Флорентийка. Паутина обмана

POV. Хатун       С того самого злополучного дня, когда моя хозяйка сбежала из дома, чтобы посвятить себя карьере бродячей актрисы, прошли две недели, тянувшиеся подобно двумя векам. Первые дни сеньор Бельтрами сидел закрывшись в своём кабинете, впуская к себе только меня или донну Леонарду, для которой как и для меня, великолепный дворец на берегу реки словно опустел, превратившись лишь в изысканный склеп, лишённый моей любимой и доброй госпожи, которая была душой этого места – теперь унылого и безрадостного. Хоть сер Франческо и донна Леонарда считали, что донна Фьора ушла из семьи ради мечты стать уличной артисткой, я с огромным трудом верила в это или, даже правильнее сказать, эта версия исчезновения юной синьорины не казалась мне достойной доверия. Сколько я знаю свою хозяйку, она никогда не была пустоголовой и бессердечной, не могла она сама написать такое письмо, зная, что этим причинит боль своим близким и отвратит от себя родного отца! Первые три дня сеньор Бельтрами сидел, закрывшись, в своём кабинете и пил анжуйское. Да, беспрерывно топил горе от разлуки с дочерью, сбежавшей из дома. Я узнала об этом, случайно встретив выходившую из кабинета донну Леонарду, выносящую пять бутылок. Такой человек как Франческо Бельтрами, несмотря на честность перед самим собой и другими, себе же и боялся признаться, что, несмотря на питаемый к моей хозяйке гнев, тоскует о ней. Бурные проявления обиды и ярости у мессера Франческо, порой проявляющиеся в битье посуды или фарфоровых статуэток, иногда сменялись апатией и холодным безразличием ко всему. И так было целую неделю, благо сеньор Бельтрами взял себя в руки, уйдя с головой в дела, чтобы заглушить боль от осознания того, что собственное дитя покинуло его ради достижения какой-то призрачной, давней мечты. Но стоит ли мечта тех страданий, которые переносят донна Леонарда и сеньор Бельтрами? Что же это за мечта такая, ради достижения которой моя хозяйка обрекла на страшные душевные муки преданно любящих её людей: своего отца и гувернантку, лучшую подругу Кьяру Альбицци и меня, тоже не чающей в ней души? «За что хозяйка так с нами? Почему именно нами она пожертвовала во имя своей так называемой мечты?» - Самые частые вопросы, которые я задавала себе, слыша каждый раз, проходя мимо комнаты донны Леонарды, читающей молитвы дрожащим от слёз голосом. С ощущением совершенной пустоты в груди я до боли прикусывала губу, чтобы удержать непрошенные слезы, сами собой выступающие на глазах, при виде терзающейся пожилой дамы. Я старалась не плакать, стоило мне подумать о своей доброй и милой хозяйке, которая всегда обращалась со мной как с младшей сестрёнкой, только бы не усугублять своим видом горе донны Леонарды, и без того переживающей самые чёрные дни её жизни. Благородная женщина буквально разрывалась между сером Франческо и его дочерью, которой она посвятила семнадцать лет жизни и заменила мать, как и отец донны Фьоры. Почтенная экономка любила и уважала сеньора Бельтрами, от которого осталась лишь тень жизнелюбивого и бодрого негоцианта. Но ей всё равно было не понять, - равно как и мне, - как может мессер Франческо с таким равнодушием относиться к судьбе своего ребёнка, велевшего сжечь во внутреннем дворе палаццо Бельтрами портреты Фьоры и завесить чёрным все зеркала в доме, как было положено делать всегда, когда в доме кто-то умирал. Сеньор Бельтрами избегал в разговорах затрагивать темы, которые так или иначе могли коснуться его сбежавшей дочери. Те же, кто всё же осмеливались расспрашивать его о моей хозяйке, часто слышали такой резкий ответ: - Больше не произносите, ради всего святого, имени этой дряни в этих стенах! Эта шлюха, сбежавшая из родного дома ради карьеры бродячей актрисы, не дочь мне отныне! Я отрёкся от неё, проклял! Даже на порог не пущу, если ей всё же хватит бесстыдства вернуться! От этих жестоких слов всегда бросало в холод