Цепь

      Помните я говорил, что совершенно точно не понимаю, как бывший зек мог оказаться на таком высоком посту в чужой стране и с чудовищным акцентом? Помните? Так я вам скажу, что теперь я совершенно точно понимаю, как.       Этот человек, обладая феноменальной удачливостью, как, впрочем, и я сам, смог войти в круг какой-то небольшой группировки, которая помогла ему с документами и составлением липовой биографии. Таким образом, Аркаша — беглый зек, оказался Аркадием Геннадьевичем (каюсь, я так и не смог выговорить это совершеннейшее безобразие), приехавший в страну за оставленным дальним родственником наследством, но его самым ужасным образом обманули. Вот он и остался бедный и несчастный в чужой стране без гроша в кармане.       Дальше шла какая-то пространная лекция на тему «не можешь предотвратить, возглавь», во время которой рыжий придурок орал мне что-то матерное в ухо, проиграв спор довольно скалящемуся Себастьяну, так что я ничего не услышал и не понял.       Впрочем, даже не история становления Аркаши на путь Света дала мне полноценный ответ на мое недоумение, а то, как этот мужчина, только что весело хохотавший, внезапно замолчал, посмотрел на часы, а потом саданул рукой по столу и таким властным и полным внутренней силы голосом оповестил всех, что вот прямо в эту самую минуту все в обязательном порядке должны вернуться на рабочие места, так как перерыв окончен.       Честно, я аж сжался на том стуле, где сидел, и стал судорожно выискивать на чужом столе какую бы работу мне сделать во избежание неприятных последствий. На шебуршание, чьи-то перешептывания и быстрый топот разбегающихся по своим рабочим местам полицейских за своей спиной я старался не обращать внимания.       Но в момент, когда мое больное любопытство превысило инстинкт самосохранения, и я, чуть сгорбившись, бросил мимолетный взгляд назад, мои глаза, я совершенно точно в этом уверен, наполнились священным ужасом. Потому что все (я вам еще раз повторю, чтобы вы прочувствовали, ВСЕ!) оказались чем-то заняты: печатали, сканировали, читали дела, рылись в архивах, обсуждали недавние происшествия, вели кого-то на допрос. И Ичиго, и, черт возьми, даже Себастьян с огромным вниманием на воодушевленных лицах внимали объяснениям какого-то молодого парнишки.       Когда я уже было открыл рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость вроде: «Я тоже так хочу-у!» — Аркадий довольно усмехнулся, возвращая мое внимания на свое дьявольски довольное лицо. Я держался на честном слове, но пересилить себя и не дать бренному телу сделать спасительные пару шагов назад не смог.       Нет, правда, вы бы видели какими он глазами смотрел на меня. Будто я какой-то глупый мальчишка (и совершенно не важно, что так оно по сути и есть… Я сказал не важно!), который никак по причине собственного скудоумия посмел упрекнуть его в том, что он плохо следит за своими (действительно, по-хозяйски своими) людьми.       Тот еще пару минут мариновал меня этим пугающим взглядом, а потом залихватски подмигнул и, как-то совершенно по-детски, поманив пальчиком, скрылся в отдельном кабинете. Я чуть ни сел, где стоял. Что за невозможный человек, чтоб ему всю жизнь икалось и в заднице зудело?       И так я, совершенно раздосадованный, обиженный и злой (и нет, я не завидовал!) припустил следом, нарочно шаркая ногами и двигаясь со скоростью улитки. Только вот с другой стороны двери на меня смотрел не мой давний знакомый Аркаша, а именно капитан полиции: собранный, хмурый, удерживающий в одной руке какую-то папку, а другой рукой опирающийся на поверхность крепкого дубового стола рядом с собой.       — Посмеялись и хватит. Я рад тебя видеть и должен сказать спасибо. Не появись ты тогда в том пресловутом подъезде, или уйди я, и все бы закончилось значительно более плачевно. Спасибо. Но сейчас к делу это не имеет никакого отношения, поэтому я буду говорить предельно серьезно, а ты попытайся столь же честно мне ответить, — бросив папку на стол, мужчина двинулся к своему креслу, но так в него и не сел. Голос его как-то утих, стал спокойным и немного глухим, исчезли интонационные переливы, которыми тот хвастался, распевая частушки. Нет, стоп, хватит. Сейчас действительно не до смеха.       Я подошел к столу и, поддерживаемый сухим кивком Аркадия, подтянул папку к себе. На ней мертвым печатным текстом было выведено мое имя. Сердце сжалось где-то в горле. Черт, а я как-то и не подумал, что на меня имеет смысл кому-то копать. Я бросил взгляд на мужчину. Тот смотрел на меня прямым, открытым взглядом, под которым ни солгать, ни увильнуть без вреда для себя не получится.       Глубоко вздохнув, я открыл первую страницу, сразу углубившись в чтение, чтобы не дать себе даже малейшую возможность уступить. На листах все теми же печатными буквами краткими и безжалостно сухими фактами излагалась моя жизнь. Все мои потери и лишения, радости и триумфы… В таблицах… Числами и смутно понятными символами… Статистика мертвых и живых, подконтрольных мне людей сейчас и ранее.       Я выдохнул. Перебарывая раздражение на себя и бессилие от сложившейся ситуации, я взглянул из-под нависшей челки на этого человека. Он смотрел на меня спокойно, изучал, выискивал в моем поведении что-то, что при необходимости будет занесено в мое дело, обеляя или полностью уничтожая меня.       Какое, однако, забавное ощущение возникает во всем теле, когда вся твоя дальнейшая жизнь начинает зависеть от решения другого человека…       — Если я не соглашусь сотрудничать, как долго мне будет везти перед тем, как на моем пороге окажется группа захвата, — мрачно уточняю я, сдерживая собственное желание отбросить эту мерзкую папку подальше. Кажется, у меня дрожат руки.       — В уплату своеобразного долга ты сможешь спокойно выйти отсюда, а также забрать своих друзей, — кивает он мне. Только я вижу, как сжимаются в кулак его правая ладонь, якобы спрятанная от меня за высоким столом, а еще отчетливее начинает биться жилка на шее мужчины.       — И все? — уточняю я, задавая свой совершенно бессмысленный вопрос скорее стенке, чем действительно тому, кому он должен был предназначаться. Правдивость своих мыслей я понимаю, когда не вижу должной реакции от мужчины: ни кивка, ни отрицательного мотания головой. Что же этого следовало ожидать. Ну какой же я все-таки наивный идиот…       — Задавай, — киваю я скорее сам себе, чтобы окончательно убедится в том, что необходимо хотя бы услышать эти самые серьезные вопросы, чтобы потом, в случае чего, было на что опираться. Только вот отказать себе в том, чтобы отодвинуться дальше к стене, где в одиноком отсвете настольной лампы мои эмоции было тяжелее считать, я не мог. Оказывается, уже вечер.       — Что ты знаешь о преступных формированиях в городе? — грубо спрашивает Аркадий, недовольный моим поведением. Кажется, он всерьез надеялся, что милый и с виду совершенно безобидный я, перепугавшись возможной кары, сразу кинусь рассказывать ему все, что он только пожелает. Грустно, что такой умный человек так недальновидно трактует представленные факты. Может он еще надеется, что преступный мир еще не полностью утопил меня в этом дерьме?       — Конкретнее, пожалуйста, — в пику ему отвечаю я. Мне не нравится то, что здесь происходит, впрочем, ему тоже. Только вряд ли он обладает той же интуицией, что и я, сформированной на основе таинственных снов-историй со странным, похожим на меня парнем, и снов-предсказаний. Я просто уверен, что сейчас происходит что-то неправильное. Черт!       — Не выводи меня из себя, парень, ты прекрасно понял, что я имел ввиду, — почти зверем рычит мужчина и я понимаю, что все становится хуже, значительно хуже. Это точно не должно продолжаться, по крайней мере не в таком ключе точно.       — И в мыслях не было, капитан. Я действительно не понимаю, что конкретно вы собираетесь от меня услышать, — тихо и крайне вежливо проговариваю я. Тело непроизвольно подбирается для защиты или атаки, как повезет. Только всю бесполезность своих действий я ощущаю буквально в следующее мгновение, когда перезвон интуиции оглушает меня, и я, не успевший даже среагировать, впечатываюсь лицом в стену, которая только что была позади меня.       — Больше я повторять не буду. Или ты сейчас же мне говоришь, кто поставляет наркотики на общий рынок, или я тебе, щенок, на твоих же пальцах поясню, почему ты должен будешь сказать мне правду, — признаться честно, в первые пару секунд я даже не слышал, что он мне сказал, оглушенный ударом и болью в выкрученной руке. А потом до опустевшей разом головы дошло всего одно слово — «наркотики». Себастьян не так давно тоже говорил о них. Двенадцать человек…       — Стой, черт, да стой же ты, сука, — взвыл я на одной ноте, когда он потянул мою руку сильнее, едва ли ломая ее: — я ни черта не знаю про наркотики, никто про них не знает, никто вообще ничего не знает! — взвизгнул я громче, когда этот ненормальный, сдавив мне руку, второй вцепился мне в глотку. Дыхания перестало хватать моментом.       — Лжешь, маленький паршивец, кто-то их распространяет, кто-то должен знать! — пребывая явно в состоянии близкому к бесконтрольному бешенству, рычал капитан полиции мне в ухо. Перед глазами уже все расплывалось, руку я едва ли чувствовал, все мое естество в эту самую секунду ощущало приближающуюся смерть. Я даже краем сознания успел отметить для себя, что такой вот Аркадий действительно мог сидеть в тюрьме и, возможно, даже за убийство.       В следующую секунду я не знаю, что произошло. Я просто подумал, что умереть вот так вот будет как-то противно и жалко даже для меня. К тому же, я ведь не успел даже толком поговорить с Ичиго, нормально их познакомить с Себастьяном, помочь малышне, да мало ли, что я не сделал. Я просто не мог в тот момент умереть. А потом взвилось пламя.       Мужчину откинуло в сторону, прямо на тот самый крепкий дубовый стол, а я, неожиданно уставший, обессилено съехал по стене вниз, где просидел еще несколько минут, отчаянно желая удержать ускользающее сознание.       — Какого хрена? — едва слышно доносится из-за спины, после надрывного чередования вздохов и стонов.       — Зато смотри, как оно хорошо помогло тебе прийти в себя, — оглядываюсь я на привалившегося к столу Аркадия. Тот недоуменно и очень хмуро смотрит на меня, складывая губы в бесконечно повторяющемся «оно».       — А теперь серьезно. Что бы ты себе не навыдумывал, что бы не увидел на страницах моего дела, я лишь мелкая пешка во всей этой гребаной войне всех против всех, подступающей нам на пятки, — с трудом проталкивая воздух через полыхающую огнем глотку, хрипел я: — Я не знаю ничего и это нормально для пешки, но самое дерьмо в том, что никто ничего не знает. А вот это знаю уже я, — губы складываются в ироничной ухмылке. Иногда очень хочется не иметь ни неожиданно точную в своих предупреждениях интуицию, ни чертовых снов, из раза в раз показывающих кровавые ошметки тел после очередного столкновения.        — Сын одного из сотрудников недавно умер от этой мерзости, его рвануло изнутри. Медики что-то бубнили о химической реакции, — хмуро донеслось от Аркадия, после чего тот вытянул из кармана пачку сигарет. Несмотря на то, что я в жизни никогда не брал сигареты в зубы, мне почему-то резко захотелось сделать хотя бы одну затяжку. Этот засранец, точно расшифровав мой голодный взгляд, только насмешливо усмехнулся и выставил на мое обозрение средний палец. Захотелось съездить ногой по его наглой роже. Но было лень. Поэтому я, отослав ему тот же жест, откинулся спиной на стенку.       — Откуда такая уверенность? — покрутил он рукой, изображая что-то явно абстрактное.       — Ты веришь в магию? — пару минут пристального разглядывания спустя говорю я, он отрицательно мотает головой: — Тогда и в это не поверишь.       — И что это… — снова произносит Аркадий, но именно в этот момент дверь едва ли не слетает с петель, а в образовавшийся проход влетает запыхавшийся полицейский, едва не запинаясь об мои вытянутые рядом с порогом ноги.       — Очередной труп! — взволнованно вскрикивает парень, а после окидывает удивленным взглядом флегматичное начальство на полу и с сигаретой в зубах и мое потрепанное во время встречи со стенкой личико. Пару секунд мне честно хотелось над ним пакостливо похихикать. Не удержавшись, я хихикнул. Мне стало больно. Я захныкал.       Потом вспомнил, что где-то там снаружи есть рыжий лоботряс, на плече которого я бессовестно могу поныть о несправедливости мира и безжалостности ко мне, в частности. Я уже поднялся на ноги, состроил плаксивое личико и даже сделал пару шагов в сторону прифигевшего от моего вида парня (на вытаскивающего из-за пазухи ножи Себастьяна я старательно не обращал внимания), как в мою бедную, многострадальную шейку в очередной раз вцепились.       — Ну раз ты у нас такой знающий, поедешь с нами, — растягивая губы просто в дьявольской улыбке, буквально промурлыкал чудовище с именем Аркадий мне в ухо. Меня передернуло. Я даже честно попытался пнуть его под голень. Вот только на мою провокацию меня перехватили за шиворот спортивной кофты и потянули в воздух, от чего мне судорожно пришлось вцепиться собственный воротник, чтобы меня в очередной раз не придушили эти милые, заботливые ручки.       Впавшие в какой-то транс окружающие даже не сразу смогли среагировать на сие безобразие, а когда смогли, мою тушку уже запихали в полицейскую машину, а сам капитан, забравшись на водительское сидение, вдавил педаль газа в пол.       Мне вот сейчас показалось или капитан полиции самостоятельно выехал на вызов? Да где это видано-то!       Правда, я немного поостыл, когда позади пристроилась еще одна из машин, в которой на переднем сидении яростно мне что-то показывал рыжий. Я даже умилился от степени его волнения. Эх.       Только все мое шутовство выветрилось из меня в очередной раз, когда меня вслед за Аркадием подвели к телу.       Ребенок. Малышка. Совсем еще маленькая и юная, не прочувствовавшая жизни. Как Кири. Мертвая.       Меня бросило в жар, затем в озноб и снова в жар, и так на повторе снова и снова, пока чья-то теплая рука не оттянула меня куда-то назад, крепко прижимая мое исчерченное слезами лицо к груди. Меня трясло, перед глазами двоилось и расплывалось.       Я видел, как малышку Кири отводят в сторону двое рослых мужчин, как она хмурится и мотает своей хорошенькой головой, как срывается с места, а ее хватают грубые руки и швыряют на грязный асфальт, чтобы уже через мгновение закинуть ослабевшее от несопоставимой силы тело на заднее сидение какой-то машины.       Кажется, я кричал, бился в коконе этих рук. Хрипел что-то, молил, шептал и снова кричал. И малышка в моей голове вторила мне. Отчаянно, с безмолвной надеждой в закрывающихся глазах, что кто-то придет, кто-то сможет ей помочь.       