*
Их сроднил не дом. Проклятие.*
— Сейчас мне всё вдруг кажется такой жестокой глупостью, — Черри мотает головой, будто пытаясь отряхнуться от тяжёлых размышлений. — И за письмо спасибо. Ты его читала? Джейн дёргает плечом. — Я… — она запинается, на секунду застывая. — Я очень хотела. Я прочла начало — первые две строчки, чтобы убедиться, что это то письмо, о котором я думала. А потом отдала его тебе. Не сразу. Потому что тебе и так нехорошо было, — Джейн оборачивается, грустно улыбаясь. Она ставит на стол две чашки чая и присаживается на стул рядом с Черри. Они молчат минуту. Никто их не прерывает. — Знаешь, — Джейн обхватывает себя руками, понижая голос, — я хотела… и хочу, конечно... выжить. Выжить и встретиться с тобой через год… — она вздыхает и заглядывает Черри в лицо, пытаясь понять, какие эмоции вызывают её слова, потому что Джейн теряется, мнётся и сомневается. Потому что они на грани больше, чем когда-либо. Потому что остаётся несколько шагов — и никто не знает до чего. Может, Черри знает. Может, она хочет сильнее кусаться и отбиваться, превращаясь в умирающего волка, рвущегося прыгнуть с обрыва. Может… Но Черри пришла сама. Пришла первая. Заговорила уверенно и просто, оставляя все прошлые неловкие паузы за дверью. И тогда Джейн решается оставить все «может» и все «боюсь её». — Я думала раньше «хочу посмотреть», но поняла, как это странно звучит. Как если бы я тебя за зверушку в цирке считала. И «сломанные настолько никогда не сломаются ещё больше»… — она обрывается на вдохе, вся смешивается, съёживается и заканчивает совсем стеснительно и неуверенно: — Неправда же? Черри ухмыляется. Кажется, ещё немного — и она заливисто засмеётся над Джейн. — Ты ошибаешься, — голос у Черри звонкий, неядовитый, неколючий. — Но это ничего, — она снова мотает головой. — Сравни сколько думала ты, как ты считаешь, плохого, и сколько плохого думала я и плюс делала. Делала я много. А думала — гораздо больше… Не объять. — С этим уже ничего не поделаешь. Жить прошлыми ошибками — плохая идея. — Похоже, моя суть — в плохих идеях. Она вздыхает, обвивая горячую кружку пальцами. Впервые за долгое время тепло передаётся сердцу.*
В подвале хорошо. А Джеку жарко и душно. Печь греет как сумасшедшая. Он устало вздыхает — зима в самом разгаре, и спорить с мерзляками, разбежавшимися по всему дому и приходящими сюда погреться, выматывает. Все силы вдруг вылетают из его тела, когда Джек выпрямляется и видит перед собой Элизабет. Взгляд — стальной, упрямый, прямой. У него совмещаются два чувства: чувство ностальгии и дежавю — с таким же взглядом к нему приходил ещё один человек. Черри. Джек на задворках проводит параллели между ними — к примеру, в интересе к Джиму и в странных отношениях с Райаном — то словесные перепалки, то понимающие переглядывания, — но ему это не нравится так же, как внезапные гости в подвале. Он оглядывает её, ожидая каких-то слов, а она смотрит ему в лицо. — Здравствуй, Лиззи с мёртвым океаном скелетов за спиной, — знаменитая фраза, придуманная им же, вылетает необдуманно. Джек не врёт. Когда он вспоминает свои слова и смотрит на Элизабет, его бьёт напряжением в солнечное сплетение, обдаёт липким холодом спину, а в горле пересыхает. Элизабет разводит плечи и вскользь осматривает комнату. — Жаль, что в историю она никак не войдёт, — голос у неё звонкий и холодный. Джек думает: как кислота. — Какая у тебя фамилия? Она заминается. Но вся враз расслабляется и шагает вперёд, избегая смотреть на него. Напряжение отпускает Джека, и он, ухмыляясь, присаживается на бочку. — Какая разница, Файвурд? — Имя хоть не подставное, как у нашего Пера? — Нет. Имя — единственное, что я пронесла с собой неизменным, — отвечает Элизабет серьёзней, чем он ожидал. — Ладно, неизменная Лиззи. Чего ты хочешь? — Хочу арендовать вашу печь, мистер лукавый чёрт, — она скрещивает руки на груди и смотрит на него сверху-вниз. «Взгляд — что надо», — думает Джек, потому что от её незлобного прищура всё-таки бросает в холодок. — Мне на секунду буквально, ну, — Элизабет подгоняет с ответом. — Бумажки