*
— Неужели горе настолько захлестнуло тебя, что ты потеряла связь с реальным миром? — голос Кукловода шипит из динамиков. Он говорит вызывающе и в шаге от насмешек. — Разве Перу не интересно, что там с Джеком? Черри молчит, вслушиваясь в его слова. Хватаясь за присутствие Кукловода, как за спасительную ниточку, потому что иначе она упадёт в ужас потери и бесконечной слабости. Она и так в ужасе. И так слаба. И так теряет связь с реальным миром. В недавно открывшейся спальне пахнет лилиями, очень холодно — пробирает до дрожи. Есть двуместная пыльная кровать — и смерть. Смерти так много, что Черри передёргивает. Даже белые простыни отдают ею. Сколько бы она ни бежала от неё — кажется, смерть никогда не отступит. Смерть везде. В каждом уголке дома и в каждом его жителе. — Это её комната, — глухо говорит Кукловод. Или Джон? Джон часто стал разговаривать с ней. Не слишком, но если сравнивать с тем, как он общается с остальными… Черри знала Джона несколько минут, и теперь он позволяет ей знать себя больше и дольше, глубже, потому что… А причин нет. Просто вот так. И Черри не осуждает. Не презирает. Не раздражается. Кому ещё, если не ей? Черри кажется, что Джон хочет что-то добавить, но он молчит, потому что в комнату влетает Джейн. Она озирается, хмурясь и шмыгая носом, натыкается взглядом на неё и нервно улыбается. — Привет. Спросить хотела, Джим ещё просил, — Джейн подходит к ней, но остаётся на безопасном расстоянии, переминаясь с ноги на ногу. Выглядит она нелепо и неловко. Смотрит то на камеру, то на Черри. — Тебе не нужно ничего? Еда, одежда? Может, бинты? А ещё тебя Райан звал, — Джейн шагает ближе. Улыбается, хихикая. Начинает набирать обороты, тараторить без остановок, не дожидаясь ответа: — Он был злой. Но если тебе нехорошо, то лучше не ходи, ты ведь не обязана… Он всегда злой, но тут правда был… взбешённый. Как ты себя чувствуешь? Джейн тянет к ней руки. Джейн неловко. Она боится. Нелепость какая. Черри отмахивается от неё, одним жестом останавливая поток слов. Дёргается к выходу. Походка у неё неровная, и она знает, ощущает, представляет со стороны и фыркает, и это раздражает ещё сильнее. За несколько шагов до двери Черри становится такой хмурой, что кажется, будто дверь, о которую она ударяется плечом, скрипит, разливаясь в извинениях. В доме тихо. Пусто. Смерть в спальне вибрирует за спиной. Её ощущаешь через стены. На полпути к чердаку Черри замечает, что спутанные волосы распущены и щекочут шею и плечи и… — Да заткнись ты! Она снова фыркает. После этого ей совсем не хочется туда заходить.*
Райан много причитает, бросая на неё нервные взгляды, дёргаясь, фыркая. «Что это за хрень? Как это возможно?» — ум скептика едва мог вынести происходящее, но Райан всегда был легко подстраивающимся, поэтому не бледнел и не целовал пол и в особо сложных случаях. В доме вообще никто сильно не боится — наверное, они все устали и перестали бежать от мысли, что, может быть, сошли с ума. Черри привыкла за несколько дней, проведённых в Сиде, не только к призракам, но и тому, что они несут с собой — белый туман, струящийся по полу, липкое волнение и напряжение, сковывающее тело против воли, нарастающее головокружение и бойкие мысли «господи, я говорю с тем, что не должно существовать» или «пора баиньки в гроб». Леонард. Одно имя. Звонкое. Не режущее, как у Аластрионы. И голос у него не лязгающий — спокойный, тихий, льётся, как речная вода по гладким камням. Умиротворяет. Черри с удовольствием замечает, как шероховатости её беспокойной души становятся плавнее и поэтому она умудряется вернуться к странным, но приятным ассоциациям. Зачем-то Черри