меня и донну Леонарду. Боже, да ведь сеньор Бельтрами ненавидит свою дочь! Иначе как можно объяснить то, что сеньор Бельтрами отныне одевался в чёрные траурные одежды и на десятый день он велел отслужить заупокойные мессы по моей хозяйке чуть ли не во всех соборах и монастырях с церквями нашей родной Флоренции! Подобные поступки приводили гувернантку донны Фьоры, меня и всех в ужас. Лишь эта мерзкая и злобная Иеронима Пацци сияла тёмным торжеством. Ещё бы, этакое богатство светит ей и юному сеньору Пьетро Пацци, раз уж мессер Бельтрами лишил наследства свою дочь. - Дорогой друг, - обратился тогда на улице, у входа в Дуомо, Лоренцо Медичи к мессеру Франческо, куда я его сопровождала, как и он, желая помолиться – но за благополучие той, кого любила как старшую сестру. - Я беспокоюсь из-за того, как вы ведёте себя после побега Фьоры из дома. Её поступок нельзя назвать достойным, он бросает тень на вашу славную фамилию, и мне вполне понятно, почему вы ненавидите свою дочь столь же сильно, как когда-то безмерно любили… Но не кажется ли вам, что служить заупокойные мессы по живому человеку – перебор? - Сеньор Лоренцо, я не могу это выносить, не могу, слишком мучительно! – воскликнул в сердцах сеньор Бельтрами, обхватив виски и качая головой из стороны в сторону. Всегда невозмутимое лицо морально уничтоженного человека исказило страдание, словно незримый палач пытал его в застенках, только мрачными застенками для сеньора Бельтрами оказалась его собственная душа. – Мне легче считать свою дочь мёртвой, чем постоянно думать о том, что она добровольно избрала стезю бродячей актрисы - считайте потаскухи! Даже не надейтесь смягчить меня к этой негодной девке, сеньор Лоренцо, - резко добавил негоциант, заметив, что Лоренцо Медичи поднял вверх указательный палец и открыл рот, собираясь что-то сказать, но слова так и застряли комом в горле. – Она умерла для меня. Может и была у меня когда-то дочь, которую я растил с первых дней её жизни – добрая, искренняя, чистая и непорочная, нежная и прекрасная… - на мгновение горькая улыбка, с затаённым родительским обожанием, тронула губы сеньора Бельтрами. – Но эта подлая и неблагодарная тварь не может быть той Фьорой Бельтрами, которую я люблю, не может быть моей дочерью… Та Фьора – благонравная и честная девушка. Её нынешнее жалкое подобие, которое я знать не хочу, и лишь по ужасному недоразумению зовущееся Фьорой Бельтрами, не мой ребёнок. Так что оставьте мне это утешение, как считать её мёртвой, сеньор Лоренцо! Уж лучше мне оплакивать Фьору, чем возненавидеть окончательно! Решительным шагом мессер Франческо, за которым я еле поспевала, направился домой, оставив Лоренцо Медичи в полном немом потрясении лишь смотреть ему вслед. Заказываемые в монастырях, церквях и соборах мессы за упокой души, - надеюсь, живой и невредимой, - Фьоры приносили её безутешному отцу, скрывающему горе и безысходное отчаяние за маской гнева, лишь временное облегчение. Потолки и стены палаццо Бельтрами словно стали давящими на всех его обитателей могильными плитами, и если бы не поддерживающие здесь порядок слуги с охраняющей его многочисленной челядью, можно было подумать, что жизнь покинула это место. Находиться во дворце было пыткой не только для донны Леонарды, с особым трепетом следящей за порядком в комнате Фьоры и в её вещах, но и для меня. Это запустение хлипкими щупальцами сжимало сердце, оставляя после себя лишь холод, всасывающийся в кровь и бегущий по венам. С тех пор, как моя хозяйка покинула нас, здесь словно всё умерло и ход времени застыл на месте! Лишь с донной Леонардой я могла поделиться тем, что меня разъедает изнутри, закрывшись в её комнате, где никто бы не помешал нам предаваться общей скорби и молиться за мою госпожу. И с юной Кьярой Альбицци, лучшей подругой донны Фьоры. Кьяра и донна Коломба не говорили ни слова осуждения в адрес сбежавшей девушки, не напоминали донне Леонарде