сжечь. Как-то так выходят, что они, стоя плечом к плечу, смотрят на огонь, пожирающий бумагу. Джек разумно не спрашивает, почему она не сожгла их в камине в гостиной — хотела меньше внимания и любопытства. — Кому писала? — он старается говорить настолько отвлечённо, насколько это возможно. — Завещание? На случай, если нас найдут трупиками? Любовнику? — Сестре. Джек не смотрит на неё, да и не хочет. Не хочет вообще видеть Элизабет. Он видит только часть её бледной руки, почти соприкасающейся с его рукой. — У тебя есть сестра? — Была. Хотя… — Элизабет разворачивается, убирая руку за спину, чтобы не прикоснуться к нему, и этот жест не остаётся незамеченным. — Может, и есть. — Как так? Она добродушно улыбается и смотрит на него, словно на несносного ребёнка — с нежность ли, с горечью ли, с сожалением ли? Всё — перемешано. — Некоторые истории остаются нерассказанными, Джек.*
— Знаешь, какое это время, Джо-Джо? Время уничтожать улики! — Черри подбрасывает в воздух ворох бумаг. Рука с кружкой застывает у рта, и Джону хочется закатить глаза, но он не двигается. — Я думала, ты будешь повеселее, — она плюхается на стул перед ним, и подпирает щёку рукой, — это не по моему велению левой пятки. Мы пообсуждали, согласились. Особенно Билл. Черри ухмыляется. — Этот старик был за тебя впереди всех. — Это ты его надоумила наверняка, — спокойно отвечает Джон, отпивая чай. — Ты не выглядишь удивлённым. — Я тоже не просто так штаны просиживал и не вызывал их на бои без правил. — Ты на меня намекаешь? — Черри хмурится, но не всерьёз — он понимает по приподнятым уголкам губ. — Иди бумажки собери. — Тебе надо ты и собери. — Это ты их разбросала. Когда в комнату заходит Джейн, наступает на листы, а потом тянется к ним, чтобы поднять, Джон и Черри подрываются одновременно. Черри резво вырывает бумагу из рук Джейн, а Джон тем временем поднимает разлетевшиеся по полу разрезанные кусочки. За один из них они хватаются вместе. Черри криво улыбается, сдувая прядь с лица, и отпускает лист. На нём выведено то, что ухает Джону в самое сердце и, вертясь вьюгой, затухает. — Ты всё ещё согласен с этим? — она берёт за плечи Джейн, которая бегает взглядом с бумаг на Черри с Джоном, и мягко подталкивает её в сторону. «Свобода — это не счастье. Это отчаянье того, кому больше ничего не осталось. Кому нечего терять...» Джон сминает листок. — Сейчас мне кажется, что я был согласен с этим всегда, — он болезненно морщится. — Но поздно осознал, что меня подавили.*
Её штормит. Голова всё ещё болит моментами, резко, рывками. Черри не может долго ходить или стоять на одном месте, ей приходится делать передышки, иногда присаживаясь на пол в коридоре, не имея сил дойти до стула. Она бродит по дому, ходит с первого этажа на третий — останавливаясь у библиотеки, потому что подойти к чердаку не позволяют какие-то внутренние сдвинутые механизмы. Но зато есть то, против чего механизмы не работают — потому что Джим приходит сам. И куда от него денешься? Ну, куда? Черри разводит руками. Ну, никуда, — растерянно отвечает сама себе. — Почему ты тогда взяла меня за руку и водила по ней? Черри издаёт нечленораздельный звук, сдерживая нецензурную брань, а потом обречённо вздыхает: — Чего? Молчит. Задумывается. А когда вспоминает, не знает — улыбаться ей, смеяться или раздражаться. — Джим… — неуверенно, но с нажимом. Странное начало разговора… И она боится, куда оно может завести их. Потому что Черри думает, что знает, о чём Джим хочет поговорить. Она сама не против. — Ты был… не знаю, — Черри мотает головой. — Казался забавным. Я хотела проверить свои догадки. А потом ты смешно вздрагивал от моих прикосновений. К чёрту, — она фыркает. — Зачем ты спрашиваешь о таком? Хватит. — Это всё так странно. — Страннее, чем ты думаешь… — А ты? Черри недоумённо смотрит на него. — Ты думаешь об этом? Она замирает. Не дышит даже. Недоумение в её взгляде сменяется оглушённым пониманием. Черри отводит взгляд, кусая губу, и хмурится. Совсем отворачивается. Всё. Черри проваливается. Все декорации для игры падают. Её бахвальство и