***
Через хрустальный шар. Пипирика. Она плохо помнила ту ночь и одновременно могла пересказать в деталях. Казалось бы, отчего? Это было похоже на вспышки. Чуткий слух уловил резкий грохот, словно кто-то грузно рухнул на доски с большой высоты. Собственный волной поднявшийся адреналин, неприятным чувством отдавшийся в мгновенно напрягшееся тело. Перетекла в привычную стойку быстро, мутноватым взглядом осматривая темное помещение. Рядом застыл брат и Синдбад, с трудом удерживая себя от желания выхватить меч - его ладонь покоилась на рукоятке, но почему-то обнажать сталь не спешила. Она успела уловить лишь смазанное движение краем глаза, прежде чем из темноты вылетел рой мелких нитей, охвативших все её тело. Некто профессионально удержал её в стойке, не давая даже шевельнуться, чтобы расслабить мышцы. Она что-то вскрикнула испуганно, понимая, что сестры остались... Но расширенные зрачки тогда сфокусировались на до странности спокойном Синдбаде. Странная техника ночного гостя не поразила его и парень остался один, застыв между ними напряженной фигурой. Скосив взгляд на брата, она увидела лишь чуждый его натуре свирепый - почти до дикости, взгляд. Кажется, Пипирику тогда пробил холодный пот, заставивший пошатнуться в слабости. Она не могла обьяснить собственного ощущения. Словно сейчас происходило нечто... Темная, до странности маленькая фигурка бросилась в отчаянном рывке на Синдбада, повалив того на пол. Лихорадочный взгляд заметил лишь края обмызганных бинтов и слова на незнаком наречии. Вспышка. Ослепительная молния. И все закончилось так же резко, как и началось. Пипирика с равнодушием рассматривала красные отметины от тонких нитей на собственной коже. Больше её занимала распластанная на полу фигурка... ребенка? Она не могла с уверенность определить даже пол. Видела лишь белые (седые?) волосы, запыленные, как и странный летящий балахон-мантия, прикрывающая тело. Бинты почти полностью скрывали нижнюю часть лица, плотно обхватывая подбородок и спускаясь ниже ворота. Задравшиеся рукава показали худые, с явно проступающими на запястьях венами, пережатыми приснопамятными нитями, руки. С металлическим звоном отлетели от мощного пинка брата странные клинки - завитые треугольники с держателями у основания. Слегка запыхавшийся Синдбад подошел ближе к телу ребенка, пытаясь приподнять его, чтобы связать собственными нитями. Тот слегка дернулся, но до конца манипуляций так и не пришел в себя. Пипирике даже пришлось побрызгать ему в лицо холодной водой, заботливо оставленной на ночь на тумбе. Потом же... она поразилась агрессии и затаенному безумию этого таки мальчишки. Словно пойманный дикий зверек, огрызался и пытался беспомощно укусить, осознавая собственный провал. Пипирика даже не могла толком сосредоточиться на словах этого побитого жизнью ребенка, настолько её поразили его резкие, холодные, но нежные черты и сморщенное в приступе гнева лицо, что заставляло все восприятие идти уродливыми трещинами. Она подняла ладонь к губам, пытаясь сдержать неуместные рвущиеся с языка слова. В горле появилось странное щекочущее выражение, переходящее слишком стремительно все выше и выше. Мальчишка вдруг довольно усмехнулся, заставляя общую картинку сложиться в окончательный ужасающий пазл. Пипирика сжала губы почти до боли, на миг прикрывая глаза. — И чем ты гордишься? Такой мелкий, а уже... — Синдбад смотрел не со злостью, которой от него девушка ожидала. Нет, в его словах, жестах, все выдавало жалость и какую-то усталость, совершенно ему неподходящую. — Будто у тебя будет шанс вырасти из этого всего хоть кем-то. Он продолжает говорить что-то - она не вслушивается, наблюдая за малейшей сменой эмоций на лице несостоявшегося убийцы. Злость так и остается в его чертах, но страха, как ни странно, она так и не замечает. Даже угроза брата пропадает в пространстве. Мальчик словно и не реагирует вовсе, продолжая вслушиваться в слова своего заказа. — Заткнись. Этот хлесткий ответ на пространную тираду Сина становится полнейшей неожиданностью. А голос мальчишки оказывается низким и гулким, каким-то простуженным. Пипирика почти вздрагивает от его отзвуков. Синдбада возражает что-то, уже чуть втягиваясь в этот разговор. Она замечает резковатые жесты и проступившее на