Флорентийка. Паутина обмана

      Следующий день в гостях у Симоны прошёл спокойно. Фьора больше не пыталась у меня выяснить то, о чём я говорить не хочу. Слава Богу, потому что лгать ей невыносимо, а сказать правду - всё равно что нанести рану без ножа. Хоть эти постоянные допросы прекратились. Даже легче стало. Оказывается, Фьора такой лёгкий в общении человек, когда не задаёт настойчиво вопросов, на которые мне не хочется давать ответы… У неё удивительный талант располагать к себе людей. Симона Морель и её молодая, не в меру болтливая, служанка Шретьенотта нашли в её лице хорошую собеседницу, а так же рассказчицу. Даже Матье де Праму сумела внушить к себе дружескую симпатию. Что до Симоны и Шретьенотты, обеих женщин порой повергали в состояние потрясения взгляды Фьоры на то, место ли на войне женщинам. - Не понимаю, кто вообще это придумал? Откуда все эти представления о женщинах, как о слабовольных существах, интересы которых ограничены лишь домом, церковью и модой? – удивлялась Фьора совершенно искренне, ведя разговоры с Симоной и Шретьеноттой в саду, помогая ухаживать за цветами. - Я не знаю, Фьора, но всё равно считаю, что женщине на войне не место, это слишком опасно… - благоразумно замечала Симона Морель. - Да, - соглашалась с пожилой госпожой Шретьенотта, - по мне, так уж лучше подальше от всего этого. - Как будто женщины бы воевали хуже мужчин! Если я захочу, то научусь владению оружием, ничто и никто меня не остановит, а уж тем более общественное мнение! – обычно пылко восклицала Фьора, а щёки её алели от переизбытка эмоций. – Да будь у меня возможность учиться военному делу, я бы с радостью за неё ухватилась… Завидую я Фьоре и восхищаюсь ею. Завидую её смелости высказывать открыто свою точку зрения, решимости, неугасаемому жизнелюбию в сочетании с жаждой постигать новое для себя. У Симоны и Шретьенотты Фьоре нравилось учиться ухаживать за цветами и деревьями в саду, а также перенимать кое-какие навыки по части кулинарии. С утра пораньше моя жена даже угостила всех омлетом с луком, сыром и мясом, приготовленным ею за завтраком. По её же инициативе мы завтракали в саду Симоны, под яблоней, постелив себе коврики. Хорошая идея посетила голову Фьоры касательно трапезы на открытом воздухе. Как раз погода хорошая и солнечная, дождя не было и в ближайшее время не предвидится. В воздухе ощущается запах весенней прохлады. Немного творение неуёмных рук Фьоры - впервые приготовленный самостоятельно омлет - подгорело и оказалось пересолено, но для первого раза очень даже неплохо, если брать во внимание, что до этого дня Фьора ни разу в жизни не готовила сама. Немного практики – и она даже меня превзойдёт. Руки ведь растут оттуда, откуда надо, и никак нельзя сказать, что Фьора от них отбилась. - Я ведь сносно готовлю или кошмарно? – задала вопрос Фьора, по очереди обводя взглядом меня, Симону, Матье и Шретьенотту. – Что вы все молчите? Если омлет был отвратительно приготовлен, так и скажите. - Нет-нет, мадам, нисколько! – воскликнули с горячностью Шретьенотта и Матье. - Да, Фьора, ты быстро учишься. Способности у тебя есть, - были слова одобрения Симоны Морель. - Вы действительно так считаете? – не унималась Фьора. – То, что я готовлю, в самом деле, можно есть без опасений за своё здоровье? Или вы меня не хотите задеть? Мы вчетвером дружно кивнули, принявшись наперебой убеждать Фьору в том, что она далеко не бездарный кулинар. - Филипп, а ты сам как считаешь? Скажи, я не обижусь, правда… - смотрела Фьора мне прямо в глаза. - Нет, ты далеко не такой ужасный повар, каким себя считаешь. Для первого раза очень даже неплохо, только омлет немного подгорел и пересолен, а так всё хорошо, - был мой ответ жене. Старался проявлять такт. Уж не знаю, как хорошо у меня это получилось, но, если судить по довольному выражению лица Фьоры, то она не обиделась