Не замечай меня

Стягивая дрожащими пальцами с его плеч толстовку, он больше не мог ни о чем думать. Тим сидит на столе прямо перед ним, обхватив бедрами и руками его издерганное, переутомленное сомнениями тело. И больше всего на свете хотелось, чтобы он сам расстегнул пуговицы на его рубашке, чтобы сам потянулся к пряжке его ремня, расстегнул молнию. Саша мечтает, чтобы Тим хотел его нетерпеливо и горячо, как это было у них раньше, но Саша боится даже думать об этом, не то что просить вслух. Сейчас важно, чтобы он вообще остался. Но руки скользят по гладкой ткани на спине, его кофта отправляется на пол, ей вслед летит и футболка. Руки дрожат сильнее, когда Саша чувствует, как изменилось его тело: его контуры стали еще тоньше, он чувствует, как проступает каждая мышца, каждый острый изгиб отдается болью в руки, а Тим лишь сильнее прижимается, глубоким поцелуем благодарит за ласку, мелкими движениями пальцы расстегивают пуговицы на Сашиной груди, потом спускаются на пряжку ремня, расстегивают молнию под ней и выправляют рубашку долгим, нерешительным жестом. Саша обнимает голые плечи и чувствует, как губы Тима скользят по шее, он целует, закрыв глаза, и, наверное, ни о чем не думает. Сжал худые бедра, вдавливая кончики пальцев в ткань штанов, поцеловал обнаженную шею и почувствовал, как запястья обхватывают холодные пальцы. Открыл глаза и только сейчас заметил эти огромные шрамы на его руках, вздрогнул: значит, вот как выглядит боль, когда она становится нестерпимой. Саша потянулся к его губам за очередным поцелуем, но Тим отстранился: — Не надо, — попросил, отводя взгляд. — В чем дело? — Я видел, как ты смотрел на них. Я знал, что тебе будет противно. — Не говори так. Мне не противно. — Не притворяйся, тебя можно понять. Я и сам ненавижу эти уродливые напоминания моей неудачи. — Ты ошибся абсолютно во всем, что сейчас сказал. Я люблю тебя, мне плевать на шрамы. — Хватит, Саш! — он оттолкнул. Сорвав одну из фотографий на стене, скомкал ее и швырнул в рвано дышащую грудь. — Я уже не буду таким никогда, ни внешне, ни внутренне. Ты любишь призрак, того Тима больше нет! — Придурок, вот почему нужно все портить! Мне плевать на твои шрамы, и с головой твоей разберемся. Если будем вместе — все встанет на свои места! — Ты не понимаешь, я за себя не отвечаю, бывает, я вообще себя не осознаю, бывает, что плевать на себя, а бывает, мне хочется тебя убить, — он встал со стола, пытаясь надеть кофту. — Хватит, — Легков подошел, пытаясь обнять. — Не надо, прекрати, пожалуйста. Я не могу… Я хочу уйти. — Нет… — всё, это предел, он просто такого не выдержит. — Нет, Тим. Нет. Ты не можешь. Я не могу. — Прошу тебя, перестань. — Нет. — Просто отпусти меня. — Нет, прости, но нет. Если отпущу, ты не вернешься, а я не могу без тебя, — в расстегнутой рубашке он метался по комнате, из глаз по щекам скатывались слезы, он упорно их стирал, но проливались новые, Тим никогда еще не видел Легкова таким. — Ты пугаешь меня, перестань. — Это ты перестань. Хватит уже себя жалеть. Хватит. Если твоя жизнь тебе не нужна, если плевать на себя, останься здесь ради меня. Ты мне нужен любым: со шрамами и без, больной, здоровый — неважно! Тим… — Саша накинул ему на плечи кофту и, зажав в руках ее края, притянул его к себе, вцепился серыми льдинами в подернутый прохладой небесно-голубой взгляд. — Когда до тебя уже дойдет? Я не допущу, чтобы ты окончательно загнулся там в одиночестве, я знаю, что нужен тебе, я чувствую это… все еще чувствую это даже сейчас. Если ты злишься на меня, просто скажи. Если до сих пор не простил, если я все делаю не так — скажи, наори, сделай что угодно, только не уходи! Звонкий удар разрезал надвое пространство, Легков схватился за горящую огнем щеку. — За то, что бросил меня, когда узнал про отъезд, — срывающимся голосом произнес Тим, и снова удар по другой щеке. — За то, что не простил за Наджиева, — удар. И далее по списку: — За то, что заставил чувствовать себя шлюхой; за то, что пустил в постель Леру, — бестолковые удары опускались