Пепел

      Память пронизывает человека словно вышивка лоскут ткани, создавая причудливые узоры на любой основе. Проживая настоящее, мы редко задумываемся над тем, как секунды, ускользая, становятся прошлым, и лишь воспоминания, попавшие в сердце, позволяют ярким, пронзительным моментам оставаться бессмертными до конца наших дней. Порой, они играют в прятки, позволяя человеку сохранить душевное равновесие. Так случилось с Теа Нильсон, когда она очнулась в больничной палате через шестнадцать часов глубокого забытья. Веки налились свинцом, и девушка не сразу сумела открыть глаза. Будто сквозь сон она слышала отца, говорившего шепотом: — Гильермо, насколько сильно она пострадала? — Меня больше волнует ее психическая сохранность, нежели физическая, – отвечал низкий, успокаивающий баритон. – Ваша дочь отделалась синяками и кровоподтёками. Самое неприятное во всей этой ситуации – разрыв девственной плевы, но никаких инфекций занесено не было. Мазок чистый. Девочку вовремя удалось спасти, но сейчас она нуждается в хорошем специалисте. Боюсь, что психологическая травма, нанесённая Теа, может преследовать ее всю оставшуюся жизнь, если вовремя не обратиться к психотепапевту. Других угроз я не вижу.       В разговоре двух мужчин повисла пауза, и хотя Нильсон поняла каждое слово, не смогла уловить суть. Все попытки воссоздать прошлое оказались безуспешны. Мозг отказывался работать. Внезапно перед глазами отчётливо всплыл эпизод, в котором отец ударил мать по лицу. Девочка скривилась, дернулась и открыла глаза. Мужчина в белом халате тут же подлетел к ней, но она лишь хлопала ресницами, пытаясь сфокусироваться на незнакомце. Теа все же сумела приподняться на кровати, но сил не хватило, и тело вновь распласталось на больничной койке. — Попросите его уйти, – с трудом выговорила школьница, указывая на отца. – Попросите его уйти. Я не хочу его видеть! – сорвавшись на крик, Нильсон впервые в жизни не узнала собственный голос. — Тише, тише, Теа. Меня зовут доктор Гильермо Эвейро. Сейчас ты в больнице. Все хорошо, малышка. Опасность миновала.       Мужской голос был настолько успокаивающим, что хотелось вновь провалиться в сон, слушая как бархатистый баритон становится все тише и тише. Девочка закрыла глаза, но заснуть ей не дали, чья-то рука схватила за плечо и грубо потрясла. Тело стало ватным, веки – тяжелыми, но она ещё отчётливо слышала, как доктор громко выкрикнул: — Быстрее! Она теряет сознание!       Тишина окутала все вокруг, растворив ненужные звуки. Теа видела перед собой голубые глаза. — Майкл, – прошептали губы.       Он наконец-то был рядом, и ее мир вновь наполнился красками. Они переливались всеми цветами радуги, искрили, словно водная гладь под лучами солнца, и Нильсон хотелось улыбаться. Она чувствовала, как уголки губ поползли вверх. — Майкл! Не уходи! – она обхватила его лицо ладонями. – Мне так много нужно тебе рассказать.        И она говорила, глядя в безмятежность небесно голубых глаз, передавая все свои эмоции и ощущения не только словами, но и взглядом, а он смотрел, внимал каждому слову и молчал. Но в этом пронзительном монологе была неимоверная энергетика, позволившая Теа разрушить барьеры, забыть стеснение и отдать Ройбергу самое дорогое, что у нее было – чувства.

