Оранжевые шторы медленно качаются от майского ветра, проникающего на мою любимую кухню в мою любимую квартиру. Я держу в руках чашку с уже холодным кофе, но который по-прежнему кажется мне безумно вкусным, сваренным с любовью и особой заботой. Я слышу тихое тиканье часов, звучащее из коридора. Слышу шум духовки. Чувствую запах шоколадных кексов, и рот мой непроизвольно расплывается в улыбке. Ощущаю себя в квартире Джастина, как дома.
— Я развелась с его отцом, когда Джастин был совсем маленьким. Первое время мне приходилось работать на двух работах, оставляя сына у моей мамы. Было сложно. Я очень по нему скучала, — Пэтти смотрит на свои руки, улыбается. Я чувствую ее тепло, исходящие изнутри. — Потом мой бывший муж все-таки очнулся, вспомнил, что у него существует маленький ребенок. Стал помогать. Я продолжила учиться в колледже, деньги у нас были — на все хватало. Наверное, я так люблю Джастина, и он любит так меня, потому что…в его детстве я не уделяла ему достаточно внимания. Наверстываю. Тяжело, когда не видишь, как растет твой сын. Когда ему исполнилось пять, мы переехали в ваш район. Ох, Кэсси, твои мама с папой помогли мне очень сильно. Я была совсем дурочкой, не знала, что делать с ребенком. Но у меня были хорошие родители, хорошие друзья. Я иногда думаю…в нашей жизни нет ничего случайного. Я точно верю, что это должно было случиться. Я должна была переехать в дом на вашей улице. Должна была познакомиться с твоей мамой. Я точно счастлива. И я вспоминаю время, когда мне было тяжело, с улыбкой на лице. Слезы, конечно, проглатываю. Я не жалею себя. Потому что, чтобы прийти к тому, что у меня есть сейчас, я должна была преодолеть некоторые трудности. Без них мы никогда не познаем счастья, Кэсси. Поэтому, -она берет мои руки в свои.-Поэтому, когда тебе будет плохо, грустно, когда ты взглянешь на себя в зеркало и подумаешь: «Я устала. Я хочу сдаться», просто вспомни, что нужно перетерпеть. Никогда нельзя сдаваться. Понимаешь?
Я киваю.
— Когда Джастин записался в секцию по боксу, я была против. Конечно, какая мать захочет, чтобы ее сын добровольно шел на смерть? Он первое время приходил домой весь побитый, что приводило меня в ужас, закрывался в комнате, не разговаривал со мной, не ужинал. Он закрывался в комнате и читал. Однажды, заглядываю я к нему, а он сидит, с синяком под глазом, на полу у окна, что-то читает и разминает руки. Гору книг перечитал. Целыми днями пропадал в секции, а вечерами — в книгах. Никогда не отдыхал. В пятнадцать он, конечно, очень изменился. Вечерами он бил грушу, которую подвесил под потолок. Теперь стресс он снимал не чтением, а выплескиванием своих эмоций через спорт, через борьбу. Он на чемпионате штата. Я разговаривала с Кевином. Он сказал, что даже если Джастин проиграет, его главная цель, чтобы его заметили. А там и стипендия в колледж, будущее чемпиона. А что делать мне? Я не хожу на его матчи, потому что страшно. Лучше бы он ходил на балет…
Мы еще долго сидели на кухне, говорили обо всем на свете: от светлячков, до звезд Вселенной. Говорили о Джастине, о моем брате, о Грейсоне. Говорили о мире и о войнах. Мама Джастина была для меня ближе, чем просто знакомая, чем просто подруга. Ощущение, словно я нашла то, что меня вдохновляет. В этот вечер я точно решила стать журналистом. Истории людей, их мысли, их жизни, их детали — это так важно. Так действительно важно.
— Я просто не понимаю, зачем ты это сделала, — я неслась по коридору, держа в одной руке ремешок сумки, висящей на плече, а в другой - огромный плакат, который нарисовала Дженнис Максфел. Я не знала, что на нем было нарисовано, потому что только играла роль доставщика.