на критику в адрес её первого кулинарного шедевра. - Вот и отлично! Научусь вкусно готовить - и хоть кухаркой подамся в армию герцога Карла, только бы с тобой всегда рядом быть! - затронула Фьора ещё одну тему, на которую мне не особо хотелось с ней говорить. Вот же выдумщица! Как ей такое в голову вообще пришло: затесаться кухаркой в армию моего сюзерена? Где это видано, чтобы женщина, принадлежащая к высшей знати Бургундии, была обслугой при армии? Вот далась ей эта война? Что она в этом нашла для себя такого особенного? - Никогда этого не будет, поняла меня?! - вырвался у меня гневно-тревожный выкрик. - Никогда! Ты останешься в Селонже, и точка! - А вот и нет! - упрямо возразила Фьора. - А вот и да! - ответил я девушке в такой же манере. Симона, Матье и Шретьенотта непонимающе переводили взгляды с меня на Фьору. - Я сказала, что всё равно подамся в армию, и мне плевать, что будет опасно и трудно! Вариантов у меня много: кухарка, прачка, помощник врача, могу вообще твоим пажем или ещё одним оруженосцем притвориться, разведчицей могу быть, переводчицей, портнихой... - перечисляя все эти варианты, кем бы она могла быть при войске монсеньора Карла, Фьора загибала пальцы. - Фьора, хорошая моя, а не много ли ты берёшь на себя? Не слишком ли ты увлеклась? - задал я ей вопросы, на которые она недовольно фыркнула в ответ, видимо, возмутившись саркастичным тоном, с которым эти вопросы были заданы. - Ты понимаешь, что не могу я тебя с собой взять? Не могу! На войне я свой долг буду выполнять перед моим сеньором. Уж конечно же, у меня не будет особо много времени на то, чтобы за тобой там приглядывать, из опасений, что тебе ядро пушечное в голову прилетит или стрела в плечо... - А за мной и не надо приглядывать, своя голова на плечах есть, так что не пропаду! - продолжала Фьора упорно стоять на своём. - Фьора, да хватит тебе уже о войне за завтраком говорить, - сделала ей замечание Симона. - Думаешь, воевать так весело? - Да, мадам, - согласился с Симоной Матье, - какая вам война? Слишком много опасностей, такое испытание не для хрупкой девушки... Шретьенотта только кивнула, поддерживая моего друга. - Мне неважно, что там будет очень опасно, что такое не для женщин, но только меня всё равно это не остановит. - Да, Фьора от своего, как видно, отступаться не собирается. - Я всё равно туда отправлюсь, и не тебе, Филипп, запрещать мне за тобой следовать! - Как раз в моей власти запретить тебе там быть, - пришлось ей напомнить. - Ты - моя жена и должна делать то, что я тебе говорю, а не выдумывать невесть что. - Но я правда буду тебе во всём опорой и поддержкой! Я хочу только помочь тебе! - не уставала горячо возражать Фьора. - Фьора, твоя лучшая помощь - послушание, и закроем уже эту тему, а то опять поссоримся, просто не хочется всем аппетит портить. - Этот спор мне ужасно надоел, поэтому я решил прекратить его таким способом. Фьора несколько обиженно хмыкнула и заела своё недовольство хлебом с сыром и ветчиной, запивая тёплым молоком с мёдом, демонстративно повернувшись ко мне спиной. Ишь, какие мы своевольные! Интересно, с тестем моим Франческо Бельтрами себя так же вела или это только мои нервы на прочность проверяет? Вроде бы взрослая девушка, а поведение избалованной и взбалмошной девчонки, которая хочет, чтобы все с ней безоговорочно считались. Наверно, Фьора наивно полагала, что я любой её прихоти потакать стану? Ага, как бы не так, чёрта с два! Сказал я ей, чтобы она сидела дома и никуда не ввязывалась, значит, нечего мне перечить. Стараешься в её же интересах, для её безопасности, а она тут своё слово поперёк моего вздумала вставлять! В этом вся Фьора - пока новых проблем к уже имеющимся не найдёт на свою голову, не успокоится... - Фьора, что с тобой, милая? - участливо спросила мою супругу Симона, подсев к ней поближе, но Фьора уткнулась головой