Не замечай меня

Так быстро Саша еще не ездил. Он мчался, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, он знал, он чувствовал: все плохо. Еще до того, как это случилось, он предвидел такой исход, только вот, как ни старался предотвратить это, ничего не вышло. Лера написала сама, значит, все еще серьезнее, чем можно представить. Слезы застилали глаза, размывая фокус, но он не снижал скорость. В голове мантрой звучали слова: «Он все-таки сделал это». До боли кусая кулак, Легков утопил педаль газа в пол. Влетел в приемное. Назвался братом, медсестра сказала, что Тим в операционной, суицид, обильная кровопотеря, его шьют и переливают, но он жив. Пока жив, при подобных повреждениях обычно исход один — летальный. Сказала, он знал, как резать, хотел, чтобы наверняка. У входа в оперблок снуют менты, медперсонал и две ссутулившиеся фигуры в синих одноразовых халатах — родители. Увидев Сашу, одна фигура встала и направилась прямо к нему. Звонкий звук пощечины разорвал гудящую тишину больничного коридора. — Это ты! Это все ты! Он из-за тебя! Все встрепенулись, отчим оттащил убитую горем жену от парня, смерив его злым взглядом. Мужчина в полицейской форме, до этого беседовавший с отчимом, посмотрел на Сашу. — Какое он имеет отношение к случившемуся? — Картины… — Что вы имеете в виду? — Он искромсал все картины, на которых был нарисован этот, — Лидия указала на Сашу. — Рисовал и рисовал только его на протяжении вот уже полугода, а потом изрезал их в клочья… и себя… Ой, Господи! — мать зашлась очередным припадком. Саша ровным счетом не понимал, о чем речь. Тим никогда не говорил, что рисует его, Саша никогда не видел этих картин, да и не напрашивался в гости, они встречались всегда только у него. — Вам уже есть восемнадцать? — Да. — Мы должны вас допросить. — Хорошо, но в чем дело? — Понимаете… Дело серьезное. Родители настаивают на том, что здесь явное доведение до самоубийства. Будем разбираться. Ты друг? — Да, близкий. — Насколько? — Ээ… можно сказать, что лучший. — Ладно, в отделе дашь полные показания. И лучше позвони адвокату. — Вы серьезно меня подозреваете? — Понимаешь, тут есть еще один факт, ну, прям явно против тебя. Он не только портреты твои искромсал. Мать говорит, что все время, пока истекал кровью, он рисовал, и, как она утверждает, снова тебя. Так что мой тебе совет — лучше позвони адвокату. *** Вместо того, чтобы быть в больнице и ждать завершения операции, Саша давал показания в отделе. Что он мог сказать про картины, которые рисовал Тим? Он их не видел и ничего про это не знал. Да и не было картин этих больше. Всего одна улика, и та косвенная — рисунок, исполненный кровью, и несмотря на несовершенство красок и состояние мастера, Саша на нем получился действительно узнаваемым. Подоспевший адвокат грамотно опроверг все подозрения в отношении своего клиента. Смысл своих действий перед содеянным сможет пояснить лишь сам потерпевший, когда/если придет в себя. На этом допрос закончился. Про видео и Леру Легков умолчал. Но он прекрасно понимал, наведайся менты в школу и допроси первых попавшихся учеников, инфа про видео обязательно всплывет, а вместе с ним и правда. Лера ответит за содеянное по всей строгости закона, но ему сейчас было на это плевать, он должен сделать все, чтобы это видео не дошло до ментов, чтобы едва оклемавшемуся Тиму (иного исхода Саша не предполагал) не пришлось давать объяснения еще и по этому поводу, чтобы его родители никогда не узнали истинной причины его поступка, чтобы они никогда ЭТОГО не увидели. Саша твердо решил все исправить, и был лишь один стопроцентно эффективный способ это сделать. *** Отец ждал сына в коридоре за дверью кабинета следователя. Они молча вышли из здания, попрощались с адвокатом и, сев в машину, уехали. У Саши тряслись руки, перед глазами так и стояло его собственное лицо, исполненное кровью Тима, — поистине дьявольское творение. Отец заметил, как у сына дрожат пальцы, и вообще состояние глубокой подавленности было скрыть сложно. Саша назвал водителю адрес больницы и попросил ехать туда. Его же машину, оставленную у отдела, пригонят домой люди отца, состояние к вождению сейчас