ищет черты Кайна в нём. Не находя — облегчённо вздыхает. Улыбается приветливо и как-то… добро. Лицо Райана вытягивается в удивлении, глаза слегка расширяются, он зависает, смотря на неё с недоверием. Вся нервозность уходит на задний план, а их гляделки — живой с мёртвым — остаются загадкой, к которой Райан не хочет возвращаться. Не его дело. У этой безумной в голове столько ереси, что он захлебнётся всё разбирать по частям. — Прогуляемся, Лео, — Черри шагает одной ногой за порог и словно приглашает призрака за ней. Беззастенчивый скачок с ни разу не сказанного «Леонард» на «Лео» не смущает никого, кроме Райана. Он дёргает плечом, фыркает, вздыхает и отворачивается от них. Коридор просторный, но не такой длинный, чтобы за него успеть познакомиться и всласть наулыбаться друг другу. Леонард выглядит меланхоличным, Черри словно потрёпана войной, а коридор… Что там коридор — им и трёх шажков хватило. Если не ему — то точно ей. Они останавливаются у библиотеки, и Черри не может отвернуться от него, словно прикованная. Призраки давно мертвы, их не существует, и богов нет, и ведьм, и проклятий, но Черри была полумертва, ходила в Сиде, трогала дрожащие стены и шипящий дуб, чувствовала дыхание жизни, как огонь по коже. Он стоит рядом, упокоенный в далёкой истории, — а она доверяет. Просто и без умыслов. Не думая и не боясь. И для Черри это тоже сказка.*
Джим дал много чувств, чтобы удержать брата, и поэтому Лео нужно найти воспоминания, чтобы облегчить его дело. Чтобы он смог спасти Джека. Это не сложно. На словах. Черри впервые видит Джека с того рокового момента — он лежит, забинтованный, словно мумия, недвижимый, и, кажется, не дышит. Серый, полумёртвый — Арлен ведь говорил, что его затянуло глубже, чем её, — а Леонард сказал, что у него есть шанс. Черри доверят Леонарду и думает: да, шанс есть. Черри доверяет. Шанс есть. Мужчину, сидящего в кресле, она не сразу узнает. Бледный-бледный, как мертвец, бледнее Джека, с мешками под глазами, растративший весь свой былой дух и уверенность, словно обезображенная копия потерянного оригинала, Джим Файвурд, не мигая, смотрит в кружку с водой. Черри застывает в дверях, а потом рывком — вперёд. А потом так выходит, что она быстрее обнимает его со спины, чем он поднимает голову. Черри утыкается ему в шею, игнорируя боль в спине, сцепляет руки у него на груди и зажмуривается, вдыхая запах кофе и кофе. И только кофе. Наверное, у Джима Файвурда вместо крови — кофе. — Бедный мой, бедный, — шепчет она в затылок едва слышно, сжимая руки сильнее, закрывая его в защитный круг, как однажды её закрыл Кайн. Всё. Не трогайте. Не пройдут никакие беды мира, никакие призраки и полумёртвые братья. Разрастающееся тепло рвёт усталость и безнадёжность. Кому нужно дать вдохнуть — так это ему.*
Джейн заглядывает в тихую гостиную, в которой застывает воздух и время — точно Сид перебирается в мир живых, — и говорит, что Райан снова зовёт Черри — или, может, Леонард... Райан зовёт Черри при любой возможности свалить на её плечи неугомонного призрака, а Леонард не отказывает себе в удовольствии говорить и быть услышанным. Джейн прячет улыбку в ладошку, наблюдая за отпрянувшей от Джима девушкой — Черри отворачивает лицо, сжимая спинку кресла. Джим, не смущённый, но немного приободрившийся, оглядывается, разлепляет пересохшие губы: — Ты ведь ещё не ела с момента пробуждения? Может, сначала… Фразу он не заканчивает, потому что Черри, шлёпая босыми ногами по полу, вылетает из комнаты.*