лице раздражение. А потом застывает, не сдерживая тихого вскрика. — Родители? Я убил их, когда мне было шесть. Не заливай попусту, сказал же заткнись, ублюдок. Пипирика отступает на пару шагов, мучительно отчего-то желая, чтобы она ослышалась. Проклюнувшаяся жалость мгновенно видоизменяется во что-то больное, чему она не может дать внятного объяснения. Синдбад же отшатывается, почти врезаясь в спину неслышно вошедшего в комнату отца. Тот смотрит со строгостью и непониманием на связанного у ног Сина мальчишку. Из-за его спины испуганными тенями выглядывали сестры. Брат жестом просит его не вмешиваться, на что отец лишь неожиданно кивает, молчаливой громадой застывая за спиной Синдбада. Мальчишка под его взглядом почти теряется, но упрямо продолжает, сверкая глазами: — Что, мурашки по спине побежали? О, вам не понять этого упоительного ощущения! — Не говори так об убийстве родителей собственными руками, — почти рявкает взбешенный Син, наотмашь давая пощечину. Пипирика почти верит, что под бинтами мальчишка довольно усмехнулся, удовлетворенный вызванной реакцией, но неожиданно встречается лишь с таким же горящим пламенным огнем ненависти взглядом. Он дернулся от сильного удара, склонив голову, но казалось этого даже не заметил. Девушка еще чуть отступила, пытаясь заглянуть сквозь серую пелену волос и в его зрачках видит лишь пустоту. Словно глубину бескрайнего океана. Она, кажется, разучивается в тот момент говорить вовсе. Синдбад горит сталью и холодом взгляда, как бы то странно не прозвучало. Она не могла обьяснить собственных ощущений. Его слова заставляли пригибаться к полу от их полновесности и мощи в каждом отзвуке. Ассасин неожиданно вскидывается: — Хватит смотреть на меня свысока! Да за кого ты меня принимаешь? — Его почти трясет от этих слов. — Мы жили с тобой в разных мирах. Просто дай уже убить тебя, ублюдок! Пипирика шепчет какой-то бред, не в силах озвучить собственные спутанные мысли. Его быстрый, но хлесткий взгляд почти обжигает, заставив подавиться невысказанным. — Еще ни одна моя цель не ушла живой! — Что-ж... верно. Какая жалость, — приглушенно пробормотал Синдбад, но все в комнате его прекрасно услышали. Она почти верила, что связанный мальчишка кинется на Синдбада с голыми руками, вгрызаясь в чужую плоть - настолько больными и бешеными стали его глаза. — Почему ты так на меня смотришь, черт тебя побери! Он уже бился в молчаливой истерики, уловив как настроение Синдбада мгновенно переменилось. Пипирика сама с удивлением видела лишь усталость и жалость в его жестах. И ни следа былых ярких эмоций. На секунду в комнате повисает тяжелая давящая тишина. А затем брат резко дергается от приглушенного звука где-то у потолка. Она запоздало поднимает голову, но её почти ослепляет и оглушает шипящим звуком и сплошным белесом маревом. Девушка закашлялась, прикрывая лицо рукой и лихорадочно пытаясь увидеть сквозь клубы газа хоть что-то, но... Прежде чем дым рассеялся, все уже прекрасно поняли, что убийца сбежал, не оставив никаких следов. Словно и ничего не случилось. — Дымовая бомба?.. — Ты уверен, что их можно отпустить? — Отец смотрел на Синдбада сощуренным опасным взглядом, готовый уже сорваться и спустить на вторженцов всю мощь племени. Перебитый Хина вглядывался со странным выражением туда, где еще секунду назад сидел мальчишка. Пипирика удивленно приподняла брови, пытаясь понять, что она пропустила, пока приходила в себя. — Все хорошо. — Хорошо? — Наконец взрывается она под валом противоречивых мыслей. — Да тебя чуть не убили сегодня, что в этом хорошего! Синдбад лишь усмехнулся, а она снова увидела этот чужой непонятный взгляд на его лице. — Я здесь не умру, вот и все. И он, кажется, действительно верил в эти слова, словно.. знал это. Она осеклась, не в силах продолжить этот странный разговор. Беспокойство за Синдбада смешалось с неожиданным чувством к этому дикому мальчишке, что так просто рассуждал об убийстве родителей, совершенном собственными руками. Больное неправильное чувство сострадания дало свои всходы. Пипирика понимала слишком многое в этом коротком диалоге. Но не понимала еще больше.***