Снимаю бруклинскую шапку с головы, поправляю волосы и смотрюсь на себя в зеркало, встроенное в шкафчик какой-то девочки.
— В смысле? — возмутилась Зои, догнав меня. Мы замедлили шаг. — Для твоего же блага.
— Старайся для своего блага, — я остановилась прямо перед ней.
Глаза Зои — темные пропасти. Я не вижу никаких эмоций, чувств и не слышу мыслей.
— Не смей кричать на меня, потому что я решила тебе помочь.
— Я ценю твою помощь.
— Так где же благодарности?
— Иногда ты просто суешь нос не в свои дела.
— Если бы не я, то Бутман бы изнасиловал тебя прямо в этом коридоре.
— Ты можешь не кричать? — я оглянулась вокруг, но на нас всё равно никто не смотрел: все были заняты своими делами.
— Завтра приезжают Джастин и Мелани, — она переминается с ноги на ногу, наблюдая за тем, как какой-то младшекурсник поднимается на стремянку. — А еще скоро выпускной.
— Через пять дней, — вздыхаю я, не замечая, как начинаю мять угол листа а2.
— Платье выбрала?
Мы снова идем по коридору, я позволяю себе забыть о том, что Зои опять все испортила, рассказав Джастину обо мне и Грейсоне. Мне казалось, череда этих происшествий никогда не прекратится. Мы втроем будто застряли на одном промежутке и никак не можем решить, в каком направление двигаться. Если быть точной, я давно уже решила, что хочу двигаться по одной дороге с Джастином, а Грейсон — огромная яма на нашем пути. Меня радовало только одно: скоро выпускной. А это значит, что я избавлюсь от Грейсона. Избавлюсь от всего, что меня так беспокоит.
Школа начала подготовку к выпускному вечеру: вокруг все надували шары, разговаривали о платьях, вешали плакаты. Но никого не волновали экзамены. Зои говорила, что экзамены — побочный эффект выпускного. Все были слишком занятыми цветом и фасоном своих платьев. Но я, как приличная ученица, гоняющаяся за хорошими оценками в дипломе, целыми ночами сидела за учебниками. Зои надо мной смеялась, но ей было легко говорить. Она шла на архитектора, прекрасно знала геометрию, потому что ей это нравилось, и даже не беспокоилась о своих оценках. Зато она беспокоилась о моих отношениях с Джастином, и это не могло не надоедать. Подруга целую неделю твердила мне о моральных принципах и смеялась надо мной в открытую.
— Заткнись, пожалуйста.
Мы поменялись местами. Теперь я все время злилась на нее, а она улыбалась, висла у меня на шее и издевалась надо мной.
За прошедшую неделю я успела прокатиться с Ником на скейтборде по набережной; посидеть у мамы Джастина в дождливый вечер; провести день с Лиамом; прочесть книгу в шестьсот страниц; вдохнуть теплый майский воздух; полюбить Зои в который раз и помирить их с Ником. Все, чего мне не хватало, — Джастин и Мелани.
— Завтра вечером вечеринка у Майорс.
— Ее вечеринки мне портят жизнь. Где находится художественный класс?
— Не вечеринки тебе жизнь портят, — Зои цокает языком. — А неумение прислушиваться к советам подруг.
Я снова останавливаюсь, и она врезается в меня сзади. Смеется.
— Чего ты сегодня такая заботливая?
— Я всегда такая. Вы просто не замечаете.
Действительно люблю Зои. Она улыбается. На щеках появляются ямочки. Зои взмахивает волосами, поправляет короткую юбку. Чувствует себя уверенно, никогда не сдается. Она пережила развод родителей в 14, сделала аборт в 17, плакала у меня на плече, бежала со мной по подземному переходу, хохотала во все горло, была со мной рядом, когда я в этом нуждалась. Они с Мелани сидели со мной всю ночь в Старбаксе и слушали мое нытье. Они ночевали в больнице после аварии. Они держали меня под руки, когда у меня кружилась голова. Они прикрывали меня, когда я ночевала у Джастина. Они остаются со мной, несмотря ни на что.
— Зои, — шепчу я, но мой голос пропадает в громком школьном звонке.
