Четвёртая свобода

      WARNING: здесь тоже меняется фокал. В ассортименте присутствуют авторские вольности в интерпретации канона, а также элементы гета. Это, своего рода, личная полнометражка Локи. С предстоящим "Рагнарёком" сие не имеет ничего общего, кроме пары пасхалок. И да, вам не показалось, эта глава является самой длинной в данном повествовании, хотя задумывалась самой короткой. Что еще раз доказывает: с Локи ничего загадывать нельзя.

- Я не враг тебе, если ты проклинаешь Моргана Мэгана. - Я проклинаю Демиурга потому, что прежде поклонялся ему. А кто ты такой, чтобы проклинать его? Ты - жалкий дакини. Ты не понимаешь величия божества. Тебе недоступно представление о растоптанной вере. (с) Елена Хаецкая, "Меч и радуга" Да разве без обмана стал бы я королем и богом? Будущее сулит мне только победу и славу... (с) Александр Волков, «Огненный бог Марранов»

Ветер за окнами выл обезумевшей от горя женщиной. Вой то стихал, то вновь нарастал, вспугивая тени в углах и заставляя свечи тревожно трепетать и потрескивать. Снег безостановочно валил с ночного неба хлопьями серой пыли. Зима с каждым днем всё увереннее брала город в осаду, демонстрируя воистину скотский нрав. Дрянь, в общем, а не погода. Подкралась полночь, а он так и оставался неподвижен, словно каменный истукан. Напряжение сковало, давая знать о себе неприятным покалыванием, но всякое движение грозило взрывом. Он сидел в кресле, скрестив лодыжки на краю письменного стола. Поза была не слишком удобной, но можно было и потерпеть. Положение позволяло ему восседать где угодно и как угодно, грех было этим не пользоваться. Альвийский листовой табак тлел в маленькой чаше длинной трубки из корня бай-ан – твердого, как кость. Дым тонкой струйкой тёк вверх, закручиваясь сложными узлами и растекаясь по потолку бесформенной лужей. Трубка была не его. Подарок Всеотцу от альвов. Девственно чистая – до сего дня ею пренебрегали. Он считал курение занятием сомнительным и вонючим, но когда под руку попалась трубка, решил, что пора изменить отношение. Впрочем, он и сейчас считал курение занятием вонючим. Табак оказался противным до тошноты. Но, покусывая мундштук, он глотал терпкий дым так покорно, как пьют горькое целебное снадобье, излечиваясь от хвори. Слуги по его приказу не стали разжигать огонь для обогрева, и напоенный прохладой воздух обволакивал, вызывая на редкость приятные ощущения. На столе стоял наполовину опустевший кувшин с медом и серебряный кубок с гравировкой в виде вставших на задние лапы львов. Опьянение давалось плохо, от сегодняшних событий даже мед горчил, но выпитое уже туманило голову, что было хорошо, поскольку такая голова соображала куда лучше трезвой, даже если так только казалось. И не было дела до воющей женщины за окном, буйства снега и прочих погодных каверз. В данный момент он был занят крайне важным делом – пытался разозлиться. Старший ушел глубоко, и дозваться его не получалось. Это тревожило. Прежде такое случалось лишь однажды. Наступил тот черный час, когда всё идет наперекосяк. Больших усилий стоило сидеть неподвижно, как того требовала гордость. Остальные же составляющие настойчиво требовали бестолково ходить кругами и всё крушить. Тишина царила во внутренней камере пыток, а вместо злости рождалось бессильное раздражение от приглушенного дверьми шума вечерних трапез. Впервые за несколько месяцев даже ощущение нависшей угрозы угасло, сменившись бередящим душу горячечным непокоем, который гудел теперь во всем теле, как растревоженная пасека. Чувства восставали из могил и били наотмашь. Совсем плохо. А тишина то и дело взрывалась тостами, криками и раскатами хохота. Играла музыка. В пиршественных залах дальше по коридору несколько луженых глоток ей в такт орали военные кличи и принимались распевать старые походные песни. По счастью, никто давно не настаивал на личном присутствии Одина на пиру. Да и кто бы посмел настаивать! Знатные, именитые асы и без него вовсю пировали, обильно обливаясь элем, жиром и мясным соком; они грохали кружками об пол, чавкали и рыгали – и плевать он на них хотел. Но до чего же забавно! Эти глупцы словно празднуют разрушение! Они ведь не осознали до сих пор – бальдр не зацветет, как и его вечный недруг омела. Весна больше не ступит на эти земли. Своим показным, натянутым и нарочито шумным весельем они будто бросали вызов грядущему. Пили, обжирались, орали что-то торжественно-воинственное... ...Не замечая, что между их столами уже бродит Холод. Трогает дам наглыми ледяными лапищами, щиплет кого ни попадя, гаденько ухмыляется, рожи корчит. Эдакий особый гость, которого видеть не хочется, а выгнать нельзя. Смеется: дыши зимним эфиром, дитя инеистых предков! Взахлеб дыши! Ну как? Нравится?.. Не нравилось. За шумом пышных здравиц, соленой брани и смеха слышался тоскливый плач ветра. - Быть бедеееее, - надрывалась вьюга, - быыыыть... - «Будет тебе, будет», - весело подумалось в ответ, и он усмехнулся, чувствуя прилив кровожадного азарта. Уж за бедой дело не станет! Она столь близко, что так и тянет пнуть ее в зад, чтобы явилась скорее и разгулялась вовсю! В конце концов, имя тоже дал ему Один. Еще одна шутка. Говорил, «Локи» – это от «логи», что значит «огонь». Ледяной великан с огненным именем! Один был тонкий шутник... вот он и научился – жечь дотла. Многоумный хитрец, преисполненный козней, пикаро Девятимирья, восторг и ужас мидгардских скальдов... Локи-Хитрюга, Локи-Лукавый. Сын Лафея, Владыки Йотунхейма, и Агиёрд, его наложницы, асиньи, плененной великанами задолго до схождения йотунов в Мидгард и умершей родами за два лунных месяца до взятия Одином Йотунхейма. Вскормившая его великанша при подходе войска асов бросила младенца на смерть, ибо младший из сынов Владыки, бастард-полукровка не был нужен ни поверженному отцу, ни трусливой кормилице. Для йотунов он вообще был карлик. Урод. Даже в том ледяном аду ему не было места. Изведать такую истину – как хлебнуть гнилой воды из Гьёлль[1], но времена, когда подобные истины ввергали его в ужас, давно прошли. «Ты был рожден, чтобы умереть!» Слово Одина оказалось воистину верно. Только что же в итоге? Недостойный жизни выродок на троне Асгарда! Вопреки злой воле, а быть может, и благодаря ей. «Ты был рожден, чтобы умереть...» Зябкий холодок пробежал по плечам и спине, будто его ледяными руками погладили призраки. Локи отмахнулся от них. Следовало разобрать ворох свежих донесений, уделить внимание делам, требующим решения разной степени срочности, но голова была пустой и звонкой. Он переложил ноги на краю стола, тяжело вздохнул. О да! Это был всем столам стол! Монумент! Тяжелый и торжественный, как надгробная плита. Личный бастион Одина – Стол Принятия Решений. Была в этом кабинете некая влекущая тайна, их с Тором давняя детская страсть. Играть их сюда не пускали под страхом наказания, и за тот единственный раз, когда они все же умудрились прошмыгнуть мимо стражи, оба были удостоены грандиозной трепки от Одина. Ну, и чья же теперь взяла?.. Сейчас он был посвящен во все страшные тайны. И это были теперь его тайны, что лишало их всякой прелести, делая до невозможности скучной всю напыщенную важность. Но ни одна тайна этого кабинета не ввергала его в такое смятение, как та, которая сегодня открылась ему в тюремной камере левого крыла. Стыдно было вспоминать, как он сидел здесь два часа назад и смотрел на свои руки, уповая, чтобы те подчинились его воле и перестали трястись. А уж то, что творилось у двери, когда он ворвался сюда сам не свой... нет, об этом лучше не думать. Младший на время тоже затих. Испугался выволочки. Правильно. Только очередного внутреннего разлада ему не хватало, особенно после того, что Младший выкинул там, в камере... Во рту все еще горело. Локи вытащил трубку и облизнулся. Во рту все еще постреливало, будто он жевал крапиву. Позор так пылко реагировать на поцелуй. Он зажмурился на это слово, что стало ошибкой. Поскольку там, на изнанке век... ...Тор целует его. Целует. Тор колючий, с привкусом злости; он целует и обнимает так, будто имеет на это право... Пальцы. Когда Тор поцеловал его, кровь ударила в кончики пальцев. Толчок был сильный, до боли и онемения. Он заметил это лишь потому, что едва не застонал... Воспоминание было свежо, как рана. И то, что случилось потом... Стыд жег его раскаленной кочергой истязателя, готовясь пожрать живьем, с костьми и потрохами. Холодно – а вокруг будто сгустилась знобящая духота. Это случилось слишком недавно, лишь на шаг вспять от настоящего к прошлому. Он изо всех сил призывал внутренний холод, чтобы тот объял, заморозив эмоции, но думалось только о том, каким же горячим был рот его брата. Это все Стив проклятый Роджерс! Воистину, дурной пример заразен… Кто-то провозгласил очередной тост, после чего гвалт за дверьми стал значительно громче. Перекрывая его, ветер завыл раненым варгом. Томился в заключении Тор. Вторженец из Мидгарда, носивший смешной титул «Капитан Америка», спал глубоким сном под свист вьюги. А он, Локи, Владыка Асгарда, хитрец, бастард и варлок, маялся и изнывал из-за простого прикосновения. Смешной и жалкий, увязший в сентиментальной чепухе, взявшей власть над ним. Надо было все же его убить... На мгновение Локи представил это: расширенные голубые глаза, кинжал, вогнанный в живот брата по самую рукоять, стекающая по пальцам кровь, хрип... Он мотнул головой, выныривая из омерзительного, но вместе с тем невероятно притягательного видения. Нет уж. Он уже имел возможность стать братоубийцей. Даже дважды. Но Тор выжил, падая в стеклянной камере, а когда был шанс прирезать его исподтишка, он ударил не насмерть. Не смог. Барьер братства, который он признавал и отрицал в себе от случая к случаю, сдержал его руку. Держал он и сейчас. Любовь – это слабость. Он уже давно поднял этот девиз на штандарт, хотя у него никакие принципы и девизы долго не жили. Постоянство претило самой идее непредсказуемости. Однако он твердо знал: чувствуешь, что одолевают симпатии – прижигай их безжалостно. Чувствуешь привязанность – режь привязь. Только тогда сумеешь играть без правил. Этого он старался придерживаться. Они все трое старались. Они все... ха-ха! Жили-были три брата! Безумие началось после последнего проклятого похода... *** С самого начала этот поход заметно отличался от всех предыдущих. Нифльхель был миром, окутанным весьма вонючим облаком слухов и домыслов, часто полярно противоречащих друг другу, ибо нога аса ступала туда столь редко, что мир считался местом скорее мифическим, нежели реальным. Но он вызвался. Сам. Это была важная миссия, а он в то время был исполнительным малым – тем, кто на белом коне пересекал мертвые земли. Локи, сын Одина, хитрец, лазутчик и вестник, младший из принцев Асгарда. Алсвидер забеспокоился на последнем отрезке пути, когда впереди показалась белая береговая полоса. Болото и лес, что странно, конь пересек спокойно, чего Локи не мог сказать о себе. Он уже порядком отвык являться в миры вот так – с подчеркнутой помпой, предпочитая тихие, не привлекающие внимания вылазки окольными тропами. Всадник в черном плаще, да еще на кипенно-белом скакуне, был просто отрадой для глаз любого, кому захочется им поживиться. Причем в случае Нифльхеля это «поживиться» имело безнадежно буквальный смысл. Венец давил на виски, неудобная одежда сковывала движения, и Локи едва удерживался от того, чтобы поминутно не озираться по сторонам. Он чувствовал себя неуютно, торча тут, как комар на плеши, однако перед походом ему разъяснили, что к Хель стоит идти только так – открыто и не таясь. Мол, всевидяща Владычица в царстве своем, и горькая участь постигнет того, кто вздумает выведывать и вынюхивать что-либо тайно в пределах ее владений. За время походов, что с Тором, что без него, он успел насмотреться всяких мрачных мест куда неприятнее этого, однако ни одно из них не отпугивало так своей отчужденностью. Даже мрачный Свартальвхейм имел куда более миролюбивый и привлекательный вид, чем эти туманные земли. Две звезды освещали край Хель, однако свет их был почти бессилен пробиться сквозь одеяло туч, оставляя мир внизу на откуп мглистому сумраку. Высокое серое небо двигалось и перетекало само в себя, а если в просветах и являлся на миг-другой лик какого-то из светил, то размером он был не больше монеты. Звезды были далеко и из рук вон плохо исполняли свой долг. Локи то и дело зябко передергивал плечами, пытаясь отогнать ощущение, будто сырой туман заползает ему под одежду. Это место не предназначалось для живых и сообщало об этом всем своим хмурым видом. Хеймдалль высадил его на самом краю болота. Дальше взор Стража не проникал. Болото немилосердно воняло, щедро извергая миазмы со сладковатым смрадом гниения. Ехать верхом было опасно. Один раз Алсвидер оступился и передними ногами по запястья погрузился в топкую жижу, но Локи лишь крепче сжал поводья, передумав спешиваться и стараясь не дышать глубоко. Вокруг лежал Нифльхель – мир мертвой жизни, и эта мертвая жизнь могла таиться и поджидать здесь повсюду. Тишина мягкими ладонями давила на уши. Ни птиц, ни лягушек, ни насекомых. Минуло не менее трех часов, прежде чем они выбрались из болота на твердый берег. Вонь почти выветрилась, сменившись запахом сырой древесины. Со всех сторон их окружили кряжистые стволы, оголенные, без коры и листьев, будто лесу вздумалось расти корнями вверх. Скелеты деревьев поднимались корявыми ветвями в небо, где сплетали полог, похожий на ловчую сеть. Туман висел рваными клочьями, он клубился и разлетался в стороны от могучей груди коня. И хотя все время пути Алсвидер вел себя образцово, как и полагается чистокровному жеребцу валиннийской породы, на последнем отрезке пути конь решил проявить норов. Он упирался, храпел и наотрез отказывался ступать на пляж, поэтому пришлось сильно пришпорить его. Заливистое ржание раскатилось по Нифльхелю, когда песок брызнул из-под могучих копыт. Вот только это оказался не песок. Под ногами Алсвидера скрипела соль. Ветер вылизал ее барханами, ровные волны которых никто не тревожил многие сотни лет. Они ступили на солончак Модгуд – соляной рубеж, внешний берег Гьёлль. Берег не спускался к воде под пологим уклоном, а бессовестно обрывался в пропасть, в которую им не довелось упасть лишь по чистому везению. Локи придержал скакуна, почуяв впереди поток холодного воздуха. Туман скрадывал обрыв, пришлось привстать на стременах и долго всматриваться вперед, прежде чем он заметил границу твердой почвы и пустоты. Отъехав чуть назад, он повел Алсвидера иноходью вдоль берега, высматривая мост. Одинокая статуя выросла впереди. Ее создавали громадной, чтобы служила ориентиром в этом неверном мареве. Фигура возвышалась над берегом локтей на пятьдесят – женщина в капюшоне, низко надвинутом на лицо – и снизу доверху была покрыта беловатой коркой соли. Обе руки покоились на эфесе двуручного меча, острием направленного в землю – Локи не без удивления узнал обычную стойку Хеймдалля. Модгуд. Она стояла Стражем соляной пустоши, отмечая единственный вход в Царство Смерти. Даже верхом на Алсвидере Локи не доставал рукой до гарды ее меча. Справа от статуи начинался длинный узкий мост Гьялларбру, казалось, проходящий прямо сквозь облака – такой густой туман клубился вокруг него. Из пропасти с туманом поднимался холод, однако ни шума потока, ни плеска волн о берег не было слышно. Мост, не имевший украшений, парапета и перил, каменной лентой уходил вдаль не менее чем на две мили, и хотя в тумане он казался обычной ровной дорогой, на деле же берег и мост составляли единое целое. Это был сплошной, вырубленный из массива лепесток скалы, что рождало мрачные предположения о рукотворности этого места. Гьялларбру отвесной стеной срывался вниз, и там разлетался на широкие арки, чьи опоры омывали черные воды Гьёлль. От панорамы кружилась голова. Казалось, вдали мост сужается до ширины каната. С замиранием сердца Локи направил Алсвидера вперед. Копыта загремели по камню неестественно громко, как если бы мост был полым внутри. Алсвидер храпел и мотал головой, но плелся покорно. Сказывалась выучка. Чтобы как-то отвлечься, Локи принялся подсчитывать, сколько времени он уже провел в пути. Часов пять. Немного, хотя и непривычно – луч Биврёста обычно высаживал асов почти у самого пункта назначения, и путь успел порядком утомить. Совсем обленился. За это время не приключилось ничего скверного, хотя кое-что волновало до дрожи. Он ехал по делу, важность которого трудно было переоценить, а на той стороне моста его не ждали. Асгард не имел возможности сообщить Хель о визите. Птицы, посланные к ней, не возвращались, и уповать на то, что послание было доставлено, приходилось с оговоркой. Впервые за все визиты по делам семьи Локи не чувствовал привычной поддержки Асгарда. Хель не отличалась гостеприимством, и вряд ли имело значение даже то, что он – младший сын Одина. Впереди выросла мятая каменная скала, уходящая в туман и справа, и слева, и вверх, сколько хватало обзора. В стене все отчетливее проступал арочный портал. Огромные створки, сооруженные словно для гигантов, бесшумно распахнулись перед всадником, даже