Когда картины возможного ужасающего будущего растаяли перед моими глазами, я понял, что меня прижимает к себе Ичиго. Мы были где-то в отдалении от основной точки событий и парень, привалившись спиной к стене, сидел прямо на грязном асфальте и крепко прижимал меня к себе. Рядом, буквально в паре шагах стоял Себастьян, время от времени бросая хмурые взгляды на нас двоих, а затем снова отворачиваясь, чтобы прошипеть что-то убийственно вежливое в сторону очередного медика, стремящегося как-нибудь помочь мне.       С трудом я смог выдохнуть и взглянуть в взволнованное лицо Ичиго. Что-то такое неприятное и колкое неотвратимо пробиралось прямо к сердцу. Я сжал губы и отвел взгляд. От меня одни проблемы.       — Ох, мой Лорд, вы соизволили проснуться, тогда поднимайтесь скорее, у вас много дел, — бросил через плечо брюнет, отмахиваясь от очередного доктора своим излюбленным оружием. Куросаки на его фразу недовольно поморщился, окинул меня нечитаемым взглядом, но все же отпустил, позволяя мне подняться самостоятельно.       Тело слушалось с трудом. А противная дрожь заставляла подгибаться колени. Когда я уже был готов к тому, что мои колени поближе познакомятся с обществом асфальта, как с двух сторон меня поддержали крепкие руки обоих парней. Ичиго смотрел внимательно, обеспокоенно и чем-то хмурился. Себастьян сверкал дьявольской улыбкой, все его лицо выражало безмерную деликатность и уважение, но в щелочках его полуприкрытых глаз я видел, как собирается что-то темное. Это что-то заставляло его все с той же вежливостью придерживать мою левую руку, стремясь не то просто причинить мне боль, не то переломать к черту.       Я зашипел и попытался отдернуть руку. Хватка ослабла, но не исчезла. Правда, теперь и на правой изрядно усилилась.       — Мой Лорд, вам вредно думать…       — Прекращай загоняться!       Одновременно ввинтились их голоса в мою и так пострадавшую головушку. Захотелось кого-нибудь ударить. Например, их обоих, а потом разреветься. Или просто разреветься.       А знаете, я ведь уже чувствовал, как омерзительно быстро собираются слезы в уголках глаз. Только вот неожиданно двум моим мучителям прилетел не слабый подзатыльник, который чуть не снес обоих носом прямо в землю. Слезы сразу высохли, а настроение на какие-то жалкие полградуса, но все же поднялось. Я уже собирался поблагодарить неожиданного помощника от всей широты своей еще не отогревшейся после увиденного души и даже успел посмотреть на крепкого, статного мужчину в годах, когда этот самый мужчина уже влепил мне такой же обидный подзатыльник, как и тем двоим ранее.       Я уже даже надул губы, чтобы похныкать о том, какие все вокруг нехорошие, как ладонь мужчины снова взмыла вверх. Я резко замолчал. Ладонь замерла. Я вернул лицу спокойное выражение, продолжая стоять, непонятно извернувшись. Она немного опустилась.       Ок. Принцип понят.       Я встал нормально, снова окидывая взглядом мужчину, стоящего передо мной: высокий, крепкий, даже через плотный белый медицинский халат мне удалось понять, что форменная одежда доктора скрывает крепкие мышцы; грубое лицо с тяжелой челюстью, нос с горбинкой и пронзительные черные глаза, в которых не разберешь где зрачок, а где сама радужка.       Что-то неясное свербило на краю сознания. Я моргнул. Целых два раза. Потом помотал головой. А после для достоверности сделал несколько шагов назад и снова оглянул мужчину. Ничего ровным счетом не поменялось. Передо мной все также стоял он. Цветочник. Известнейший подпольный уборщик в стране.       Я судорожно втянул воздух, оглянулся в сторону мельтешащих на месте преступления людей форме и понял, что девочку уже унесли. Кири…