Навек

      — Бека! — кричу я, по-видимому, в какую-то пустоту, так как ты не откликаешься. — Бека, мать твою!       — А-а-а?! Чего?! Я в душе!       — Да я знаю, я слышу, как ты поешь, — я захожу в ванную комнату, опираясь на дверной косяк плечом и разглядывая мелькающую за полупрозрачной занавеской фигуру. — Тут есть дело на миллион долларов.       — Оу, нет, на такие большие бабки я не подписываюсь, чертовка.       Ты усмехаешься. Кстати, о чертовке. Это прозвище прижилось к нам давно, еще с ранних времен. Я даже не помню, кто начал это первым: дал этому прозвищу жизнь, но все же, без его употребления сейчас просто невозможно представить наше общение. «Чертовка» я у тебя постоянно: когда натворю разных глупостей, когда грустная, и ты меня жалеешь или когда сделаю что-то неимоверно крутое; быть может, довожу тебя до исступления в постели.       — И даже неинтересно? — ехидно прищуриваюсь я.       Шум воды стихает. Ты отодвигаешь занавеску, и я наблюдаю тебя во всей красе. Капельки воды скатываются по коже, а длинные мокрые волосы стекают вниз по плечам, частично скрывая грудь. Может, затолкать тебя обратно в душ и изнасиловать?       Я ловлю твой взгляд. Такой родной взгляд…       — Нет, напротив, — ты мягко улыбаешься и обматываешься полотенцем. — Что задумала?       Я подхожу к тебе, обнимая твои плечи, и прикасаюсь лбом к твоему лбу.       — Только ты не кипишуй, ладно?       — Выкладывай уже, — твои ладони скользят по моей талии. Ты спокойна и ни о чем не подозреваешь.       — Короче, я хочу в клуб! — взрываюсь я и кручусь возле тебя.       Ты пребываешь в афиге, пока я исполняю лунную походку Майкла Джексона. И стоишь, как статуя, смотря в одну точку. Да, ты любишь спокойствие… Да, ты не такая безумная, как я. Но чёрт, это же Лас-Вегас! Здесь должны зажигать все! Это город греха и разврата, и думай, что хочешь, но я развращу тебя по полной.       — А мне идти обязательно? — с надеждой смотришь на меня. Я только смеюсь, прыгая около тебя, словно у ёлки:       — Как будто ты отпустишь меня одну!       — Я тебя ненавижу, — пыхтишь ты, бросая на меня убийственный взгляд, и идешь сушить волосы.       — Я тебя тоже люблю, — я лучезарно улыбаюсь и двигаю к шкафу, выбирать наряд.       Час проходит незаметно. Слышу шаги; вижу тебя в зеркале. Ты остановилась за моей спиной. Все еще недовольна, однако уже собралась покорять улочки невадского муравейника. Классические черные брюки обтягивают ноги; белая блуза свободного покроя и твоя излюбленная джинсовая куртка. Ноль косметики, привычно забранные в маленькую косичку полураспущенные волосы. В принципе все то, чего и следовало ожидать.       — Ну, я готова…       — А вот и нифига. Так ты не пойдешь.       Я усаживаю тебя на стул и беру тушь в руки.       — Это все равно не поможет, — насупилась ты.       — Ещё слово, — звучит мое мягкое предупреждение, а затем я начинаю наносить косметику тебе на лицо. Взору открываются длинные черные ресницы; глаза становятся еще выразительнее, чем были до этого. Я подвожу карандашом твои брови, становящиеся контрастнее, а после лёгкой рукой рисую кисточкой с пудрой по щекам и лбу.       — А теперь смотри, как ничего не изменилось, — выношу я свой вердикт.       Ты поворачиваешь голову к зеркалу и замираешь в молчании… Разглядываешь себя, будто живого единорога, а через несколько минут выплевываешь:       — Ты, случаем, не из Хогвартса?       — Из Луизианы. А ты придурок.       Я распускаю тебе волосы и укладываю их. Озорные темные пряди красиво лежат на твоих плечах, касаются щёк и глаз.       — Вот теперь — идем.