До Черри по каплям доходит, что она доверяет ему потому, что он понимает её без слов. — Дорогой тебе человек умер, когда тебя не было здесь… — Леонард на секунду задумывается. — Я понимаю, это трудно и тяжело, но меня удивляет, как ты относительно спокойно держишься. — Только снаружи, Лео, — отвечает она проникновенно и тихо. — Внутри мне хочется рушить стены и резать руки… Я не из тех людей, которые любят причинять себе боль, когда им плохо, но другим… Омерзительная, но правда, — чертыхаясь, Черри горько усмехается. — Если отдаться какому-то делу, можно отвлечься… — Предлагаешь мне начать поиски призрачной надежды в призрачных предметах? — Она качает головой на его скованную улыбку: — Чего-чего, а такого я ещё не искала и не находила. Призрачное вообще редко успокаивает душу. А если успокаивает — то ненадолго.*
Вечерняя гостиная редко отличалась тишиной — в ней кто-нибудь да сидел помимо Джима. Обычно заглядывала Черри, разгоняя шумных Последователей и корча странные рожицы ребятам из Подполья. Точно ребёнок, — усмехался Билл. И выходил из комнаты. Джим замечал в последние дни, перед взрывом, что старик всё меньше общался с Перо и всё чаще избегал её. А Черри иногда зависала, смотрела сквозь, но улыбалась — искренне улыбалась — не так редко, как раньше. После взрыва всё стало отголосками, которые проносятся мимо Джима многоголосым эхом и рябью пространства. Ему видятся призрачные воспоминания, и от них неприятно щемит в груди. Он отдал слишком много чувств ради брата — Тэн беспокойно заходит к нему каждые полчаса, но Джим не может остановиться, и когда появляется возможность сделать себе больнее — он делает. Может, Черри бы справилась с этим лучше — с тем, чтобы высосать из него калейдоскоп боли, или помогла бы расслабиться, но её нет — только холодная вечерняя гостиная и застывший между жизнью и смертью брат. Джим проводит рукой рядом с щекой Джека, когда скрипит дверь. «Тэн», — вскользь думает он, поднимая голову. И удивляется, видя её. Элизабет не стоит в дверях, как это обычно делает каждый гость — гостиная стала ему вторым пристанищем, и никто не решается нарушить личное пространство Джима. Заходит спокойно, ничего не спрашивая. Смотрит на него с интересом, словно ожидая какой-то особенной реакции. — Черри очнулась же, — говорит непонятным тоном. Джим кивает. — Почему ты грустишь? Одного полумертвеца вернули, вернём и другого. Джим не кивает. Элизабет стоит, приоткрыв рот, и задумчиво смотрит поверх его головы. Дёргается, будто что-то вспоминая, и резко разворачивается. Из комнаты она выбегает почти так же быстро, как Черри. Подвернувшееся под бок сравнение укалывает в сердце. А Элизабет возвращается спустя пару минут с подносом в руках и опускает его на стол. Кружки звякают, из них вьётся пар. По запаху Джим узнает любимый травяной чай Джейн и слегка улыбается. Что ж, это не то, чего он ожидал, но всяко лучше, чем чувствовать себя брошенным в пользу призрака. Пока Джим не был готов соревноваться с мёртвыми. Пока они не знают, что мёртвое опасно настолько же, насколько живое.*
Дом молчит в трауре. Слишком много смертоносных бед обрушилось на жителей за один месяц. Это пугает тем, что те беды неподвластны Кукловоду. Его же раздражает — Черри слышит нотки нервозности в повторяющихся комментариях. — Хватит носиться чёрт знает с чем, — в очередной раз шипит динамик. — Какой ты общительный стал, — не выдержав, Черри язвит — и сразу прикусывает язык. Но на удивление Кукловод не опускает на неё груз наказаний. В его голосе кипит раздражение: — Если занимаешься чем-то, то хотя бы занимайся полезным. Бегаешь и только воздух гоняешь. Давай, я оставил в доме хирургические инструменты. Они пригодятся. Черри закатывает глаза и вздыхает. Она считает это очередной прихотью маньяка, чтобы