосознанный страх, что моя абстрактная жена станет дурно обращаться с чужим ей ребёнком, всячески обижая и унижая — словом или действием. Почему-то я не питал иллюзий, что эта женщина, которая бы вполне могла быть моей женой, будет с теплотой относиться к падчерице. Поэтому я и оставался до сих пор холостым, в свои сорок семь лет. А толку, что эти семнадцать лет я самозабвенно посвятил своей дочери, оказавшейся неблагодарной гадюкой, которую я сам же и пригрел на груди, и ужалившей меня, когда меньше всего я ожидал этого от неё? Фьора, моя единственная и любимая дочь, воспитываемая мною, как принцесса… Добрая, светлая, искренняя и чистая. На самом деле вероломная и лживая легкомысленная тварь, опозорившая свою семью, поправшая всякие понятия о чести, пополнив ряды бродячих актрис… Быть может, в воспитании Фьоры было допущено множество упущений? Может, не стоило мне воспитывать из дочери с пелёнок бессердечную и беспринципную маленькую дрянь, которая покинула родительский дом и подалась в бродячие актрисы?! Моя дочь — и бродячая актриса! Это равносильно тому, если бы Фьора сейчас заявилась ко мне в кабинет и сказала, что решила уйти проституткой в бордель работать! Какая разница, если суть одна? Мой ребёнок, которому я на золотом блюде преподнёс многое, мне практически в лицо плюнул, растоптал меня и опозорил, уничтожил, смешал с грязью славную фамилию Бельтрами! Прекрасно, моя дочь подалась в бродячие актрисы, считай, публичные женщины… — Господи, для этого я в неё столько вкладывал? — спрашивал я самого себя. — Для чего я столько лет растил её?.. Чтобы Фьора в шлюхи подалась?! Ни за какие коврижки не приму её обратно, пусть хоть она околевает у порога на моих глазах — я и не дрогну! Не в силах побороть душивший меня гнев, я решил попытаться утопить его в бутылке коллекционного анжуйского вина, не особо заботясь о том, что при мне нет бокала — и так сойдёт, с горла. Но после того как я до половины опустошил бутылку, мне нисколько не полегчало. Перед глазами была моя дочь, пишущая это чёртово письмо! — Сеньор Бельтрами, — Леонарда приоткрыла дверь и нерешительно переступила порог. — Кто был тот человек? Он знает что-нибудь о Фьоре? — спросила пожилая женщина дрогнувшим голосом, потускневшим от рыданий. — Прошу вас, не молчите… Мне это неведение душу рвёт! Дорогая Леонарда, как же я вам завидую! Почему-то слова экономки вызвали у меня приступы безумного смеха. Бедная гувернантка смотрела на меня, как смотрят на душевнобольных. — Вам это неведение душу рвёт, да, донна Леонарда? — обратился я к ней, еле справляясь со своим смехом. — Вам разрывает сердце то, что Фьора до сих пор не нашлась? Да пусть эта потаскушка малолетняя в аду сгорит, ненавижу её! Она предала нас всех, бросила ради карьеры бродячей актрисы, то есть шлюхи! Она всю семью свою опозорила! — Сеньор Бельтрами, — проговорила побледневшая Леонарда, — я понимаю, вас ослепило горе… — Горе меня ослепило, да? Ничего вы не понимаете, донна Леонарда, ничего! Нет у меня больше дочери! Я отрекаюсь от неё, слышите? Я проклинаю её, не видать ей наследства после всего, что она сделала! Вот, прочитайте! Гневно я отбросил от себя письмо Фьоры в сторону, словно это была ядовитая змея. Взяв дрожащими руками письмо, Леонарда несколько раз бегло проглядела текст глазами, не веря всему написанному. Ничего не понимая, Леонарда отложила письмо и смотрела на меня в упор своими голубыми глазами, до сих пор не желая верить в то, что она только прочитала. — Леонарда, что в словах «бродячая актриса» вам непонятно? Фьора из дома ушла, в проститутки добровольно записалась практически… И давно покинула город, просила не искать её… Да пусть к дьяволу катится эта неблагодарная маленькая дрянь! И не вздумайте пускать её на порог, если она вдруг заявится, донна Леонарда. Эта шлюха мне больше не дочь! Леонарда, будучи напуганной таким моим поведением, поспешила уйти из моего кабинета. А я остался, предоставленный горю, одиночеству, смятению и бессильной ярости, в компании лишь анжуйского вина…