в колени, обхватив свои дрожащие плечи. - Фьора, дорогая, ты в порядке? Симона протянула к Фьоре руки, но Фьора отсела ещё дальше, прямо на траву, не поднимая головы и закрыв лицо ладонями. - Мадам, что с вами? - встревожился Матье. - Фьора, будет тебе, - проговорил я, пересев с коврика на траву рядом с женой. - Неужели обиделась? - протянув к ней руки, чтобы обнять, я никак не мог даже предположить, что девушка яростно отпихнёт меня. - Да что с тобой такое творится, ты можешь по-человечески объяснить?! - не сдержал я своего гнева. Вот опять! Один раз на корабле мне дерзила, теперь в присутствии друга и Симоны, которая предоставила своё гостеприимство, да ещё и на глазах у служанки! - Шретьенотта, иди в доме прибери, - велела Симона прислуге, словно прочитав мои мысли. Та послушалась, удалившись в дом. - Филипп, ты б не кричал на неё, - обратилась ко мне мягко пожилая дама, - сам видишь, как Фьора за тебя тревожится и любит, как ты ей дорог... От слов Симоны у меня словно что-то дрогнуло внутри. Ненавижу, когда она таким тоном ко мне обращается, да ещё и при таких обстоятельствах. Чувствую себя бездушным сухарём по отношению к жене, которая всего лишь хотела всегда быть рядом со мной даже на войне. Может, я перегнул палку? Наверно, стоило вести себя с Фьорой немного по-другому, не столь категорично? Но даже мимолётные угрызения совести всё равно не могли заставить меня взять свои слова обратно. Фьора должна находиться в моём доме, а не рисковать своей жизнью, увязываясь за мной воевать. - Она мне тоже, но я не могу брать её с собой, потому что это опасно, Симона, вы понимаете? - спросил я с горечью, покачав головой. - Не могу я таскать тебя за собой, как солдатскую девку! - адресовал я эти слова уже Фьоре, которая всё равно даже не поднимала головы от колен и не смотрела на меня. - Ты останешься в Селонже, - выделил я интонацией последние слова, - на этом, Фьора, закончим спор. - Да, конечно, мне велено быть в Селонже, пока ты на войне, - отозвалась тускло Фьора. - Мадам, я рад, что вы поняли это, - облегчённо выдохнул Матье и ушёл в дом. - Я буду сидеть себе спокойно в Селонже и ни о чём не тревожиться, - пыталась Фьора, как я понял, унять дрожь в голосе, - а ты тем временем будешь жизнью рисковать, лишения терпеть... И это в то время, когда я сама в тепле, уюте, не голодаю и не знаю военных тягот, не подвергаюсь опасностям... - проговорила она сипло. - Я же только и способна, что сидеть и крестиком вышивать, на большее у меня таланта не хватает, я ведь никчёмная! Конечно, нечего мне там глаза тебе мозолить своим видом! - Фьора сделала несколько прерывистых вдохов. - Да ты и не хочешь, чтобы я была с тобой в горе и в радости, я обуза для тебя! Ещё бы - дочь купца, да к тому же бесприданница! Всему двору герцога Карла на смех! Господи, чего она опять прицепилась к этому? Откуда у Фьоры такая потребность в демагогиях, не имеющих к теме никакого отношения? - Фьора, это тут при чём, ты мне объясни! - потеряв над собой всякий контроль, я схватил Фьору за плечи и довольно резко несколько раз встряхнул, чтобы она опомнилась. - Чёрт возьми, мне там не до тебя будет, ты понимаешь? Некогда будет следить, чтоб ты никуда не встряла! - Я не буду никуда встревать, - упрямо возразила Фьора дрожащим голосом, - правда... И хлопот тебе доставлять не буду, только возьми с собой... - шептала она прерывающимся и дрожащим голосом, по-прежнему закрывая лицо руками. - Фьора, ты плачешь, что ли? - попытался отнять её руки от лица, но Фьора меня вновь оттолкнула, уткнувшись лицом в колени. - Мне, думаешь, так хочется с тобой расставаться? Встань, а то ещё простудишься, сидя на холодной земле. Странно, почему-то сейчас Фьора не отталкивала меня с враждебностью, когда я обхватил её за талию и помог подняться на ноги. - Простите, что так получилось, - адресовал я