погонять марионеток, напомнить, что он здесь — верховная власть, а за непослушание полагаются наказания. Но её не пугают наказания — отчего-то кажется, что Черри всё выдержит и со всем справится. Отчего-то… Или из-за кого-то. Ищет она недолго и не особо усердно. Джейн кусает губы и неловко заламывает пальцы: — Это ради Джека… Так что нам нужно постараться, Перо, — она смотрит на неё говорящим взглядом — «ну, ты понимаешь, о чём я, поэтому прибавь размаху». «Пожалуйста» — в витающей неловкости, хорошо смешивающейся со страхом. Джейн говорит и смотрит так, что можно и не читать взгляд — всё понятно по тону. Слегка упрекающему, смущённому, прерывающемуся. Джейн говорит. Черри не слушает. — Ради Джека? — она поднимается из-за дивана, взлохмаченная и тяжело дышащая — вприпрыжку обошла весь дом, поверхностно осматривая комнаты. Ничего не замечая. Никого не спрашивая. Нигде не задерживаясь. На самом деле ей это надоело заранее, но Черри решает не злить Кукловода, в котором ощущается мало Джона. — Ради Джека? — снова повторяет Черри, шумно втягивая воздух через нос. — Ну, ладно! — бросает она, пожав плечами, и выходит из библиотеки, словно пронёсшийся ураган. Ради Джека? Без разницы! Ей не хочется ничего искать, но если Джек умрёт — вся работа Леонарда будет обессмыслена. Так что Черри найдёт. Ради Леонарда. Да, Лео — это главное, думает она, широко и громко шагая по коридору, улыбаясь, скаля зубы и уносясь мыслями далеко из клетки.*
Чем больше Лео вспоминает о своё прошлом — потому что как Старший он, наверное, был обязан забыть обо всём, чтобы не стать сумасшедшим призраком, — тем глубже в страшные сны погружается Черри. Это не шутка и не просто так, это факт. Грёбанный факт, из-за которого она падает по ночам с постели, трясётся в ужасе, задыхается и бьёт руки о пол. Когда её отпускает, Черри находит себя лежащей в полном молчании и смотрящей в потолок. Тело потное и горячее, ей приходится плестись в душ — по дороге хочется упасть и не вставать, кружится голова, и ноги слабеют. Она идёт по стеночке, шаркая пятками. Дом спит, и никто ничего не знает. Дом спит, а у Черри ноет сердце. В этот раз ей скалятся чьи-то жёлтые зубы, светятся красные, прищуренные глаза. Раскатывается тонкий смех, темнота кружится, пространство сужается к одной точке, чтобы свернуться, сломаться — и раздавить Черри вместе с собой. Она чувствует давление на грудь, чувствует, как покалывает холодеющие пальцы, а в следующее мгновение Черри уже выходит из комнаты, прислоняясь лбом к стене, пытается что-то различить в темноте, но ничего не видит. Спутанные волосы щекочут щёки и шею. По плечам, кажется, скользят чьи-то ногти. Но это только кажется. Да. Это уже не факт — а шутки разума. А посреди пустоты — Тэн. Напряжение стягивается к животу и ощутимо дрожит. На Черри накатывает волна раздражения и страха. — Она — часть проклятия, — вкрадчиво шепчет на ухо чей-то голос. Кожу опаляет тёплое дыхание. — Она — часть тебя, вы так похожи, вы… Тэн берёт Черри за плечи, и тогда Черри берёт Тэн за шею. У неё нет сил это терпеть. Она никогда не была терпеливой и навряд ли будет — так-то, док, милый Джим, глупый Файвурд-старший, сладкое спасение, ты доверился не тому зверю. Ты положился на монстра, которого нельзя приручить. Она вдавливает пальцы, сжимает зубы до скрежета и смотрит — но видит только заплывшее искажённое лицо. Лицо Пера. Своё лицо. Она хочет выцарапать себе глаза. Черри хватается за щеки, налегает вперёд, вцепляясь ногтями у виска и резко опуская к щеке… Её подхватывают под руки. Попытки вырваться, заполошные, резкие, безумные, толчок вправо — Райан, от удара