— Художественный класс справа от тебя, — вздыхает она.
— Я люблю тебя, Зои.
— Фу, — тянет она, но я замечаю краткую улыбку на ее губах. — Ты идешь в класс или нет?
— Иду.
— Ну, так иди. Встала посреди, как Джордж Вашингтон в сквере у Капитолия. Вроде красивая, а мешаешься.
Знала бы она, что значит для меня это место. Знала бы она, как я люблю ее язвительные замечания.
Где-то впереди уронили стремянку; в каком-то из классов учитель начал раздавать контрольные работы; сзади нас хлопнули шкафчиком. Зои закатывает глаза, берет меня за запястье и тащит в художественный класс. Я спотыкаюсь о собственные ноги, чуть ли не роняю и себя и плакат Дженнис, но все-таки держу равновесие и захожу в класс. Работа здесь идет полным ходом: на столах лежат огромные глянцевые плакаты, повсюду раскиданы баночки с гуашью, тихо играет музыка, девочки в конце класса собирают букеты цветов. Я чувствую приближение конца года. Замечаю, что Зои улыбается вместе со мной, зайдя в свой родной класс. Она проводила тут большую часть времени, но в организации выпускного почему-то не участвовала. Наверное, хотела насладиться моментом. Мы находим нашего получателя — Фина. Я сажусь за парту впереди него и оборачиваюсь, протягивая плакат.
— О, отлично, — кивает он. — Спасибо, Кэсси. Привет, Зои.
Он приглаживает кудряшки, но они всё равно торчат в разные стороны, поэтому мне кажется это милым. Фин младше нас на класс, но всё равно захотел рисовать для выпускного.
— Мне нравится твоя шапка, — говорит он, когда я кладу «Бруклин» на парту.
— Если хочешь, забирай.
— Серьезно? — он хмурится.
— Да, она меня уже бесит.
У Фина загораются глаза, и он улыбается, произнося «спасибо» одними губами. Я давно хотела избавиться от этой шапки, потому что она мне напоминала мне о Грейсоне, о холодной зиме, о снежном марте. Я очень хотела забыть об этом времени. И больше не возвращаться туда.
— Как дела, Финни? — спрашивает Зои, садясь рядом с ним.
Вспоминаю, как мы стояли на опушке в пустой деревне, засыпали в одной комнате в заброшенном доме, его эсэмэску с пожеланием выздоровления, улыбки в коридорах и «дай пять» в любой момент, даже когда я этого не ожидаю. Фин напоминал мне моего младшего брата. Такой же маленький, умный и улыбчивый.
— Тружусь, как пчелка, — улыбается он.
— Тебе хотя бы платят за это?
— Талонами на бесплатные булочки в кафетерии.
— Сомнительная зарплата, — фыркнула Зои, рассматривая плакаты. — Сейчас бы булочку…
— Если сбегаешь.
— Кэсси, — она смотрит на меня и улыбается.
— Почему я?
— Потому что я хочу насладиться этим классом. Я слишком люблю его. Здесь вся моя душа, — театрально взмахивает руками, а Фин незаметно улыбается, обводя черным маркером буквы на плакате.
— Это нечестно, — вздыхаю я и беру талоны, которые протянул мне МакМиллан.
— Да ладно тебе, — она кладет голову на парту и уже не обращает на меня внимание.
Все, что мне остается, — спуститься в кафетерий. Я специально медленно поднимаюсь и выхожу из класса, но на меня по-прежнему никто не смотрит.
— Кэсси!
Я так резко обернулась, что ударилась лбом с какой-то девочкой. Она извинилась и побежала прочь, а я осталась стоять посреди коридора с болью в голове и непониманием во взгляде, потому что я все никак не могла найти того, кто меня зовет. И, наконец, я увидела Уилла, мчавшегося ко мне. Он остановился, перевел дух и, наконец, изрек:
— Бибер здесь. В школе.
— Чего?
— Он в зале с Кевом, — выдыхает Уилл и даже не понимает, как его слова важны для меня. Как его слова заставляют меня светиться от счастья. Я благодарю Уилла, забываю о боли в голове и бегу со всех ног к залу, где тренируется Джастин.
