Осколок

      Взметнувшись столбом, заставляя окружающих замереть, реацу Куросаки младшего, имеющая голубой цвет, изредка переливающуюся с синими контурами, закружилась возле ног молодого человека, серьёзный взгляд которого, яростно фосфоресцируя небесно-голубым, смотрел на красноголового соперника напротив.       Сам противник, который до этой секунды не воспринимал юношу всерьёз, напрягся под пристальным, даже слегка ожесточённым, взглядом необычных глаз. Абарай Рендзи, а именно так представился Синигами в одном из своих предложений, пропущенных мимо ушей Куросаки младшим, сейчас был чрезвычайно напряжён.       Рукия, которую тоже задело всплеском обжигающе холодной реацу, тоже была вне себя от происходящего. Но больше всего она была озадаченна, как же это Ичиго смог призвать шикай, первую настоящую форму занпакто? Да ещё так легко?! Ведь он-то и Синигами-то толком не является, а только временно исполняющий обязанности, а тут на тебе, пожалуйста, шикай! Ей самой, в своё время, пришлось провозиться с Соде-но-Сираюки несколько лет, а этому рыжему оболтусу...       Неожиданно её мысли прервались, а по телу прошлись мурашки. Воздух словно напрягся, чувствуя ответственность за происходящее здесь действие. Реацу Ичиго резко выровнялась, перестала щетинится, словно бойцовская собака, получившая команду сидеть.       — Твоё имя Зангетсу, — повелительный голос сотряс воздух, а дёрнувшаяся рука с необычным клинком разогнала поднявшуюся пыль.       Время будто замерло под озадаченными глазами окружающих.       — «И это — человек?» — отстранёно озадачил самого себя Капитан шестого отряда, наблюдая за всем из-за спины своего лейтенанта.       Снова занося руку с оружием, Ичиго больше не сомневался в том, что делает. Оба голоса исчезли из его головы, но оставались невероятно близко. Они словно вели его, обучали, показывали и объясняли. И было это настолько профессионально, что они и слова не произносили. Куросаки младший ощущал их поддержку, то, как они согласны с ним. Эти Синигами пришли за Рукией — ладно. С этим он смирится. Но то, что они напали на Исиду, довели его до такого состояния и намеревались убить — вот этого он уже простить не может!       Огромное лезвие изменившегося клинка, сейчас больше похожего на огромный нож мясника, со скрежетом столкнулось с зубчатым оружием противника.       Удар... потом ещё... снова удар. Соперник в глухой обороне, а в его глазах поселяется сомнение. В то время как на лице Куросаки младшего расцветает улыбка. Вот эта сила! И не та, которую одолжила Рукия, а его собственная! Тяжесть клинка совсем не ощущается, он будто стал продолжением руки, каким-то неестественно естественным продолжением тела.       — «Сила, — голос слегка посмеивается, отдавая эхом и железным скрежетом. — Она порождает желания, Король. Сила порождает жестокость. Сила дает шанс достигнуть цели. Но в то же время, поглощённый Силой, может потерять себя!»       Громкий голос, отдающий железным смехом, взрывается в голове, а тело, пронзённое несколькими точными ударами, падает на колени, а после с глухим стуком на асфальт, заливая его лужей крови.       Тяжело дыша, Абарай вздрагивает, когда голос его Капитана начинает объяснять произошедшее. Он также вздрагивает и от осознания того, что глава семьи Кучики спас его от обезумевшего... Кого? Ребёнка? От одной только этой мысли Рендзи всего начинает трусить. Откуда у подростка такая реацу? Как он мог сражаться так ожесточённо и искусно с бывалым Синигами? И каким образом он смог призвать шикай?       Но поток вопросов, который, казалось, лейтенант шестого отряда поставил на конвейер, был оборван Кучики старшим, дав ясные дальнейшие указания. И вот Рендзи, держа уже обычную катану трясущимися руками, открывает сенкаймон и они исчезают в разделителе миров, оставляя молодого юношу помирать на грязном асфальте, залитым его же кровью.       