Не замечай меня

После Новогодней ночи все стало еще хуже. Сам праздник закончился благополучно, но вот позже ссоры только участились. В школе они старались не общаться и после школы тоже редко проводили время вместе. Но наступали моменты, когда кому-то становилось совсем невыносимо, и либо Лера сама набирала его номер, либо Саша срывался с места и находил ее, где бы она ни была. Нездоровая канитель длилась уже больше месяца. Больные отношения отравляли обоих, но по-настоящему расстаться ни у одного из них не хватало духа. Сашу разъедала злость от одной только мысли, что Лера может быть с кем-то другим, а Леру ввергала в ужас сама идея вычеркивания из своей жизни Легкова — долго без него она пока не выдерживала, и ломка начиналась в среднем через три-четыре дня взаимного игнора. Тогда она звонила ему, и Саша бросал все дела и ехал на встречу. После недолгого перемирия снова начиналась война, причиной которой становились непреодолимые противоречия абсолютно по любому поводу. А в последнее время эти периоды перемирия наступали все реже, «половинки целого» почти перестали нормально общаться, и порой ни у кого из знакомых язык не поворачивался их так обозвать, но все еще несколько раз в неделю они встречались для секса, чтобы потом снова стать чужими друг другу. Лера возобновила общение с Тимом, который, если честно, не особо переживал из-за ее отсутствия в своей жизни. Он принял ее обратно без торжественного прощения, а просто однажды, когда она подсела к нему в столовой с чашкой кофе, ответил: «Привет». Лере было легко и стыдно одновременно. Обычно друзьями она не торговала, просто так случилось, что живой человек оказался разменной монетой в ее истории любви, и особенно обидно было из-за того, что эта жертва не принесла абсолютно никакой пользы, а даже наоборот: поняв, что Лерой можно манипулировать, Саша стал еще более самоуверенным и отталкивающим. С Тимом же было легко и спокойно. Снова заставляющие задуматься о смысле жизни разговоры, прекрасные картины, умеренная меланхолия и юмор, напрочь лишенный шуток, затрагивающих что-то ниже пояса. Они снова вместе проводили время на большой перемене, вместе возвращались домой и иногда даже вместе шоппились. Саша наблюдал счастливое свечение в глазах будущей-бывшей девушки, причина которого была далеко не в нем. Легков злился, обвиняя во всем этого чертового, безобидно-опасного новичка, суть которого он до сих пор не мог понять. Они не встречаются — это точно, но все-таки либо Лера в него подвлюбилась, либо этот Тим, прикидываясь другом и загоняя феминистские темы, хочет чего-то большего, чем просиживать с ней в кафешке, попивая капучино с корицей. Саша свято верил в идиому, гласившую: «Между мужчиной и женщиной дружбы быть не может, кто-то кого-то обязательно хочет». И Саша был уверен — эта парочка не является исключением. Но верить в то, что Лера запала на этого… Художника после Саши, было оскорбительно для Легкова. Смотря на Легкодымова, он понимал, что такому далеко до его уровня, но все-таки, чем черт не шутит? Он знал парней, понимал, что каждый думает об одном и том же, и даже этот фригидный Пикассо вполне мог вынашивать в своей маленькой пирсингованной, модно-стриженной головке мысль, как бы завалить Хрусталеву, тем самым автоматически опустив Сашу ниже некуда. Ваха, Игорь, даже Артем — она могла позволить себе любого из них, но все свое свободное время Лера проводила теперь даже не с Аллой, а с новеньким хуйлом, которого все в классе называли не иначе как Дым, и только Саша в своей голове звал Тима Каем, именно так, как окрестил парня недоразвитый Лерин мозг. *** Он шел утром злой и простуженный. Накануне вечером в инсте наткнулся на обновления. Лера выложила серию селфи с Тимом. Судя по декорациям, фотосессия проходила в Лериной комнате, и это был далеко не утренний час. Надпись под фото гласила: «В кино не пошли, поэтому смотрим „Выжившего“ дома, в ужасном качестве, а как вы проводите выходные?» И куча флудовских смайликов. Это был конец. Саша понял, что вот теперь «точка невозврата» в этих отношениях преодолена. Лера перешла границы. Не будет больше встреч, ночных разговоров и сладкого