Я уже не слышу, что он кричит мне в спину. Чуть ли не сталкиваю младшекурсника со стремянки и мчусь, мчусь вперед. Я так безумно хочу увидеть его. Хотя бы увидеть, взглянуть в глаза. Я хочу обнять его так сильно. Мне кажется, что я могу взорваться от переполнявшего меня счастья. Руки трясутся, в горле пересохло. Он вернулся. Мой мальчик вернулся.
Я: не будет никаких булочек
Я: Джастин вернулся сегодня
Я: он в зале с Кевом
Зои: а Мелани
Я: они, наверное, хотели сделать нам сюрприз
Я: позвони ей!!!
Я спускаюсь к залу, иду по коридору, слушая эхо своих шагов, отскакивающих от высоких стен. В конце этого туннеля — дверь в зал, откуда доносятся крики и стоны. Не представляю, что там происходит, но медленно открываю дверь и замечаю Джастина на ринге. Он сидит, схватившись за голову, в перчатках. Кев стоит над ним, качает головой, а потом вдруг зал наполняется безумным криком:
— Почему ты проиграл?
Джастин не шевелится.
— Ты тряпка, Бибер! — рычит Кев. — Тряпка, да? Что ты сказал? Докажи. Давай, блять, вставай. Вставай, Бибер.
Джастин медленно поднимается, сжав челюсть. Он держится ровно, а потом встает в стойку и подносит руки к лицу.
— Докажи, что ты не тряпка! — снова орет Кев, и я не успеваю поразиться тому, с какой ненавистью и злостью он это произносит, как Джастин со всей силы начинает бить по груше. Кев держит ее, пока Бибер колотит так, что тренер чуть ли не отлетает в конец ринга.
Быстро. Так сильно. Со всей злостью, собрав все свои силы. Он колотит по груше, истекает потом, рычит, словно это может ему помочь. Я слышу, как бьется его сердце. Я слышу глухие удары. Я слышу крик Кева. Все это смешивается в одно целое. Удары Джастина — кровь, пульсирующая в венах. Я чувствую, как мы с ним оба распадаемся на кусочки. Я закрываю рот рукой.
— Сильнее, гребанный педик! Почему ты позволил ему тебя обойти?
— Я не знаю! — взрывается Джастин, ударяя по груше так, что Кев падает на пол. — Я не знаю!
Он бьет, бьет, бьет, боясь остановиться. Он бьет, сжимая зубы. Бьет, хотя пот застилает его глаза, хотя сил совсем не осталось, хотя все, что он чувствует — невероятная боль. Он бьет, прыгая на месте. Он бьет, пока тренер кричит ему, какой он слабый. Джастин кричит, и я даже не могу представить, насколько он напряжен. Тренер бегает по рингу, ругаясь каждый раз, когда Джастин бьет слабее. Словно от его ударов зависит его жизнь.
— Почему ты проиграл? — снова кричит Кев, а в моих ушах только стоны Джастина. Я зажмуриваю глаза, чтобы не видеть, как ему тяжело. Но я все слышу.
Слышу эти глухие, бесконечные удары, словно звучащие прямо у меня в голове.
— Почему ты проиграл?
Это нескончаемый поток вопросов, на который нет ответов.
— Почему ты поиграл? Почему. Ты. Проиграл. Бибер.
— Я НЕ ЗНАЮ!
И этот крик похож на крик отчаяния. От такого крика стынет кровь в жилах, раскалывается голова, замирает сердце и начинает биться с неистовой скоростью. Он повторяет это бесконечно. Он кричит, что он не знает, продолжает бить, пока немеют руки, пока пот, смешиваясь с кровью из носа, льется по его телу. Джастин состоит из ярости и из обиды, которая вырывается из него с каждым его криком. Его глаза налиты кровью, вены выступают по всем телу. В них льется чистая ненависть. Его кулаки становятся тяжелыми, дыхание сбивается, поэтому он отчаянно ловит ртом воздух, рычит сквозь зубы. И мне становится страшно. Мне хочется остановить все это, но я не могу сдвинуться с места. Меня будто приковало к этой лавочке. А Джастин бьет все сильней, будто не знает усталости. Он ударяет последний раз и последний раз повторяет: «Я не знаю».