От осознания происходящей ситуации, Куросаки кривит губы в улыбке. Он не перестанет улыбаться даже сейчас, когда шанс его смерти невероятно велик. Просто потому, что обещал. Даже если это обещание было дано собственному подсознанию, воплотившемуся в черноволосого юношу.       — Я проиграл, даже после того, как ты одолжил мне силу, — глаза начали закрываться, а тело Ичиго непрерывно холодело. — Прости.       — Нет, Ичиго, — голос снова был где-то близко, снова он изменён, но уже в обратную сторону. Это снова тот юноша. — Проиграл не ты, а мы все.       Открыв глаза, Куросаки вздрагивает от увиденного. Рядом с ним, прямо напротив него, всего в полуметре, в крови лежит всё тот же воплощённый глюк.       — Я погорячился, просчитался, — парень хмурится, что делает его улыбку угрожающей. — Противник оказался сильней. Да и ты пришёл сюда по моей указке, так что и раны достанутся тоже мне...       Тело начинает покалывать, а голова болеть. Глаза затуманивает пелена, когда плеча Ичиго касается холодная рука. Звук ударов, начинается дождь, он барабанит по крыше, асфальту, горячему и израненному телу. А после тишина и темнота. Ичиго словно плывёт в ней, как сорванный зелёный лист плывёт по реке, гонимый течением. Его начинает шатать, слышатся звуки проезжающих машин, чьи-то голоса, сначала незнакомые, а после знакомые. И самое странное, Ичиго им отвечает, он чувствует, как шевелятся его губы, как движутся ноги и руки, но он никак не может этого повторить здесь, во тьме, поглотившей его.       Открыв глаза, Куросаки младший обнаруживает, что лежит в своей кровати, накрытый одеялом, а напротив, сжимая руки в замок и откинувшись головой на спинку стула, сидит, почти сползший на пол, черноволосый парень.       — Очнулся? — его голос еле слышен из-за барабанящего за окном дождя.       — Да. Как я здесь оказался? — приподнявшись, Ичиго опирается спиной об спинку кровати, чтобы лучше видеть собеседника.       — Пешком, — меланхолично отвечает парень и, лениво пожимая плечами, смотри в задумчивое лицо напротив. — О ней думаешь?       Сжав одеяло в кулаках, Ичиго интуитивно понимал, что задан вопрос был чисто риторически, даже больше — пофигистически. Второго совсем не волновала судьба Рукии, он-то и направление указал только потому, что взял с него тогда обещание.       Тяжело вздыхая, парень, сгорбившись, говорит:       — Хватит себя корить. Ты не мог сделать ничего. По крайне мере тогда. Они оказались куда сильней, чем ты, — от его слов Ичиго только сильнее сжимает кулаки. Сказанное есть ни что иное, как правда. — Вот сидишь ты сейчас, коришь себя за то, что не смог её защитить, — голос говорившего вдруг становится язвительным, а на губах вновь появляется излюбленная улыбка, только теперь ядовитая, горькая. — Ты уже забыл о сёстрах, — от его слов Ичиго вздрагивает. — Об отце, — сильнее закусывает губу, чтобы не закричать. — Ты забыл о своих родных, Ичиго.       — Я должен был сделать хоть что-то, — уверенный когда-то голос стал звучать тускло и убито, а глаза заблестели в лунном свете.       — Ты сделал даже больше, чем «хоть что-то», — парень отрицательно качает головой, то ли как противоречие своим словам, то ли чтобы капли воды упали с волос. — Но не мне говорить, что ты мог, а чего — нет, Ичиго.       Словно загнанный в угол, Куросаки младший выпускает из сжатых кулаков одеяло.       — О ком это ты? — будто только сейчас поняв скрытый намёк, Ичиго вдруг вздрагивает, вспоминая ещё два голоса. — Кто они?! — небеса, словно переживая за рыжего юношу, ударяют по небу, а после, разрезав его напополам, затихают.       — Нужно слушать тех, с кем сражаешься, — поучительно говорит черноволосый юноша, склоняясь вправо. — Они часто говорят о своих слабостях, часто могут поведать кучу информации. К примеру, — он затихает на несколько секунд, выдерживая паузу. — Тот красноволосый много трепался о занпакто, оружии Синигами, — глюк улыбается усталой усмешкой. — Кажется, внутри тебя сидит ещё кто-то, — уже растворившись в подсознании, слова эхом доносились отовсюду.