совершенно не располагало. — Ты вообще собираешься мне объяснить, как оказался замешан в этом? Ты виновен в том, о чем они говорили? — Да, виновен, — тихо ответил Саша. Отец долго не видел в сыне такого смирения. — И я хотел поговорить об этом. Тут вопрос жизни и смерти. И мне нужно тебя кое о чем попросить. — Неужели? Обычно ты кричишь, что разберешься сам. — Не в этот раз. Мне нужны твои связи, пап. Все очень серьезно. — Так… Рассказывай. — Боюсь, когда ты узнаешь суть проблемы, наши отношения изменятся в корне. Я, конечно, мог бы и сам поискать нужные контакты, но в данном случае дорога каждая секунда. — Тогда давай уже ближе к делу. Выдохнув, Саша собрался с духом и начал: — Есть несколько видео в интернете, которые необходимо удалить до того, как их увидят менты. Потому что, когда это приобщат к делу, ничего изменить уже будет нельзя, и один очень близкий мне человек… Этот человек, пап, он уже пострадал, но если ничего не сделать, все станет только хуже. — Этот человек — Тим? — Да. — Тот самый твой друг, которого ты подтягивал по испанскому? Саша снова утвердительно кивнул. — Видео, о котором ты говоришь, что на нем? — Он. — И кто-то еще. — Да. — Кто? — На том видео я и Тим… Мы там… Мы с ним…. Он не просто друг, и мы с ним не только испанским занимались. Так понятно? Нельзя, чтобы это видео дошло до его родителей, а если оно попадет в руки следователю, он будет обязан приобщить его к делу, и тогда… В машине повисла гробовая тишина. Напряжение можно было резать ножом. Легков-старший смотрел в спинку водительского кресла, и Саша знал этот взгляд. Ничего хорошего он не предвещал. — Наигрался, значит? — Что? Отец наклонился ближе и зло зашептал в лицо сына. — Развлекся с мальчиком, а потом, когда скучно стало, решил похвастаться перед дружками — такими же скотами, как и ты. А теперь пытаешься уйти от ответственности, хочешь отмыться, будто ничего и не было, его семьей прикрываешься. А о чем ты думал, когда выкладывал все это на общее обозрение? То, что парень ножом канцелярским вскроется, явно в твои планы не входило. Мозгов ведь, как у кошки! — Замолчи! Ты ничего не понял, я не выкладывал! — Кто тогда?! — Лера! Когда узнала о нас. Слила с моего телефона, сука! Я бы так никогда не поступил, ни с ним, ни с кем-либо еще! А теперь он там… — Умирает? От этого слова свело плечи, и так было слишком тяжело, а тут еще ненужная выволочка от отца, будто Саша сам не знает, как страшно случившееся. — От того, что слил не ты, твоей вины все равно не меньше. — Я знаю. — Ты всегда легко менял друзей, девушек и увлечения. Ты легкомысленно относишься ко всему, за чем надо следить особенно тщательно. Как, например, твой телефон оказался у Леры? — Уже поздно об этом. Так что, ты поможешь или нет? — Теперь по теме. Видео не будет, мне не в первой подчищать компромат такого рода. Вопрос в другом, на что ты готов ради этого? — Чего ты хочешь? — Хочу, чтобы эта сторона твоей жизни осталась в прошлом. — В смысле? — Оставь его в покое. Ты же не думал, что я одобрю твою связь с парнем? — Ты бы оставил маму в покое, если бы тебя попросили? — Не смей! Это разные вещи! — Я люблю его. Он умирает, и в этом виноват я, так же, как ты в маминой смерти. Сходств все же слишком много, тебе так не кажется? Я не смогу оставить его в покое, даже если искренне этого захочу. — Если бы я знал, что наше расставание сохранит ей жизнь, я бы оставил. Твой друг умирает из-за тебя. Как думаешь, случилось бы с ним все это, если бы тебя не было в его жизни? Ты втянул его, сделал видео, которое мог бы и не делать, которое мог бы лучше хранить, ты подставил его. Понимаешь? То, что уже произошло, сложно изменить, он не доверяет тебе и вряд ли вообще захочет тебя знать после случившегося. Поэтому подумай сто раз, прежде чем снова объявляться в его жизни. Ты видишь, до чего довел твой эгоизм? Пора отвечать за поступки, ты уже не маленький. Если он выживет, дай ему шанс зажить нормальной жизнью. Оставь парня в покое, если хочешь ему добра, если говоришь, что… — Легков-старший откашлялся, мысль явно давалась ему нелегко, — любишь. Мы должны защищать любимых и, если понадобится, даже от самих себя.