Джастин падает на пол, закрывая перчатками в лицо. У меня создается ощущение, что он уже никогда не придет в себя. Он задыхается, глубоко дыша. Ему не хватает воздуха.
— Знаешь, — спокойно произносит Кев, а потом его взгляд падает на меня. — К тебе гости.
У Джастина нет сил даже подняться. Он не слышит ни Кева, ни моих шагов. Груша, висящая под потолком продолжает качаться. Грудь Джастина продолжает вздыматься вверх и вниз. Я вдыхаю резкий запах пота, и от этого на моих глазах появляются слезы. Он глотает ртом воздух, все еще закрывает свое лицо, а я стою у ринга и смотрю на него. Слишком уставшего, слишком изнеможенного.
— Твой парень — тряпка, — кидает мне Кев, легонько пиная Джастина по ногам. — Встань, блять.
— Я не могу, — тихо произносит он.
— Можешь, — рявкает Кев, спускаясь с ринга.
— Уходи, Фостер, — произносит Джастин, садясь. Он прячет свое лицо, будто
скрывает от меня что-то.
За Кевом закрывается дверь с громким хлопком, и мы остаемся одни в помещении. Здесь царит абсолютная тишина, которую нарушает только дыхание Джастина и громкое биение его сердца. Мне кажется, оно вот-вот выпрыгнет из груди.
— Джастин, ты можешь посмотреть на меня?
Он качает головой, а я испытываю невероятную боль где-то в груди.
— Почему?
— Ужасно выгляжу, — хмыкает он, сплевывая на пол.
— Ты же знаешь, мне плевать.
Он, наконец, убирает перчатки от лица. Но от его лица…черт возьми, не осталось и места. Его губы и правая скула распухли, бровь рассечена, а из носа продолжает идти кровь из-за давления. С волос и лба течет пот, а в глазах у него — слезы. Я впервые вижу его слезы, поэтому не знаю, как реагировать. Меня просто обдает холодом, а потом бросает в жар. Он действительно выглядит ужасно, но мне не противно. Возможно, я даже ахнула от того, что увидела, но мне не противно. Он стягивает перчатки зубами, и я замечаю, что сзади у него не хватает одного. Он сжимает пальцами переносицу, чтобы слезы прекратили литься, но ничего не входит. Он глотает их вместе с кровью и потом, а потом сплевывает. Мне становится невыносимо больно, а затем я выдыхаю. Я даже не обратила внимание на то, что задержала дыхание.
— Довольна? — он вытирает слезы с глаз и встает, пошатываясь и хватаясь за веревки. — Может, хочешь меня еще и обнять?
— Хочу, — произношу я и замечаю, как дрожит мой голос.
Джастин усмехается, спускаясь с ринга. Я не могу смотреть на него, потому что мне становится больно, и я даже не представляю, что чувствует он. Мы стоим в метре от друг друга, но мне кажется, что между нами несколько тысяч километров. Я не знаю этого парня, стоящего передо мной. Боевую машину. Истерзанную машину. Он протягивает ко мне руки, улыбаясь уголком губ, словно проверяет, смогу ли я подойти к нему, не побрезговав. И я подхожу, кидаюсь ему в объятия, и когда сжимаю его талию, то он издает тихий стон. Неужели, у него еще сломаны ребра?
Я испытываю к нему невероятную злость, потому что он подумал, что из-за того, что он весь мокрый, в крови и тяжело дышащий, то я его смогу оттолкнуть. Но он не отталкивает меня своим видом. Я так соскучилась, что утыкаюсь носом в его плечо. Чувствую, как моя майка пропитывается его потом. Он слабо обнимает меня в ответ, потому что даже на это у него нет сил. Но я понимаю, как сильно люблю его именно в этот момент.
— Я не забыла про обещание.
— Ясно, — выдыхает он. Его точно не нужно доставать разговорами.
