*
Смотри, Черри. Мир искрится, как за секунду до взрыва, но теперь никакого взрыва не будет. Всё закончилось. Прошло. Истратилось. Не обнулилось, но отпустило. Зима. Утро. Пасмурно и тепло. Она широко разводит руки и вдыхает полной грудью свежий зимний воздух. Ей легко. Легко, пока не вспоминается: за спиной не просыпающаяся Элизабет после попытки повеситься, Алиса, не отходящая от неё ни на шаг, и застрелившийся Мэтт. Джек фактически протащил её через лужу крови и пихнул в коридор к Джейн, которая словила Черри и крепко-крепко обняла, жмурясь. Её вообще крайне крепко и много — по сравнению с прошлыми годами, когда никто не смел к ней прикоснуться — обнимали. После Джейн — Нэт, проводившая их до выхода вот так вот — с Черри под мышкой, держа Джейн за руку и оглядываясь на Ланселота. Смотри, Черри. Мир перевернулся. Нет. Всё-таки ей легко. Простите за это все, кто остался позади, но. Это стоит того.*
You taught me the courage of stars before you left: How light carries on endlessly, even after death. With shortness of breath, you explained the infinite — How rare and beautiful it is to even exist*.
Когда они спустя полчаса все высыпаются на улицу, а кто-то даже умудряется домучить прохожих на соседней улице до вызова скорой и полиции, Черри прыгает с ноги на ногу — и тогда её укутывают в одеяло. Она вздрагивает и, резко оборачиваясь, утыкается носом в грудь Джима. Он ничего не говорит и просто обнимает её, сплетая руки за спиной. Касается губами лба. Черри замирает. И — дышит. Что-то надломлено. А мир перевернулся. И Джим говорит, чтобы вразумить. Потому что на неё накатывает сначала дрожь. А затем истерика поднимается из глубин. Из пустующих глубин, где больше нет Пера. — Необыкновенно и прекрасно жить, — его голос воодушевлённый и хриплый. Черри чувствует: это голос того Джима, который вздрагивал от её прикосновений к руке. Ностальгия сжимает грудь. Лёгкость рвёт сердце. — Видеть. Чувствовать. Это великий дар… Амелия. И мы должны ценить его. И то, что произошло, не должно нас сломать. Потому что мы живы. Он выдыхает облачко пара и смотрит в небо с детским восторгом. Они живы. Живы! Черри точно чувствует, как всё, что можно, падает с их душ.I'd give anything to hear You say it one more time, That the universe was made Just to be seen by my eyes*.
*
I want you to know: It doesn't matter Where we take this road But someone's gotta go And I want you to know You couldn't have loved me better But I want you to move on So I'm already gone**.
«И у Черри упал камень с души…» На самом деле нет. Нет. Нетнет. Это ударяет ей в голову с размаху. Жмурясь, вдыхая запах Джима, чувствуя тепло его объятий, ощущая разрывающую сердце лёгкость наперекор оставшимся за спиной, она не может думать ни о чём, кроме побега. Когда он отвлекается на полицейского, Черри разворачивается на пятках и смахивает с плеч одеяло. Смазанные лица. Они слишком счастливы и окутаны лёгкостью — наперекор, — чтобы заметить, что она отходит дальше, чем нужно. Черри бежит. Наперекор. Оставляя позади не только тех, кто захотел остаться сам. Черри бежит — и давит разбившее лёгкость осознание того, что она не готова ни к чему серьёзному. Она боится ранить его ещё сильнее — но готова терпеть боль сама. Этого недостаточно. Она всё ещё боится «ответственности» — за него, за себя, за них. Она — раненный зверь, дикий волк, рвущийся броситься с обрыва — и она бросилась.Know that I love you so I love you enough to let you go**.