От синиц до спиц

5.1       Кайн был хорош, даже слишком. Мистер идеальность. Добрый, улыбчивый, с милыми ямочками, настолько милыми, что щемило сердце, вкусно готовил, убирался, не заставлял её ничего делать, не напрягал, не требовал что-то в обмен, даже счета он оплачивал сам, волновался о ней, как старший брат, его голос лился, словно самая плавная на свете музыка, а Амелия изредка заглядывала в небольшой садик у дома и поливала растения. Вот и всё.       Вот и всё.       Амелия любила петь — Амелия решила заняться пением, давая небольшие концерты на улицах. Пришлось немного подсуетиться, но через несколько недель её идея воплотилась в реальность. Она приносила в их дом деньги, пусть и совсем небольшие, но хоть как-то, хоть чем-то, хоть совсем немного помогала Кайну, а он улыбался ей в ответ так нежно, что внутри что-то трещало.       То, что произошло дальше, не было запланировано, этим она не могла ему отплатить за всю помощь.       Но всё равно.       Амелия решила — Амелия сделала.       Как это называется? Влюблённость, кажется?       И пожалела об этом сразу же.       Жалеть — это когда сбиваешь костяшки о стены и беззвучно кричишь в зеркало.       Жалеть — это как вторая кожа ей.       Жалеть — это как.       «Как бездна», — подумала она, осознанно шагая в пропасть. 5.2       Черри, задумавшись, заходит на кухню и лезет в холодильник, не замечая Дженни. Как-то выходит, что полчаса спустя Перо так и сидит на стуле, не двигаясь и дыша через раз, и понимает, что эти полчаса будто не существовали вовсе, а рыжая продолжает что-то щебетать, то и дело прикасаясь сжатыми в молитве руками ко рту, жмурясь, выдыхая так, что Черри слышит, и вдыхая так, что никто не верит.       Перо думает из-за последнего, что кое-что общее у них есть.       — Он был другой, знаешь… — снова начинает Дженни. Дженни-Джейн. Черри вертит её имя на языке, а вместе с ним вертит и девушку под разными углами, тянет за рыжие-рыжие длинные густые волосы, и в воображении она даже не морщится — смотрит, как безвольная кукла. Черри от этого становится хорошо, и она сладко улыбается, бросая на девушку странно-томный взгляд, читая по лицу Дженни короткое-кроткое «какого чёрта», которое сразу же исчезает, избавляя милый лик от теней страха. Или раздражения?       — Другой… — вторит Черри, облизывая губы и ёрзая на стуле. Она одёргивает рубашку, вместе с ней — себя, и шальная улыбка исчезает.       — Он был хорошим, добрым, любимым, — продолжает Дженни, пряча лицо в ладонях.       Черри думает, что у неё это уже вошло в привычку.       На кухне холодно. Кукловод молчит и, может, слушает их тихий разговор.       Билл стоит в коридоре, совсем рядом с кухней, прислонившись к стене, и курит.       Черри не сразу замечает дым, вьющийся в дверном проёме, но когда замечает — снова улыбается.       От её невпопад громкого и тонкого смешка Билла передёргивает.       — Люди меняются. Хватит держаться за столетний образ, — Черри чеканит слова, презрительно ведя подбородком в сторону. — Твой Джон вырос — и стал таким из-за ошибок окружающих. Он заслужил, чтобы от него уже отстали с этим «он был хороший». Все были хорошими эдак в двухмесячном возрасте.       Призрачное нечто булькает ей в знак согласия, и теперь передёргивает Черри — она не знает почему, просто чувствует, что что-то колышется в доме и в ней — одновременно, легко, мягко, как ребёнок в утробе матери.       Черри зажимает рот рукой, потому что все внутренности будто вдруг сбились вверх и готовы разорвать её глотку. Дженни резко встаёт со стула, Билл спешно входит в комнату.       «Ты права», — всплывают, перекатываясь эхом, чужие слова в голове.       