Я смотрю в его уставшие глаза, его веки немного приспущены. Я целую его в губы аккуратно, боясь сделать больно, но он не отвечает на поцелуй. Поэтому я отстраняюсь. В его взгляде слишком много боли, ненависти к себе и ко всему миру. Его кулаки сжаты. Его зубы все еще стиснуты. И он обмякает в моих руках и резко падает на пол.
— Я просто люблю этого парня, — Кев обнимает меня за плечи и указывает на Джастина, лежащего не кушетке в его кабинете. — Поэтому я не позволю ему проиграть и сдаться.
— Ага, — распахивает глаза Джастин от нашатыря, и я чувствую облегчение. — Поэтому ты решил меня уничтожить.
— Серьезно, Кевин, — подал голос наш школьный доктор, собирая аптечку. — Это все от переутомления.
— Я бьюсь за его стипендию, — восклицает Кев, все еще прижимая меня к себе.
Он проводит ладонью по щетине, а потом по темный лохматым волосам. Кев выше меня на две головы, но он не сильнее Джастина, это я точно знала. Он смотрит на него с заботой старшего брата, и я понимаю, что он совсем не злится на него. Он заботится о нем.
— Пусть он сам за свою стипендию бьется, — вздыхает доктор, смотря на Джастина, прикрывшего глаза рукой. — Не заставляй его падать. Что, если бы он упал так на ринге? Было бы лучше?
— Он всё равно проиграл, — вздыхает Кев, а потом наклоняется ко мне и шепчет так тихо, что слышу только я. — Ему предложили место в Нью-Йорке. Только не говори ему пока, а то еще зазнается.
Его отношения с Кевом такие прочные, что я уверена, Джастин не обижается на его оскорбления. Кевин заменил ему отца, стал лучшим другом, помог найти в себе силы. И я вижу улыбку на лице тренера, когда вытираю пот с лица Джастина.
Когда мы остались одни, я села перед Джастином на корточки. Мы дышали одним воздухом. Мы смотрели друг другу в глаза. Мы думали об одном и том же.
В такие секунды понимаешь, что твоя жизнь — не только твоя жизнь. Это еще жизнь людей, окружающих тебя. И он стал частью моей жизни. С ним я поняла, что такое счастье, что такое боль и настоящая любовь. Это моя первая настоящая любовь. А все, что я чувствовала до этого — было просто иллюзией, было неоправданным желанием. Сейчас, смотря на парня, лежащего передо мной, стесняющегося взять меня за руку, потому что он чувствует свою вину за проигрыш, я понимаю, что все, что было до этого уже давно не важно. Я отпускаю свое прошлое, смотря на свое настоящее. И я улыбаюсь.
— У тебя все только начинается, ты же знаешь? Это не конец, Джастин.
— Конечно.
— И у тебя все получится.
— У нас.
— Точно.
— Спасибо.
— Ты не должен благодарить меня.
— Ты просто сдерживаешь свое обещание.
— Это еще не конец.
Он берет меня за руку, целует тыльную сторону моей ладони и набирает в грудь воздуха.
— Еще не конец.
birds of tokyo — when the night falls quiet
когда наступает ночная тишина,
ты боишься, что началась война,
потому что мы все вовлечены в этот бунт.
сирены и колокола запели,
не трать свой последний день в ожидании,
чувствуя, что ты одинок,
потому что мы все вовлечены в этот бунт,
мы восстаем как единое целое.
Я надеваю его куртку, погружаюсь в своей любимый запах, смеюсь, слыша, как поет Ник и кладу голову на плечо Джастина. Мы держимся за руки, стоим под фонарем, слабо освещающим улицу у дома Сары Майорс. Как забавно, что полтора года назад я точно также стояла здесь с Грейсоном, с его друзьями, с моими подругами. Мы все курили, хохотали о чем-то глупом. Но сейчас все кажется совсем другим.
Джастин не отпускает меня, даже когда я пытаюсь убрать руку, потому что моя ладонь вспотела. Мы обсуждаем выпускной, курят только Ник и Зои. Они смотрят друг на друга совершенно влюбленным взглядом, поэтому нам даже неловко. Мы слышим музыку, доносящуюся из дома Сары Майорс, слышим смех людей, чьи-то крики. На спину к Дэнни запрыгивает Фин. Первый падает на землю, от чего мы смеемся. В какой-то момент музыка становится все громче и быстрей, поэтому я напоминаю Джастину об обещанном танце, и мы устремляемся прямо в дом в центр танцпола.