неловкое извинение ничего не понимающей и поражённой Симоне, не отпуская от себя жену, направляясь к двери, ведущей из сада в кухню. Фьора просто шла рядом, чуть не успевая и спотыкаясь, упорно не желая поднимать головы и не глядя под ноги. Несколько раз даже приходилось её ловить в считанных сантиметрах от земли, потому что девушке случалось наступать себе на подол нового синего платья. Оказавшись в кухне, я первым делом усадил жену на стул и налил ей стакан холодной воды. По-прежнему трясущимися руками Фьора держала стакан, делая жадные глотки, время от времени переводя дыхание. Глаза налиты кровью, мышцы лица и губы всё ещё немного дрожат, лицо опухло и покраснело. Так и есть, плакала. - Фьора, я сказал один раз, повторю второй и даже третий, что на войну тебя с собой не возьму. Ты моя жена, поэтому твоя безопасность для меня куда важнее, чем твоё желание податься в армию кухаркой... - Тяжело такое говорить, самому ведь не хочется с ней расставаться - за эти пять недель Фьора стала для меня самым родным и близким человеком, но ведь надо думать о её благе, даже если она начнёт яростно протестовать. Нечего давать Фьоре ложные надежды на то, что она уедет на войну со мной. Хотя мириться с моим решением, как видно, она не собирается. Это сейчас она тихая и покорная, но только до поры до времени. Негодование Фьоры из-за всего сказанного мною сейчас можно прочитать по её выразительным глазам. Уж они красноречивее любых слов могут сказать. - Всё равно с тобой отправлюсь, - продолжала Фьора упорно стоять на своём, поставив пустой стакан на стол и крепко схватив меня за руку, - мне плевать, что там будет опасно... Я этого не боюсь... - девушка, не мигая, дерзко смотрела мне в глаза. - Филипп, когда я говорила, что хочу отправиться с тобой, я имела в виду, что хочу освоить все необходимые боевые навыки, чтобы на войне не быть тебе в тягость. - Фьора, что ты говоришь? Опомнись!.. - впору было мне за голову хвататься или биться этой же своей головой о стену. - Я тебя очень прошу, научи всему, что знаешь сам! - страстно воскликнула Фьора, прижав мою руку к своей левой груди. Даже сквозь бархатную ткань синего платья и шёлк белой нижней рубашки я ощущал биение сердца девушки. - Обещаю тебе, что буду очень стараться. Можешь спрашивать с меня вдвое больше, чем с Матье, не давай никакого спуску. Я и слова поперёк не скажу, только возьми с собой! - Посмотрим, Фьора, посмотрим, - ответил я ей неопределённо. - Боевые навыки для саморазвития - пожалуйста, но взять тебя с собой обещать не могу. - И на том спасибо! - воскликнула она обрадованно, вскочив со стула и обняв меня, крепко поцеловала в щёку, после чего убежала из кухни во дворик. Удивительно, как на неё повлияли эти мои слова. Несколько минут назад была такая подавленная, а из кухни выбежала такая сияющая... Хоть этот разговор и вызвал у меня некоторое замешательство, план того, как отвадить Фьору от её новой затеи уже созрел. Выход есть - обрушить на голову бедной девушки шквал необъективной критики, чтобы вызвать у неё устойчивое отвращение к военному делу. Обычно я не цепляюсь к каждой мелочи, но придётся этому научиться. Глядишь, Фьоре это надоест, потому что некто умный, то есть я напрочь отобьёт у неё охоту к освоению боевых навыков. Зато, если у Фьоры к военному делу возникнет отвращение моими стараниями, можно быть спокойным, что она предпочтёт сидеть дома, чем за мной в походе таскаться. Фьора искренняя, отзывчивая, очень добрая и сострадательная, ненавидит насилие. Там, на войне, все эти ужасы предстанут перед её взором. Она не должна иметь ничего общего с этим враждебным миром, не должна хоть как-то с ним соприкасаться. Симона Морель, Шретьенотта и Матье де Прам правы: на войне рядом со мной Фьоре делать нечего. Да уж, покоя мне ждать нечего как раз-таки из-за стремления Фьоры осваивать для