Через хрустальный шар. Хинахохо. Это было правильным? Вот так вот оправдать чужие надежды, присвоив себе не им совершенное убийство Неистового Единорога? Долгожданная повязка словно жгла лоб - его почти ломало от этих мыслей, которыми он ни с кем не мог поделиться. Измученное сознание неожиданно цепляется за образ Говорящей, но он мгновенно отгоняет его, словно обжегшись. Она бы поняла, расскажи он ей. Но вряд ли бы приняла это настолько близко к сердцу. Кассида была другой. И тем больнее ему казалось рушить собственный образ в её глазах. Он ведь не был.. а так ли это важно? Хина...хохо. К этому стоило привыкнуть, если он желал оставить все таким, каким оно стало в итоге. Болезненным казалось даже то, что Касс определенно сошлась бы с этим Синдбадом. Что-то неуловимо похожее было в них обоих. Или дело в том, что они сами по себе росли в чужой культуре? Он не знал в чем их почти магическая притягательность. Сопротивляться этому не получалось. О Руруму он старался трусливо не вспоминать, не зная, как смотреть в глаза даже ей. Отказалась бы от своих планов, узнай о его метаниях? Ей не ровня, такой какой он. Трусливый (не)воин.***
Рынок гудел жизнью. Женщины торопились купить к завтраку недостающие ингредиенты, мужчины зычно торговались за новые снасти или теплый мех. К обеду улочки опустеют и дышать даже станет свободное. Но было какое-то очарование в этой атмосфере торопливости и гуле голосов. Так что Хинахохо не раздумывал долго, куда отвести чужеземца, совершенно незнакомого с их культурой. Син уже бывал тут пару раз, но совсем уж мельком, когда его просили принести что-то для дома, хозяйничающие там женщины. Приходящая обслуга с первого взгляда, казалось, прониклась симпатией к гостю, каждый раз мило краснея в его присутствии. Точно магия, невозможно настолько сильно влиять на окружающих. Впрочем, рассуждения лишь ради смеху. В честности Синдбада он почему-то вовсе не сомневался. Сердобольные торговки шустро вручили его спутнику утренний улов угря, с каким-то странным умилением поглядывая на приветливого чужеземца. Отрывались из-за холодности Касс? Южане имели внешность непривычную, но даже отец признавал, что в их чертах было что-то этакое притягивающее глаз. А Син давил еще и жуткой харизмой. — Ты быстро освоился у нас, — пытается завязать разговор отвлеченной фразой Хина. Хмыкает. — У вас тут просто все жутко приветливые. И дружелюбные, да. — Син чешет затылок, пытаясь отказаться от камбалы. Торговец улыбается акульей улыбкой и напирает так же неотвратимо. Не выходит. Камбала качует в мешок Хинахохо под благодарным взглядом Синдбада. Хина улыбается уголком губ. Этот мальчишка оказался достойным, как и в свое время Касс. Ничего удивительного в том, что его принимали за своего не было. Впрочем, Говорящая этого видимо так и не поняла, шарахаясь подозрительно ото всех добрых жестов благодарных имучакковцев. Странная. — А как твоя рана? — вновь спрашивает он, когда они минуют самый оживленный участок утреннего рынка. Их мешки росли пропорционально каждому пройденному метру, но кошельки так толком и не опустели. — Рана? Синдбад останавливается, поднимая на него непонимающий взгляд. Хинахохо недоуменно склоняет голову к плечу. — Тебя же вчера поцарапал этот своими ножичками... ассасин, вот. Парень пожимает плечами, не скрывая своего равнодушия и неожиданного смущения. — Затянулась, наверное? Я так ничего толком и не почувствовал. Не думал, что ты заметишь. — Ха, ты вчера нас всех жутко перепугал. — Хину почти передергивает от вернувшихся фантомных ощущений вчерашнего вечера. — С чего бы такому, как он гонятся за тобой? Ты что-то натворил? — Ай, да пустяки. Меня изгнали из страны. Ну вроде как. — Изгнали? За что? Синдбад не внушал впечатление отъявленного преступника, которому высшая мера - казнь в лоне родного государства. Хину почти передергивает от попыток соотношения новой информации с уже сложившемся образом его спутника. Словно собрать из осколком кривое зеркало - результат ужасал. — Ослушался военного приказа, ну и по мелочи... всякого. Он явно не горел желанием продолжать эту тему, да и выглядел уж больно наигранно беззаботно. Словно его и вовсе эта тема не волновала. Хинахохо не обманывается. — Зачем? То есть, тебе совсем не страшно? — Имучакковец непроизвольно кладет ладонь ему на плечо, нависая сверху. — Убийцы эти, да и домой ты не... Он осекается, мгновенно