жалящий ток бездны испаряются, остаётся лишь раненная — когда-то и всё ещё — девчонка, ранимая, желающая — но боящаяся — доверять. Джим чувствует: Черри боится. Боится того, что между ними выстраивается — новое, непривычное, то, что обожгло её в прошлом. Раньше оно было уделом охотницы — она хотела сломать его, сломить, раздавить. Но всё пошло наперекосяк, вывалилось из рук, поползло своим змеиным чередом. И она боится. Боится не своих чувств, а его — и, конечно, предательства. Что может быть страшнее предательства, — думает она. И не находит ответа. Кайн. Ты мне как сестра. И Джим… Он всё ещё здесь и смотрит на неё с — господи, кошмар, боже, думает Черри — заботой во взгляде, улыбается тепло, пытается подойти ближе, но она мнётся и увеличивает расстояние между ними. Во всех смыслах. Физически. Морально. Мысленно. Не думай о нём. Не думай о нём, пока он думает о тебе, ага, — Перо шипит внутри, хихикает, насмехается над ними. Всё. Антракт. Заводите клоунов и палачей. Потому что на губах дрожит то, что нужно сказать. То, что хочется сказать. То, что она боится сказать. Джим чувствует. Джим понимает. Джим кивает сам себе и признаётся — тоже сам себе: ценю. Не оставлю. — Черри, — его голос чистый и уверенный. Она не оборачивается — кусает губу сильнее и впивается пальцами в ладони. Жмурится что есть мочи, будто надеется открыть глаза и удостовериться, что это всё сон. Но это не сон — Джим продолжает говорить, не с нажимом, не с чувством, а просто. Обыкновенно. Со звенящим пониманием того, что можно поставить точку, на которую согласны оба — и когда-нибудь потом превратить её в запятую. — Думаю, прежде чем что-то определять и в чём-то разбираться, о чём-то говорить, вспоминать, решать… нам нужно подождать до выхода отсюда. А сейчас — сконцентрироваться на выживании. Руки разжимаются. В ладонях пульсирует. Она открывает рот и глубоко вдыхает. Расстояние между ними не меняется. Всё, что «между», временно и звонко останавливается. Черри точно чувствует, как камень падает с души.*
Они сталкиваются у чердака. Элизабет останавливается на пороге, Черри отпрыгивает назад, как будто они столкнулись лбами. И застывают друг перед другом. Элизабет выглядит удивлённой. Она хмурится, как если бы не ожидала встретиться с ней. Как если бы её поймали на горячем. Как если бы ей могли сорвать все планы. — Что за взгляд? — резко бросает Черри, презрительно морщась. Вся былая хватка, незаметно пропавшая — незаметно для неё, — возвращается, вздымая в ней пары раздражения. Вместе с хваткой приходит странная тревога, бьющая колоколом внутри, в резонансе с подрагивающей Перо. — Не смей, — неосознанно и в приказном тоне говорит она. Они смотрят друг на друга, как загнанные звери, зло, пылко, сжимая руки в кулаки, и в груди горит пустота. Элизабет зачем-то хочет сказать «всё будет хорошо» — но вместо этого она поджимает губы и выходит из комнаты.*
Дорога разветвляется. И на одной из них — она не видит, но чувствует — тупик.*
— Ты нужна ему… проклятию. Оно хочет тебя. Потому что если твоя сестра не справилась с задачей, то можешь ты… Но Сид уже замкнулся на тебе. И проклятие. Это будущее, которое влияет на прошлое — на наше настоящее. Ты не поймёшь, — Сэм грустно улыбается, качая головой, — но это не важно. Элизабет сжимает в руках верёвку. — Этот выбор, я чувствую, ты бы сделала в любом из возможных вариантов… Ты бы пришла к этому, даже если бы не хотела, потому что проклятие вело тебя сюда, вело из-за Джона, но ты не поддалась ему, и тогда оно стало играть по-другому… Ей не страшно. — Ты убила то, что нельзя убить… ты её сестра. Вы не похожи, как и мы с Джоном. Я мёртв, он жив. Она жива, а ты мертва — заранее. Не важно, какое будущее тебя ждёт, ты здесь — и здесь ты мертва, а значит, мертва везде — и в прошлом, и в будущем. Она врёт сама себе. — Ты точка, на которой всё сходится и больше никогда не расходится… это замкнутый круг, с которым нам не совладать. И тебе уже не совладать… потому что однажды ты сделала выбор и тебе никогда не сойти с открывшегося пути… Никогда. Никуда. Ни за что. Всё было так, как надо, изначально. — Это уже больше, чем древнее проклятие. И ты можешь окончательно замкнуть его на себе. Она отыгрывает написанный заранее сюжет. Написанный специально для неё. И Элизабет не против… И Элизабет врёт сама себе.*