Чьи? 5.3       — Зачем тебе охотиться на людей, — говорит — не спрашивает — Джим, проводя пальцем по листу книги. Он всматривается в прочитанную строчку, когда Черри, сидящая на полу, резко поднимает голову со стола, и тогда Джим непроизвольно всматривается в её заспанное лицо. Бледное-бледное, как у мертвеца, с алыми, искусанными губами и маленькой, чуть выше родинки, почти под самым глазом, царапинкой на щеке (опять задело выстрелом мушкета).       Черри снова пришла к нему под утро, когда весь дом ещё спит, забилась на одно место и не двигалась. Это становится традицией. Джим словно превратился в энергетическую подзарядку.       — Что? — она почти вскрикивает.       — А… — док спохватывается, выпрямляясь, — да нет, — он качает головой. — Это из рассказа.       Черри хмурится, опуская взгляд на книгу. Бардовая обложка отчего-то моментально напоминает её волосы, и она думает, так бы ли хорошо его цвет кожи контрастировал с ними, как с шершавым картоном.       — Это, конечно, круто, — говорит она, кусая сухие губы и прищуриваясь, — но чем тебе так приглянулись эти строчки, что ты произнёс их? — В её голосе звучит столько подозрения, и ей кажется, что она переборщила. Но Черри продолжает тем же тоном, впиваясь спрятанными под столом руками в ноги: — Джим-док ведь не любит читать вслух.       Джим, всегда «глаза в глаза», опускает голову и сжимает книгу.       — Говорят, что ты одна из... эм? — он мнётся, пытаясь подобрать верные слова. Черри вопросительно приподнимает бровь. — Одна из важных марионеток Кукловода. Даже немного по-другому. Не одна из лучших. Лучшая.       Напряжение повисает между ними непробиваемой стеной.       — Не он управляет тобой, а ты им, — произносит Джим намного тише, чтобы его не услышал никто, кроме неё. Черри всегда его слышит, даже когда он что-то шепчет себе под нос, не разбирая собственного голоса — она ведь умеет читать по губам.       Она ведь умеет читать его. Всего и любого.       — И? В чём здесь смысл? Не вижу связи между строчкой и… этим, — Черри почти плюётся, с шипением выдыхая через рот. — Даже клеветой не назовёшь. Они не правы, но и не ошибаются.       — Верно, — говорит Джим.       Черри снова доходит чуть ли не до инфаркта.       Док смотрит на неё, злую и раздражённую, создающую вокруг себя барьер беспрекословного страха, и кладёт книгу на стол. На обложке золотым выведено «За тенью».       — Я имею в виду, что смысла между строчкой и тем, что говорят, нет. Просто я прочёл её и сразу подумал о тебе. А потом подумал о слухах.       Он пожимает плечами.       Она ухмыляется, и лёд в её взгляде тает. Джиму кажется, что он тает вместе с ним.       — Сразу подумал обо мне, м? — говорит Черри себе под нос, не переставая улыбаться — уже радостнее, искреннее, теплее.       Теперь очередь Джима с точностью до каждой интонации читать по губам — и он читает и думает, что такое читать интереснее, чем книгу.       И Джим немного краснеет. Бледнолицая Черри тянется — и мужчина тянется к ней, заворожённый желанием узнать, что прячется в её мыслях, — едва касается его подбородка, лаская разгорячённую кожу, и мягко надавливает пальцем на щёку. Тогда док, может быть, краснеет ещё сильнее, но смущённо отворачивается, а Перо опускает голову на стол и прислоняется лбом к холодному дереву.       Джим наконец-то понимает, чего она всегда жмётся к чему-то прохладному, потому что ему кажется, что ещё немного — и он сгорит. 5.5       Билл снова раскуривает трубку. Они в библиотеке — Перо тут зачастила. Старик сидит на кресле, за его спиной Черри перебирает книги.       — Вы все доживёте до выхода, а мои года уже далеки, могу концы раньше откинуть, — хрипло говорит он, потирая подбородок. Перу кажется, что ещё немного — и Билл закинет ногу на ногу, нацепит себе на голову шляпу и превратится в какого-нибудь сыщика с депрессией вместо погон на плечах.       