примирительного секса. Эти фото, как пощечина, только хуже, потому что их увидели все. Саша замутит с любой красоткой из школы, а лучше не из школы, лучше с незнакомкой, и пусть ломают голову, где он ее нашел. Это будет без предупреждения, без объявления войны. Просто однажды вечером выложит фотки на фоне новой пассии с двусмысленным комментарием… Но сначала… Саша закрыл глаза, подавляя агрессию, при мысли о нахальной выходке бывшей хотелось расхерачить кулаки, и пусть это будет не стена. Он открыл глаза: Тим шел к школе, один. — Ну, привет, Кай? — Саша скрипнул зубами. Тим не понял, почему «Кай», но приветствие явно относилось к нему. — Привет… — он бросил на Легкова подозрительный взгляд и продолжил путь. — Не торопись, поговорить надо, — Саша сжал пальцами руку парня, перекрывая кровообращение чуть выше локтя. Сигнал «стоять» был правильно понят. — Ну, если надо…. — Будто от Тима что-то зависело. Саша просто повел его за собой. Окинув парадный вход в школу прощальным взглядом, Тим пошел следом. Они остановились с торца спорт-зала, здесь никто не ходил, только физрук парковал машину, но и его «Мазды» сейчас тоже не было. — Я ведь тебя предупреждал, ты глупый, что ли? — непринужденный, даже дружелюбный тон кошмарил Тима не на шутку. — Ты про Леру? — Нет, блядь, про Мэри Поппинс. — Мы просто друзья, я же говорил, — Тим зеркалил Сашу, и тоже держался раскрепощенно и уверенно, совсем не так, как держится человек, который через минуту отхватит пиздюлей. — Я не спрашиваю, кто вы друг другу. Я просил тебя не общаться с ней, а вместо этого ты валяешься в ее кровати. Не слишком ли дерзко для самоубийцы? — всплывшие перед глазами утренние фотки запустили с новой силой волну злости. — Думаю, в самый раз, — Тим усмехнулся. — Ну, ударь меня, что ли… Давай, отыграйся на мне, раз не можешь с ней быть таким же… «храбрым», — он всматривался в серые глаза, улавливая в них скольжение ртути, и это мимолетное, на первый взгляд, изменение материи Сашиной роговицы придавало его лицу совершенно безумный вид. Тим у кого-то снова вызывал эмоции, прямо сейчас, в этот момент он был костью в чьем-то горле, и адреналин пробуждал в нем дерзость и отвагу, все то, что с самого детства его учили контролировать. Но он больше не хотел контролировать свои эмоции, он просто хотел быть обычным парнем, который сейчас отхватит в лицо из-за чужой подруги, он хотел жить. — Ты же сознательно сейчас нарываешься? — Саша изучающе всматривался в худое, острое лицо, а ртуть его глаз продолжала свое самостоятельное скольжение. — Ну, а что ты сделаешь? Что ты можешь? Да — мы общаемся, мы учимся вместе. Нам нравится вместе зависать, и что? Почему тебя это так злит? — Тим недвусмысленно улыбнулся своими почти прозрачными от полусерого февральского света глазами, и Саше стало нехорошо и зло от такого взгляда. Он толкнул парня в стену спортзала, и Тим больно треснулся головой о выступающий красный кирпич. — Ты что о себе возомнил? — прорычал Саша. — Ты кто такой вообще? — красивое лицо теперь выражало неподдельную ненависть, а бесило Сашу уже не общение Тима с Лерой, а сам этот Тим, то, как он высмеивал Сашу, как разговаривал с ним, его подача и взгляд, вся его «пидорская» суть сейчас отражалась на лице. — Я никто, Саш, просто новенький… Саша отстранился, начало реплики казалось многообещающим, а что? Возможно, парень одумался, и сейчас будет сказано что-то, что реально его спасет. — Просто «существо» из твоего класса, ничтожество, что не дает покоя, которое заставляет тебя задуматься, а так ли непоколебим твой Мир? А ведь ты уже давно забыл, что такое конкуренция? Саша сдавил воротник его куртки, впечатывая в стену так сильно, что позвоночником Тим почувствовал каждую неровность, каждый кирпичик. — Сука, не провоцируй. — А если я хочу тебя спровоцировать? — Тим считал, что терять ему тут особо нечего, и просто от скуки лез на рожон, просто потому что в последние месяцы уже не чувствовал течение жизни ни в себе, ни в окружающем мире. А тут первый всплеск адреналина за долгое время переездов, смен школ и бесчисленных одинаковых лиц непостоянных одноклассников. Жизнь обдавала своим дыханием