не скрипнув на петлях, и лишь миновав их, Локи понял, что же все это ему напоминает: Страж, лента моста, ворота... Он будто ехал по мертвой инкарнации Асгарда. Однако за воротами сходство терялось. Совсем. Сперва Локи показалось, что он въедет прямо в скалу, а потому невольно ожидал темноты подземелий, пламени, гнили или скелетов... и ошибся. Алсвидер замер на скальной площадке посреди вала, стена которого почти без наклона обрывалась вниз, и там, чуть припудренная туманной дымкой, стелилась обширная, идеально круглая котловина. Перед ним простирался гигантский кратер. Даже с возвышения Локи видел лишь слабый намек на изгиб этих скал, а другого конца чаши не разглядел бы и в погожий день. В низине лежал город. Обитель мертвых. Хельгард. Он был огромен. В десятки раз больше Асгарда. Каменные зубы зданий торчали четырехгранными призмами – серыми, с выщербленными вершинами. Самые высокие гордо возвышались на окраине, снижаясь к центру города, где находилось самое странное, что можно было ожидать от мира мертвых. Свет. Узкий белый луч сшивал небо и землю. Его молочное сияние заливало весь Хельгард, заставляя клыки строений простирать по земле точеные тени. И не было ясно, падает ли луч с неба или растет из земли. Как и - явление ли он естественное или творение рук неизвестных зодчих. Свет не слепил, не резал глаз. Смотреть на него было легко и приятно. После сумрака пути он давал глазам долгожданный и сладостный отдых. Этот стержень, чем бы он ни был, служил единственным источником света. От него как от центра во все стороны разлетались узкие линии проулков, режущих Хельгард на равные части, как пирог на куски. Узкие – в противовес единственной широкой улице, пролегающей в теле города лентой центрической спирали, закрученной против часовой стрелки. Витки ее сходились к свету, и если он не ошибся... Это был путь умерших. Стало быть, вот каков чертог Серой? Город, лежащий медальоном на глади мертвых земель, в оправе скалистого вала и в ободе из потоков черной реки с каймой из соли, на котором лежит спираль Последнего Пути. И никого. Тихо и пусто, будто город вымер за столетия до его прихода, если здесь вообще кто-либо мог жить. С трудом сбросив оцепенение, Локи поискал глазами спуск. Тот оказался справа – неширокая полоска скального выступа шла вдоль стены вала, чуть расширяясь книзу. Никому в жизни Локи не признался бы, что, спускаясь все глубже в недра Преисподней, он повсюду высматривал Гарма – сторожевого пса Хель, но так и не увидел его. Царство камня. Из пустых оконных проемов наружу пялилась густая непроглядная темнота. На первый взгляд здесь не было ничего зловещего. Лишь камень и ветер. Но краем глаза Локи постоянно ловил движение, хотя вокруг по-прежнему не было ни души. Свет от далекого стержня лился густой и приятный. Хотелось подъехать к нему поближе. Локи направил коня по одному из узких проулков навстречу свету и уже хотел было... - Сссссстой. Прежде Локи не видел валькирий. Разве что иногда после побоища – так, тень промелькнет. Но это были вовсе не те пышнотелые красотки с услаждающим слух сопрано, о коих он сам столько раз плел смертным. Он знал, что валькириями вне зависимости от вида становятся девственницы, умершие насильственной смертью. Знал, что они – гвардия Хель, собирающие души воинов, павших с оружием в руках. Что происходит с душами после, ему ведомо не было, но асы называли валькирий «падальщицами», и совершенно не хотелось знать, почему. Путь ему преградили четыре девушки в черных кожистых плащах, оборачивающих фигуры до пят, в шлемах без отверстий для глаз: костяных, с острым, загнутым отростком впереди, делавшим их похожими на черепа хищных птиц. Если при них и было оружие, плащи это скрывали. И хотя это были первые встреченные им здесь существа, Локи не слишком обрадовался. «Выбирающие мертвых» его пугали, хотя чем именно, он так и не смог понять. - Мы тебя шшшштали, - они говорили все хором, с одними интонациями и одним свистящим шипением на всех. - Ждали? – он счел нужным спешиться. Алсвидер беспокойно заплясал на месте, и Локи похлопал коня по шее, удивившись, до чего тяжело он дышит. Будто мчался галопом, а не шагом шел. – Вы знали, что я приеду? Откуда? Четыре правых руки вынырнули из-под плащей, четыре плотных изогнутых когтя указали куда-то вверх, ему за спину. Локи обернулся. Сперва он подумал про мост и грохот, который, что называется, и мертвого поднял бы, но показывали воительницы не туда. Пришлось задрать голову, чтобы увидеть. Над арочным входом, на самом верху вала, торчал острый шпиль сторожевой башни. На ней горел сигнальный огонь. Справа и слева в четверти мили от нее торчали зубцами короны другие башни. Баутестенар. Внутренний рубеж застав. Странное дело... Локи видел лепестки пламени, но оно было каким-то тусклым, бледным, будто из огня выжали все присущие ему краски, оставив лишь слабый желтоватый оттенок. - Я Локи, сын Одина, - он выставил эти слова как щит, возведя его между собой и валькириями. - Мы сссснаем, - кивнули они. – Ссссслетуй ссссса нами. Синхронно, будто единое существо, они развернулись и двинулись вперед, Локи – за ними, взяв Алсвидера под уздцы. Спрашивать, соизволит ли Хель принять гостя, он не рискнул. Шел, оглядывался. Наблюдал. И чем глубже в город они входили, тем отчетливее убеждался – да, ему не показалось. Белый молочный свет пожирал цвета. Все вокруг было серым – ни проблеска красок. Даже его собственные руки выглядели серыми, как и одежда, и золотые узоры на плаще. Сраженный наблюдением, Локи молча шагал, понимая, что из этого вырастает весьма существенная проблема. Его сопроводили до строения, с виду ничем не отличного от других, кроме, разве что, выбитых в камне знаков над входом. Этого языка он не знал, и надпись упрямо молчала, не раскрывая даже намека на смысл. - Что здесь написано? – рискнул спросить он. - Порокхх, - прошелестели валькирии хором. – Тени ссссссюта не войтут. «Порог», - перевел он про себя. Вокруг по-прежнему никого не было, кроме неуловимых зыбких видений и ветра, облизывающего камни, но Локи подумал, что это хороший знак, что бы это ни значило. Алсвидера увели в стойло где-то под домом, отчего сразу стало вдвойне неуютно. Забрав поклажу, он поднялся по винтовой лестнице в покои, обставленные вполне привычным для живых образом – кровать, кресла, столик с резными ножками. Огорчило только отсутствие камина. Ему велели ждать. Ни обещания аудиенции, ни намека на дальнейшие действия. Впрочем, следовало порадоваться, что его оставили в покое. Ему было, чем заняться. Оставшись один, он первым делом снял с головы серебряный венец, с удовольствием тряхнув волосами, сбросил плащ и распаковал поклажу. Об этом он волновался весь последний отрезок пути. Всё подтвердилось. В дар Хель Всеотец не пожалел драгоценных камней, ярких дорогих тканей, украшений из благородных металлов тонкой ювелирной работы... Но серебро и золото в этом свете стали неотличимы от олова или свинца. Блеск самоцветов померк, яркость тканей потухла, и различались они теперь только на ощупь, да и то... Локи стало страшно. Он почувствовал себя нищим попрошайкой в трактире, заказавшим баснословно дорогую выпивку на деньги, которых нет. Выпивку вот-вот принесут, и шансов удрать всё меньше и меньше. Но на это опасное дело он рвался не для того, чтобы трусливо сбежать, поджав хвост. Успокоившись и задавив подкатившую панику, он внимательно оглядел то немногое из поклажи, что еще можно было счесть ценным – музыкальные инструменты работы цвергов: флейту, рожок и резную ясеневую арфу, инкрустированную перламутром и ценными породами дерева, и шейкой в виде головы змеи. Внешний вид инструментов тоже казался вовсе не таким роскошным, как прежде. Впрочем, здесь и Брисингамен выглядел бы россыпью серых стекляшек. Но звук у инструментов остался чистым. Локи проверил их и чуть успокоился. После чего повалился на кровать. Отсутствие красок вынуждало моргать чаще обычного, Локи никак не мог привыкнуть к черно-белому зрению. Сколько ждать? Аудиенция может быть завтра, но если этот свет не гаснет и здесь попросту нет дня и ночи, то как понять, когда это «завтра» наступит? И наступит ли?.. Только тогда он понял, насколько сильно устал. Всю дорогу он ждал нападения, подвоха – беды, и это ожидание измотало его в край. Он и не заметил, как провалился в сон. И несколько часов спустя беда пришла. Его разбудило ржание. Спросонья он не сразу понял, где находится, однако звук быстро поставил его на ноги. Спустившись по лестнице вниз, в подвал, Локи замер, с ужасом глядя, как белоснежный жеребец катается по полу и бьет копытами воздух. Вокруг него молчаливыми тенями стояли валькирии. Те же или другие, он так и не понял. - Что вы с ним сделали?! – заорал он, опасаясь подходить ближе. Валькирии молча покачали головами, и их чуть растерянная опаска убедила – они ни при чем. На ходу творя нужные знаки, Локи приблизился к животному и набросил аркан чар, быстро коснувшись рукой его живота и едва увернувшись от копыта, метившего в голову. Алсвидер замер на боку, глядя на Локи безумным, налитым черной кровью глазом. Конь горел под ладонью, тяжело дыша, жилы тугими канатами взбухли на шее, на мягких губах пузырилась пена. И Локи понял, что домой он вернется пешком. Если вернется. Укусила ли коня по дороге какая-то тварь, когда тот погрузился передними ногами в болото, или случилось еще что – Локи не знал, и это уже не было важно. В голове забрезжила жуткая идея. - Здесь есть какое-нибудь святилище? – спросил он у замерших поодаль валькирий. - Есссссть, - донеслось из-за спины. Одним движением рук он заставил Алсвидера подняться, хотя с каждым мигом становилось все труднее удерживать жеребца. На лбу выступил бисер пота. - Ведите. Это место не было храмом. Так, капище. Большое пустое строение с окнами, похожее на увеличенную беседку. Под сводом купола гуляло эхо. Внутри по стенам змеились письмена на незнакомом наречии. А на полу лежала спираль о девяти витках – прорезанный в камне узкий, глубокий желоб, закрученный к центру против часовой стрелки. От него разбегались окружности незнакомых знаков. Здесь, как ему пояснили, валькирии приносили присягу на верность. Здесь же Хель ненадолго возвращала память тем душам, которые были ей интересны. Теперь же это место должно было быть использовано для иной цели. Алсвидер молчаливым гигантом возвышался за его спиной и казался смирным, если не знать, сколь бешено он бился в клетке плоти, удерживаемый колдовством. Вполголоса произнося обычные слова моления, Локи заставил Алсвидера пройти в центр спирали и опуститься на колени, что смотрелось бы потешно, не покрывай тело Локи холодный пот. Эти слова были ему знакомы еще со времен Большой Охоты – их возносили над ранеными, которых нельзя было исцелить, его же в прошлом читали смертные над больными и умирающими. Моление о легкой смерти к Хель, дарительнице покоя. Пожалуй, единственная молитва, не содержащая надежды. Закончив, он вытащил кинжал и потрепал Алсвидера по шее, погладил длинную гриву. Красавец-конь, сияющий белым пламенем в свете далекого стержня, сильно дернулся в путах чар, но не смог сдвинуться с места. - Прости, друг, - шепнул Локи, обнял шею коня рукой снизу и с силой провел лезвием по яремному желобу, отпирая жилу. Кровь черным потоком хлынула на пол, заливая письмена, наполняя русло спирали. Резать кому-то горло – грязное дело. На лицо и шею брызнуло горячим, и Локи отдернулся, отворачиваясь и крепко сжав зубы, пережидая острый приступ отвращения, а когда рискнул повернуться обратно и открыть глаза, Алсвидер бился в агонии на боку, и из разверстого горла его хлестала кровь, густая, глянцево-черная. Наконец, клекот и бульканье стали тише, конь дернулся в предсмертной судороге последний раз, затем тело скакуна обмякло. Из-под него медленно во все стороны расползалась лужа, и Локи спешно поднялся и отступил. Его мутило. Валькирии в дверях неподвижно замерли, лишь заинтересованно поводили головами, втягивая медный запах. Когда хмель содеянного выветривался из головы, пришла брезгливость. Возвращаясь из капища, Локи дрожал. Запах крови вызывал тошноту, хотелось помыться. Он попросил воды. Проводив его до покоев, валькирии ушли, не дав никаких ответов. Пришлось заняться очищением самому. Он перерыл поклажу по второму разу, разбросав ее по кровати, взял наугад одну из тряпок. Изначальный ее цвет уже не поддавался определению, но на ощупь она показалась подходящей, чтобы вытереть лицо, шею и руки. Кровь забилась даже под ногти, вызывающе темнея черными ободками, и Локи вскоре плюнул на попытки выскрести ее оттуда. Он пытался убедить себя в том, что всё сделал правильно. Шансов вылечить хворь Алсвидера у него не было, тащить буйного коня обратно в Асгард на своих плечах не представлялось возможным. Заклинание, заставившее его ненадолго покориться воле варлока, почти истлело к моменту смерти, а просить за него у Хель... Здесь не лечат живых. Ему и так не очень-то нравилась перспектива выпрашивать у Хель те милости, на которые и в прежние времена никому не приходилось уповать. А уж теперь-то... На душе было гадко, да и телу гаже не меньше. Ему надлежало явиться во дворец Хель, пройти под конвоем по коридору, где распахнутся причудливые двери, и там, перед троном, окруженным полукольцом избранной знати, раскланиваться и вещать... Прежде именно так и случалось в тех мирах, где ему доводилось бывать по делам Асгарда. Во всяком случае – официально. Следовало предстать в лучшем виде, а он до сих пор был в крови, и на весь проклятый город едва ли найдется хотя бы одна лужа. Его грызла тоска. Он не любил убивать, и тень Алсвидера стояла за его спиной немым укором. Шелестящие шаги раздались от дверей, качнулись тени на стенах. Локи обернулся. Три служанки, укутанные в белые одежды, с вуалями на лицах, семенили к нему, склонив головы. Одна несла большую металлическую чашу с водой, две другие – одежду и полотенца. Предусмотрительно. Все вопросы были решены, вот только... Она шла последней, легкой поступью, босиком. На ветру развевались занавески, резали свет на полосы, создавая причудливую игру теней, порождая рогатых чудовищ... Что ж. Беда не приходит одна. Выезжая сюда, Локи представлял Хель по-разному: и скелетом, и старухой, и чудовищем, и великаншей – все, что мог вспомнить из легенд, слухов и сказок, поскольку Один не счел нужным ее описать. Владычица Смерти стерла все его предположения в пыль. Рослая, болезненно худая, без бремени возраста, она ступала босыми ногами легко и с достоинством. Газовые драпировки одеяний колыхались в такт походке, отчего казалось, что Хель оставляет за собой дымный шлейф. Нахмуренные пепельные брови и строгий взгляд делали ее старше, хотя седина не шла молодому лицу. Волосы, собранные в сложное плетение вокруг головы, ниспадали двумя косами почти до пят. Никаких украшений. Лишь властность осанки и сталь в глазах выдавали Владычицу Мира. Странный свет стержня, льющийся в окна, высвечивал овал костистого лица с острыми чертами, тонкий хребет переносицы, высокие скулы, бескровные губы. Она не была прекрасной в его представлении о женщинах, но в Хель крылось суровое очарование, твердое, как гранит, отчего невольно хотелось смотреть на нее. Присутствие Серой пробуждало в груди чувство из глубокого детства, заставлявшее опускать очи долу под суровым взглядом в те редкие разы, когда его ловили с поличным. Возможно, это был благоговейный страх. Ей не нужен был дворец. Не нужен был трон. Она явилась к нему без каких-либо знаков отличия, без атрибутов и символов власти, босая – и она была силой. Об этом ревели все органы чувств. Она смотрела не как супруга царя – так смотрит правительница, которой не нужен царь. В серебряных глазах ее читался интерес, спокойный, но столь пристальный, что у Локи закололо под ложечкой. Трудно было сохранять спокойствие под взглядом этих ледяных глаз, которые, казалось, способны взвесить и измерить тебя со всеми потрохами. Пришлось напомнить себе, что он – принц Асгарда, и что бояться ему нечего. Наверное. Усталый, покрытый конской кровью, всё, что он мог – лишь низко поклониться Серой Госпоже и улыбнуться самой обворожительной из своих улыбок. Вышло довольно беспомощно. Они молча смотрели друг на друга, и Локи, наплевав на приличия, держал язык за зубами, не спеша представляться. Нутром чуял – первой должна заговорить она. Служанки тем временем поставили чашу с водой на резной столик у кровати, одежду и полотенца положили рядом и замерли, спрятав за спинами руки. Взмах тонкой кисти – и они исчезли, тенями метнувшись по стенам. Хель сделала приглашающий жест, и он счел за благо его принять, погрузив руки в воду и тщательно умыв лицо. - У Хель тебе ничего не понадобится, а если она что-то тебе предложит, ничего не пей и не ешь, – наставлял его Один. Но вода для омовения не потребляется внутрь, так что вряд ли предостережение касалось и ее. Насухо обтершись, он опасливо глянул на Серую. Изображать достоинство явно было поздно, но вот хорошие манеры... - Я... – попробовал начать он, но Хель скупым жестом руки приказала ему