У Билла всегда взгляд цепкий и внимательный. Черри не может успокоиться рядом с ним, контролирует каждое своё движение, правильно формулирует мысли в слова, чтобы не ошибиться, не дать ему повода сомневаться в ней, ведь в Черри сомневаются все, не позволяя ей проявить себя.       Шибко девочка стройна да сильна, ко дну летит и тащит за собой.       Поэтому они создали Перо.       Но Биллу плевать на Перо — для него это лишь позывной от Кукловода. Он так усердно и точно в Черри видит Черри, что у неё перехватывает дыхание рядом с ним. Лишь один Билл никогда-никогда не давал ей повода чувствовать себя несуществующей и бесполезной.       Они друг другу вообще никаких поводов не дают, даже для общения, вот так и кружат вокруг да около.       — Заткнись, Гордон, — спокойно говорит она, отряхивая пыльные руки. — Таких активных стариков, дымящих, как паровоз, и пьющих чуть больше, чем дохрена, я ещё никогда не встречала.       Билл хмыкает, качнувшись вперёд.       — И на том спасибо, — отвечает он спустя какое-то время. — Что ж, я не встречал тех, кто засыпает у лестницы, готовый вот-вот слететь с неё.       — Благодаря чьей-то помощи, да?       — Может быть.       — Смотри, — говорит Черри. Билл поворачивает к ней голову, пытается заглянуть в книгу, но она ничего ему не показывает. — Здесь прекрасные строчки. Поймёшь, что скупость — лишь залог того, что слишком стар*.       — Я скуп? В чём?       — Во всём? — Черри уклончиво бурчит, склоняя голову и задумчиво кусая губу. — В делёжке алкоголя уж точно.       — Что там дальше?       Она аккуратно перелистывает страницу (привыкла обращаться с книгами, как с сокровищами) и читает последнее четверостишие. Строчки — животрепещущие, мягкие и плавные — кажутся ей настолько хвалебными и подходящими ему, что Черри сомневается — а не знал ли он это стихотворение раньше. Но Билл заинтересованно смотрит на неё и ждёт.       — …Что поздно верить чудесам, — глухо начинает она. — И, взгляд подняв свой к небесам, ты вдруг почувствуешь, что сам — чистосердечный дар*.       — И как оно? По-твоему.       — Подходит тебе так же, как и прошлое.       Билл хмыкает, снова качнувшись вперёд.       — Я скуп, — подытоживает он. — Стакан твой каждый — будет пуст, сама ты — океан для уст. Сама запуталась, паук, в изделии своих же рук**.       Книга, хоть и не причина путаницы, но из рук выскальзывает. Черри ловит её, случайно ударяя себя о мизинец, и, удивлённая, замирает.       — Никто тебе не вина. — Кресло скрипит, когда Билл медленно, неловко поднимается с него, смотря куда угодно, но не на девушку. — Понимаешь? Ты позволила им. Ты не соучастница, ты чёртов заводной механизм. Ты создала Перо, разместила её в себе — давай, располагайся как дома. И запуталась.       — Не заканчивай, я знаю, что ты скажешь, ублюдок, — резко огрызается она.       Черри свободно выдыхает и упирается рукой в полку.       Билли-Билл Гордон видит в ней главного виновника, и теперь ей всё понятно. 5.6       Разбивая себе сердце, Черри разбивает и другим. Пытается. Потому что намеренно причинять себе вред — это редкость для неё. Когда Райан ловит летящую в него кружку, она понимает, что с ним ничего не выйдет, а значит — с ним безопаснее всего. Не для Черри, но для других. Она говорит ему об этом, и Райан вдруг усмехается, отставляя кружку на стол. Джейн будет недовольна.       — Откуда в тебе вдруг столько любви к ближним? — спрашивает он, откидываясь на спину стула и смотря на незваную гостью с какой-то задорной улыбкой.       — Нет её, — бурчит она, скрещивая руки на груди, — этой «любви».       Хвост почти рассыпался; Черри снимает резинку, и вишнёвые волосы прячут угловатые плечи — только тогда Райан отводит от них взгляд.       — А что это тогда? — искренне интересуется он.       