на грудь и плечи, отталкивали, но Саша подходил снова. Вот те эмоции, о которых говорил доктор: скрытая агрессия, злость, обида. — За то, что она слила наше видео; за то, что порезал твои картины, за то, что порезал вены; что не умер; за то, что заставил себя ненавидеть; за то, что достаешь меня, и за то, что до сих пор продолжаю тебя любить! — не ожидая сам от себя такого количества откровений, Тим зажал рот ладонями, отступая назад. В глазах страх и отчаяние. Саша видел, как дрожат его плечи, как совсем белой становится кожа на скулах. Протянув вперед руку, он сделал шаг навстречу. — Иди сюда. Тим лишь отрицательно качнул головой, в синих глазах заблестели слезы. Быстрым движением, Саша схватил его за запястье, притянул к себе. — Это и нужно было. Тим повис у него на шее, только сейчас начиная чувствовать, как горят ладони, наверное, и Сашино лицо сейчас горит не меньше, но плевать, если честно. Сейчас плевать абсолютно на все, кроме разгорающегося внутри пожара. Тим больше не старался заглушить его в себе. Если Саше нужен неуравновешенный, полностью съехавший псих-суицидник, он его получил. — Трахни меня, — шептал он, не успевая отвечать на поцелуи. — Трахни меня… — Горячие руки жадно заскользили по Сашиной груди. — Хочу тебя… не могу больше… Слабо соображая, что происходит в целом, Легков услышал главное, и просить его дважды было лишним. Через долю секунды они оба уже оказались на кровати. — Люблю тебя, — звон пряжки, шорох одежды, абсолютно голый Тим снизу, и как же приятно снова чувствовать под собой его тело — горячий, бредящий, жадный. — Так сильно люблю… — Саша целовал и целовал его, зажимая и разводя запястья, и было плевать на шрамы, которые, несомненно, чувствовались под ладонями, он будет любить его любого, в болезни и здравии, пока смерть… Тим замер, задышал поверхностно, когда влажные губы заскользили вниз по его груди, животу, все ниже и ниже. В размытом фокусе комната поплыла, потолок завращался, и снова давно забытое ощущение падения, обман органов чувств. Он неосознанно толкнулся в горячий и влажный рот, Сашины губы — мягкие, нежные — скользили и целовали член. Тим вжался в кровать, когда Легков взял глубже, ноги онемели. Он приподнялся на локтях, нашел взглядом его закрытые глаза, работающий рот, его руки до боли сжимались на бедрах. — Саша… — вместе с его именем Тим выдыхал свою душу. Пальцы нащупали жесткие волосы, его волосы. — Иди ко мне, — Тим сжал пальцы на его затылке и потянул на себя. Легков уже сверху, и Тим жадно ловит губами раскрасневшиеся, влажные губы, сжимает в руках крепкие ягодицы, вдавливаясь членом в его живот, в его член. Скользкие пальцы оказались внизу. От волнения его подбрасывало вверх, пока Саша медлил, что-то обдумывая, скользя от уже ставшим едва ли не девственным отверстия по промежности к члену, обращаясь с ним даже грубовато, но вот с проникновением не спешил. Тим лишь сильнее развел колени, давая понять, что уже пора. — Ну же… — прошептал он, оставляя засос на плече. Сашина рука с его затылка перешла на шею, остановилась на щеке, большой палец коснулся губ. Он не торопился. Сейчас важны были поцелуи и дыхание, и еще сердцебиение, так, чтобы ритм совпал. Ядовитый пожар выжигал внутренности, Легков всматривался в его лицо, не веря, что свершилось, что это снова происходит с ними, но новая, почти кукольная хрупкость любимого тела заставляла остановиться и включить голову. — Саш… От голоса и привычной интонации, которой Тим всегда произносил его имя, холод пробрал от затылка до кончиков пальцев. — Ты уверен? — Не хочешь меня? — снова в глазах боль, Тим попытался выбраться из-под него, но Саша ожидаемо не дал этого сделать. Затыкая рот поцелуем, он взял его руку и положил себе на член, сжимая поверх тонких пальцев свои, заставляя почувствовать, как твердая плоть, будто второе сердце, пульсирует в руке. — От того, как я тебя «не хочу», у меня сейчас сердечный приступ случится, — он провел его рукой вниз до основания и вернулся к головке, закрывая глаза, позволяя себе ловить