Не замечай меня

Тим открыл дверь своим ключом и вошел в темную прихожую. В квартире стояла гробовая тишина. Лишь на кухне горел свет, но в отличие от мотыльков, летящих на огонь, чтобы опалить крылья, он игнорировал опасное свечение и пошел к себе в комнату. Мимо. На его кровати сидела мама. Она курила, а мама не курит. — Кто умер? — спросил Тим. Лидия посмотрела на сына. Ее лицо, абсолютно лишенное сходства с лицом созданного ею существа, не было заплаканным или убитым горем. Просто возраст на нем читался сейчас, как никогда, отчетливо. — Ты никогда не был похож на меня. А я бы этого хотела. Но ты похож на своего отца, даже сейчас смотришь так же, хотя на мне нет никакой вины. Я виновата лишь в том, что все-таки уделила недостаточно внимания твоему воспитанию. — Что? «Недостаточно внимания»? Да я за всю жизнь и шага не мог ступить без твоего ведома. — Все, что я делаю, я делаю для твоего блага. — Не начинай, только не это… — Я хочу, чтобы ты был счастлив и удовлетворен жизнью, но твое поведение говорит об обратном, поэтому мы должны найти причины, мы должны в этом разобраться. — Мам, я просто подрался в школе, только и всего! Все рано или поздно дерутся и никто, мам, никто не ходит к психологам. — Ты — не все. Не равняй себя с другими. — Да что сейчас-то не так?! Я не аутист и не псих, это мы выяснили уже давно. Тема закрыта! Так почему ты всеми силами пытаешься выискать во мне какую-то патологию? Чем я сейчас-то ненормален?! — Не кричи, Тим! Тебе нельзя нервничать! — Да почему?! Почему мне нельзя?! Что со мной не так? Что такого натворил мой отец, что ты, как огня, боишься любого отклонения в моем поведении от состояния амебы? У меня эмоциональный диапазон, как у моллюска, а я хочу жить нормальной, полной жизнью. Хочу страдать, переживать, я не хочу быть стерильным, огражденным от мира твоей заботой! — Завтра и поговоришь об этом с психологом, я уже тебя записала, он самый лучший специалист по кризисам переходного возраста. — Нет, мам. Не в этот раз! С меня хватит! — Тим, ты не понимаешь, для тебя это необходимо. — Ладно, я пойду, но только с одним условием. — Хорошо, говори. — Ты скажешь, что было не так с моим отцом, скажешь, почему вы развелись, и ты скажешь мне, где он сейчас! — Он умер. — Нет. Не ври мне! Я знаю, что это не так! Ты изменилась в лице, значит я прав! Скажи, что он натворил? — Скажи ему, Лида, — в дверном проеме появился отчим. — Не лезь, это не твое дело! — Посмотри, разве тебе не жалко сына? Тим мучается из-за твоих тайн и страдает. Скажи ему. — Нет, этого не будет! Он умер и все тут! — Он убил кого-то, он сидит, да? Кого он убил, как это произошло? Игорь, скажи мне. — Не смей! — Посмотри, что он напридумывал, разве ты можешь допустить, чтобы Тим так заблуждался? — Скажите мне, пожалуйста! — Не смей! Если ты скажешь, клянусь, мы разведемся! — Я не могу, Тим, это не мое прошлое. Прости. — Тим, мы развелись, он умер, и все. — Просто замолчи. Не хочешь — ничего не говори, только не надо врать! Оставьте меня одного, я устал. *** Стрелки на часах шли своим ходом. Час, два, три. Тим просидел на кровати, так и не раздевшись, не сменив позу. Безнадежность. Отчаяние. Он устал от лжи самых близких, от лицемерия матери, от лишь видимого безмятежного счастья их семьи. Его тошнило, и болела голова. Если даже родная мать боится того, что живет в нем и ждет лишь своего часа, чтобы пробудиться; если даже женщина, родившая его, не верит и защищается от собственного создания, как он, Тим, может претендовать на доверие окружающих людей, как он может принять доверие от Саши? Он не сможет обрести покой и понимание себя до тех пор, пока в его доме существуют заговоры против него же. Чувство, что в один прекрасный день вместо психолога мать запишет его к экзорцисту, становится все навязчивее. — Ёбаные тайны Мадридского двора, — Тим не собирался успокаиваться, и ложиться спать он тоже не собирался. В голове сам собой уже зрел и оформлялся план. Он узнает правду, чего бы это ни стоило. Он просидел так, пока небо за окном не затянула предрассветная мгла. Будто очнувшись от наваждения, Тим посмотрел на часы. Почти шесть утра. Скоро все встанут и начнут собираться на работу. Раздевшись, он лег в постель и закрыл глаза. Лидия появилась на пороге комнаты около половины восьмого. — Сынок, сегодня в школу не ходи, — мама села рядом со «спящим» сыном и осторожно провела рукой по его волосам. — Тебе нужно отдохнуть. Днем у меня встреча с твоим директором. После нее все станет понятно. Но ты не переживай. В двенадцать ты записан на приём. Не спорь. Игорь заедет за тобой и отвезет куда нужно. Молчание Тима расценивалось, как добрый знак, как знак согласия. — Хорошо, что ты все понимаешь, сынок. Я знаю, что вчера ты был сам не свой, но видишь, как говорится: «утро вечера мудренее», теперь ты и сам понимаешь, что был неправ. — Да, мама, прости меня, ты заботишься обо мне, а я просто неблагодарный ребенок, — Тим открыл далеко не заспанные глаза и посмотрел на мать. Долю секунды Лидия сомневалась, но списав далеко не раскаивающийся взгляд сына на разыгравшуюся за годы неспокойной жизни паранойю, лишь улыбнулась, и, решив, что договор заключен на ее условиях, ушла на работу. Тим нашел письма далеко не сразу. В новой квартире тайники всегда очень трудно искать, особенно, если они созданы воспаленной женской психикой. Но Тим не ошибался, полагая, что знает мать лучше, чем она его. И воссоздавая в голове ход мышления матери, Тим вышел на тайник. Перетянутые черной резинкой три пожелтевших от времени конверта были зашиты в карман с обратной стороны гобелена ручной работы. Купленный в Венеции во время летнего отдыха артефакт эпохи Возрождения скрывал не только дыру на обоях в спальне над кроватью родителей, но еще и хранил ключ от прошлого Тима. Читать письма Тим не собирался. Чтобы понять, что они от отца достаточно было разобрать имя на конверте. Интересовал лишь адрес отправителя, который исправно повторялся на всех трех посланиях прошлого.