Она поднимает голову, задумчиво вглядываясь в потолок, и теперь Райан останавливается на её подбородке. Шея у Черри тонкая, переломить легко, и даже не верится, что злостная девчонка, ком отрицательной энергии, боли и агрессивной силы, такая мелкая, хрупкая и чувствительная. Он слышал разговор в библиотеке, но только сейчас понимает, что старика невзлюбил ещё сильнее. Больше на одну причину раздражаться. А эта причина живая и дышащая. Не огненная, но тёмная, темнее бездны, крепче стали и хуже соли на рану.       Но перед ним она самая обычная. Не как перед всеми — Перо или отчаянная Черри, пытающаяся быть всегда именно тем, кем является, а не символом; просто тощая неудачница, смущающаяся, открытая, распахнутая его словам, действиям, взглядам.       — Мне без разницы, что ты, — вдруг говорит Райан. — Какой-то там символ, олицетворение, путь, ключ, система координат, взрыв атомной или сверхновой. Ты — это ты. Невнимательная дурочка, бьющаяся обо все углы и таскающаяся за доком с сияющими глазами. И никем иным быть не можешь. Выше головы не прыгнешь, как говорится.       Он разворачивается к мониторам и случайно бьётся ногой о стол, кружка с него соскальзывает. Она разбивается не на такие уж маленькие осколки, чтобы слагать об этом легенды, но на достаточно острые, чтобы Райан не пытался их собрать.       Джейн будет недовольна.       А Черри, улыбаясь так, что сводит челюсть, чувствует себя чересчур хорошо. 5.7       — Как оно, Алиса?       Алиса морщится, поджимая губы, и не отвечает на вопрос Пера. Черри подкидывает книгу в руке и — не ловит. Она падает на диван, рядом с сидящей девушкой. «За тенью», — отвлекаясь, читает Алиса название.       — «Зачем мне охотиться на людей?» — спросил Джим, не спрашивая, — говорит Черри, отводя взгляд в сторону. Бинты на её руках алые-алые, кровь стекает по пальцам. Захотелось сделать марш-бросок, задавить счастье, окрылившее до безобразия. Алиса облизывается, и тогда Черри вдруг смотрит прямо на неё. — Зачем тебе охотиться на людей? — тихо спрашивает она, щурясь.       Алиса становится серьёзнее; кажется, что внутри звенит струна, как колокол перед пробуждением всемогущего зверя. «Элис не всемогущая», — одёргивает она себя.       — Мы в этом похожи, — беззаботно откликается Черри и садится рядом. — Ты, я… Перо. Я — Перо, ты — и кто-то ещё, сидящий в тебе, словно в жерле вулкана. Вот-вот взлетит.       — Чего тебе надо? — обрывает её Алиса. Голос сочится неприязнью — и дрожит. Немного. Но Черри замечает, думая, что наблюдения Джима и их использование пошли на пользу.       — Не понимаю всё эту чертовщину с «достойной дочерью»…       — Когда ты была в бреду и несла ересь, а потом рухнула в обморок?       — Я серьёзно, — она поворачивается к ней, закидывая руку на спинку, и дотрагивается пальцами до волос Алисы. Они мягкие. И цветом коры деревьев. Черри такое нравится. — Может, меня загипнотизировали и попросили передать тебе послание. Может, сам Кукловод.       — Может, — отвечает Алиса спокойнее, задумываясь. — А может, ты просто в очередной раз напилась, как предположил Файвурд.       — Старший или младший? — обмерла Черри.       — Старший.       Мысли о Джиме вытесняются насущными проблемами. Перу всё это кажется странным и нелепым: неконтролируемая ситуация, когда кто-то словно управляет тобой, рвёт тело изнутри, выворачивает, выскрёбывает слова — и они выливаются хрипом через горло и вьются во фразу «достойная дочь». Черри не понимает, но знает, что её тоже не понимают, не верят ей и считают глупой. Она ничего не может сделать, только сослаться на опьянение и забыть произошедшее, как кошмар, но кажется, что внутри что-то правда сидело, и от него остался шлейф мерзостного ощущения, словно её остервенело выпотрошили.       Когда дверь за Черри тихо закрывается, Алиса улыбается.