Прижимаюсь к Джастину всем телом, вдыхаю запах пота и пива. Обнимаю своего парня руками за шею, а он обхватывает мою талию. Дышим в такт, оттаптываем друг другу ноги, признаемся в любви, кричим что-то невпопад. Целую его разбитые губы, его скулы и рассеченную бровь. Признаюсь, что люблю в нем абсолютно все, но он не слышит. Он смеется, а по моему телу проходят мурашки. Мой пульс растворяется, мой крик счастья проникает в тела ребят, танцующих рядом, словно они впитывают его, как губка. Все начинают громко кричать, друг друга обнимать. Это наша последняя вечеринка. Впереди выпускной, взрослая жизнь. Я скачу на месте, целую Джастина. Целую Джастина.
Целую Джастина.
В моей груди появляется абсолютно новое чувство. Я понимаю, что хочу быть с этим парнем везде и всегда. Я хочу видеть его рядом с собой так часто, чтобы до тошноты. Я хочу целовать его так долго, чтобы чувствовать кровь во рту. Хочу обнимать его везде, чтобы любое место города ассоциировалось у меня с нашей любовью. Я знаю, что излучаю счастье. Знаю, что улыбка Джастина поможет мне в любое время справиться и с моими страхами и с самой собой. Знаю, что у нас обязательно будет все хорошо. Или даже лучше.
Это больше, чем любовь. Это невидимая сила, связывающая нас прочными нитями между собой. Мы не можем оторваться друг от друга да и не хотим.
— Я, блять, никогда не чувствовал ничего сильнее, — он отстраняется и кричит мне прямо в губы. Я киваю головой, и мы снова сливаемся в одном танце, в долгом поцелуе, в прекрасном моменте.
Нас толкает из стороны в сторону, музыка звучит так громко, что на моих глазах выступают слезы. Я чувствую их соленый вкус на губах, замечаю, что Джастин тоже плачет. Возможно, мы немного пьяны, но нас переполняют чувства и эмоции, точно хорошие. Он берет мое лицо в ладони, мы касаемся лбами, и он громко-громко говорит:
— Я тебя никуда не отпущу!
— А я сама никуда не хочу уходить…
— Мы встретились в чате, где сидит около миллиона людей. Кэсси. Миллион людей!
— Знаю.
— И мы встретились!
— Знаю.
— Прекрасно, — говорит он шепотом. Я не слышу, но читаю по губам.
Прекрасно.
Я люблю тебя, К э с с и
Я люблю тебя, Д ж а с т и н
Мы хватаем за руки друзей, тянем в наш круг и Фина с Рэем. Прыгаем на месте, качаем головами. Оглядываюсь в толпе, вижу Уилла, салютующего мне, Сьюзи, раздающую всем пива. Триш, обнимающуюся с Йеном, Скай, танцующую на столе. А потом все размывается. Ноги болят от дикого танца, губы болят от долгих поцелуев. Обнимаю Зои и Мелани за плечи. Чувствую бесконечность.
В машине Мелани тихо играет музыка. Зои за рулем, потому что она самая трезвая из нас, держит сигарету в зубах, позволяет Нику заправить ее локоны за уши и улыбается самой доброй улыбкой, которую, на самом деле, очень сложно у нее поймать.
— Добрая Зои, — Мелани тоже замечает это, высовывается вперед, целует подругу в ямочки на щеках, и возвращается на место.
Я сижу на коленях у Джастина, касаясь головой спинки сиденья Ника, а спиной — окна. Джастин обнимает меня за талию, спорит о чем-то с Дэнни, смеясь каждую секунду. Я не слышу, о чем они говорят, потому что наслаждаюсь тихой музыкой, смехом Джастина, визгом шин, теплым ветром, дующим из окна. Я прикрываю глаза, чувствую себя самой счастливой на свете. Потому что а) скоро лето и б) приходит конец прошлому, в котором остался в) Грейсон. Джастин изрядно напугал его на вечеринке, только замахнувшись на парня рукой.