лишний раз о том, что жжёт ей душу сильнее огня и не порицали мою госпожу за её поступок. Не меньше донны Леонарды Кьяра и Коломба тосковали о той, которая сейчас была далеко от нас. - Не верю я, хоть убейте вы меня все на этом самом месте, что Фьора могла так поступить – уйти в бродячие актрисы! – горячо воскликнула синьорина Альбицци, когда мы как обычно сидели в гостиной и без особого аппетита ели засахаренные сливы, которые донна Коломба была большая мастерица готовить. – Наверняка, случилось нечто серьёзное, что вынудило Фьору бежать из города, может она попала в беду и не хотела её навлекать на дорогих людей – на отца и вас, донна Леонарда! Я знаю Фьору с самого детства, она не могла уйти в бродячие актрисы… Скорее всего, избрала это самой удобной отговоркой, чтобы её не искали… - Донна Кьяра, мне бы очень хотелось верить в это, но я своими глазами видела это письмо Фьоры, - проронила бесцветным голосом, лишённым былой эмоциональности, донна Леонарда. – Но я очень благодарна вам и вашей воспитательнице донне Коломбе, что вы поддерживаете меня. - Разве есть у нас право поступать иначе? – Коломба мягко положила свою большую пухлую руку на плечо Леонарды. – Ведь наши воспитанницы дружат с самого детства и мне с Кьярой вы не чужие люди… - Спасибо за всё, спасибо, - шептала дрожащим от слёз голосом Леонарда, обнимая Коломбу, а я, чтобы не заплакать, глядя на донну Леонарду, принялась разглядывать обстановку комнаты, а то и вообще устремляла взор в одну точку. Но слёзы злого бессилия от невозможности что-то изменить, нет-нет, да и выступят на глазах, стекая по щекам, как бы я ни пыталась себя сдерживать. А смысл держать это в себе, если всё равно у меня выдержки не хватает?.. ***************** Но на тринадцатый день случилось такое, после чего я, наверно, никогда в себя не смогу прийти окончательно. Я не знаю, что нашло на сеньора Бельтрами, но меня не на шутку испугало то, что он даровал мне освобождение и официально удочерил, чем вверг в состояние глубочайшего потрясения приоров Сеньории. Да что там приоры – вся Флоренция была огорошена этим поступком! Разве слушал сеньор Бельтрами кого-нибудь, кто отговаривал его от этой безумной затеи: своих друзей, донну Леонарду и сеньора Лоренцо, Кьяру Альбицци, донну Коломбу, меня? Хотя с какой радости сеньор Франческо должен был слушать ту, кто была на тот момент рабыней? Апофеозом всего этого, казалось бы, не прекращающегося безумия стало то, что меня выдали замуж... Даже не посчитавшись с тем, хочется ли мне этого, как и тогда, когда мне против воли дали фамилию Бельтрами, которую носит моя любимая хозяйка, пусть отец и отрекается от неё! Как я узнала от сеньора Бельтрами, который вызвал меня в кабинет, где сидел в компании молодого и привлекательного мужчины, - мне как-то довелось увидеть его в лавке Бистиччи, - он решил лично устроить самым лучшим образом мою судьбу, выдав замуж за Себастьяно Долчи, молодого и подающего большие надежды врача из Рима - того самого молодого человека, который был с ним в кабинете. Мысль, что поражённый горем негоциант решил таким способом отделаться от меня как от навязчивого напоминания о его дочери, обожгла меня точно кипятком. Но, немного поразмыслив, - каких-то две минуты, - я не стала противиться решению сеньора Франческо, и отдала свою руку Себастьяно, обвенчавшись с ним этим же днём в Сан-Лоренцо, став Доктровеей Долчи. Ничто в моём странном муже не выдавало человека жестокого и бессердечного. Глаза у него добрые и улыбка приятная. Быть может, если мне удастся установить со своим мужем доверительные отношения, то смогу добиться от него помощи в поисках моей хозяйки! О, если Себастьяно будет помогать мне в поисках донны Фьоры, я буду обожать его безмерно до конца своих дней, всё тепло и заботу ему отдам, только бы он не отказал мне в помощи, которая так мне нужна... Вместе с Себастьяно я и покинула Флоренцию, держа путь в Рим...