себя нечто новое. Выйдя из кухни во двор на свежий воздух, я застал Фьору, сидящей на ковре под деревом, в обнимку с Симоной, которая ей что-то шептала на ухо, поглаживая морщинистой рукой по спине и голове. Я, конечно, не слышал того, что Симона ей говорила, но, как понял, пожилая женщина её успокаивала. Если верить улыбке, тронувшей губы Фьоры, слова Симоны отклик у неё встречали. - Всё хорошо, Филипп? - спросила у меня Симона, подняв голову. - Да, конечно. Всё нормально, спасибо за беспокойство, - обронил я, направляясь к калитке, ведущей уже на улицы города. - Надолго уходишь? - взволновалась Фьора, обратив взор своих глаз на меня. - Нет, ненадолго, у меня важное дело в городе есть. Я скоро приду. Без моего ведома, чтобы никуда из дома не отлучалась. - В ответ на моё наставление Фьора только согласно кивнула, а я вышел, направившись к дому знакомого нотариуса, живущего через три улицы от дома Симоны Морель. В конюшню решил не заходить: идти ведь всего ничего. ***************************************       Дом нотариуса Жака Сеньена, к которому часто обращались мои родители, ныне покойные, ещё с той поры, когда на свете не было даже моего старшего брата Амори - не то что меня, изменился мало. Та же крыша из красной обожжённой глины, белые стены, дубовые массивные двери. Тот же небольшой сад, разбитый на заднем дворе умелыми руками садовника. Сколько помню себя, любил тут бывать. Судя по тому, что дом и сад выглядят ухоженными, хозяина до сих пор заботит пригожесть того места, где он живёт. Вот только к самому Жаку Сеньену годы оказались не очень милосердны, хотя он по-прежнему не терял живости своего нрава и бодрости. Встретил Жак Сеньен меня очень приветливо и даже радостно. Какое-то время, не столь уж долгое, мы стояли на пороге и просто беседовали. В разговоре касались разных тем: политика, войны, литература, наука... Новость о моей женитьбе Жака даже обрадовала. - Наконец-то уже за ум взялся! - радостно воскликнул старик, хлопнув меня по плечу. - Я уж думал, никогда не женишься. - Кто ж знал?.. - задал я вопрос скорее самому себе, чуть улыбнувшись. - Кто она? - Жак так пристально смотрел мне в глаза, что я даже растерялся. - Месье Жак, вы о чём? - Кто та дама, ставшая твоей женой? - пояснил пожилой человек. - Это одна из сестёр де Морней - Луиза или Аньес? - Я покачал головой. - Мари де Ла Ренье? Кристина де Верньи? Шарлотта де Кьюри? - пытался дознаться старик. - Ни одна из них. Скажу даже, что моя жена не является фрейлиной ни принцессы Марии, ни герцогини Маргариты, поскольку не имеет отношения к двору монсеньора и родом не из Бургундии. - Если не из Бургундии, то откуда? - Из Флоренции. - А! - воскликнул Жак, хлопнув себя по лбу. - Туда ведь тебя герцог Карл посылал, как ты говорил мне до отъезда, за займом? - Да, так и есть. - А поженились вы как? - не уставал задавать вопросы месье Сеньен. - Без пышных церемоний и спонтанно, о чём оба не жалеем, - ответил я, втайне желая, чтобы Жак потерял интерес к такому событию, как мой брак с Фьорой. - Значит, по любви... Всё же лучше, чем по договорённости, когда поводом к свадьбе служит лишь богатство и между супругами нет места искренним привязанностям... - проговорил с улыбкой нотариус. - Как обстоят дела с займом для герцога? Ты его добился? - Увы, нет, не добился. Думаю ехать за займом в Милан, но неделю побуду дома с женой. Надо же помочь ей освоиться. Всё же она будет имением управлять в моё отсутствие. - Что ж, я поздравляю тебя, Филипп, от всей души поздравляю. - Жак по-родственному обнял меня. - Ты расскажешь мне о ней? Какая она, та девушка? - О, Жак, Фьору в двух словах не опишешь. Это необыкновенная девушка... Прекрасная, добрая и умная, самоотверженная, смелая, искренняя, щедрая и любящая... Все её положительные черты характера слишком долго перечислять. - Филипп, ты ко мне по