— Алло, Райан, как вообще твои камеры могут не работать, что с ними не так? — Черри то гадко ухмыляется, то машет руками, то хмурится на Райана — несколько эмоций сменяются за быстро несущиеся секунды. — И что значит «Элизабет пропала»?! У нас тут что, сворованные люди в доме сворованных людей? — Цыц, — резко обрывает её Райан. Даже на простое «заткнись», которое немного длиннее, не хватает дыхания — будь его воля, он вообще ничего не говорил бы, только много думал — молча — и решал. — Серьёзно, как она может пропасть? Куда? — Она должна была кое-что передать Джейн по заданию, — отвечает он невпопад, — но не явилась. Искали в её комнате, в других, ждали — ничего. — Кукловоды? — Молчат. Черри зарывается руками в волосы и глубоко вдыхает. Что-то не так. Она чувствует это чересчур явно, но не может ответить — что именно. И почему. И из-за чего. — Ладно, — Райан последний раз оглядывает чердак — экраны так и покрыты рябью — и дёргает плечом. — Пошли отсюда, нужно проверить, что они делают. Возможно, мы быстрее найдём её сами. А ты вообще какого чёрта тут? — он впервые за несколько минут смотрит на Черри осознанно и едва ли не бьёт себя — или её — в лоб. — У тебя постельный режим. — Да тьфу на тебя, — Черри отскакивает от него, морщась, и корчит рожицу, показывая язык. — Как будто я буду стоять в стороне, когда вы планируете развлекаться. Она хихикает от его вида злобного старшего братца, но решает придержать комментарий при себе. — Ничего не знаю. Будешь развлекаться под присмотром Файвурда. «Да тьфу на тебя» повторяется, когда Черри за локоть выводят из комнаты. На лестнице Райан кривится от тихого «ты от меня не отделаешься». Но — когда отворачивается — улыбается.*
— С Мэттом и Алисой что-то не так, — Джим начинает сразу, не прерываясь на приветствия. — Мэтт пытался что-то сказать, но прервался, а потом, похоже, динамик выключился. Райан хмурится ещё сильнее. — Элизабет? — Нет, не видел, но знаю, что пропала. Что ей нужно было принести? Все говорят, словно они после изматывающей пробежки. Не дают себе нормально вдохнуть и выдохнуть, глаза большие, сердца быстро бьются, лица то бледнеют, то краснеют. — Да господи, — Райан закатывает глаза, — не бомбу, деталь из подвала, но по секрету от твоего брата. Джека уже спрашивали: он не знает, заходила ли она, а детали там не было, так что заходила. — И испарилась, что ли? — Черри выгибает бровь и хватает их за руки, останавливая. Упирается в пол пятками, прежде чем они оборачиваются к ней. — Ну куда вы спешите, спешкой ничего не решим, а? Давайте дальше спрашивать, кто-то с ней должен был пересечься, ну? — В том-то и дело, — Райан фыркает, — что никто не пересекался, всех спросили. — А у той стороны вы никого дежурить не оставили? Они зависают. Черри с каждой проходящей секундой щурится всё сильнее. Время идёт. Жизнь продолжается. — Не было её там, — Нэт вдруг отпихивает Райана в бок, — то я, то Билл там рядом ошивались. Но зато Ланс её у библиотеки видел. Синхронно поворачиваются в сторону двери, рядом с которой стоят. Стоят, неуверенные. В нерешительности. Тянутся духом, но не двигаются, только шумно вдыхают. А Черри закатывает глаза, фыркает и опять заходит вперёд ногой. Они боялись найти там чьё-то — понятно чьё — тело, боялись наткнуться на что-то призрачное. Или хуже — что-то новое. Боялись, что там будет пусто. Но — весь пол в газетных вырезках. В вырезках, на которых выделены целые строки. Убийства. Убийство вора. Убийство контрабандиста. Убийство торговца наркотиками, так же позже уличённого в торговле людьми. Убийство человека, пойманного на изнасиловании детей. Ужасно кровавое убийство в казино, похожее на бесшабашную нарезку людей. Убийства… Убийство семьи Фолл. Единственная вырезка, на которой ничего не отмечено.*
Она оставляет за собой всё, что можно оставить.