замолчать. - Ты Локи. Мне это известно, - голос у нее оказался низкий, глубокий и отрешенно-бесцветный. Он выдохнул заготовленный воздух и, улыбнувшись, развел руками, дескать, да, я. Хель обошла его кругом. Локи наблюдал за ней, стараясь лишний раз не смотреть на кровать, где были разбросаны дары. Всё складывалось хуже некуда. – Мне понравился твой подарок. Как его имя? Растерявшись, он не сразу понял, о чем она говорит. Потом осознал. - Алсвидер. - Красивое. Он станет жемчужиной моих конюшен. - Рад это слышать, моя госпожа, - но втайне поежился: он нервничал, когда на него так смотрели. - Твоя госпожа? – насмешка. Локи сглотнул. В Хель чувствовалась строгость, против которой было бессильно всё его обаяние. Но быть обласканным такой... львица лизнет – и то меньше гордости. – Ты играешь? Кивком головы она указала на арфу. - Немного, - признался Локи, холодея. – Всех принцев Асгарда этому учат. - Сыграй, - приказ. – Это скрасит нам разговор. Это было не то, чего он ожидал. Серая Госпожа явно не нуждалась в обычных церемониях, собираясь сразу перейти к сути дела, и Локи был более чем уверен, что ей не придется по нраву эта суть. Все нутро у него вибрировало от напряжения, но тело уже слушалось, и он почти не заметил, как оказался в кресле. Он давно не играл, а потому с некоторой опаской поставил арфу на колено и прижал к плечу. Думал, от волнения не сможет ничего вспомнить, но стоило только тронуть струны – и пальцы задвигались, вспоминая суровую науку лучше него самого. В конце концов, он был мастером импровизаций, а играть у него всегда получалось лучше, чем у Тора, которому можно было доверить разве что барабаны, и то если успеть потом вовремя отнять. - Мне известно, что Один выдвигает своим преемником Тора, - она говорила ровно, размеренно, без интонаций. Музыка не заглушала ее речи, будто низкий сухой голос звучал внутри его головы. – Слава о нем долетает даже сюда. Однако Один отправил тебя говорить со мной. Может, потому, что жертвует тем, чем не так дорожит? Игра. Тонкая игра. Порыв ветра разметал Локи волосы, прошелся языком по шее, вызвав ознобную дрожь, лизнул занавески, заставив их всколыхнуться и на миг закрыть Хель от его взора. - Напротив, моя госпожа, - он выдавил улыбку. – Полагаю, выбор Всеотца пал на меня, поскольку я обладаю качествами, которых моему выдающемуся брату не достает. - В их число не входит правдивость, - Хель вдруг оказалась совсем рядом. – Ты вызвался сам. Струна едва не оборвалась под пальцем. - Да, это так. - Что привело тебя ко мне? - Открой владыкам Асгарда и их семьям путь к ветвям Иггдрасиля, - не стал он ходить вокруг да около. - Смерть Королей... – Хель отступила, и в тонкой полуулыбке показалось нечто, похожее на одобрение. – Старый клятвопреступник знает, чего стоит у меня просить, однако не желает видеться со мной лично. Умно. Ты говоришь его словами, принц, а я хочу слышать тебя. Зачем ты пришел? - Хотел увидеть тебя своими глазами, - он сказал чистую правду, хотя не имел привычки отвечать искренне на прямые вопросы малознакомых дам и господ. Но здесь был иной случай. - И как я тебе? Локи выдержал паузу, подбирая ответ и проигрывая две сложные музыкальные фразы. - Я иной тебя представлял. - Я могу быть любой, - это не прозвучало хвастовством. Хель бросила фразу легко и скупо, будто отмахнулась от мухи. Впрочем, откуда тут мухи?.. – Ты боишься смерти, принц? - Да. - А помимо лжи и страха, какими еще обладаешь ты качествами, которых не достает твоему выдающемуся брату? – в вопросе крылась явная насмешка, но Локи предпочел ее не заметить. Он поднял взгляд. - Еще я очень хитрый. Умею договариваться и часто добиваюсь своего. А еще знаю много удивительных историй. Быть может, моя госпожа захочет послушать? Она положила ладонь на резную голову змеи, сухой и взвешенный жест. Локи прекратил играть. - Может, и захочу. Взглядом она указала на ложе, и Локи, отложив арфу, покорно пересел туда, и не удивился бы, выяснив, что в действительности сидит на своем смертном одре. Сердце билось часто, но он молчал, глядя, как рядом опускается Хель, как окунает полотенце в чашу, стряхивая тяжелые капли. Мокрая ткань коснулась шеи, и Локи нервно облизнул губы, позволяя стереть с себя кровь. Она обмакнула полотенце во второй раз, прошлась по ключицам. Глаза ее пугали. В их хищной серебряной глубине с дымной поволокой зрачки раздваивались, образуя две округлые черные колбы песочных часов. Ходили легенды, что, всмотревшись в них, можно увидеть свой жизненный срок. Только если она захочет показать. Сейчас обе колбы были пусты. В этих глазах ничего нельзя было прочесть. Разве что тень насмешки. Это был очень странный день... ...Целовать ее оказалось все равно, что целовать могильный камень. Это стало большой ошибкой. Прикосновение к твердым губам прошибло холодом до костей, и Локи стерпел бы, но ужас содеянного рванул его прочь. Он вовсе не планировал поступать как нахал. Но ему было страшно, а страх часто вынуждал его обороняться, не раз толкая на безрассудство, в том числе и такое. Он замер в предчувствии неминуемой кары за свой дерзкий поступок. Ветер раздувал занавески, они развевались на ветру парусами. - В тебе много огня, принц, - заметила Хель, чуть склонив голову набок. Невозможно было сказать, злится она или нет. Казалось, ничто не способно поколебать ее невозмутимость. - Моя госпожа?.. – палец холодно и твердо лег на губы, двинулся вниз по подбородку, пока ледяная ладонь не сдавила горло, властным движением опрокидывая навзничь... - Я хочу в нем согреться. И львица лизнула его. *** ...Когда Локи проснулся несколько часов спустя, в окна бил все тот же свет. Он долго лежал без движения, не спеша подниматься и пытаясь понять, как так вышло. По телу разливался убаюкивающий покой. Не смертельный – обычный покой здорового мужчины, утолившего голод плоти. Несмотря на то, что по меркам Асгарда он давно вступил в пору зрелости, Локи вовсе не ощущал себя по-настоящему взрослым, будто в нем задержалось легкомыслие юности. Но вместе с тем, пылкое юношеское сластолюбие не было ему свойственно. Локи знал женщин, и не только женщин, однако физическая близость не была для него пределом мечтаний. Окунаясь в приятное сладострастие, приходилось открываться и становиться неоправданно уязвимым. Короткий проблеск удовольствия не оправдывал усилий. Локи не отличался особым доверием, потому не доверял и позывам плоти, а вспыхивающей добела страсти и вовсе за собой не знал. А тут... Он захлебывался осознанием реальности. Вчера, если в этом благословенном мире вообще бывает «вчера», под ним самозабвенно выгибалась Хель. Смерть. И кровь пенилась в его жилах молодым вином, кружа голову, ласковые касания холодных пальцев вызывали дрожь, дурман вожделения пополам с острым вкусом опасности подстегивал ритм, и, сгорая от нестерпимой жажды жизни, растворяясь в яростно-обреченном буйстве, он умирал в объятиях Смерти, и все никак не мог умереть. Невозможная нежность... страх, муки томления, сладкая тяжесть в паху... Стоило им коснуться друг друга – и он вспыхнул весь, сразу, обезумев, как белый жертвенный конь. Он обнажал Смерть, похожую на статую, серые одежды дымом текли в его пальцах. Страх и экстаз, ощущение фатальности, неминуемости, скоротечности, когда каждый миг сладок и полон жизни, потому что – последний... Делить ложе со Смертью – как пережить собственную казнь. И выжить. Хель не стонала. Только жмурилась, выгибалась и медленно, гулко дышала: будто небо – всей широтой своих чудовищных высей, будто пропасть земли – могучими легкими своих глубин. Всякое прикосновение, всякое движение казалось с ней настоящим, завершенным и единственно важным, ибо следующего могло не быть. Миг-другой – и она затушит тебя, как свечу. Эта уверенность не отпускала до конца, ужас тек в венах, пульсируя горечью на языке. Погружаясь в знобящее наслаждение, дыбом поднимающее волосы на теле, сильное – до боли и потери сознания, Локи чувствовал себя умирающим – и живым, как никогда! Родившимся заново. Вот как это было. Но как быть теперь?.. Скомканное ложе еще дышало недавней страстью. Он сидел один, нагой, в перемятой постели. Одежда лежала стопкой у изголовья. Дары валялись вокруг, сброшенные на пол вместе с покрывалом. Отсутствовали музыкальные инструменты, полотенца и чаша с водой. Что-то подсказывало, что со своим даром Серая Госпожа уже определилась. *** Когда они встретились вновь, Хель и виду не подала, что случилось что-то, заслуживающее обсуждения. Лишь глубина ее холодных глаз таила насмешку, заставляя запинаться и забывать слова. Он понимал одно: если бы Хель не пожелала, участь Алсвидера показалась бы ему завидной. Локи благоразумно молчал, решив, что если ее благосклонность и является своего рода видом платы за Смерть Королей, что ж... невелика цена. Он хочет выполнить поручение, она хочет согреться с живым мужчиной, и каждый из них обретет свое, разве нет? Потянулось странное время. Самое странное в его жизни. Он отсчитывал дни по внутренним часам, хотя и в них вовсе не был уверен. Они объезжали владения Хель, говорили и молчали. И Локи опять вез Алсвидер – послушный, с серебряными глазами. Сидеть на нем было как на куске мяса, но ощущение быстро прошло. На шее коня темнел шрам от ножа, в том месте, где Локи перерезал ему горло, и стало вдвойне не по себе, когда он понял, что остался единственным живым существом в этом мрачном мире. Они осматривали Хельгард. Хель ехала рядом на худой жемчужно-серой кобылице в яблоках. И вскоре выяснилось, что дворца у Хель нет. И трона нет, и залов, и стражей. Хозяйка-Смерть везде у себя дома. Не было у Серой Хель и свечей со свитками. Она чуяла гаснущие жизни нутром, и звала души к себе, не прилагая усилий. Локи думалось: «Сейчас кто-то умер. И сейчас. И вот сейчас...» Каждую секунду умирало живое существо. И Хель знала, где и какое. Она была подобна Хеймдаллю. Она была много ужасней Хеймдалля. И она была прекраснейшей из всех виденных им чудовищ. - Что это? – набравшись смелости, Локи кивнул в сторону света. Хель проследила его взгляд, равнодушно и чуть презрительно глянув на белый столб, исчезающий в низких тучах. - Ривхеммилин, - ответила она невыразительно. – Маяк, построенный асами. - Асами?! – от неожиданности Локи натянул поводья, и Алсвидер встал, как вкопанный. Ему вдруг вспомнилось, что каменный мост на первый взгляд тоже показался рукотворным. - Что тебя удивляет? – Серая Госпожа проехала мимо. - Так выходит, это Асгард построил Нифльхель? - Разве ты не знал, куда идешь? - Прошу простить мне мое невежество, госпожа, но я... Хель отмахнулась. - Забудь. То, что Один не рассказал, не удивляет. Он готов наречь тайной даже то, что никогда ею не являлось. Но твоя неосведомленность радует меня. Ты не принес в голове ненужных глупостей. Теперь молчи и слушай. Если желаешь знать, - она выдержала паузу, и, получив от Локи утвердительный кивок, отвернулась. – Нифльхель всегда был миром мертвой жизни. Правда, прежде он назывался иначе. Его прежнее имя – Нифльхейм. - Это название мне знакомо, - откликнулся он – и тут же захлопнул рот. Хель сделала вид, что не услышала. - Нифльхейм был одним из первых миров Иггдрасиля наряду с Йотунхеймом, царством льда, и Муспелльхеймом, царством пламени. Изначально это было место упокоения теней. Этот мир притягивал к себе души умерших со всех концов Иггдрасиля. Здесь они обретали покой, утрачивая память и самость, и вливались в общий Поток, питающий корни Древа-Ясеня. Великий Поток растекался по мирозданию, питая все восемь его ветвей и созидая новую жизнь, вдыхая ее во все остальные миры Иггдрасиля. Так замыкался круг. И всегда было так. ...На второй день пребывания в Хельгарде он увидел на улице-спирали зыбкие тени: колышущиеся силуэты людей, альвов, цвергов, троллей, великанов. Локи мог различать их только по габаритам, ибо форма ускользала от взгляда, но чем больше он всматривался, тем больше видел. Тени медленно шли по спирали плотной очередью, безвольные и безучастные ко всему вокруг, все в одном направлении, словно река, текущая к свету... - Но Иггдрасиль становился все старше. Сознание живых существ, населявших его, делалось всё сложнее. Их тени дольше хранили память и волю к действию, и, не нашедшие покоя, они рвались обратно к живым. Нифльхейм уже не мог удержать их все. Тогда понадобился Страж, - Серая Госпожа замолчала, отрешившись от окружающего, и Локи невольно залюбовался ее тонким профилем на фоне серых стен. – Я всегда была идеей, сотканной из представлений о смерти всех разумных существ, в том числе и веровавших, что по ту сторону жизни их встретит разумное существо. Я обрела сознание и форму, став воплощением Смерти. Я создала валькирий, и поддерживать порядок стало проще. Многие сотни лет порог между жизнью и смертью надежно охранялся. ...На третий день Локи осознал, что не чувствует коридоров. Он всегда умел чуять щели между мирами нутром, как далекую вибрацию, рождающую внизу живота слабый холодок. Здесь же было глухо. Он знал – в Нифльхеле есть разломы, но ощутить их не получалось, как если бы органы тонких чувств отказывались ему служить, или отсюда вели только тропы мертвых... - Однако чем сложнее становился разум живых, тем больше ими овладевала жажда найти способ укрыться от смерти. Господство магии в мирах живой жизни, попытки колдовством нарушить естественный порядок, заигрывание с воскрешением мертвых. Некроманты и чародеи призывали души из Нифльхейма, открывая теням пути для бегства. Войны живых делались все более жестоки, и теней становилось слишком много. Они не успевали влиться в Поток, им делалось тесно в моих пределах, и они ускользали. Бродили среди живых, пытаясь присвоить чужую плоть. Они заражали строения, вселялись в места и предметы, сводили живых с ума и способствовали новым смертям. Хаос воцарился на грани возможного и невозможного, и из этого хаоса народились существа, одинаково живые и мертвые, вынужденные продлевать существование за счет живых. И тогда пришли асы. Их вел Бёр, царь Асгарда, уже сразивший темных альвов и превративший Свартальвхейм в мертвую пустошь. Бёр был первым, кто рискнул посягнуть на существующий порядок. Живые пришли сдерживать мертвых. Используя свои знания, науку и магию, асы возвели Ривхеммилин – белый маяк, заточив в него свет далекой звезды, дабы приманивать души его сиянием. Бёр объявил, что если путь теней лежит к свету, да будет им свет во мраке. И было так. Со всех концов мира тени стекались сюда. Вокруг маяка асгардские варлоки возвели кольцо вала, и, повинуясь их чарам, скалы вырастали прямо из-под земли. Бёр основал здесь город и нарек меня его Стражем. После этого асы замкнули вокруг вала кольцо реки. Они же засыпали солью внешние берега, зная, что тени не смогут пересечь текущую воду и соляной рубеж. Так был создан Хельгард, а мир стал называться Хельхеймом. Признайся, принц, - она повернула голову и ожгла его плетью взгляда. – О чем ты подумал, когда явился сюда и увидел мои владения? - Когда увидел Баутестенар, - хрипло сказал Локи, облизнув губы, - подумал, что это – неприступная крепость. Хель улыбнулась. - А что думаешь теперь? Только тут до Локи достучалась мысль, под гнетом впечатлений оставленная без внимания. - Что я дурак, - он огляделся и подытожил, - это тюрьма. Он действительно не понимал. Баутестенар был подсвечен сигнальными огнями, однако его беспрепятственно впустили в город. До сих пор Нифльхель казался ему неприступной крепостью, но башни на валу возводили не для гостей. Мало охотников найдется добровольно рваться к Хель, и город не ждет нападения. Башни стерегли выход из Преисподней. Выход, а не вход. И заслоны из соли и воды возводили не от случайных гостей, а чтобы тени мертвых не сбегали обратно к живым. - Именно так, - отвечала Хель. – С тех пор, как река раздвоилась на два рукава, омывая город, никому нет хода через нее. Уровень воды упал, но вода черной реки – преграда, через которую мертвым нет пути. ...