позабыв все то, что он хотел сказать. Глаза Синдбада буквально леденеют, царапая острой кромкой взгляда. Хинахохо вряд ли смог бы внятно обьяснить, почему вдруг почувствовал необъяснимую угрозу от субтильной фигурки еще совсем мальчишки. Тело пробивает дрожью. — Я поступил так, эгоистично поверив в это. Правильно оно или нет покажет лишь заплаченная мною цена. Бояться уже поздно. Голос Сина срывается и он на мгновение отворачивается, словно ему стало больно дальше говорить. Хина не может поручиться, что блеснувшее нечто на солнце в его глазах не было слезами. Но когда они на мгновение встречаются взглядами - его глаза уже абсолютно сухие. А потом он небрежно сбрасывает его руку, отвергая совершенно ненужный жесть заботы. Ему это было ни к чему, верно? Но почему он такой... такой взрослый? Ведь меньше, слабее на вид, а во взгляде бездна, прожитое нечто, что ему не дано постичь. — Вот она какова, сила Подземелья? — Тихо бормочет он, опуская глаза. — Если я тоже покорю его, если смогу... стану ли таким как ты? — Что? Синдбад удивленно отворачивается от торговки, смерив его непонимающим взглядом. Выглядел вновь непосредственно и расслабленно, словно с минуту назад и не... — Нет, ничего. — Хина с трудом выдавливает улыбку. — Мне нужно кое-куда отойти, хорошо? А ты поброди еще тут, если хочешь. Син кивает, но уходя воин буквально чувствует спиной его долгий обеспокоенный взгляд. Решение было принято.***
Масах* вдруг протяжно завыл, чинно сев на задние лапы и подняв точеную мордочку к небу. Я останавливаюсь, сбившись с шага, и тянусь удивленно к ирбасу, пытаясь... По связи вдарило эмпатическим откатом, тройственным нечто из клубка тоски, смирения и вымученности. С хрипом хватаюсь за голову, согнувшись пополам. Обеспокоено повернула в мою сторону Тамира, окликнув, - чувствую клубок её энергии. На периферии маячит черное облако... И все закончилось. Масах плавно сдвинулся с места словно ничего и не произошло. Разогнувшись, вытираю рукавом текущую из носа кровь и провожаю его долгим задумчивым взглядом. — Все в п-порядке, — жестом прошу девушку оставить меня в покое и продолжать движение. — Уже прошло. На кольце сияла приглушенно звезда Давида. Пару секунд рассматриваю и сжимаю палец в кулаке, скрывая знак. Как есть монстр.***
Через хрустальный шар. Синдбад. Он с трудом дотаскивает свой раздувшийся мешок до дома Патриарха, не раз помянув оставившего его спутника недобрым словом - его буквально сгибало пополам от тяжести саквояжа, а дозировано магой использовать по такой мелочи не получалось. Его радостно встретили Урсула и Тина, забросав вопросами. Эти любознательные гиперактивные малышки всегда заставляли его непроизвольно улыбаться. До боли напоминало старые, но все еще такие недавние добрые деньки. Из комнаты медленно выходит Пипирика, он замечает краем глаза её слегка заторможенные движения. Раздумывает пару минут, но все же спрашивает, не в силах противостоять странному беспокойству: — Хинахохо уже вернулся? Мы разделили на обратном пути, он сказал что... — Братика нет дома, — эхом звучит голос девушки. Синдбад осекается. Голову поднимает дурное предчувствие. — Он оставил свою повязку и записку, Син. Хинахохо отправился покорять Подземелье. Побледневшая Пипирика сжала губы, опустив голову. Атрибуты воина безвольно свисали в её тонких пальцах. — Он пишет, что считает недостойным носить это и что Единорога на самом деле победил ты... Её голос срывается и она мотает головой, пытаясь справится с подступившими слезами. Синдбад неожиданно трезво понимает, что приносит людям одни несчастья. — Но если это придаст ему уверенности... — Хинахохо умрет. Пипирика издает тихий хриплый всхлип, зажимая рот обеими руками и роняя на пол повязку, рог и записку брата. Кость с гулким стуком падает на деревянным пол, словно набат. Лихорадочно огладив правой рукой рукоять меча, он стремительно разворачивается к выходу, мучительно пытаясь вспомнить пьяные описания Патриарха по местонахождению нового Подземелья. Ему даже в голову не пришло отпустить эту ситуацию и позволить Хинахохо войти туда одному. Он не может облечь свои стремления в слова, пытаясь придумать тысячу оправданий этому поступку. Но даже много позже понимает, что и жажда силы тогда была второстепенна.