забытый кайф от его прикосновений. Завороженный его мучениями, Тим увереннее сжал в руке член, и, подстраиваясь, направил в себя. Саша перехватил запястье. — Да что не так? — возмущение делало его голос до смешного детским. — Ты слишком слаб сейчас и, должно быть, совсем отвык, — от собственного хриплого голоса Легков только сильнее возбудился, — будет больно, мы можем просто… без проникновения. — В первый раз ты даже моего согласия не спросил. Хватит… Я хочу почувствовать тебя в себе, просто будь осторожнее… — мягкий голос ласкает слух. Он удобнее устраивается бедрами на постели, зажатым в руке членом скользит по входу в свое тело; ласковый, нежный — от такого Тима голова идет кругом, будто не было ничего, будто они и не расставались на месяцы. Саша перехватил рукой его бедро, и, перевернув лицом вниз, поставил в коленно-локтевую. Пальцы сжали ягодицу, оставляя влажный след, коснулись чувствительной точки, Саша сплюнул, добавляя смазки, и кончик пальца проник внутрь. Тима трясло, он беззвучно хватал воздух губами, вцепляясь в подушки, когда на смену пальцам пришла головка, а потом уже и ствол сантиметр за сантиметром проник в него до основания. Если бы Тим мог думать, его бы злило то, что Саша его щадит. Но мысли в голове отключились, как только он почувствовал его внутри, долгое воздержание и правда дало о себе знать, и даже тот медленный темп, в котором Саша его трахал, сейчас казался идеальным. Пальцы зарывались в волосы на затылке, сжимали их и отпускали на границе боли, и так раз за разом — Саша восполнял внутри свою потерю. Он перехватил его горло и, потянув на себя, поставил на колени. Тим насадился плотнее, Легков гладил впалый подрагивающий живот, давая Тиму самому задавать скорость. Едва не соскальзывая до конца, он насаживался снова, прижимаясь сильнее спиной к взмокшей, твердой груди, стирая колени о жесткое покрывало. Почувствовав, что разрядка близка, Саша обхватил его член и начал работать кистью в их общем ритме. Тим застонал, кончая в его руках, хаотично цепляясь то за его бедра, то за плечи, то за постель, из последних сил пытаясь устоять, до предела вжимаясь затылком в твердое плечо. Саша вытолкнул его вперед, снова в коленно-локтевую, и, устроившись сзади, дотрахал, разрядившись в болезненном оргазме во вновь обретенное, родное тепло. Казалось, на спине раскрываются крылья. Он упал рядом, обнимая уткнувшегося в подушку мальчика. Обхватив за плечи, развернул на бок. Приток кислорода едва не лишил сознания. Вытер испарину со лба, поцеловал влажный висок и прижал к себе еще крепче. Они заснули, едва закрыв глаза, так и не разобрав постель, лишь небрежно кутаясь в покрывало, переплетаясь во сне еще сильнее, страшась проснуться и не почувствовать дорогого тепла, ведь даже едва промелькнувшая мысль о том, что все случившееся ночью могло оказаться сном, сейчас способна была убить. *** Тим проснулся в крепких объятиях далеко за полдень. Не сон — Саша все еще рядом. Фото на стене, безумная картина тоже никуда не делась, их вещи разбросаны по комнате — не сон. Тим облегченно выдохнул, пряча осторожную улыбку в его плечо, для достоверности касаясь языком кожи — соленый, а во сне вкуса нет, значит, точно не снится. С плеча тяжелая ладонь легла на затылок. Хрупкий сон окончательно разрушен, Саша нашел губами его губы, и, не открывая глаз, начал целовать. Как долго он мечтал вот так с ним просыпаться? Еще до их ссоры, до расставания и "несчастного случая". А теперь Тим здесь, не снова, а впервые — взлохмаченные волосы, заспанные глаза, багровые засосы на совсем белой в лучах дневного света шее. — Ущипни меня. Острые зубы впились в предплечье. — Не так же, — морщась, Саша растер ноющее от укуса место. — Что бы ты там ни проверял, ты не спишь — все реально. Легков провел по непослушным темно-русым волосам: — Совсем зарос, — по щеке рука спустилась к губам, Саша вспомнил, как раньше именно так трогал его лицо. — Где твой пирсинг? — Похерил где-то. А что? — Хочу, чтобы ты носил его. — Уверен, это не из соображений