На четвертый день Локи заметил, что забывает цвета, вкусы и запахи. Солнце казалось чем-то безнадежно далеким, существовавшим вечность назад, в другой, прежней жизни... - Только валькирии могут пересекать рубежи и отлавливать души, - продолжала Хель. – Нежить еще встречается за пределами города. А мы обитаем здесь. Я слежу за тенями, некоторым выборочно возвращаю память. - Ты говоришь – только валькирии? – Локи хмурился, пытаясь понять, что ему не понравилось. – А ты сама? - Нет, - ответила Хель. – Я заключена Владыкой Асгарда в одной тюрьме с теми, кого мне велено сторожить. Локи не поверил своим ушам. - Так значит... ты не можешь пересечь этот мост? Как это возможно? - Я – Смерть, принц, - ее тон мог заморозить океан. – Я есть сама суть окончания жизни, и только потому, что я не могу пересечь эти барьеры, их не могут пересечь мои подопечные. Это и есть естественный порядок. - И ты позволила запереть себя тут? Как ты согласилась на это? Серая Госпожа взглянула на него как-то странно. - А разве я сказала, что согласилась? - Но... – Локи растерянно моргал. Ему все это не нравилось просто потому, что не умещалось в голове, – ведь Бёр смертен! И он давно умер. Пусть он и был Владыкой Асгарда, как он смог запереть саму Смерть против ее воли?! Хель очень долго смотрела на него, и какое-то время они ехали молча, под цокот копыт и вой ветра. - Тот, кто держит в своих руках судьбы девяти миров, имеет власть, которую невозможно оспорить. Решение Бёра печатью легло на эти земли. Всё, что ты видишь: маяк, барьеры и преграды – это слово Владыки Асгарда. Локи еще раз посмотрел на столб белого света, бьющий в небо. На первый взгляд, он был идеально ровным, без видимого сужения кверху, и источал такой мягкий, молочный и притягательный свет... - Мы поедем туда? – Локи очень хотелось направить Алсвидера в проулок, прямо к центру города, но жесткий голос Хель заставил его очнуться. - Нет. Туда не можем войти ни ты, ни я. Здесь Великий Поток берет свое начало, и торопиться туда не стоит. - А что там происходит? - Растворение всего, что ты есть, до чистой частицы жизни. Если подъедешь близко – сгоришь, как мотылек. Только без огня. Это естественное завершение для идущих и быстрое разрешение для непокорных. - Для непокорных? Она скупо усмехнулась. - Для павших с оружием в руках. - Я думал, у них есть свои привилегии, - удивился Локи. Хель кривила губы в усмешке, будто он сказал какую-то глупость. Странно смотрелась эта усмешка на бледном скуластом лице. Зловеще. - Есть. Сам посмотри, - Хель кивнула на маяк. Тени скользили на фоне башни. Тени валькирий, летящие к свету и сразу отлетающие прочь. Локи присмотрелся – и отвернулся. Ему не хотелось видеть, что несли они в своих когтях. Он уже понял. Воителей не ждут пиры и битвы. Их ждет более высокая честь – сразу шагнуть за ту грань, к которой прочие души вынуждены долго идти по спирали Последнего Пути. - Это награда или наказание? - Это предосторожность, - Хель больше не улыбалась. – Когда тела умирают в пылу борьбы, тени их сильны и непокорны. Они редко идут сюда добровольно, поскольку не отгоревший пыл зовет их завершить начатое. Валькириям приходится забирать их с поля боя силой. Локи вспомнил острые когти и подумал, что не зря валькирии вселяли в него такой ужас. ...На пятый день он понял, что начинает забывать лица и голоса. Как он ни пытался, отчетливо вспомнить их не удавалось, звуки глохли, его память становилась серой, размытой, полной зыбких силуэтов без лиц... - А зачем здесь дома? Разве теням нужен дом? - Это пристанища. Даже теням путь дается непросто. Отзвуки прежних страстей терзают их, и наступает момент, когда хочется где-то укрыться от света, чтобы переосмыслить и отпустить прошлое, которое мешает им двигаться дальше. Некоторые тени упрямы, пытаются хитрить и не возвращаться на путь. Они могут пребывать здесь годами по смертному счету лет. Но Ривхеммилин все равно получает их. На то он и маяк – манит всех. - И тебя тоже? Она холодно взглянула на столб молочного света. - Нет, принц. Этот свет... обещание продолжения Пути. Мне чуждо то, что он обещает. Лицо ее отвердело, и Локи поспешил спросить: - Ты общаешься с ними, моя госпожа? С тенями, что попадают к тебе. - Разумеется, - она смягчилась, и в голосе ее по отношению к подопечным зазвучала почти материнская нежность. – Они мои единственные собеседники. Не считая валькирий, но у тех другие заботы. Тени держат меня в курсе событий. Иногда развлекают. - Как я? – вопрос был наглым, и она искоса взглянула на него. - Они слушают меня, - отозвалась Хель строго. – А я слушаю их. - Я понял. Прошу простить мою дерзость. - Юности это свойственно. Ко мне попадает много мальчишек, подобных тебе. «Которых язык свел в могилу», - отчетливо повисло в воздухе. ...На шестой день он понял, что не может колдовать. Не может даже вспомнить, как делал это раньше... - Один тоже бывал здесь? Взгляд Хель стал холоднее льдов Йотунхейма, и Локи пожалел, что задал этот вопрос. - Однажды, - ответила она сухо. – Он беседовал с вёльвой. - Пророчество... он передал нам ее видения о гибели мира. - Именно. Он ушел обманом, не выполнив обещания и не сдержав слова, - она бросила взгляд на Локи. - Я не такой, как отец, - быстро сказал он и увидел на лице Хель странную улыбку. - Вижу, что не такой. - А что они... - Ты задаешь слишком много вопросов. С тебя хватит. - Я понял, моя госпожа. Прошу извинить неуемное любопытство юнца, просто моя натура не простит мне, если я пренебрегу таким шансом узнать всё из первых уст, - он сказал это с подкупающей откровенностью, которая не осталась без внимания. Хель смерила его долгим взглядом. - Ты действительно хитрый. Не удивляюсь, что ты добиваешься своего. - Стараюсь изо всех сил, моя госпожа. - В этом мы похожи, - она кивнула и отвернулась. – Я тоже добиваюсь своего. ...Всякий раз они расставались вечером, если можно применить это слово к миру, где нет дня и ночи. На несколько часов он оставался наедине с собой. Всякий раз Локи хотел повторить свою просьбу, ведь именно за этим он и прибыл сюда. Но знал – не время. Всякий раз недвижимо лежал в постели, ожидая ее прихода, и сердце колотилось как обезумевшее. Он страшился этого и все равно – ждал, будто не был уверен, выживет ли на этот раз. Это было разновидностью смертельной игры, и он вошел во вкус. Всякий раз она приходила. - Сыграй мне, - просила Хель. - Расскажи о себе, - просила Хель. - Поцелуй меня, - просила Хель. Он повиновался ей легко и без страха. Это было упоительно – склоняясь над ней, входя в нее, он будто обретал власть над Смертью. Локи, сын Одина, чувствовал себя всемогущим, пусть ощущение было ложным и таяло, едва его покидал страстный экстаз. - Ты хочешь убить меня? – Локи не ожидал от себя этого вопроса, но в такие моменты даже склонность ко лжи отказывала ему. Хель улыбалась, гладила его по щеке. - Смерть не есть причина смерти, принц. Я никого не убиваю. Только если захочешь сделать это сам. Это была правда. Когда ее ледяные ладони ложились на плечи, его немилосердно тянуло причинить себе боль, отворить вены, покрыть ее всю своей кровью... Она была силой. Мощью. Сутью. Ради нее стоило жить. Ради нее стоило умереть. Его пугали такие мысли, и он старался забыть их, погружаясь в спасительный сон. И засыпал сразу, мгновенно. А просыпался один. Локи знал, что не красавчик по меркам Асгарда. Ни крепости мускулов, ни золота локонов. Он был худ, бледен, с влажными глазами и безвольным подбородком, чем привлекал весьма определенный тип женщин: дома его осаждал целый цветник не первой свежести асинь, задавшихся целью приласкать и приголубить. Хель не была такой. Она была настоящей львицей. Хищной, знающей вкус сырого мяса. Он не верил, что сумел очаровать такую, разве что ей было настолько одиноко, что и он сойдет за мимолетное утешение. Спрашивать было равносильно самоубийству. Вот он и не спрашивал. Зато иногда ему вдруг вспоминалось: «У Тора глаза теплые-теплые...», и тоска затягивала мертвый узел в груди. Он уже не мог вспомнить цвет этих глаз. ...Чем дольше он находился в Хельхейме, тем отчетливей видел призраков. Серых, с бескровными лицами. Они не излучали света. Город кишел ими. Красивая диса с перерезанным горлом, маленький мальчик, распухший от воды, иссохший старик в рванье, девушка в язвах... казалось, всех возможных видов их облик, тела всех возрастов, всех мыслимых вариаций причины смерти. Они текли полноводной рекой: низкие и высокие, старые и молодые, тролли и цверги, и альвы, и ваны, и люди... Всякий раз Локи говорил себе «этот был последний». Всякий раз он ошибался. Он чувствовал, что теряет связь с прошлым, что меняется, но... как он вожделел ее! Страсть была подобна агонии висельника, еще дергающегося в петле. Ни с кем он не был так откровенен, так жаден и горяч. Он умирал с ней. А проснувшись, ощущал под ребрами глухую тоску, пытался уверить себя, что пора взять себя в руки. Что надо освободиться, положить этому конец. И убеждал – с тем, чтобы вечером снова раскрыть ей объятья. Потому что было еще кое-что. Заметное на самой грани сна и яви. Песок. Всякий раз, как они сливались друг с другом, он замечал, как сыплется песок в темноте ее зрачков. Из нижней колбы в верхнюю, до последней крупинки. Локи смутно понимал, что это значит. Снизу – вверх. Семь раз. Это был песок его жизни. Ибо Смерть и Время – одно. Он почти привык к ее холодному телу, становящемуся теплым в его руках. Касался губами седых ресниц – серых, будто присыпанных пылью. Хель, кажется, не интересовала этика происходящего. Она была щедрой и ненасытной. Она впитывала весь его ужас, восторг и жар – и кормилась этим. И чем больше Локи грел ее, тем больше тепла она уносила с собой. ...Утром седьмого дня он никак не мог согреться. Казалось, холодный и влажный туман пропитал его насквозь, мутной кисеей висел перед глазами. Время замерло. Он отчетливо чувствовал, что силы его покидают... Один раз она осталась. Один раз, когда он проснулся, она сидела рядом. Волосы серебряным водопадом лились на плечи, спину, слабо вились от кос. Очень захотелось сгрести их руками, ощутить холодную гладкую тяжесть. Локи погрузил в них ладони. Смерть – это что-то далекое, ужасающее, а ощущение волос в руках будто отсекло страшный образ от женщины, сидящей рядом. У чего-то ужасного просто не может быть таких волос. Не может быть кожи, которую дозволено гладить, губ, которые можно поцеловать. Не говоря ни слова, он начал заплетать ей косы, глядя на выпирающие позвонки, на крылья лопаток, изгиб плеча и поворот шеи, когда она оглянулась, едва улыбаясь бескровными губами. В этот момент он почти полюбил ее – нежную, серую, похожую на бледный ночной цветок. Впрочем, в этом свете они оба выглядели одинаково серыми. - Останься со мной, - Хель впервые заговорила с ним так, тихо и ласково. Ее голос обрел глубину, наполнился гулким, обволакивающим звучанием. - Я бы с удовольствием. Но не могу. Меня ждут. - Разве ты еще не понял? Один отдал тебя мне на откуп. Ты – мой самый лучший подарок. - Ты сладко лжешь, моя госпожа, - похвалил он. – Но я сам лжец и могу распознать ложь других. Она повела плечом, подарив ему мягкую улыбку принцессы, не дождавшейся чуда. - Если я не права, то вскоре ко мне пожалует вся асгардская рать. Станем биться об заклад, как скоро? - Бесполезно биться. Они все к тебе пожалуют, рано или поздно. - Верно мыслишь. Вопрос лишь в том, стоит ли твоя голова целой армии. Он не ответил. - Твое существование снаружи скоротечно, - говорила она. – Вернувшись, ты сделаешь крохотный глоток жизни, и пора будет возвращаться сюда безвольной тенью. Стоит ли того этот небольшой глоток? Ты умен, прозорлив и талантлив, ты красив и ласков. Ты достоин большего, чем исполнять прихоти своих владык – отца и брата. Останься. Здесь ты найдешь себе лучшую участь. - Прости, моя госпожа, - он старался не показать, как глубоко его задели ее слова. – Я верен Асгарду. - Знаю, глупый ледяной принц. Но верен ли тебе Асгард? Будет ли всякое живое существо в Асгарде оплакивать тебя, если ты не вернешься? Будет ли всякое живое существо в Асгарде желать твоего возвращения? Один хитер. Он хитростью ускользнул от меня, и ускользнет еще раз, вознесясь к ветвям Иггдрасиля. Но свой путь он покупает тобой, и ты исполняешь его волю, желая ему угодить. Но разве имеет отношение к благу Асгарда то, куда отправляются царственные семьи после смерти? - Я тоже семья Владыки. Так что стараюсь и для себя в том числе. Она чуть повернула голову, окатила странным взглядом. Седая прядь упала ей на лоб, и она легко смахнула ее. - Ты пошел ни в отца и ни в мать. Впрочем, насчет последней я, быть может, и не права. Однако же как ты наивен. Один жадно пользуется твоей искренней верностью, как расторопная девица пользуется благосклонностью влюбленного в нее дурачка, заранее зная, что ему ничего не добиться. Сколько бы ты ни старался, тебе не сесть на трон Асгарда. - Хлидскьяльв меня не манит, - это была правда. - Конечно же, нет. Трон манит только глупцов, жаждущих власти и славы. Ты не глупец, но чего же ты жаждешь? Быть может, тебя устроит роль няньки для брата, уверовавшего в блеск собственной славы? Устроит незаметно существовать в его тени, видя, как твои заслуги приписываются ему, как он наглеет и возносится день ото дня, как он забывает друзей и семью, считая их за подданных и слуг? Ты будешь вскармливать его гордыню, его веру в свое величие, будешь пытаться влиять на его решения, всякий раз рискуя нарваться на гнев и удар, если твой совет придется ему не по нраву. Груз государственных дел ляжет на твои плечи, пока он будет пировать и красоваться перед толпой. И в конце концов ты истлеешь, как тень – вторым, забытым и незаметным. Лишь я смогу оценить тебя по достоинству. Со мной ты сможешь стать великим. - Нет, - он прошептал это, пытаясь сбросить оцепенение. От безжалостных слов Хель его лихорадило. Локи знал себе цену, или думал, что знает, и то, о чем она говорила, отдавалось глубоко внутри болью и жаром, будто слова семенами падали в рыхлую почву его сомнений, дабы вскоре дать всходы. - Тебе не по нраву мое предложение? Или я сама? - Почему же? Твое предложение лестно. И ты прекрасна, ты знаешь. Но это все твои чары. Я не могу верить им. - Мой ледяной принц, ты очарователен в своих заблуждениях. Когда правда откроется, как же тебе будет больно... - Почему ты зовешь меня ледяным? Разве я не грею тебя? Она не ответила. Улыбнулась. Потянулась к нему – согреться. Проснулся он в одиночестве. Было холодно. Остро уколола мысль, что Тор в этот раз не явится за ним. Он все никак не мог вспомнить лицо брата. Память стала мутной, лицо Тора дробилось на отдельные части, но никак не собиралось вместе. Голоса звучали невыразительно, сколько ни вслушивался, слов было не разобрать. Он ощущал покой среди теней, и воспоминания о солнечном свете становились ему неприятны. Здесь дышала вечность, и он дышал с ней в унисон. Она была свежа и приятна на вкус, на запах, на ощупь... Локи слышал в себе голос Хель. Он звучал изнутри и со всех сторон разом: ...Ты умен. Ты талантлив и благороден. Ты изведал иные миры и искушен в мирских делах. Из тебя вышел бы мудрый правитель. Кому, как не тебе, быть царем? Кому править, как не тебе? Ведь ты обладаешь качествами, которых не достает твоему брату. Ты не побоялся спуститься сюда и предстать перед Смертью. Ты очаровал меня, принц, и я выполню твою просьбу. Смог бы такое сделать твой брат? Или Один, однажды уже обманувший меня? И не ошибка ли то, что тебе не суждено взойти на трон? Ты можешь править здесь. Останься со мной. Останься... Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы остаться... Он знал. ...Локи пришел в себя в капище. На спирали. Он не помнил, как пришел сюда, как взял кинжал в руку и повернул клинком к себе. Ему нравилась тяжесть в руке, тусклый блеск лезвия. Нужно было все закончить... Словно со стороны он безразлично наблюдал за своими действиями, как если бы утратил всякую возможность влиять на происходящее. Вот он взвешивает кинжал на ладони, глядя на высверки белого света на гранях клинка, вот, перехватив рукоять обеими руками, поднимает кинжал, видя, как подрагивает от нетерпения кончик острия, вот он шепчет нужные слова моления и делает последний, глубокий вдох... и замирает. Запах, вкравшийся в упоительную свежесть тумана, ударил наотмашь, как оплеуха. Пахло кровью и падалью. Он вновь был в своем теле, окаменевший до боли. Сердце глухо ударило в груди, всё вокруг померкло... ...