делу или в гости просто так пожаловал? - спросил Жак, внезапно опомнившись. - Вообще-то по делу, причём важному. - Так что ж ты сразу не сказал? - прозвучал вопос Жака скорее как восклицание, а сам пожилой человек буквально втащил меня за руку в дом. - Так вы и не спрашивали меня о деле, - проговорил я, осматриваясь по сторонам, смутно радуясь тому, что в доме Жака ничего с годами не изменилось. Та же дорогая плитка и дерево, которыми покрыты полы. Стены покрашены свежей краской цвета слоновой кости. На стенах висят портреты его уже выросших троих детей - двух сыновей и дочери, покойной супруги и родителей. Потолки, судя по всему, побелили сравнительно недавно. В новых канделябрах, - я пришёл к выводу, что они новые, потому что раньше не видел у старого друга моей семьи таких, - стоят свечи. Мебель в ухоженном состоянии, как будто недавно купленная. Даже деревянная винтовая лестница, по которой я и Жак Сеньен поднимались в его кабинет, держась за перила, не скрипела. Проведя меня в кабинет, Жак сел в кресло за свой стол и указал на кресло, стоящее напротив него, на край которого я присел. - Так что за дело привело тебя ко мне? - Жак внимательно всматривался в моё лицо, словно что-то пытаясь прочитать. - Война за независимость Бургундии не окончена, и монсеньор Карл нуждается в преданных ему людях. Я не могу отсиживаться дома в такое время. Но у меня есть жена, интересы которой я должен соблюсти. Мы поженились без разрешения её отца. История слишком длинная, чтобы её рассказывать, но у нас были свои причины поступать именно так. - Филипп, ты... - Жак схватился за виски. - Вот так просто взяли и поженились, не получив согласия её семьи? - Да, без согласия её отца. Я опасаюсь, что он может и не принять свою дочь обратно, если вдруг я не вернусь с войны живым. Именно поэтому и пришёл сюда. Мне нужно составить документ, по которому всё после моей смерти унаследует жена... - Ты хочешь оставить ей всё состояние после возможной гибели, которой я тебе всей душой не хочу? - Да. Так хоть мне за Фьору спокойнее будет. Жак, скажите, - вдруг посетила меня одна тревожная мысль, - завещание же оспорить можно? - Вообще-то да, оспорить завещание можно. Найти в законе лазейку, объявить тебя безумцем или сказать, что та девушка тебя околдовала - вот ты и подписал все документы в её пользу, завещав ей всё состояние. Фьору могут объявить еврейкой или обвинить в том, что она подослала к тебе наёмного убийцу... - Фьора - и подослать ко мне убийцу? - эта мысль показалась мне настолько бредовой, что я, не сдержавшись, скептически фыркнул. Ведь несмотря на изредка вспыхивающие между мной и Фьорой конфликты, которые мы улаживали очень быстро, я ни разу не усомнился в своей жене и в её чувствах, так что любовь и верность Фьоры для меня не нуждались в лишних доказательствах - у неё всё на лице написано, читается в её ясных серых глазах. - Да ни один здравомыслящий человек, который видел нас вместе, в это не поверит. Фьора в жизни никому не делала зла, - первой, во всяком случае, - это очень милая и честная девушка, светлая и искренняя. Не ревностная католичка, но благочестивая и добрая. Да и как Фьору возможно объявить еврейкой, если она выросла в Италии и христианка? - Достаточно подбросить ей оккультные предметы иудеев, а остальное сделает церковь, которая вряд ли упустит возможность урвать своё от отнятого состояния неискушённой в интригах женщины. Поверь человеку, живущему в этом бренном мире не одно десятилетие, найдутся подлые люди, чьи злые языки способны опорочить даже святую. Мало ли у тебя может объявиться родственников мужского пола, претендующих на имение... - Как же тогда исключить возможность того, о чём вы сказали? Мне нужны гарантии, что в случае моей смерти Фьора не останется на улице и без денег, если отец не примет её. - Поверь, такую возможность исключить