прямо в момент, когда его били башкой о кирпичную стену, когда из него делали соперника совершенно без очевидных на то причин. Сам того не понимая, Легков оказывал ему честь. Это было забавно, стало даже весело. — Ты ведь сам нарываешься? Хочешь отхватить? Ой, как хочешь. Так ты только попроси, я с удовольствием, поверь… — Саша прочитал желание схватки в лихорадочном движении зрачка, в румянце, возникшем на всегда бледных щеках, горячее дыхание обдало его шею, Тим напоминал азартного игрока с большой ставкой на кону. — Ни хера ты не сделаешь. Я буду с ней общаться и дальше, буду писать ей и валяться в ее постели сколько влезет. Ты не сможешь мне указывать, ты даже ей указывать не можешь… Ты жалкий, и все твои попытки что-то контролировать вызывают лишь улыбку. Реакция была быстрой и однозначной. Саша ударил коленом в живот, Тима согнуло пополам, дыхание сбилось. — Улыбку, говоришь, вызываю? Ну-ну. Все еще весело? Тут же последовал скользящий справа в челюсть, но Тим устоял на ногах. Сплевывая на снег кровь, он держался за живот и смеялся окровавленными губами: — Видишь, это твой максимум. Все, на что ты способен! Саша ушам не верил, после профилактического удара первая волна злости начала отпускать, и где-то на задворках сознания он уже сожалел о содеянном. Тим не пытался сопротивляться, и по сути соперником не был, но его язык был однозначно ему врагом. — Это все? Теперь удовлетворен? — Тим едва шевелил губами, но они все-таки растягивались в издевательской ухмылке. — Я могу идти? Легкий снова шагнул к парню и, запустив пальцы в темные волосы, сжал их в кулак. Долю секунды, он смотрел на окровавленные губы и напряженные черты. Тим затаил дыхание, ожидая очередной удар, но он даже не собирался вырываться. Просто ждал логического завершения. Провокация не сработала. Саша выдохнул, здравый смысл пробудил сознание, красная пелена ярости спала, пальцы в волосах Тима медленно разжались. Саша зашагал прочь. Тим сполз по стене, закрывая рукой разбитые губы. Сердце внутри дрожало и останавливалось. Он всегда до ужаса боялся физической боли, и он хотел, чтобы Саша сам выбил свой образ из его головы. «От любви до ненависти один шаг, и этот шаг — боль», — решил Тим, утопая в арктическом холоде его глаз. Не вышло. Лишь губы распухали и кровоточили сильнее, боль жгла, в голове будто рой пчел ожил. На глаза навернулись слезы. Тим закрыл голову руками, погружаясь в тишину собственных мыслей. Не сработало. *** Саша шел, не оборачиваясь, не замедляя шага. Таким ничтожеством он себя еще не чувствовал — над ним посмеялись, и кто? Художник. И что он сделал? — Наколотил понтов, а до конца дело не довел. В память врезались окровавленные губы, красные отпечатки пальцев на белой коже, закрытые глаза с подергивающимися черными ресницами. Таких он еще не трогал. Натренированные боксерские кулаки обрабатывали либо равных себе, либо зарвавшихся, борзых дружков. Но не таких полупокеров в полукедах. «Людей искусства» как-то не доводилось ставить на место. Да и Тим выглядел далеко не бойцовым псом, Саша и мата от новенького никогда не слышал. Чего он хотел? Зачем провоцировал, так откровенно стараясь нажать на все болевые точки? «Урод», — гнев, как и растерянность не знали границ. — «Просто гребаный мелкий пидор». Тим зашел в кабинет, тенью сев за свою заднюю парту. Саша в упор не хотел его замечать, но глаза то и дело наталкивались на опущенное вниз лицо новичка. Губы у него были красными, а нижняя распухла. Очевидно, поэтому на ней сейчас не было кольца, которое Саша видел на парне утром. Легков посмотрел на кулак — на тренированных мозолистых костяшках не было и следа, но они все равно помнили сминающуюся от удара мягкую плоть. Препод рассказывал о натуральном логарифме и основании «е», Саша не вникал. «Все беды из-за женщин» — как точно подмечено. На перемене Лера озабоченно расспрашивала Тима о случившемся. Тот лишь отмахнулся. Саша, наблюдая за сценой, нервно сжал кулаки. «Нет. С меня хватит, пусть все будет, как есть». На втором уроке Тима не было, и на следующем тоже. Он не пришел и во вторник. И следующая неделя прошла так же в полном безвестии о судьбе Художника.