отпустивший Черри на мгновение. Влево — Билл, из хватки которого вырваться совсем не выходит — его пальцы сходятся на её кистях стальными обручами. Она рычит, срываясь на крики, только не кусается. Удивлённое лицо Тэн расплывается — та держится за щёку, и в её взгляде не успевает проскользнуть жалость или презрение — Элизабет, вырывая Черри у Билла и Райана, запихивает её в комнату. — Спокойнее, ну, тише, — говорит она, прерывая бессмысленные рывки назад, в коридор, толкает Черри к кровати и держит за плечи. — Легче, подруга, — ещё спокойнее. Похлопывает по спине, ловя безумный, загнанный взгляд. Она смотрит сквозь, пыхтит, поджимает губы и слабо пытается вырваться. — Успокойся! — Элизабет встряхивает её, и тогда Черри — глаза в глаза рушит защиту — выдыхает через рот. И мрачнеет. Колени подгибаются. Она опускает голову, словно обруганный ребёнок, и садится на кровать. У Элизабет не находятся слова, она проводит рукой по голове, замирает, ожесточённо кусая губу, и резким движением взъерошивает волосы. — Ну чего тебе не хватает? — она встаёт перед Черри на одно колено, пытаясь заглянуть ей в лицо. — Чего тебе не хватает? — переспрашивает Элизабет серьёзнее, жёстче, нетерпеливей. И тогда Черри смотрит на неё. — Что тебе надо от Тэн? Почему ты не можешь оставить её в покое? Слушай, — она на секунду отворачивается, снова цепляя зубами губу, а когда поворачивается, то взгляд у неё становится не злым — тоже загнанным. — Если тебе так надо кого-то мучить, можешь мучить меня. Тебе нужно остановиться. Она не тот человек, который может противостоять тебе… Да она даже не претендует на Джима, — Элизабет взмахивает рукой. Голос у Черри тихий и дрожащий: — Дело не в Джиме… Дело уже даже не в ней, не в Тэн… — А в чём? — она хмурится, вглядываясь в её побледневшее, грустное лицо. Черри кажется ей такой беззащитной, разбитой и потерянной — опустошённой, что хочется обнять её и укачать. — Во мне. А ты иди, — она спохватывается, поднимается, и Элизабет встаёт вслед за ней, моментально получает толчок в плечо. — Иди, говорю, — Черри снова грубо пихает её в сторону выхода. — Скажи им что-нибудь, посмотри, что там… — она сгибается с мученическим стоном, сжимая кофту на груди, словно её душит, разрывает и ломает. Черри рявкает: — Господи, просто проваливай!.. — Пожалуйста, — бросает Элизабет, и перед ней закрывается дверь.*
Когда на утро приходит Джим, она не может не впустить его. По его лицу не прочитаешь — зол, расстроен, разочарован или растерян. Он заходит, прикрывая за собой дверь, и осматривает комнату. — Немного изменилось с последнего раза, когда я здесь был… то есть с твоего прихода в дом. Черри закатывает глаза. — Это не общежитие и не моя комната, чтобы я уклеивала её до потолка плакатами и сердечками. — В этом проблема? — с нотками взволнованности спрашивает Джим. Кулаки сжимаются сами. — Тебе всё здесь чужое? Черри издаёт глухой рык и падает на кровать. — Не начинай, — она отмахивается от него, отворачиваясь. А потом снова поворачивается: — Но да, мне всё здесь чужое. Но вчерашнее… было не из-за этого… У меня кошмары, окей? — Черри подаётся вперёд и передёргивает плечами, когда Джим подходит к ней и смотрит с недоверием. — Ты могла… — Нет! — она перебивает его. Черри знает, что он скажет. — Да! — рявкает он громче, чем хотел. Черри не знает, что он чувствует. Он не знает, как не чувствовать это. Она зависает с открытым ртом и разводит руками в вопросе «что ты имеешь в виду?». Джим, помотав головой, потирает переносицу. Когда он шагает к двери, Черри привстаёт. — Не убегай. Джим оборачивается и грустно улыбается. — Это то, что всё время делаешь ты.