можно, заверив все необходимые бумаги в присутствии хотя бы двух свидетелей. Ты можешь прийти ко мне сегодня же со своей супругой и свидетелями, поскольку её подпись тоже необходима. - О, как раз с этим трудностей не будет! - вырвалось у меня обрадованно. - Жак, скажите, ведь можно написать доверенность, по которой моя жена сможет управлять всем в моё отсутствие? - Да, с этим тоже можно обратиться ко мне. - Тогда я лишь ненадолго покину Вас. - Встав со стула, я пожал руку пожилому человеку на прощание и вышел из кабинета, после спустившись вниз по лестнице и выйдя из гостеприимного дома друга моей семьи. Придя к Симоне, я не нашёл Фьору в саду, где она всего каких-то полчаса или больше пробыла с пожилой дамой. Зато обнаружить девушку удалось в конюшне, где она старательно срисовывала сидящую верхом на Марсии Шретьенотту. Служанка сидела в седле верхом на Марсии, спокойно поедающей овёс, и старалась, чтобы ни одна мышца на румяном лице не дрожала. Но такой труд был не совсем по силам Шретьенотте, не любящей монотонность, и изредка ей случалось зевнуть, прикрывая рот ладонью, что вызывало у Фьоры недовольное: - Шретьенотта, не нарушай композицию! - потом уже спокойнее добавила: - Не вертись, а то криво портрет получится. Я просто стоял в стороне и смотрел, как девушка делает аккуратные штрихи, изредка поднимая голову и внимательно всматриваясь в лицо служанки, непонятно каким образом уговорённой побыть моделью. Никому не мешал, просто наблюдал со стороны, отметив про себя, что у Фьоры красиво получается рисовать. Персонаж на холсте кажется живым, только красок ему добавить бы не помешало. Но, к счастью для Шретьенотты, её вскоре избавили от столь долгого позирования. Практически тяжело спрыгнув с седла, она, выйдя из конюшни, отправилась по своим домашним делам. Спасло её то, что мне, Фьоре и Симоне с Матье надо было нанести визит Жаку Сеньену, о чём все узнали от меня. Правда, Фьору немного раздосадовало то, что ей не дали спокойно порисовать. Однако от её досады не осталось и следа, когда ей представили друга моей семьи, довольно тепло принявшим её в своём доме и живо интересующимся всем, что связано с Флоренцией, а разговоры о городе, который Фьора никогда не вырвет из сердца, - хоть и сейчас этот город запретен для неё, - всегда зажигали в ней радостную искру. Заворожённый тем, о чём поведала ему Фьора, Жак всё же не позволял себе долго витать в облаках и вернул нас всех именно к тому, зачем мы пришли. Все документы, по которым Фьора могла управлять землями и наследовать всё в случае моей смерти, составлены верно и по всем правилам, даже в нескольких экземплярах, и заверены подписями Матье де Прама и Симоны Морель, охотно взявших на себя обязанности свидетелей, помимо моей и Фьориной подписей. Лишь вечером, когда мы вернулись в дом Симоны, Фьора, оставшись наедине со мной в отведённой нам комнате, отложила гребень, которым расчёсывала густую массу своих чёрных волос, и пристально посмотрела мне в глаза. - Только попробуй не вернуться с войны живым, Филипп де Селонже, только попробуй!.. - хоть взгляд серебристо-серых глаз был дерзок, голос её срывался, а губы дрожали. - Я... я... из-под земли тебя достану, но смерти не отдам! Твоя жизнь принадлежит мне, как принадлежит тебе моя собственная жизнь, в чём ты клялся у алтаря! Ты понял? Не заменит мне тебя никогда то, что ты по документам хочешь мне оставить... Только попробуй не вернуться... - резко отвернувшись, Фьора скользнула под одеяло, плотно в него закутавшись. Только волосы разметались по подушке. Вскоре она уснула, попав под власть Морфея, а я сидел на краю кровати и гладил спящую девушку по щеке. Странная она, сумасбродная и неуправляемая, взбалмошная, импульсивная, открытая и добрая, бескорыстная, не привязанная к деньгам или вещам. Эти странности и есть самое прекрасное в ней...