И вокруг встала ночная роща, полная мушиного звона и смрада гниющих тел, развешенных по деревьям. Вонь заполнила сознание. С губ сорвался вскрик. Он стоял, готовясь к жертвоприношению! Но не Владычице Смерти, столь страстной на ложе, приносится эта жертва. Если он зарежет себя сейчас, то жертва эта достанется Одину! И он – младший принц Асгарда – станет еще одним смердящим трупом в зловонной роще! Мертвечиной на ужин своего отца! Потому что тогда он выполнит приказ Владыки любой ценой. Любой ценой! Любой!.. Локи сглотнул сухим горлом и, опустив кинжал, медленно отступил от центра спирали. Пошатнулся, едва устояв на ногах. Ужас бился во всем теле, сердце лихорадочно трепыхалось, толкая живую, горячую кровь по жилам, и этот ужас сдвинул что-то внутри него, заставив пятиться от центра всё дальше и дальше. С запозданием мышцы начали наливаться каменной тяжестью, дыхание с шумом и свистом рвалось изо рта. Он осторожно перевернул кинжал острием наружу, сжав рукоять обеими руками. - Я здесь не умру, - сказал он тихо, проталкивая слова сквозь сдавленное горло. – Только не так. И, развернувшись, пошел прочь. Мир потемнел, словно на него надвигалась гроза. Вокруг брели не нашедшие выздоровления, несчастные, невезучие, самонадеянные и самоубийцы. Тени смотрели на него. Безучастные прежде, они пялили серебряные бельма глаз на того, кто посмел двигаться против потока. Тени были еще недостаточно плотными, чтобы суметь задержать его или преградить ему путь, но Локи нутром чуял – день-два, и они сумеют его коснуться, плоть к плоти. Или соляной рубеж откажется выпустить его. Он менялся, и это следовало прекратить. Локи шел, сжимая в руках кинжал, а перед мысленным взором стоял Алсвидер – тихий и безразличный ко всему труп, в котором не осталось ничего от прежнего жеребца. Таким должен был стать и он. Этого не случится. Только не так! Что-то шныряло в темноте за его спиной. Валькирии следили за ним. Сомнительно, чтобы он сумел убить здесь кого-нибудь, но в нем уже исподволь разгоралась та непокорная воля, которая обещала выйти боком всякому, кто вознамерится его остановить. Рукоять клинка стала влажной от пота. - Я здесь не умру. Локи двигался в сторону моста, и пока поднимался по дороге вдоль вала, все дыхание израсходовал, как если бы бегом бежал. Он думал, за ним будут гнаться. Но позади было тихо. А впереди... Въезжая сюда, он был так потрясен видом города, что не заметил слева от каменной площадки еще одну статую Модгуд, только во много раз меньше, лишь на голову выше его. На этой статуе не было соли, полированный черный камень отражал свет Ривхеммилина, казавшегося отсюда тонкой белой нитью. Хель приникла к каменной женщине, и они стояли рядом – холодные и неподвижные, как две сестры. Только глаза Владычицы мертвых смотрели ему в лицо. А он и хотел бы платить Хель тем же, но взгляд упорно соскальзывал дальше – ей за спину. Туда, где тень Смерти падала на стену. И чем дольше смотрел, тем сильнее всё внутри смерзалось в ледяную крошку. Тень была другая. Непропорционально огромная, черная, с раскидистыми, ветвистыми рогами... «Я могу быть любой». С трудом он перевел взгляд на ее лицо. - Что будет теперь? – Локи похвалил себя за то, что не додумался грозить Хель кинжалом, а наоборот, вложил его в ножны. Медленно. Руки даже почти не тряслись. - Всё, что захочешь, - сказала Серая Госпожа, чуть отстранившись от статуи, встала ровно. Смотрела с лукавым прищуром и еще немного – со снисходительной нежностью, как смотрят матери на нерадивых чад. - Ты не станешь меня останавливать? – он спросил это с мрачным вызовом в голосе. - Нет. Ведь ты вернешься прежде, чем я успею соскучиться, Локи. Редко она называла его по имени. Нужно было уходить. Нужно было что-нибудь ей сказать. Хотелось спросить «Когда я умру?», спросить «Кто же ты на самом деле?», спросить... Но этот снисходительно-насмешливый взгляд заставлял его чувствовать себя использованным. И еще – нервничать. Он рассчитывал, что она огорчится, что будет просить остаться. Сытое довольство в ее глазах неожиданно больно уязвило его самолюбие. - Владыки Асгарда и их семьи уходят к ветвям Игдрассиля, - он постарался сказать это настолько решительно, насколько хватило сил, правда, сбившееся дыхание несколько подпортило впечатление. - Всё верно, - она улыбалась загадочно и непонятно. Но ведь она сама сказала «когда ты вернешься»... - Я тебе что-нибудь должен? - Нет. Ты расплатился сполна, - она помолчала, затем протянула руку. Он вложил свою ладонь в ее – и скорчился от обжигающей боли. Когда Хель его отпустила, на ладони остался ожог в виде сложной ветвистой руны. Только, в отличие от большинства биндерун, перевернутой. – Мое слово. Передай это Одину. И скажи ему – я не обязана хранить его тайны, однако эту я сберегла. Для его же блага. И для блага Асгарда. - Мы еще увидимся? – его это почему-то сильно взволновало. Она улыбалась. - Обязательно, принц. Но ведь если семьи владык уходят в небо... Впрочем, она могла иметь в виду Биврёст и то, что он в любой момент может... Он ничего не понял, но задерживаться дольше не было сил. - Прощай. Никаких напутствий в спину, никаких сентиментальных фраз. Он брел по мосту как оплеванный, будто некая сила гнала его прочь, и внутри клокотала обида, которую он вовсе не ожидал от себя, но и отмахнуться от которой не получалось. Мост, солончак и лес он прошел на одной воле, но усталость ударила в ноги, когда началась топь. Над болотом плыли удушливые миазмы, туман поднимался от поверхности и немилосердно выедал глаза. Он лип к одежде, полз по коже слизистыми потеками, воняя тухлятиной и чем-то прогорклым. Локи то и дело дергался и ругался, когда впереди или сбоку вновь что-то мерещилось. Под ногами чавкала жирная грязь. Тропа растворилась в болоте, распалась на отдельные кочки, которые то и дело выскальзывали из-под ног, утопали в трясине. Паника гнала его вперед. Паника играла с ним злую шутку, то и дело напоминая про обезумевшего Алсвидера. Казалось, и туман, и гнилостная жижа, и смрад – всё скрывает опасность, и стоит только замешкаться – отовсюду полезут чудовища или трупы, разлагающиеся тут тысячи лет в наказание за прошлые грехи. Спотыкаясь, падая, почти срываясь на бег, он спешил, сжимая кинжал перед собой. Сначала бежал. Затем шел. Час, два, три... трясине не было ни конца, ни края... Потревоженная топь глухо вздыхала под его шагом, будто ворча на то, что ее разбудили. Прыжками добравшись до очередного островка твердой земли, Локи огляделся, переводя дух. В неровной дымке болото булькало, жило и шевелилось. Он начал судорожно озираться по сторонам, задыхаясь от вони. Вокруг стоял невыносимый смрад. От него кружилась голова. Куда ни глянь – топь, уходящая в зеленоватую бесконечность. Туман ползет между кочек белесыми щупальцами... Он сбился с тропы. Судя по всему – давно. Несколько часов назад. Паника переросла в ужас, парализовавший его от макушки до пят. Локи начал оглядываться, ища ориентиры, но вокруг не было ни единого дерева, даже камыша не было видно. Он обозвал себя последним идиотом. Взяв кинжал, он забыл единственную вещь, которая могла его спасти. Сигнальный корн. Обычная часть экипировки на долгий поход. Он остался в комнате, среди поклажи. Звук рога мог бы услышать Хеймдалль, он бы отправил кого-нибудь на поиски, сразу поняв, что он, Локи, попал в беду и трубит просьбу о помощи. Задыхаясь, он оглядывался, понимая, что не помнит, в каком направлении шел. Топь во все стороны, сколько хватает глаз. Он умрет здесь. Не от трясины, так от удушья. Чавкнув, топь расступилась, и бледная четырехпалая рука высунулась из трясины, мокро шлепнувшись у его ног. Рядом другая. И третья. Болото задвигалось, забурлило, и Локи, вертясь на месте с кинжалом, понял, что окружен. Тела выползали рывками, выталкивали себя из топи, подтягиваясь на руках. В жирной грязи их копошились сотни. У них не было лиц. В центре круговых сморщенных складок зияли черные провалы безгубых ртов... Задрав голову в серое небо, он заорал, срывая горло: - ХЕЙМДАААААААААЛЛЬ! Без какой-либо надежды на ответ. В следующий миг его накрыло светом Биврёста. *** Он очнулся в руках у Стража, судорожно пытаясь продышаться свежим воздухом. Хеймдалль поддерживал его за плечи, и далекий звук его голоса гудел в голове, не складываясь в слова и фразы. Локи зажмурился – золото чертога едва не выжгло ему глаза. Крепко сжав зубы, он пытался найти серый сумрак хотя бы внутри себя, дабы укрыться в нем. Слова Хеймдалля не долетали до ушей, однако в интонациях слышалось отчетливое беспокойство. - Всё в порядке, - прохрипел он наугад. – Ты правил на звук? - Да, - донеслось до него первое разборчивое слово. - Неплохо, - Локи разлепил веки и поднял глаза, стараясь не щуриться от рези. – Можешь не держать, не свалюсь. Хеймдалль нахмурился, глядя ему в глаза, будто увидел нечто такое, что ему не понравилось. Локи было плевать. И на это, и на упавший под ноги кинжал, и на Стража... Внезапно он понял, что не может сдвинуться с места. Только дернувшись пару раз сообразил, что Хеймдалль всё еще держит его за плечи, не давая выйти на мост. - Отпусти. - Пусть тебя проводят. Ты не стоишь на ногах. - Я в порядке. Мне надо доложить отцу. - Тебе надо переодеться. И поесть. А потом доложить. Локи перестал сопротивляться. Только тогда до него дошло, в каком он виде. - Ты прав, - он с трудом выдавил улыбку. – Я, наверное, грязный... От него нестерпимо воняло болотом. Казалось, этот смрад не смыть уже никогда. *** - Ты долго там пробыл, - этими словами Один встретил его час спустя. – Тебе удалось? - Да, - Локи поднял руку, показав отцу ладонь с биндеруной. Передав метку, он рассказал о походе, и хотя доклад вышел недлинным, под конец он был выжат как тряпка. Интимные подробности он опустил. От греха. - ...Она просила передать, что сберегла для тебя какую-то тайну. - Тайну? – Один очень пристально всмотрелся в него. – Что еще она сказала об этом? - Что это для твоего блага и для блага Асгарда. - Тебе известно, что именно она имела в виду? - Нет. А что?.. - Ничего, - Один устало вздохнул, и тон его смягчился. – Ступай. Отдохни и наберись сил. Вечером устроим тебе празднества. Ты хорошо постарался, Локи. Он не двинулся с места. Прежде долгожданные, слова отца неожиданно больно задели его. - И это всё? Груз перенесенного навалился всем весом, грозя сломить хребет. Нутро рвал незнакомый голод, ничего общего не имеющий с пищей: остро грызла некая нужда, мешающая принять всё, как есть, и удовлетвориться этим. Он же чудом избежал страшной участи, едва не подох в вонючей топи... и «хорошо постарался»?.. Один нахмурился, крепче сжав рукой золотое древко копья. - А ты хочешь чего-то еще? Говори, я тебя выслушаю. Тон его слов говорил об обратном. Отлично знающий этот тон – предвестник бури, Локи прежде поспешил бы заверить отца, что ничего больше не хочет. Но он не боялся выволочки. После болота он уже ничего не боялся. - Я не знаю, - никак не получалось подобрать нужные слова. – Но... Об этом походе не будут трубить на каждом углу, как о деяниях Тора? Не так ли? Локи постарался спросить это безразлично, не выдав обиды, но брови отца нахмурились еще сильнее. - Мне казалось, мой младший сын достаточно умен, чтобы не задавать такие вопросы. Разве я ошибался? - Нет, конечно же, нет... Однако... - У тебя ответственная роль. Когда Тор окажется на троне, ему понадобится твоя поддержка. А он упрям, и тебе придется направлять и вразумлять его, поэтому следует сохранять рассудок ясным. Меньше всего мне нужно, чтобы в столь важный час твой разум затмила обычная зависть. - Это не зависть! – он вдруг разгорячился. – Разве я не имею права на чествования по заслугам?! Почему, когда я выполняю поручения – это моя работа, а любой чих Тора, даже идущий во вред Асгарду, называется подвигом?! Язык отказывался повиноваться ему, выплескивая усталость и отчаянное нежелание мириться с отцовской волей. На обратной стороне век мертвецы ползли к нему. Один из них укусил Алсвидера; его кровь на лице была теплой... - Это слова мальчишки, а не зрелого мужа! – голос Одина загремел на весь зал. – Да ты мальчишка и есть! Если ты еще не готов к тому, чтобы достойно выполнять свой долг... Рассудок медленно заволокло красное облако ярости. - Послушай себя! Ты опять говоришь о долге, отец! Я-то готов, но Тор... - Тор – будущий царь! – отрубил Один. – И мы все трудимся на его доброе имя! Ты, я, твоя мать, друзья Тора и все остальные! Приняв власть, Тор станет лицом Асгарда, и ему придется принимать на себя все удары! Даже если ты будешь влиять на его решения, ответственность будет всецело лежать на его плечах! Это тяжкое бремя, и я смел надеяться, что мой младший сын понимает, сколь важно... вбил себе в го... не де... тро... олжен понима... ор... ед... Слова доносились будто через слой ваты. Один открывал и закрывал рот, жестикулировал, а Локи его не слышал. Легкие были еще заполнены серой мглой Хель. Воняло болотной сыростью. Он почти полчаса соскребал ее с себя, старался заглушить ароматическими притираниями, но смрад так и не ушел. Он не в порядке. Глаза режет яркость цветов, а голос отца кажется неестественно громким и неприятным шумом, в котором ни слова не разобрать... отдаляется, глохнет... Как он может говорить сейчас про коронацию? Ведь я только что вернулся из Хельхейма... вернулся живым... - ...ки! - Что? – он будто вынырнул из дремы. Один стоял напротив, совсем рядом, и пристально смотрел на него. - Что она с тобой сделала? Ему не понравился этот вопрос. Не «она с тобой что-то сделала?», а «что»... что она сделала... Один хмурился, ощупывая взглядом единственного глаза его лицо, и выхватывая то один глаз, то другой, один, другой... Глаза! У него что-то не так с глазами! Хеймдалль тоже что-то увидел, а он сам не обратил внимания, когда приводил себя в порядок. Слишком спешил сюда... - Я в порядке, - мрачно ответил Локи, соврав и дав понять, что врет. – Просто устал. Несправедливость клокотала в горле бессильным гневом и черной желчью. - Поешь и отоспись, - Один отвернулся. – Пир будет вечером. К тому моменту тебе уже должно полегчать. - Да, отец. В груди закипала обида. Бешено хотелось высказаться начистоту, что он думает о Торе, Хлидскьяльве и этом всеобщем помешательстве на коронации, спросить, наконец: «Мне что, теперь вечность надо бегать за Тором и разгребать его дерьмо?!» – но он прикусил язык. Высказаться начистоту значило надерзить, а он и так сказал больше, чем собирался. Это его работа. Тайная, которую нельзя афишировать. И уж точно не подвиг. Это долг. Нужно было радоваться тому, что есть. Но почему-то не получалось. *** Собственное дыхание казалось неестественно громким. От темноты он отвык не меньше, чем от дневного света, и долго не мог сомкнуть глаз, пялясь в черноту угла. Там копошились химеры. Он был дома, лежал в своей постели. Дышал темнотой, и та исподволь наполняла нежилую, гулкую пустоту в груди. Локи тщился вспомнить, что же было там прежде. Что-то, безусловно, нужное... Сон упорно не шел. Хорошо постарался. Хорошо постарался!.. Так хвалят пса! Отец сказал это так, будто он, Локи, не имел права не справиться! Конечно же, сын Одина просто не может заблудиться в вонючем болоте! С чего это вдруг? Устал? Злопыхать на пустом месте... Не на пустом. У Всеотца не было даже сомнений, что ради блага Асгарда он сделает что угодно. Он и сделал. А теперь Хельхейм отказывался его отпускать. Но ведь он сам туда вызвался. Мать не хотела давать согласие, но он настоял и убедил ее уступить, иначе случилась бы очередная семейная ссора. Теперь казалось, что его порыв был прикрытием для отца перед матерью. «Гляди, благоверная, младший вызвался добровольно!». Внутри разрастался мрак, жар душил его, как если бы нечто в нем исходило в смертельной агонии. Пир не принес никакого удовлетворения. Родовитые, порядком захмелевшие асы сперва славили его, хитромудрого, не убоявшегося саму Хель, затем – мудрость и дальновидность Одина, а после – могучего Тора, уже по привычке. Их голоса звучали громко, как птичий гвалт. Он улыбался, хотя улыбка была формальной, и более всего мечталось о покое и тишине. Кусок не лез в горло, всё пестрило перед глазами; Локи отворачивался от свечей, стараясь не встречаться взглядом с глазами матери, сидевшей рядом и то и дело трогавшей его за руку. Знал, что плохо выглядит, хотя в зеркале не увидел у себя в глазах ничего особенного. Разве что зелень выцвела полностью. Забота матери раздражала. Она слишком опекала его перед знатными мужами. Локи тяготился ее расспросами, сторонился ласки, даже огрызался. Было стыдно и до горечи не по себе. Утешение, материнское внимание – этого ли заслуживает воитель, спускавшийся в Нифльхель?! Тот, кто выбил у Смерти желаемое и остался в живых?! Ох, Орел Небесный, неужели жалость матери – это все, чего он заслужил?! Он жаждал иного. Похвала отца ценилась им значительно выше всех пиров, вместе взятых, однако теперь его скупых слов было мало. Локи хотел уважения. Признания своих заслуг. Отцом, братом. Асгардом. Да, высокие добродетели никогда его не отягощали, но ведь всеми своими пороками он верно служил Асгарду, не требуя взамен никакой награды! А раз они так славят Тора, разве он не может рассчитывать на то же? Сам Тор на пиру был мрачен, шумен и привлекал к себе много внимания. Слишком много. Ты же умный, Локи, сын Одина, ты же всё понимаешь... Ему осточертело понимать! Почему всё только Тору?! Чем он провинился?! Тем, что не корчил из себя героя, как Тор?! Не мчался в бой нахрапом, до дрожи в коленках боясь прослыть трусом?! Что он сделал не так?!.. Я умен, но это вовсе не значит, что пренебрежение не ранит меня! Отец, прежде скупой на похвалу и считавший, что лесть только испортит их тщеславием, на всяком пиру громко и пышно восхвалял Тора, будто забыв свои правила. Однако в случае Локи никаких послаблений не было. В его внутреннем мраке разразилась гроза. По ночному небу метались молнии, выхватывая из темноты страшные картины. Именно тогда он впервые услышал это. Детский плач. Голова наполнилась рыданиями ребенка, который всё не успокаивался, даже когда Локи прикрикнул на него. Плакал мальчишка. Он плакал навзрыд, боясь не пойми чего. Прежде Локи так отчетливо ни разу его не слышал. Лишь на уровне слабого шального эха в сознании, вроде: «Смотри, какая интересная веревочка! Давай дернем?». Этот ребенок провоцировал шалости, беспорядки и катастрофы. Отзвук прежней рыжины. Рататоск. И всё равно, прежде он звучал тихо. Потому что... почему? Почему теперь он наполнил уши?!.. Почему ты плачешь? Потому что мне страшно! – был ответ. – Я боюсь засыпать. Боюсь перестать дышать во сне... И Локи засмеялся в темноте. Он смеялся и смеялся, не в силах остановиться. Он действительно этого боялся! Боялся проснуться в болоте!.. Что ответить на это? Он играл справедливо. Пусть грязно, сомнительно