***

      Телефон успел лишь невнятно пискнуть, прежде чем Ройберг ответил на звонок. — Алло, – спокойным тоном произнес он, хотя волнение так и норовило выскочить из груди, предательски исказив голос.        Было слышно, как оказавшись в замешательстве, оппонент на другом конце закашлял, но уже через секунду властный и весьма умело замаскированный мужской голос любезно произнес: — Добрый день, мистер Ройберг. Это Кристофер Нильсон. Я бы хотел поблагодарить вас. Спасибо, что спасли мою дочь. Могу ли я ещё раз обратиться к вам за помощью? Не сочтите за дерзость, но после случившегося Теа пребывает в состоянии шока, и никого кроме вас не хочет видеть. Я посоветовался с врачами, те считают необходимым выполнить ее просьбу для стабилизации психического состояния. Она в больнице Генри Форда.       Мистер Нильсон замолчал, и в трубке повисла тишина. Ройберг то и дело открывал рот в попытке ответить, но никак не мог подобрать слова. Ему хотелось отказаться, завершить разговор и стереть память до того момента, когда в их с Джонатаном жизни появилась эта девушка. Мужчина боролся с собственным наваждением. Он спас совсем не ребенка, а молодую женщину, нуждавшуюся в защите. Скрываясь от посторонних глаз, Майкл до утра просидел в больнице, куда отвёз Теа. Доктор Гильермо Эвейро был истинным ценителем раритетных автомобилей и давним знакомым Ройберга, охотно рассказавшим о состоянии здоровья школьницы.       Расположившись на неудобном больничном диване, новоявленный спаситель всю ночь не сомкнул глаз. От палаты, где лежала Теа его отделяла стена. О нахождении Майкла в госпитале не знал никто: ни родственники Нильсон, ни Джеффри, тем более Джонатан. Несмышленый ребенок бросился бы к возлюбленной, не взирая ни на что. И Ройберг-старший искренне хотел уберечь сына от опрометчивого шага. Почему же он сам остался? Причина подобного поведения была абсолютно ясна – ему хотелось быть рядом. Всю ночь его мучал вопрос: как школьница оказалась в Мидлтауне и почему на ней не было ничего кроме длинной футболки? Под утро голова раскалывалась от бессонной ночи. Если бы не Гильермо, покидавший дежурство, Майкл вряд ли заметил наступление нового дня. — Ты ещё здесь? – удивился Эвейро, застав Ройберга в коридоре. — Да. — Не переживай, с девочкой все хорошо. Если хочешь, можешь заглянуть к ней и убедиться в этом. Она спит, – доктор внимательно взглянул на Майкла, будто ждал от него особенной реакции, но мужчина лишь утвердительно кивнул головой и молча направился в сторону палаты.       Теа спала, разметав пряди медных волос по белоснежной подушке. Ее лицо: одухотворённое и совсем взрослое даже сейчас напоминало статуи древнегреческих Богинь, чьи образы один за другим всплывали в голове Ройберга. Он любовался увиденным и, перестав дышать, превратился на несколько секунд в мраморное изваяние. Она была прекрасна, не смотря на синяки и кровоподтеки, на юном лице. Майкла влекла невидимая сила, заставившая не бояться собственных желаний. Приближаясь, сердце забилось быстрее, а дыхание участилось. И только дотронувшись до прекрасной нимфы, он осознал, что творит, но было уже поздно – девушка открыла глаза. — Это ты? – Нильсон взглянула на него, но без особого удивления, будто все это время ждала его появления, притворившись спящей. – Моя любовь, я знала, что ты придешь, не бросишь меня!       Слезы потекли из глаз, но она лишь смахнула их тыльной стороной ладони и продолжила: — Останься со мной! Мне так плохо! Мои родители никогда не любили друг друга. Все вокруг – иллюзия! – ее губы скривились, и Теа произнесла, захлебываясь собственными эмоциями. — Они – монстры! Папа ударил маму на моих глазах. Мне хотелось умереть под этими грязными ублюдками, осознавая, что моя жизнь рухнула, но ты не дал мне просто так сдаться. Ты – мой смысл!       С этими словами она вцепилась в Майкла, заставив сесть на больничную кровать. Ее руки хаотично заблуждали по телу мужчины. Его бросило в жар, а возбуждение отдалось пульсацией в висках. Перед глазами все поплыло, и Ройберг уже плохо слышал, что говорила девушка, но понял одно – Теа Нильсон влюблена в него до беспамятства и ничто не остановит ее в искреннем порыве признаться здесь и сейчас. Ещё движение и теплые ладони обхватили небритые щеки, а влажные, солоноватые губы заскользили по лицу. Он поддался. Не смог пересилить себя и отстранить влюбленную девчонку. Ройберг целовал ее – страстно, необузданно. Ей не хватало воздуха, но он не собирался останавливаться и разрывать поцелуй.       Ее стон вернул в реальность, заставив в ужасе отпрыгнуть на другой конец палаты. Перед ним предстала раскрасневшаяся семнадцатилетняя девочка, изнывавшая от желания. Ройберг впервые в жизни почувствовал себя ничтожеством. Чем он отличался от тех латиноамериканцев, желавших обладать ей? Он поддался зову похоти, как и они. — Господи! – схватившись за голову лишь успел произнести Майкл, прежде чем с шумом вылетел за дверь.       Преодолев расстояние до машины меньше чем за минуту, и захлопнув дверь, мужчина выругался, с силой ударив соседнее кресло. Ройберг потерпел фиаско, не справившись с эмоциями и плотским желанием. — Мистер Ройберг, вы слышите меня? – прокричала трубка, разрушив воспоминания.       Майкл вновь оказался в комнате с телефоном в руке. — Мистер Нильсон, прошу меня извинить, но я сделал для вашей дочери все, что мог. Боюсь, что прийти к ней в больницу у меня не выйдет.       Не дождавшись ответа, он положил трубку, в очередной раз сбегая от самого себя, даже теперь когда хранил на губах вкус ее поцелуя. Это было дико, но Ройберг не мог поступить иначе, особенно теперь, когда на пороге комнаты возник Джонатан. — Почему ты ничего не сказал? – его лицо было перекошено от злости. – Теа пытались изнасиловать. Почему ты промолчал, пропав на сутки из дома, а теперь, появившись – вновь молчишь! Что за слухи о том, что ты спас ее? Отвечай! — Я не супергерой, чтобы хвастаться победами и прекрати говорить со мной в подобном тоне, – оборвал его Ройберг-старший. — Папа, почему ты так поступил? – не унимался Джонатан. – Ты должен был позвонить мне, как только это случилось. Ты, как никто другой знаешь, как Теа важна для меня.       Майкл осознавал, что сын прав. Он никогда ещё не видел его таким агрессивным. Им нужно было спокойно все обсудить, но Ройберг не хотел вступать в полемику. Он был надломлен и обескуражен. Сопливый юнец, не способный справиться с буйством гормонов, безвольный, зависимый – таким чувствовал себя сейчас некогда взрослый тридцатипятилетний мужчина. Девчонка - школьница, ломавшая его изнутри, крушившая его эго. Он не намерен больше терпеть над собой подобные эксперименты и играть в любовь лишь потому, что она так жаждет этого. Единственный способ расставить все на свои места – вразумить Теа, дать понять, что он не сможет относиться к ней иначе, чем к подруге сына.       С этими мыслями Ройберг молча прошел мимо Джо, не обращая внимания на крики и недовольство подростка, вышел из дома, завел машину и направился прямиком к больнице Генри Форда.