Неизвестный номер: Я отпускаю тебя, Ки.
Мы разбиваем утренний туман, я щекочу Мелани, и она, извиваясь, прижимается к Дэнни. Миссия выполнена. Обнимаю своего Анонима, слушая его сердцебиение. Понимаю, что это единственный человек на свете, полностью понимающий меня, доверяющий мне. Человек, любящий меня всем сердцем. Поэтому, когда я обнимаю Джастина, у него сердце начинает биться быстрее. Чувствую, как дыхание его тяжелеет, но он улыбается. Он до сих пор меня немного стесняется.
Кручу кожаные и разноцветные фенечки на его запястье. Он надел их, потому что они так нравились мне. И это не могло не радовать.
Мы летим, обгоняя ветер. Любим, забывая о боли и обидах. Смеемся так долго и громко, что начинают болеть рты и животы. Считаем, сколько светофоров проехали. У кого больше, тот выиграл. Дэнни выигрывает, но потом признается, что сжульничал. Зои делает музыку громче. Машина набирает скорость. Ветер становится сильнее. И это все, что я могу пожелать. Это все, что делает меня счастливой.
— Смотрите, впереди! — восклицает Ник. Мы прилипаем к запотевшим окнам, смотрим в небо и видим радугу.
Я почему-то вспоминаю любимую майку Джастина, ночь в Старбаксе, прыжки Лиама по лужам, мокрый асфальт после дождя и щеки после слез. Вспоминаю дрожащие плечи, крики в подушку, объятия Зои, холодный Маунтин Дью, горячий чай на кухне Джастина. Вспоминаю эту весну как что-то совершенно необычное, потрясающее, что обязательно в будущем буду вспоминать с улыбкой. Три месяца пролетели очень быстро, но что странно, я совсем не хочу хвататься за них. Я точно знаю, впереди — дорога, рядом — мои друзья. И только светлое будущее.
— Мне сегодня еще на ужин к твоему отцу, — Джастин потирает глаза, смотрит на меня совершенно уставшим взглядом и улыбается одним уголком губ, что приводит меня в восторг.
— Отоспимся в Старбаксе.
— Точно нет, — он смотрит на ту сторону дороги, где стоят наши друзья: Зои, Ник, Мелани и Дэнни.
Они машут нам руками, качаются, потому что немного пьяны и кричат что-то оскорбительное, но я радуюсь, что их не слышу.
Вдыхаю поглубже утреннего воздуха, чтобы запомнить этот аромат свежести вперемешку с запахом Джастина: миндальное печенье, мед, яблочный конфеты и чуть слышный запах пота. Мы с парнем держимся за руки так крепко, будто если друг друга отпустим, то случится что-то очень плохое.
Подходим к светофору на перекрестке двух улиц. Над высотками встает солнце, слышен лай собак и тихий шум телевизора в одной из квартир ближайшего дома. На двери Старбакса звенят колокольчики. Сопение Джастина заставляет меня улыбаться.
— Мне сон снился, — тихо говорю я. — Я стою на перекрестке двух улиц, вокруг туман. Виден только зелёный свет светофора. А потом слышу сзади себя шаги. Но не пугаюсь. И свет гаснет.
— Может, это я был? — он сильнее сжимает мою руку.
Секунд на светофоре остается все меньше.
— Я буду верить, что это был ты. Я думала, что у каждого человека есть свой путь, своя дорога. И ему очень важно сделать правильный выбор. Только какое решение окажется правильным? На нашем жизненном пути встречаются тысячи людей. Некоторые из них толкаются, другие берут тебя за руки. Если бы не тот чат, я бы никогда не смогла выбрать правильную дорогу.
— Правильная…и какую же ты выбрала?
— Ту, где меня за руку держишь именно ты.
Шесть. Пять. Четыре.
Он улыбается моей любимой улыбкой. Она предназначена мне, это я точно знаю.
Три. Два. Один.
Зелёный свет загорается в утреннем тумане. И теперь, для нас, он никогда не погаснет.