и нечестно, но всегда – на благо кого-то еще: отца, брата, Асгарда, других миров! И никогда – на собственное. Потому что теперь блага не было. Внутри навзрыд плакал ребенок, которого никто не слышал, кроме него. Которого никто не мог утешить, кроме него. Но, что важнее – защитить его тоже было некому. Кроме него. Что-то фатально менялось, прямо сейчас, и он был бессилен воспрепятствовать этому. Только обернулся вокруг плачущего рыжего сорванца, хохоча от ужаса, трясясь в ознобной дрожи. Тор не придет. Это вдруг отозвалось внутри так остро, что смех оборвался. Тор не придет! – плакал мальчишка внутри него. – Брат не придет больше! Он не придет, не придет, не... Да, он не придет. Брезгливость на лице Тора, когда они встретились у тронного зала, сказала Локи больше, чем братец сумел бы выразить любыми словами, которых Тор и так знал не слишком много. Тор не придет. Каким странным это вдруг показалось. Незаметная вроде бы деталь... Прежде, когда ему было плохо, Тор, уж на что невнимательный олух, а топтался где-то рядом, очень нелепо и бестолково подбадривая. Он мог, конечно, и по спине похлопать так, что зубы вылетят, но его грубая ласка успокаивала. Хотя бы тем, что была. Но он не придет. Ему больше не было дела до Локи, он всё еще дулся, что не его к Хель отправили, и нежился в лучах славы, не желая омрачать себе аппетит чужой бедой. Пусть даже дома, в собственных покоях, его брат лежит и подыхает не пойми от чего! А в детстве Тора даже перспектива заболеть хельсотом не остановила... Холодная ярость расползалась по телу, как медленный яд. Мальчишка плакал взахлеб, а глаза Локи оставались абсолютно сухими. Это было неправильно – плакать вот так, внутри себя. Он не был требователен по жизни, выполнял поручения отца и был почти всем доволен. У него были обязанности, но были и привилегии. Он был услужливым. Теперь же начинал считать эту черту своим самым большим недостатком. Потому что в слове «услужливый» теперь слышалось слово «слуга». Внутри что-то умирало, и он до судорог боялся признаться себе, что же именно. Хотелось биться, выкручиваться, молить о милосердии и предлагать мучителю всё, что он хочет, лишь бы прекратить это. Но не было мучителя, которого можно было умилостивить, не было истязателя с раскаленными иголками – была лишь неизбежность, от которой невозможно было убежать и не с кем было торговаться. Локи не хотел смотреть правде в глаза, не хотел признавать, что настоящее, в котором он был уверен, оказалось с изъяном, бросающим черную тень на будущее. Трудно оказалось признаваться себе в том, что внутри ты все еще рыжий... Умирала детская вера в абсолюты. Даже удивляло, сколь долго он жил с ней. Теперь же его накрывал такой ужас, подобный которому испытывает только ребенок, выясняя, что родители вовсе не боги и не всегда смогут защитить. Ужас понимания, что взрослые, которых ты любишь, тоже совершают ошибки, и зачастую только лишь потому, что им не хватает ума, мудрости или внутренней силы выбрать верный путь. Он злился на отца за возвеличивание брата, злился за тень, в которую его загнали, хотя он сам сплел себе эту петлю и сам в нее влез. Петля затягивалась, и некого было винить в том, что он допустил это, позволил этому зайти так далеко. Он сам убедил себя в том, что доволен тем, что имеет, и что путь его – покорно следовать воле отца... ЗНАЧИТ, ТЫ УЖЕ ПРИНЕС СВОЮ СУДЬБУ В ЖЕРТВУ ПАПОЧКЕ. Мысль ошпарила. Голос в закоулках сознания потрясал своей беспощадностью. ЭРЕ ЦЕНА ТВОЕМУ ВЕЛИЧИЮ, ЕСЛИ ОДИН ЕСТ ЕГО НА ЗАВТРАК! Хотелось кричать: «Неправда!». Но его знобило от этих слов, поднятых откуда-то из глубины. ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ ОТЦУ. ПОСМОТРИ, КЕМ ТЫ СТАЛ! ТЫ СОБОЙ ДОВОЛЕН?! Так заговорил Старший. Его гордость. Его гнев. Впоследствии именно эту ночь он принял за точку отсчета. *** Первые дни после возвращения прошли отвратительно. С семьей Локи оставался хмур и неразговорчив, то и дело спеша удрать обратно в уединение и тишину покоев. Был раздражителен и неоправданно жесток с прислугой, кричал и огрызался на служанок. Собственное ложе казалось вражеской территорией. Спал плохо, проваливаясь в неглубокий, не дающий отдыха сон, преследуемый зыбкими мороками. Вскидывался от любого шороха, держал кинжал под подушкой. Потом убрал – на тот случай, если захочет причинить кому-нибудь вред. Забывал есть, пил через силу. Бывало, перед глазами сгущалась серая мгла, глохли звуки, а моргнешь – всё по-прежнему. Яркое, шумное. Раздражающее. Иногда, совершенно без причины, его начинала бить дрожь, и становилось так холодно, что даже под тремя одеялами согреться не получалось. А порой захлестывала беспочвенная кровожадность. Он впивался ногтями себе в бедра или прикусывал костяшки пальцев, чтобы не начать причинять боль другим. Этого хотелось безумно. Его трясло от таких желаний. Тем не менее, он наотрез отказался от просьбы матери пройти Горнило Душ. Физическое здравие было в полном порядке, чего нельзя было сказать о здоровье душевном. Каждый сходит с ума по-своему... Жили-были три брата. Младший был озорство и веселье, любопытство и игра, и каверза, и обида, и был он рыжим, как белка, и непосредственным, как ребенок. Старший был гордость, и самолюбие, и гнев, он был сила и возмездие, он никого не прощал и вынуждал всех считаться с собой. Средний же был разум, и холод, и хитрость, и острота, и правда, и ложь. И все трое они были Локи. За это время отношения между ними выстроились как в игре «камень-лезвие-бумага». Это безумие было даже забавным. Он был как трехглавый змей! Или как спятивший принц, в котором с трудом уживаются едкий циник, милый проказник и злобный ублюдок. Но это было не всё. Локи грезил наяву. Заново привыкая к чередованию дня и ночи, он прятался от солнечного света и часто пребывал в серой мгле внутри себя. Сквозь реальность иногда пробивался смрад болота, и он был почти убежден, что всё еще блуждает по топи, вдыхая гнилостные миазмы и представляя, будто вернулся в Асгард. Забывал, о чем говорил, иногда прерываясь прямо на середине фразы, забывал, куда и зачем шел, обнаруживая себя в разных частях замка. То впадал в буйство, круша посуду и мебель, то сидел у окна и часами смотрел на мост. Биврёст манил. Он скучал по Хель. Закрывая глаза, видел блюдо города, молочный свет, белые занавески... ледяные плечи. Казалось бы, бежал оттуда в страхе, а теперь смотрел на ленту Моста, прокручивая совершенно сумасшедшие мысли. До нее рукой подать. Всего-то до чертога Хеймдалля, дальше проклятое болото, лес, соль... белая статуя. Там мост, а за ним – она. Локи видел всё это перед внутренним взором так же отчетливо, как собственное отражение в окне. Он избегал мыслей о том, что это было. Захоти Хель близости, она могла бы одурманить его, превратить в ходячий фаллос, насытиться и выбросить прочь. Так и было, вот только так не было. Он чувствовал это. При мысли о близости с кем-то еще его мутило. Говорят, вернуться прежним нельзя. Локи ходил по знакомым залам, видел те же знакомые лица, но никак не мог вернуться. Всё вокруг было другое, он на всё смотрел иными глазами. Только через год он успокоился. Через год в глаза вернулась слабая зелень, чуть расцветив серебро. За год произошел ряд малозначащих событий. Владыка Ванахейма являлся с визитом, и на пиру во время поздравлений Тора Ньёрд прозрачно намекнул, что Фрейя до сих пор не замужем, и не грех было бы породниться. Всерьез его предложение Тор не воспринял, чего нельзя было сказать об Одине и разом посмурневшей Сиф. Прилетал Танелиир Тиван договариваться о продаже реликвий и предлагать достойный, по его мнению, обмен. Его сперва радушно приняли, затем шумно прогнали, и мрачный Один еще долго ворчал, называя Коллекционера не иначе как «лживым барахольщиком» и «собирателем космического мусора». Два похода. Пустячных, по сравнению с прошлыми битвами, но именно тогда Локи обратил внимание на подачу событий. Он прикрыл отряд туманом, однако Тор, казалось, и вовсе не заметил его помощи, как и его присутствия, забывшись в упоении драки. Тор бился так, будто был один. Он рвался в бой совершенно безрассудно, вынуждая остальных бойцов пробиваться к нему на подмогу, дабы успеть прикрыть спину в красном плаще. Никогда прежде Тор не бился так нелепо. По-геройски. Ряд малозначащих событий... но, складываясь вместе, они рисовали мрачную картину. А причина крылась в том, что Тор в умах асов все больше превращался в символ грядущего благоденствия. Локи не без удивления обнаружил, что асы легко приписывают Тору его, Локи, заслуги, да и заслуги эти были перевраны и искажены. Тор был победителем в любом походе, тогда как где-то на периферии, почти незаметно, существовали его дружина и брат, игравшие, скорее, роль свиты. Они все были «Тор». Все их деяния были «деяния Тора», и из их общих усилий ковалась слава будущего Владыки Асгарда. Всё естество Локи негодовало и бунтовало. Несмотря на запрет отца, несколько раз он спускался в город под разными личинами и принимался спорить в тавернах с доброхотами, любящими чесать языки о будущем правителе. Говорил о походах правду. И дважды был вынужден спешно удирать от кулаков разгневанных завсегдатаев, все прочие же разы подвергался всеобщему осмеянию. Асгард верил в Тора самозабвенно и истово, и покушения на лавры первенца Одина никому не прощал. У асов был герой, воин, который просто не мог потерпеть поражение, а за чей там счет герой побеждал, и кто бился с ним плечом к плечу... На это Асгарду было плевать. Но когда стало казаться, что хуже уже быть не может, это же начал делать сам Тор. На пирах под шумное одобрение блюдолизов он принимался горячо расписывать свои деяния, где отводил себе решающую роль. И хуже того – он начинал всерьез верить, что так всё и было. Никто не напомнил, чьи чары прикрывали спины воинов, морочили врагов и загоняли их в засады. Локи никогда не считал себя героем. Он не стремился совершать подвиги, чтобы затем стяжать славу. Он воевал иначе, вовсю пользуясь хитростью, подлостью, обманными маневрами, ловушками, интригами и целым мешком не менее сомнительных для героя инструментов. Но та работа, которую он выполнял на благо Асгарда – работа тонкая и проделанная без лишнего шума – как оказалось, ему не принадлежит. Ибо ты принадлежишь отцу. А после, когда править будет брат, ты будешь принадлежать Тору. Это было несправедливо, но упаси его Имир раскрыть об этом рот! Сочтут завистником. Или хуже – предателем. Даже среди боевых братьев он не мог говорить об этом. Стоило затронуть тему, как Сиф спросила: - Ревнуешь, Локи? В ее ироничном вопросе крылось другое слово. «Завидуешь». По уши влюбленная в Тора, она всегда была первой скрипкой в том, кто тут могучий воитель и будущий царь, а кто – лишь исполнитель мелких поручений, из жалости причисленный к добрым воинам. Локи частенько казалось, что ревнует как раз-таки Сиф, усматривая в их братстве что-то предосудительное, из-за чего не стесняется открыто выражать симпатию одному и антипатию другому. - Я лишь хочу, чтобы наш любимый предводитель не слишком зазнавался, - ответил он тогда, и Сиф стрельнула на него бешеным взглядом. Он знал, что «любимого» она ему не простит, но уж очень хотелось ее ужалить. К концу года Локи окончательно впал в меланхолию, ощущая себя беглой тенью, выбравшейся на свет, в мир живой жизни, и вдруг обнаружившей, что этот самый свет замечательно обходится без нее. Вставало и заходило солнце, жизнь текла своим чередом... и привычные, знакомые с детства асы стали ему отвратительны. Его раздражал их шепот за спиной, их быстрые, отводимые в сторону взгляды, их беспокойные руки и лениво-невнятная манера говорить, их смешки. Они держались подальше от меченого Хель, будто он был проклят. И накал его злобы рос, пожирал изнутри наряду с давящим, отвратительно-холодным беспокойством. Смутная недобрая идея уже варилась где-то в глубине сознания на медленном огне... Локи, ты должен понимать... Он понимал. Всё понимал. Поход к Хель, по меркам Асгарда, вовсе не был так ужасен. Случались походы и хуже, вроде двухмесячного плена в соколином облике. Боевая братия асов, исчислявшая урон в потерянных конечностях, вообще решила бы, что поход был славный: да, коня потерял, зато познал саму Хель на ложе, выторговал желаемое и был таков! Радуйся! Всё остальное, скрытое и невидимое глазу, считалось несуществующим. Да он и сам бы в любое иное время шутил, смеялся над этим и гордился бы собой! Саму Хель! Ай да я! Но этот поход стал последней каплей. Пройдя Хельхейм, он ощутил, сколь ему здесь тесно. Может статься, что и гордыня у него выросла, но нынешнее положение душило и жало, как костюм не по размеру, который, чтобы сделать вдох, в итоге придется разорвать. Зато Тору костюм выдали на вырост, и самомнение брата ринулось заполнять его и вширь, и вглубь, и вверх!.. Отовсюду раздавалось: - Хвала великому Тору! Могучему и достойнейшему из асов! Слава! Кто спорит. Слава. А с него хватит. Полжизни он, Локи, прожил в тени брата. Полжизни – второй! Полжизни на побегушках! Отец потребовал слишком большую жертву – отрежь себе самоуважение, Локи, покорно прими свою долю! Тору, значит, хвалы поют за любой плевок, а он что, самый рыжий?! По всему выходило, что так. Однако проблема была куда глубже, чем он полагал. Всё же, несмотря на остроту эмоций, это были лишь эмоции. Младший дулся на Тора, его грызла зависть, ревность, а также обида на семью и весь Асгард в целом. Разумом он понимал: не в Торе дело. Дело в курсе, избранном отцом. Мало-помалу это загоняло его в ловушку. С раннего детства было очевидно, что Тор будет править Асгардом по старшинству. Да и власть казалась до того скучной рутиной, что он был вполне искренне рад тому, что чаша сия его минует. Из них двоих он, Локи, куда чаще оказывался в роли старшего брата, которому надлежало присматривать за буйным младшим. И которому полагалось держать за него ответ. В том-то и крылась западня. Прежде Локи понятия не имел, что коронация станет столь очевидной проблемой. Если бы Тор остался прежним... Но он не остался. Слава развращала Тора, делала его всё более непреклонным. Он становился раздражительным, но главное – не терпящим оспаривания своих решений. Плохая новость для того, кому надлежит за ним присматривать. Если править будет этот Тор – надменный, распухший от самодовольства – вряд ли Асгард долго простоит под его пятой. И если Тор натворит что-то за время правления, именно ему, Локи, придется отвечать потом перед отцом: почему не углядел, зачем допустил, куда смотрел, почему позволил... А попробуй-ка Тору теперь чего-нибудь не позволь! Да в одной той оплеухе, что Тор отвесил ему, содержался исчерпывающий ответ на все дальнейшие попытки ему перечить! Мрачным взором Локи смотрел в ближайшее будущее. Перед ним лежал куцый выбор – смириться или бороться с волей отца. Борьба пахла изменой, но вопрос, который он прежде столь тщательно обходил даже в мыслях, мог вскоре встать с жестокой неотвратимостью. Каким же образом при подобном раскладе ему надлежит удерживать Тора от самоуправства? Локи ощущал себя загнанным в угол. Он же просто не сможет быть нянькой для этого самодура!.. ХОРОШ ЖЕ ЦАРЬ АСГАРДА, ЕСЛИ ЕМУ НУЖНА НЯНЬКА, - хмыкнул Старший. И мысль эта засела в голове, как заноза. Локи ходил с ней, крутил и крутил ее, как липучий мотивчик... в ней что-то крылось... заманчивое. Жизнь не приносила радости. Та ночь после возвращения из Хельхейма была лишь первой из многих таких же, однако заснуть не выходило уже не от страха, а от бессильного бешенства. Порой он злился так, что не мог разжать зубы. С той ночи многое изменилось. В первую голову то, как он видел и воспринимал происходящие события. Уступчивость воле отца уже стоила ему ощущения собственной неполноценности. Принц-Невидимка! И, быть может, эту цену ему придется выплачивать все десять лет правления брата, если не всю жизнь. Предстоящая коронация уже превратила Тора в свинью. Оставалось только гадать, что с ним сделает Хлидскьяльв. НАДО СОРВАТЬ КОРОНАЦИЮ. Мысль была отчетливая и непростительная. Но вместе с тем – чарующая. Десять лет ему предстояло прожить рядом с Тором, который легко впадает в ярость или в буйное веселье, но, что хуже, проходит мимо него, как мимо пустого места. Для Тора младший брат медленно превращался в предмет мебели, элемент обстановки. Вещь. До тех пор, конечно, пока он, Локи, нечаянно не откроет рот, пожелав возразить брату или воззвать к его здравомыслию. Загнанный в угол зверь кусается. Он замышлял сорвать коронацию брата, и это была измена. Но иного способа борьбы он не видел. Чем дольше Локи думал о самодовольном Торе, развалившемся на троне и раздающем ему повеления, тем сильнее злился. БРАТЕЦ МНОЙ РАСПОРЯЖАТЬСЯ НЕ БУДЕТ! Это говорил Старший. И хотя Локи гнал эти мысли, заставляя себя думать о матери, об их семье, о долге, они продолжали являться. Старший был сильнее любви. Сильнее долга. Но он нашел, чем заткнуть его. Можешь сколько угодно продумывать планы расправы, но это не ради Асгарда и не из-за воли отца. Даже не от зависти к Тору. Ты желаешь брату смерти, потому что все эти вещи много лет происходили прямо у тебя под носом, а ты был слеп и глух, чтобы их заметить! Это случилось потому, что ты вовремя не проявил твердость, не показал характер и позволил им загнать себя в угол! И бесишься ты, потому что сам в этом виноват! Он сказал себе это, и кровожадность ушла. Пусть и не совсем. Она затаилась. Но Старший кое в чем был прав. Если он примет навязанную судьбу, если позволит этому случиться, то он навсегда перестанет себя уважать. Если не восстанет против воли отца сейчас, то уже никогда не восстанет. Локи сказал себе, что, пока мог, придерживался решений Одина. Но теперь с этим придется покончить. Отцу придется изменить свои планы, хочет он того или нет! Я не стану нянькой Тору! Я сам выберу свою судьбу! Сам решу, кем мне быть и что делать! Слышите?! Сам! ...