***
— Я была уверена, что ты умрешь. Тамира не отвечает, завороженно наблюдая за огнем. Эти часы морозного ада словно выбили все лишнее - сидели пришибленные, нежились в тепле и будто отходили от всего произошедшего. Отпускали. Но чувствовала не облегчение, а лишь предательскую слабость и желание всласть выплакаться. — Когда меня кратковременно отключило, думала подохну от этой пустоты. Я говорила и говорила, не могла остановиться. Аборигенка вряд ли покинула нас надолго и мне хотелось... хотелось прояснить хоть что-то. Но они молчали. Меня казалось ломало от этого - болезненно, до спазмов хотелось прижаться к брату, матери, почувствовать тяжесть их рук, услышать звуки голосов. Но Эсра сейчас умирала. Или уже... на лежанке, в одиночестве, не зная, что стало с нами. Не зная ничего. Н и ч е г о. Мутноватым взглядом смотрю на кольцо, чуть поблескивающее звездою Давида. Я сделала это. Я покорила это чертово Подземелье. Так почему настолько муторно на душе? Черт побери, мне должно быть под силу когда-то сравнять горы с землей, если смогу познать высшее заклятие! Но сейчас я во власти имучакковцев, которые ценят лишь личную силу. Страшно. Так мучительно страшно опоздать. Сколько прошло времени? Сколько, сколько, сколько... Прижимаю ладони к лицу, впиваясь ногтями в лицо, пытаясь сдержать рыдания. Нет, я не должна. Не должна показать слабость. Не должна! Прикосновение Джудала к плечу кажется неуловимым. Отрезвляет. Ему ни к чему говорить. Марбас заботливо привязала темную собственность Аль-Сармен к глупой и слабой мне. Страшно. — Мы не сдохнем у варваров-пиратов, — приговором звучат хриплые слова Тамиры. — Не по статусу, госпожа покорительница. Я истерически смеюсь: — И что же мне по статусу? Золотая клетка у местного варвара-вождя? Тамира оказывается рядом неуловимо быстро. Касается пальцами кольца. Поднимает мою ладонь на уровень глаз. — Ты научишься использовать это чудовище. И обрушишь всю его мощь на тех, кто посмеет тебе указывать. — Наша верность принадлежит не им, — эхом вторит Маги. — Убеждения этой тетки не помешают нам выжечь тут все. Они смогут, вдруг ярко понимаю я. Освоют стихию, призовут саму Марбас, чего бы мне это не стоило, но вытащат отсюда. Эти двое уничтожат даже страну изнутри, пожелай они того. Словно на мгновение заглянула в будущее - увидела черты, совершенно сейчас чужеродные. Но они мне понравились. И это тоже было страшно.***
Через хрустальный шар. Пипирика. Говорящая была чужачкой. Низкая, угловатая вся, тщедушной слабачкой казалась. Будь Пипирка наивнее - разочаровалась бы влет, выбрав себе кумиром кого-то другого. Но Говорящая не нуждалась в физической силе. Неуловимо чувствовала притаившихся монстров пустоши - водила патрульных играючи, расставляя метки по побережьям для рыбаков и ремесленников. Покорила саму дочь вождя, идеальную во всем Руруму. Пусть смотрела равнодушно на всех кругом. Пусть не доверяла толком и держалась особняком, почти ни с кем не заговаривая. Её уважали. За незримую силу и верность, не давшуюся даже Раметото. Шептались, что Говорящая даже пыталась вытребовать право покинуть племена. Но будто кто-то отпустил бы. Пипирика не понимает. Но потом встречает лично и дивится той тщательно скрываемой безнадежности. Словно чужачка выгорает потихоньку, смотрит пустыми глазами, фальшиво пытаясь улыбаться. А потом оживляется, когда видит брата. Не отходит от неловко мнущегося парня весь вечер, что-то спрашивая с неподдельным интересом. Даже отец стал посматривать с интересом за их беседой, чуть покручивая ус. Пипирика давно не видела брата таким... умиротворенным? Тот словно чуть расслабился, не вздрагивал от детского имени на устах Говорящей. Присматривался. Сестра радуется за брата. Верит, что хоть она поймет, какой её брат... просто другой. Не такой как они все. Нежнее, ранимее. Но ничуть не хуже, чего бы она в порыве злости не говорила. И пусть Руруму воротит нос. Пусть. Чужачка тоже ничем не хуже, разгляди она... Пипирика чуть стучит по дереву, чтобы не сглазить. Говорящая верит в брата тоже. А это главное.***
Хинахохо... нет, неправильно все же. Хина, так его звали сейчас. Детское имя огромному статному парню... шло. Казалось странно органичным. Словно вписывалась во всю его натуру. Казалось кощунством пускать его в Лабиринт и дать сломать все... это вот. Я впервые не могла обьяснить то чувство, которое посетило меня, когда я впервые взглянула на него. Радость, облегчение, какое-то участие и странная горечь. Я наблюдала за Руруму. С того самого момента, как до меня дошло, что эта властная жесткая женщина и есть она. Руруму не была лишена доброты, вовсе нет. С участием отнеслась к нам, чужакам, но... это казалось лицемерным. Приторным, непонятным. В первую встречу она казалась честнее, чем сейчас. Её присутствие душило. И я не понимала, почему она