эстетики, тебе нравится, как кольцо касается члена, когда я отсасываю. — Раньше ты краснел, когда я только хотел тебя поцеловать. От слова «минет» наступал культурный шок. А теперь, значит, «я отсасываю», ну-ну… И кто же тебя растлил, пока меня не было рядом? — Знаешь, мой доктор, он такой хороший… опытный… врач, редкий профессионал своего дела, — Тим заговорщицки понизил голос, растягивая каждое слово. От грязных намеков Саша поморщился. — Хватит, а то я поверю, и… — Знаю, знаю. Не продолжай. Поедешь чинить разборки. — Да, и в итоге «редкий профессионал» лишится лицензии. — На самом деле профессионал из него никакой. Я терпеть его не могу. — Значит, с больницей покончено? Тим с ответом не спешил, прислонил свою руку к Сашиной: его ладонь была уже, чем у Легкова, кожа светлее, да и пальцы немного короче, он переплел их. — Я не смогу вернуться к родителям, там я окончательно сойду с ума. — Тебе не нужно возвращаться к родителям, когда есть я. Тим перевел взгляд с их рук на его лицо. — Хочешь, чтобы я жил здесь? — А как иначе? Мы уже давно это решили. — И не страшно будет? — Жить с тобой? — Да. После всего, что я натворил? Взгляд скользнул по багровому шраму на тонком запястье, потом плавно перешел на грудь, выделяющиеся ребра, впалый живот, попытался угадать очертания того, что ниже, под одеялом. Оторвался, снова погружаясь в бирюзовую глубину. Что было бы, если бы у Тима получилось? Что, если бы не осталось даже малейшей надежды видеть все это, хотя бы иметь возможность просто дышать с ним одним воздухом? Саша знал, но думать о путешествии, в которое он бы отправился вслед за ним, было больно. — Ты ничего не сделал, это всё я, — Саша признался в самом страшном. То, что все это время сидело в голове, наконец, выплеснулось, прорвалось. — Не говори так. — Я серьезно. С тех пор, как узнал, что случилось, чувство, что я лично все это проделал с тобой, не покидает. — Саш… — черные ресницы распахнулись, и синие глазищи стали еще больше. Не дожидаясь опровержений и разубеждений, Саша быстро схватил его, прижимая так крепко, будто только что спас от падения в пропасть. Уткнувшись в шею, он зашептал сквозь сдавливающий ком в горле: — Прости, что не оказался рядом, когда был нужен. Я толкнул тебя на это. Мне до сих пор страшно за тебя. Когда ты в этой больнице… так далеко… я не могу… Я хочу, чтобы ты был здесь, всегда рядом, только так я смогу тебя защитить, только когда мы снова будем вместе, все останется позади, страх отпустит, и ты снова будешь в безопасности. Слушая признание, чувствуя его дыхание на коже, ощущая грудью биение сердца, Тим все сильнее вжимался пальцами ему в спину, будто прямо сейчас Саша доставал его из кромешной тьмы на свет, он был виден за его плечом, сейчас они вместе неслись навстречу этому свету. Тим часто закивал, глотая слезы. — Хорошо… — пальцы уже до боли вжимались в кожу и мышцы. — Хорошо, я останусь… с тобой. Легков отстранился, стирая с его лица слезы, зашептал: — Все будет хорошо. Я обещаю, вот увидишь… Теперь все наладится. — Хорошо… — Тим пытался успокоиться, но слезы все катились и катились. Он уже сам вытирал их руками. — Я верю тебе… Хорошо. Саша коснулся губами холодного и влажного лица, потом еще и еще. Он целовал острые скулы, нос, губы. Тим всхлипывал, вслушиваясь в голос, твердивший: «Ты не виноват, совсем ни в чем не виноват. Все будет хорошо, все закончилось, ты вернулся». Он вслушивался и кивал, соглашаясь с каждым словом, и он верил ему. Становилось легче. А потом Саша накинул на них одеяло, прячась от внешнего мира, пряча ото всех Тима, оставляя его лишь для себя, как всегда и хотел. Тим подался навстречу, чувствуя, как сильные руки сжимают его бедра, как разводят их, как вес горячего тела приятно давит сверху. Он обвил руками его шею, выгибаясь, запрокидывая назад голову, а Саша смотрел в его лицо, на плотно сжатые черные ресницы и влажные дорожки слез. Тим разомкнул губы, и сквозь сдавленный стон Легков услышал смутное: — Сашенька… Он вернул его, выкрал у смыкающей края черноты.