позволила Хине привязаться к себе. Почему вообще решила связать его и себя нерушимыми узами. Любовь? Одна сплошная глупость, не свойственная таким, как она. Пусть сын Патриарха. Пусть. Но выгоды я все равно не понимала, если не приплетать глупейшие теории заговора. Почему было не плевать я тоже не понимала. Хина был словно мнущимся котом. Трогательным, решительным, волевым. Его не стоило ломать эти глупыми традициями. Только не его. Но мы ведь помним, где находимся? Оставалось лишь сцепить зубы, чтобы удержать себя от глупостей. Я не могу позволить истории сломаться в такой важной вехе. Не могу рискнуть жизнью брата. Ни за что. Плевать на эти глупые чувства. Не впервой. Пусть покидала я поселение с тяжелым сердцем. Пусть. Тамира хорошо умеет забалтывать разбереженную душу. У нас троих полно дел. И Хине там места нет.***
Через хрустальный шар. Хинахохо. Говорящая звонко пищит на фальцете, отпрыгивая от воды на добрый метр. Прижимает оголенную ногу к колену, да смотрит с обидой. — Да как ты плаваешь в такой холодине! Он, не выдерживая, смеется, входя почти по пояс. — Вполне терпимо, госпожа нежные лапки. Кассида возмущенно фыркает, устраиваясь на берегу. Комментировать не стала, но парень знал, что сейчас она с трудом сдерживает улыбку, сцеживая смешок в ладонь. Он редко видел её открыто смеющийся, и почти никогда - будь кто рядом. Даже при Пипирике Говорящая надевала привычную маску холодной отстранённости. Словно боялась показать свою уязвимость. Он неплохо её понимал, пусть и являлся для всех, по их мнению, открытой книгой. Она любила наблюдать за его тренировками в редкие посещения их деревни. Хина не знал, что девушка находила в таком времяпрепровождении. Кассида откровенно не переносила холод, старалась лишний раз не покидать теплых обогретых помещений. Но для него всегда делала исключения. Позови он на охоту, пошла бы тоже. Но это точно было бы жульничеством. Да и не позволит Хина ей так рисковать. Он украдкой следил за её извечными спутниками - темным мальчиком и относительно высокой (для их расы) девушкой. Эти трое казались гармоничным отрядом. Даже ребенок вовсе не казался неуместным, было в нем что-то такое... пугающее. От чего мурашки по спине бежали. Да и следил он всегда за ним странным тяжелым взглядом. Словно Хина насолил чем-то лично ему. Спрашивать он не стал. Не имел привычки так грубо вмешиваться в чужие души. Да и не хотел потерять того странного доверия и тепла, которые не дарила ему даже вечно отстраненная Руруму. Влюбленная восторженность прошла быстро. И он уже не был уверен ни в чем. Ирбас же, что извечной тенью следовал всюду за хозяйкой был до безобразия расположен лично к нему. Вот уж дикость, дал себя погладить, когда он, забывшись, начал перебирать его шерсть, сидя у очага и слушая завораживающие рассказы Говорящей о далеких жарких землях. Ошарашенный взгляд Кассиды он точно не забудет никогда. Остальных царственный кошак показательно игнорировал. Даже еду не принимал, дикий монстрик. — Вы, имучакк, такие странные, — вдруг говорит она, когда Хина, вдоволь нанырявшись, выходит на берег. — Мне кажется я никогда не пойму ваших традиций. — И что на этот раз? Кассиду редко могли привести их обычаи в такую странную философскую задумчивость. Ей это до необыкновенного шло. Исчезала вечная нахмуренность, настороженность в глазах и жестах. Так расслаблялась она очень редко. — Вот скажи, кто-нибудь из ваших вообще может посчитать меня симпатичной, а? — Неожиданно с вызовом вопрошает она, разрушив странную магию момента. — Я думала это как вроде... ну знаешь, польститься на Неистового Единорога, разве нет? Хина от неожиданности спотыкается, с трудом удержав равновесие. Зависает. Раздумывает. Все слова куда-то резко теряются. — Ну... в целом не так уж это и дико. — Несмело отвечает он, усаживаясь рядом. Кассида привычно опирается о его чуть влажную руку виском. Молчат. — Я и по нашим меркам.. ну не особо. А тут еще и такая разница в... ну в размерах, кхм. — Она отворачивается, пряча глаза. — Этот ваш Тхар точно польстился на статус. Вот ведь глупость. Он честно не ожидал услышать в нотках её голоса такую досаду. Неприятно кольнуло где-то в сознании. Неправильным все казалось. — Он тебе так нравится? — Кто? — Удивленно поднимает на него взгляд Касс. А потом до нее доходит. Смеется звонко, прижимается чуть сильнее. Он чувствует её горячее дыхание на своей коже. Усмехается непроизвольно. — Не дай Рух, Хина! — Отчего же? Он прекрасный воин и станет неплохим мужем. Добротный дом и сытая жизнь обеспечена. — Ох, Хина... — тянет с грустной улыбкой она, отстраняясь. Словно одумывается, прячет странный блеск в глазах и вновь скрывается за каменным панцирем. — Глупости все это. — Ну, тебе лучше знать, Говорящая. Она вздрагивает и с трудом скрывает от него враз остекленевший взгляд.