ХОРОШ ЖЕ ЦАРЬ АСГАРДА, ЕСЛИ ЕМУ НУЖНА НЯНЬКА... Локи обдумывал эту мысль то так, то эдак... После чего перевернул ее. Как руну. Если деяниями царя Асгарда правит нянька, то нянька по сути и есть царь Асгарда. А РАЗ ТАК, ТО ЗАЧЕМ ВООБЩЕ НУЖЕН ТОР? ВЕДЬ ЕСЛИ ОН НЕ СТАНЕТ ЦАРЕМ, КТО-ТО ДОЛЖЕН БУДЕТ ЗАНЯТЬ ТРОН НА ДЕСЯТЬ ЛЕТ. КТО-ТО, КТО САМ СЕБЕ БУДЕТ И СОВЕТНИК, И ЦАРЬ. Этот кто-то собрался возражать... и не нашел нужных слов. Отец же всё равно уснет, а ему придется управлять делами Асгарда в любом случае. Только в первом надо будет еще следить за авантюрами брата. Но... Достаточно убрать из этого плана Тора, и всё станет, как надо. Я ведь могу справиться лучше, чем Тор. Я могу всё сделать так, как надо. Разве я не заслужил такого шанса? Разве я, столько вложив во благо Асгарда, могу позволить себе уйти в забвение вот так – вторым?! Никем?! А действительно... почему это он должен покорно смириться с уготованной ему ролью? Почему он должен сидеть в тени, молча и безропотно исполняя приказы, когда он может выйти на свет? ПОТОМУ ЧТО ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ ОДИНУ, И ОН РАСПОРЯЖАЕТСЯ ТОБОЙ НА СВОЕ УСМОТРЕНИЕ. Отзвуком где-то в глубине сознания звучало: - Из тебя вышел бы мудрый правитель... Кому, как не тебе, быть царем? Кому править, как не тебе?.. И не ошибка ли то, что тебе не суждено взойти на трон?.. НУЖНО ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ТОРА, - подумал он, ужаснувшись спокойствию этой мысли. – ТОГДА У ОДИНА ОСТАНЕТСЯ ВСЕГО ОДИН НАСЛЕДНИК. ВЫБОР НЕВЕЛИК, И ЕМУ ПРИДЕТСЯ ВЫБРАТЬ МЕНЯ. Это не был голос разума, но идея была сладкой. Он станет царем Асгарда. Достойно сменит отца на десятилетний срок, улучшит и преумножит деяния самого Одина. Заткнет Тора за пояс. Отец оценит, похвалит... Они оба – руки Одина. Исполнители его воли. Но в последние годы Всеотец вел себя так, будто у него всего одна рука. Но это значит, что в принципе такое возможно – обходиться одной рукой. А раз так... Пусть у Владыки будет всего одна рука, но способная на любое дело. Тор первым родился, и с этим спорить трудно, но... Но можно. Трон манил. Он виделся символом победы справедливости над предрассудками. А Тор... зачем им вообще Тор? Он уже несколько лет вел себя недостойно правителя, а монарший гнев на его голову отчего-то падать не спешил. Один словно бы поощрял его. Но то до поры. Он покажет отцу истинную сущность наследника, да так, чтобы Один не сумел его оправдать. Отец должен увидеть. Сам. И если он желает Асгарду блага... Хлидскьяльв не достанется Тору. Локи убеждал себя, что это во благо Асгарда. Так следует поступить, дабы уберечь мир от беды, спасти Асгард, который Тор по самодурству обязательно подвергнет опасности... Тор не готов править. Он не должен править! Я НЕ БУДУ ЕМУ ПРИНАДЛЕЖАТЬ! Хотя воображение его рисовало иное: как те же асы, что сегодня славят брата, вынуждены славить его! У них не будет другого выбора, ведь после Тора он второй претендент! То-то шуму будет, когда это случится! Сколь славная выйдет потеха! Локи представлял себе всеобщий шок, и сердце его заходилось восторгом ожидания. До коронации оставалось тринадцать лет. Когда примешь решение, выжидать всегда томительно. Многие в то время думали, что Локи, варлок и чародей, вновь погрузился в изучение колдовства. Переубеждать он никого не стремился, хотя измышления этих многих были далеки от истины. Все эти годы Локи кропотливо, не привлекая внимания, изучал управление, военное дело, постигал работу сложных механизмов взаимодействия девяти миров, а также те идеи и новшества, на которые Один махнул рукой, поставив традиции превыше развития. Меняя личины, выезжал за город, до самых предгорий, и к дальним берегам. За эти годы он выискал все лазейки, ведущие из Асгарда в иные миры. Если бы кто-то мог представить, какие планы он вынашивал все это время... Локи готовился тщательно и кропотливо. Пусть Тор объедается на пирах, пусть гоняет каких-нибудь разбойников и великанов, пусть тешится дутой славой. Он, Локи, будет лучше подготовлен к правлению. И когда ему будет дана возможность показать себя... о, он определенно своего не упустит. И там уж станет ясно, кто кого. - Слава великому Тору!.. – в упоении кричал Асгард. Локи усмехался про себя. И готовился. Ты не оставил мне выбора, отец. Что ж, тогда и я тебе его не оставлю. *** В первую голову ни семья, ни окружение не должны были ни о чем догадаться. Локи заново отточил взгляд и голос, выхолостил речь, не лез в перепалки, поддакивал и соглашался. Его новый облик послушного, ушедшего от битв чародея должен был сослужить ему добрую службу. Главным было не забыться и самому не начать верить в свою ложь. Он готовился не затем, чтобы удовлетвориться теплой постелью и сытной пищей. Притворяться было нетрудно. Всё внутри вымерзло, позволив легко получать удовольствие от лжи. Тор упивался славой, а он смотрел на брата, поддразнивал, шутил, и Тор не трогал в нем ничего. Локи видел все бреши в броне Могучего. Они манили. На пирах, небрежно улыбаясь якобы речам брата, он смотрел, как кадык ходит на мощной шее, когда Тор принимался вновь заглатывать эль – и в воображении лезвие чертило по горлу, а обагренный кровью эль выплескивался на скатерть. Одна кровожадная мысль сменялась другой, вызывая щекотку нутряного наслаждения. Локи начал пугать чарами слуг по самому пустячному поводу, а затем и без повода. Будто их страх был таким же видом пищи, как и их послушание. Уважение и страх... Это правильно. Пусть привыкают. Идею убийства Локи отбросил сразу, хотя в ней таился великий соблазн. Но – нет. Любимец Асгарда, погибнув, погрузил бы Девятимирье в траур, а стенания и плач – плохая музыка для восхождения на трон. Но хуже то, что в этом случае он будет обречен стать блеклой заменой и всяко не ровней более достойному, ушедшему во цвете лет... Старший ненавидел Тора за очевидное превосходство. Но именно поэтому Тора следовало сбросить с пьедестала, не убивая. С живым братом тягаться было трудно, но все же можно, а вот победить мертвого Тора у Локи не было шансов. Нет ничего хуже постоянных сравнений вроде: «А вот Тор бы...». Но шутка, которую ему предстояло сыграть с Тором, была далеко не безобидна, и именно это ему и нравилось. Тор сам выкопает себе яму, его даже толкать не придется. Можно будет просто постоять в стороне, понаблюдать, как он делает глупость, и больше не пытаться предостеречь. Тор и так никого не захочет слушать – и нужно лишь вторить ему, подбрасывая ветки в костер гордыни, обеспечив его самодурству достойный повод проявить себя. По ночам старшенькому наверняка еще снились льды Йотунхейма. На этом можно было сыграть. План сложился легко. Оставалась малость – найти йотунов. Хотя между Асгардом и Йотунхеймом существовал прямой коридор, йотуны не ходили по нему, и вряд ли потому, что боялись асов. Локи, сунувшись туда, вышел в безжизненные ледяные скалы, далекие от каких-либо йотунских поселений. Но этот коридор не был единственным. Существовало еще как минимум семь, два из которых находились в Ванахейме, и один, в округе Мергё, по слухам выплевывал из себя йотунов-разведчиков с завидной регулярностью. Раз в пять-шесть лет. Именно к этому выходу из Йотунхейма он начал слать реплики в ожидании дозора. Это отнимало много сил, но для дела их было не жаль. Он очень рассчитывал задеть гордость йотунов и привести в восторг радужными намеками на обретение Ларца. Что на практике оказалось делом совсем несложным. Оказалось достаточным всего-то принять обличие эйнхерия, подкараулить дозор и поведать им о заговоре против Тора. А под этот шум почему бы отважным йотунам к взаимной выгоде не воспользоваться случаем и не вернуть себе реликвию? Во время коронации вся стража будет в тронном зале, а те бедолаги, которых оставят нести караул, не будут помехой. Йотунхейм обретет былую славу, а Асгард – новую головную боль. Не до коронации будет Одину, если Ларец Древних Зим вернется к законному хозяину, а вы, доблестные воины, вернувшие реликвию Владыке, будете восславлены в веках... Сладкоречие давалось легко, и йотуны остались довольны. Они воодушевленно кивали и переглядывались. Про Разрушителя Локи, разумеется, умолчал. Не стоило портить йотунам настроение. Оставалось назначить им встречу на том же месте, через три года, две недели и шесть дней. И напомнить, что не стоит докладывать Лафею. Ни к чему обнадеживать Владыку заранее, вдруг потом за неудачу головы лишит, да и запретить может к асам являться, рисковый поход... ни к чему ему знать. И йотуны согласились. Одновременно с тем согласившись принести себя в жертву замыслу. Дальше всё шло как часы. После покушения, проклятого похода в Йотунхейм и боя, едва не стоившего Фандралу жизни, Локи смотрел, как Всеотец с рычанием срывает с Тора знаки силы, и сердце его бешено билось. На такое он и не рассчитывал, но и соврал бы, заявив, что недоволен результатом. Это был его триумф. Апофеоз тринадцати лет подготовки. Страх и восторг мешались воедино. Прежде ему доводилось лишь врагам столь вероломно бить в спину, и вкус был почти тот же, но слаще. Он предполагал, что отец будет зол, но о ссылке Тора в Мидгард не смел и мечтать. И вовсе не война с йотунами была для Одина причиной изгнанию. Уж он-то видел. Вторгшись в Йотунхейм, Тор этим подверг себя, наследника трона Асгарда, смертельной опасности. Его там могли убить, могли взять в плен и требовать выкуп, хоть тот же Ларец. Он подверг бы опасности будущее Асгарда, дав Лафею слишком крупный козырь против Всеотца. Чего удивляться, что отец так разъярился? Когда Мост закрылся, и пылающий гневом взгляд голубого глаза уперся в него, Локи поспешил объясниться. - Я пытался остановить его. - Но не остановил! – крикнул Один, и этот голос хлестнул как плетью. - Ты прав, отец, - сказал он глухо. – Мне не хватило сил, чтобы его удержать. Он как взбесился! Но я предупредил стражу и посчитал, что смогу быть более полезен ему в Йотунхейме, где сумею предостеречь его от глупости и... - Ты подвел меня! – прервал Один. – Если тебе не хватило сил даже на это, какой вообще с тебя толк?! - Отец, я ведь... - Разговор окончен. Локи проглотил обиду, ибо на эту реакцию и рассчитывал. Следуя за отцом, он еще раз прокручивал последние события. Это нужно было сделать. Вылазка к йотунам обнажила более серьезные проблемы: Тору отказывал самоконтроль, он забылся в пылу битвы и едва не погубил их всех. Тем лучше для него! Пусть призадумается. Всё было правильно. Лишь змейка тревоги копошилась в животе, мешая наслаждаться моментом. То и дело мысли возвращались в Йотунхейм, к прикосновению ледяного великана и посиневшей руке. От предчувствия лихорадило. А час спустя в свете Ларца его мироздание рухнуло. Потрясение, догадка, ужас... - Кто я? - Ты мой сын, - в угрюмом тоне Одина сквозило желание казаться раскаявшимся. Но раскаянья не было. На мгновение Локи, опуская Ларец, почувствовал острую ненависть, столь сильную, что она причинила боль. - Кто я еще? По другую сторону вопроса – мгновение тишины, долгое, словно из уважения к уже начавшемуся будущему. Один странно смотрел на него. Синекожего и красноглазого. Ни удивления, ни сожаления. Только легкая досада от того, что правда так некстати всплыла на поверхность, не так ли, отец? Правда таращилась ему в лицо. Он сын Лафея. Трофей Одина. Йотун. Йотун. Йо-тунн... Слово всё звучало и звучало в голове, как звон колокола. Слово, по одну сторону которого – прошлое, а по другую – всё его будущее. - Я монстр, которым пугают детей!.. Его собственный голос, треснувший и дрожащий от слез, глотал слова, пытаясь повернуть всё вспять, как-нибудь обойти этот чудовищный ужас, хоть как-то найти дорогу в прошлое... было у смертных такое смешное слово, очень нужное слово, похожее на лягушачье кваканье... Точно. Статус-кво. Он пытался сохранить именно это. Пытался удержать именно это. Разве он не имел на это права?!.. Изнутри происходящее представлялось томительно долгим, но не заняло, должно быть, и пары минут. В голове вихрем пронеслось множество мыслей. Некоторые всё еще были благоразумными, хотя большинство исказил и обессмыслил панический страх. Но и над благоразумием, и над страхом уже царила слепая красная ярость, которая чуть не заставила его броситься вперед и вцепиться в горло этому предателю, сжимая его до тех пор, пока... Когда он осознал, что Один неподвижно застыл у его ног, вспышка понимания прострелила красный туман. Но вместо того, чтобы впустить свет озарения, она впустила мглу, чернее которой Локи еще не видел. Он же отца и пальцем не тронул. Не успел. Один ушел в Сон. Нет, не так, скажи себе правду... Один сбежал в Сон от необходимости объясняться! Всем снова было не до него. Все были заняты. Мать хлопотала над отцом, замок гудел сверху донизу по случаю вхождения Одина в спячку, Тор шлялся где-то по Срединному Миру, а он стоял тут, на руинах жизни, оглушенный, отупевший, пытаясь понять, как же такое могло случиться... Будто его больно ударили, и он уже замахнулся для ответного, справедливого удара, а противник куда-то исчез. Обвинения и вопросы забивали горло, но что от них толку, если десять лет ждать ответа?! Десять проклятых лет!.. В конюшнях было сумрачно, терпко пахло сеном и лошадьми. Запах успокоил. Локи любил бывать здесь. Грумы, издали заметив его настроение, исчезли сами. Он брел мимо уходящих вдаль стойл, слушал фырканье и шумное дыхание, любовно поглаживал морды. Алсвидера было жаль... Но даже прилив нежности более не спасал. Хотелось приказать оседлать скакуна, вскочить в седло и умчаться, вытрясти из головы последний час жизни. Издалека донесся лай. Чуть дальше конюшен располагалась псарня, гончих в это время суток выпускали размять лапы. К нему трусил Хати, муругий старый пес, давний приятель еще по Оркнейской охоте. У Локи сжалось горло. Колени враз ослабели, он опустился на пол и обнял подбежавшего пса. Тот вился, переступая с лапы на лапу, вилял хвостом, поскуливал и лез лизать лицо. Мокрое и соленое. Локи зарылся пальцами в теплую шерсть. Всё очень плохо, дружок. Всё очень плохо... По щекам текли слезы отчаянья, коему, казалось, конца не будет, и его трясло от предчувствия судьбоносных, разрушительных, теперь уже неизбежных перемен. Сегодняшнее открытие было важно, как жизнь. И так же гнусно. Вторым? Никем? Да он и есть никто! И даже не второй, а так... приблудный! Йотун-подобрыш! Теперь всё стало очевидным. Отец готовил только Тора, потому что у него был всего один сын! Отец всегда исходил из этого. Потому и называл любое деяние Локи долгом – ведь для него это и есть долг! Он обязан отрабатывать Одинову милость! Всей жизнью благодарить, доказывать, что достоин своего места, пресмыкаться перед отцом и братом!.. Так?! ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ ОДИНУ. ТЫ – ЕГО СОБСТВЕННОСТЬ. Младший ушел в глубину, забившись в темный угол, всхлипывая, зажав уши руками. Не хотел верить, глупый... В кипящем мозгу слышался голос отца: «Именно так. Будь верен, Локи. Иначе отправишься назад, на ледяные скалы. Конечно, ты принц, и всё будет, как было, если только мы договоримся не замечать того, что ты никогда не будешь ровней моему настоящему сыну. Оставайся послушным, виляй хвостом, исполняй команды. Старайся. Мы же будем хорошо о тебе заботиться, как и прежде. Всё, что я хочу взамен – абсолютную преданность. Помни, кто спас тебя из того ледяного ада. Кто тебя пожалел. Кто дал тебе эту жизнь. Хлидскьяльв? Не смеши! Твое место у подножия трона. Смирись и будь благодарен! Не то назад. На ледяные скалы. Посмотри на судьбу Тора. Если я сделал это с любимым сыном, думаешь, я не сделаю этого с тобой?..» Стремительно менялся угол зрения, эта новая истина разрасталась на прошлое всё дальше и дальше, пожирая его, низводя на нет, делая ненастоящим, ложным... Эта семья никогда не была его семьей. Этот дом никогда не был его домом. И этот мир – не его Родина. Ему просто позволили жить здесь. Позволили считать себя одним из них. И любовь их на самом деле – жалость к приемышу, который никогда не будет родным... Это и называется – смотреть правде в глаза? Умом он понимал, что эти выводы могут иметь мало общего с реальностью, однако чувства прокладывали себе иное русло. Он ничего не мог поделать с этим внутренним предубеждением. Что-то внутри упрямо возражало против таких выводов, и если бы он прислушался, то возражения, может, и прозвучали бы тверже, отчетливее, убедительнее... Но слушать он не желал. Хати лизал лицо и скулил. Ладони машинально сжимали и отпускали его шерсть, сжимали и отпускали. «Интересно, что на это скажет Тор?» - подумал он... и вспомнил хруст костей великанов под ударами молота. И пришел Старший. Он объял его не так, как сам Локи обнимал в себе плачущего Младшего. Это было похоже на жгучую пощечину изнутри. Слезы разом прекратились. Сила обернула, обволокла алым облаком. Кровь зашумела в ушах, и вместо растерянности, смятения и горя против мира валом встал его гнев. ВЫТРИ СОПЛИ, РАЗМАЗНЯ! – строго приказал Старший. – ВСЁ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ. Возвращался во дворец он уже другим. Полный этого нового чувства, подобного которому по силе не знал до сих пор. Просто день открытий... На него не обращали внимания. Владыка уснул, оставил трон на десять лет... Браво, отец. Ты забрал у меня даже право быть тебе обвинителем, право гневаться на твою ложь – как же, ты же во сне! Мне на тебя вообще нельзя злиться, мне нужно быть благодарным!.. Прежде его существо стояло на двух столпах: величие Одина и благо Асгарда. Сегодня один из них треснул. *** Как назло, именно в этот момент власть пришла к нему. Нет, не так... Власть обрушилась на него, придавив всем своим весом. Он – Владыка! Да здравствует Локи! Царь Асгарда! Ты доволен, дружок? Ты теперь царь! Радуйся! Этого предусмотреть он не мог. Никогда прежде в череду его холодных и логических раздумий не вкрадывалась мысль, что в тот момент, когда Гунгнир перейдет в его руки, он будет на грани помешательства. Нервы звенели от напряжения, клятвенно обещая скорый срыв. А вокруг было тихо. Никто не возносил ему хвалу, не ликовал, не праздновал. Молчал Асгард. Не заходился в упоении, не пил во здравие нового Владыки, наоборот, в испуге притих. Растерянность царила на улицах. Изгнание всеобщего любимца, возведение на трон не того, кого надо... Славьте меня! СЛАВЬТЕ МЕНЯ! Молчание. Это выводило его из себя, вынуждая ждать бед. И долго ждать они себя не заставили. Можно было и догадаться, что это начнется! Не успел на Хлидскьяльв опуститься, сразу: «Давай, Локи, возвращай нам Тора!». Надо было всё же его убить. Тогда бы Торовы подпевалы не требовали от него вернуть брата с того света. Справедливости ради, верноподданнических чувств от Сиф он не ждал. Ясно было как день, что падать ниц перед ним друзья Тора станут, только если самому пинать их под коленки. Но он не ожидал от себя такого бешенства в ответ на их неповиновение. Он чувствовал, что теряет контроль над собой. Требовалось успокоиться и всё обдумать... Когда он вошел в покои отца, мать подняла на него усталые глаза. Локи тяжело вздохнул, и досада сжала сердце, будто ему опять запретили испытывать гнев. Старший, ворча, утих в глубине – всё равно, что накрыть крышкой кипящий котел. Ничего не говоря, он кругами заходил по покоям. Фригга следила за ним глазами. - Ты злишься, - наконец, сказала она. Локи вскинул голову. - Отец дал мне для этого отличный повод, – поняв, что высказался слишком резко, он захлопнул рот. Она-то не виновата. Опустившись у ложа отца по другую сторону от матери, он отер ладонью лицо. – Прости. Мы дрались с йотунами насмерть еще вчера. Не самое удачное время вдруг выяснить, что ты один из них. Это была ложь. Слишком мягкая версия того, что он хотел высказать Одину. Фригга покачала головой. - Я понимаю, что для тебя это потрясение. И мне жаль, что ты все узнал так скоро, но для таких истин не бывает удачных времен. Все обрушилось так внезапно... может, поэтому Сон сразил твоего отца раньше срока. Тор и ты... «А не «ты и Тор», - подумалось с ревностью. Что по значимости, что по хронологии, он и тут не первый. Чтобы успокоиться, Локи перевел взгляд на неподвижного Одина. Сквозь маску бога отчетливо проступил седой старик. - Я не могу привыкнуть, что вижу его таким. - Он так долго откладывал этот сон... Я боюсь, как бы... – мать не договорила, и Локи стало не по себе. Прежде за ней, искусно владеющей мечом, легким копьем и чарами, не водилось упаднических настроений. Не переживала бы так Фригга, царица Асгарда, если бы это были те же рядовые десять лет. Локи впервые задался вопросом, сколько же лет Одину. Асы живут тысячелетиями, их песок сыплется медленно, но и он конечен... - Сколько он продлится? - Не знаю. На этот раз все по-другому. Мы не были готовы. Приходилось верить ей на слово. Локи не имел представления, как бывало обычно, и холодок новизны неприятно трогал нутро. Один может не проснуться. Может не проснуться... - Так почему он лгал? – решился он спросить то, что его терзало. И, выслушивая ее ответ, всё острее понимал, сколь скверно его положение. Уверения матери в том, что они скрывали правду, дабы он не чувствовал себя не таким, как все, отклика не нашли. Не таким, как все? И это должно было успокоить его, перевалившего рубеж в две тысячи лет? Глупо это звучало. Нелепо, будто мать говорила с ребенком, от которого скрывали врожденную хворь. Она так и не привыкла к тому, что он уже вырос, возмужал и утратил наив, и для него природа происхождения выглядела немного иначе. В перспективе замаячили ледяные скалы... - Не будем терять надежду, что твой отец еще вернется к нам, - закончила она. – Как и твой брат. - Тор еще может вернуться? - Все поступки твоего отца преследуют какую-то цель. Вот опять. Как ребенку. Он же сотни раз исполнял волю этого старика! Кому, как не ему, знать?! Да и глупо было бы думать, что Всеотец сошлет старшего сына – единственного, горько и зло поправил себя Локи – навсегда. Он-то спрашивал о другом. Может ли Тор вернуться без прощения Всеотца, если тот действительно не проснется? - Хотелось бы больше знать о его замысле. - Это тебя тревожит? - Сиф требует вернуть Тора, - он раскрыл карты. – Она и остальные. Я отказал им. Со дня на день жди бунта. - Неудивительно, - заметила Фригга. – Они любят Тора и верны своему предводителю. - А я должен быть верен отцу! Или ты тоже скажешь, что мне следует вернуть Тора? Раз уж я теперь царь... Он впервые подумал о том, что за всё это время мать даже намеком не просила его о таком решении. И вряд ли потому, что боялась идти против воли мужа. Так почему же?.. - Нет, - Фригга нахмурилась. – Как бы мне ни хотелось этого, поступить так будет неразумно. Локи сперва подумал, что ослышался. Но нет. Перед ним сидела уже не убитая горем мать, а царица Асгарда. - Потому что я буду наказан как ослушник, пошедший наперекор воле Одина? - У этой воли была причина, Локи, и не следует думать о произошедшем так, будто гордость нашла на гордость. Ссылка для Тора – не наказание, а испытание. Если Тор не пройдет его, сила к нему не вернется. А ведь точно! Как он упустил? Вернись сейчас Тор, хоть по его воле, хоть нет – молот-то останется в Мидгарде... - А снять чары с Мьёлльнира не могу даже я, - подвел он итог своим размышлениям. Что ж, это его устраивало. - Никто не может, - Фригга заботливо погладила мужа по руке. – Конечно, друзья Тора хотят вернуть его любой ценой, но это не твоя задача. Вернуться – это задача Тора. У тебя хватает забот и без этого. - Да уж, с Йотунхеймом Тор нам удружил... - Обретя силу, он вернется и поможет тебе справиться с этим. - Честно? Я бы предпочел, чтобы он больше не помогал. - Это может осуществиться. На выполнение условия ему может потребоваться время. - И много? - Как знать, что имел в виду ваш отец, говоря о достоинстве. В прежние времена всё было иначе. Она умолкла, позволив реплике повиснуть в воздухе, и Локи продолжил за нее. - В прежние времена Тор вырядился Фрейей, чтобы вернуть себе молот, - жестко напомнил он. – В прежние времена утрата достоинства для Тора была хуже смерти. В прежние времена он бы никогда не назвал отца старым дураком! А теперь он зазнался и возгордился, за что и пострадал! – он вновь начал горячиться. - Мы все немало поспособствовали тому, чтобы он стал таким. - Я предупреждал! Я говорил, что слепое восхваление Тора не доведет до добра! В итоге тот, кем он стал... - Все еще может измениться, - отрезала Фригга, и Локи умолк, поняв, что вновь повысил голос. «Что со мной? – ужаснулся он. – Она говорит, а я не слышу. Хочу любой ценой вырвать признание в сожалении, в разочаровании сыном, будто ее огорчение даст мне право на ненависть... придаст ей веса...». - Прости, - сказал он. И солгал: – Я зол на него, потому что за последние сутки на нас обрушилось слишком много плохих новостей, а Тор по глупости умудрился получить ссылку именно тогда, когда он так нужен. Фригга смягчилась. Устало улыбнулась ему. - Даже Один совершает ошибки, пусть никогда этого и не признаёт. Сейчас он пытается исправить последнюю. Когда твой брат вновь окажется достойным своей силы, он станет тем, кем ему суждено быть. - То есть, царем? - То есть, наследником Одина, моим сыном и твоим братом. Воином, в котором сильна добродетель. - Будем надеяться, он сумеет ее в себе отыскать. Уже у дверей его окликнул голос матери. Он обернулся. - Не принимай обман отца так близко к сердцу, Локи. Его разум часто идет впереди чувств, но он любит тебя. И я люблю. У меня всегда было два сына, и вы оба мне дороги. Это не изменилось и не изменится. Знай это. И с ужасом он почувствовал, как истово хочет поверить ей. Глаза опять защипало, все вокруг поплыло. Мама... ПОСМОТРИ НА СЕБЯ, - презрительно бросил Старший, - ГОТОВ ДУШУ ВЫВЕРНУТЬ, УТКНУВШИСЬ ЕЙ В НОГИ, СЛОВНО МАЛЬЧИШКА, РАЗБИВШИЙ КОЛЕНКУ. ОНА НЕ ТВОЯ МАТЬ! Он грустно улыбнулся. - Я знаю, мама. Но он не верил ей. Младший любил ее, настолько, что всегда боялся ее огорчить, но сам он чувствовал себя как чужак, не имеющий никакого права на материнскую любовь этой женщины. Она никогда его не рожала. На душе было так погано, будто это он обманул ее, как самозванец назвался ее сыном, вкрался в доверие и пользовался ее любовью. Все вокруг было чужое, дареное, данное на время, чтобы отобрать, если он не оправдает доверия... Нет, не «было». Стало. Старший засмеялся. ТЫ ЕЩЕ ЗДЕСЬ. И ТЕБЯ В ЙОТУНХЕЙМ НИКТО НЕ ССЫЛАЕТ. ПОРА ДОКАЗАТЬ, ЧТО ТЫ ДОСТОИН БЫТЬ АСОМ! ЗАСЛУЖИТЬ СВОЕ МЕСТО! ВОТ ОН – ШАНС! В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ, ДРУЖОК, ПУСТЬ ТЫ И ЙОТУН, НО СЕЙЧАС ТЫ ЦАРЬ АСГАРДА! Йотун. Пусть и царь, но... йотун. Эта мысль била в самый центр его существа. Он дрожал в ужасе от того, во что превратился за последние часы, и впервые так остро жалел, что у него никогда не было друга, с которым можно было бы выговориться. Разве что прежде его слушал Тор... Следовало проведать его. Посмотреть, как там у него дела с достоинством. *** Явился он не вовремя. Пришлось с полчаса искать Тора в Мидгарде, а когда тот нашелся, еще больше часа ходить за ним следом иллюзией и ловить удачный момент. А увиденное омрачило и без того дурное настроение: Тор уже с какой-то девицей планировал набег на молот. Невидимый, он наблюдал за этой трагикомедией. Видел атаку Тора на базу, как водится, героическую – в одиночку, без прикрытия и планов отхода. Тор как он есть. Полный Тор. Локи смотрел глазами наваждения, как брат и здоровенный охранник базы барахтаются в грязи под проливным дождем. Видел и в висящей на тросах корзине парня, натянувшего тетиву. Локи слышал, как тот сказал: - Приказывайте, Коулсон. А то он начинает мне нравиться. Смутный проблеск интереса кольнул в груди. Лучник! В современном-то Мидгарде! Следовало запомнить его. Однако были и другие дела. Например, наблюдать фиаско Тора и слышать его возмущённый рев. Молот остался неподвижен. Видать, не впрок пошел урок. Недостоин. Хотя с таким-то норовом Могучему до пресловутого достоинства еще орать и орать... - Локи? Что ты тут делаешь?! – это Тор спросил уже в допросной комнате, где было тепло и сухо. Улучив момент, Локи рискнул показаться ему на глаза, едва старшенький остался в одиночестве. - Надо поговорить. Но говорить не хотелось. Его погнал в Мидгард порыв разделить свою ношу. Хотелось сказать: «Представляешь, все это время ты жил в одном доме с йотуном!»... Но его отвернуло от этой идеи. Вид Тора ему не понравился, но хуже были глаза – глаза тупого борова, заплывшие обидой и жалостью к себе. Там не было никого, кто мог его услышать. Старший бубнил: У МОГУЧЕГО ТУТ СВОИ ПРОБЛЕМЫ, ОН МОЛОТ ТЯГАЕТ, ЕМУ НЕ ДО БРАТА! У НЕГО ЖЕ ВСЕЛЕНСКАЯ БОЛЬ – ОТЛУЧИЛИ ОТ СЛАВЫ И СОСЛАЛИ В СМЕРТНУЮ ГРЯЗЬ! БЕДНЕНЬКИЙ ТОР, ОБИЖЕННЫЙ ЗЛОЙ СУДЬБОЙ... Тор стал вдруг чужим. Совсем. Внезапно вспомнилось, как его тяжелая оплеуха швырнула на землю... Ты считаешь, что тебе плохо, братик? Ничего, сейчас я покажу тебе, что значит действительно «плохо»! И лживые слова покатились с языка, как гнилой горох. - Отец мертв, - говорили его губы, а глаза в этот момент жадно впитывали то, как лицо Тора заливает бледность. Он пришел не за этим, но это уже не имело значения. Что ж, нашелся способ если и не разделить боль с братом, то обеспечить его равнозначной. Вонзить поглубже страшную весть и прокручивать ее, пока Тор не завопит. Локи втыкал в него каждое слово, представляя, как они погружаются в живую плоть, будто стальные спицы. «Это твоя вина, - говорил он всем своим видом, - отец не вынес предательства любимого сына. Ты загнал его в могилу, и помни, я пытался тебя остановить, а ты не послушал». Что же сделала с ним эта дурная слава? В былые времена Тор бы ему не поверил. За грудки бы схватил, заорал: «Да что ты такое плетешь?!». Чтобы сам великий Один, да умер в своей постели? Нет, не поверил бы Тор. Скорее уж, взгрел бы по шее, проявил характер. Глухо. Тор, который сидел перед ним, был уже другим. Он не держал удар, и такого Тора было совсем не жаль. Локи знал, что рано или поздно обман раскроется, но это самое время между «рано» и «поздно» будет для Тора незабываемым. Пусть помается. Пусть обсыпает голову пеплом, повоет, вместо того, чтобы с девками шляться... - Я могу вернуться? Сперва Локи не поверил своим ушам. А затем ощутил желание его убить. Прежний Тор был бы благодарен за это. Ибо прежнего Тора он бы за уши от молота не оттащил. Тор уперся бы и ни на пядь не отступил отсюда, где его молот и честь! Вернуться в Асгард поверженным громовержцем, лишь бы туда, где он любим и прославлен?! Он, Локи, за честь никогда не держался, но брат... Мьёлльнир – часть души, истинный брат его, с которым Тор чуть ли не в обнимку спал! И вместо того, чтобы вновь стать достойным силы, Могучий готов ее бросить тут, в грязи?!.. Локи ощутил омерзение. Конечно же! Тор ведь был без пяти минут царь, распланировал, небось, все свои двенадцать подвигов, которые вознесут его к ветвям Иггдрасиля! А тут его, самого-самого, вдруг за дерзкую выходку сослали сражаться с самим собой, и Его Высочество в гневе! Столь вопиющая несправедливость к нему – самому Тору! Это был не Тор. В этом заносчивом тупице не было ничего прежнего. - Мать запретила тебе возвращаться, - в итоге сказал он холодно – и даже почти не соврал. Почти. Надо было уходить. Молот не поддался его руке – ну и к Хель его! Он же ледяной великан, значит, достойным Хлидскьяльва быть не может по определению! Впрочем, это лишь мнение Одина. Как и чары на Мьёлльнире – очередное требование папы соответствовать его представлению о достоинстве! Но Один – не истина. Больше нет. *** Локи шел по коридору к хранилищу оружия мимо статуй бдительных часовых, и внутри звенела медь. Тор, сам того не заметив, напомнил ему о более важном. Война с Йотунхеймом. Под гнетом последних событий он совсем забыл об угрозе, чего делать не стоило. Теперь это была его война. К тому же, еще и со своей же далекой Родиной, так, что ли? Как ты там выразился, отец? Объединить наши царства? Установить мир? Ты лжец! Йотун, выращенный в Асгарде, даже рта раскрыть не успеет, как будет убит! И что, что он сын Лафея? Он же урод! Карлик! Да и что мешало Лафею за эти столетия наплодить себе новых наследников – настоящих, чистопородных великанчиков?! И если так и было, то какой-то мелкий пащенок ему и даром не нужен! Локи хлестал себя словами до крови из прокушенной губы, поднимая со дна души жгучую ожесточенность. Он читал о том, как воюют йотуны. Они не будут вторгаться в Асгард. Для них это вообще значит совсем другое. Перемирие гарантировало соблюдение йотунами законов Девятимирья. В частности, не посягательства на чужие миры. Йотунхейм мало пригоден для жизни. Йотунов почти столько же, сколько асов, хотя территория их мира много больше Асгарда. Великаны селятся на берегах тех немногих рек, которые не промерзают до дна и могут прокормить их. Йотуны воинственны, в них силен инстинкт выживания, который гонит их на более благополучные пастбища. И они могут чувствовать разломы пространства. Можно было и догадаться, почему он сам их чует... В прошлом Асгард по праву победителя диктовал условия, по которым йотуны сдерживали свои аппетиты. Один посчитал, что лишение войска Лафея военной мощи – пресловутого Ларца – даст гарантию долгого мира. Что ж, он ошибся. Лафей ждал повода нарушить условие, и Тор предоставил ему отличный шанс. Нет, йотуны не пойдут на Асгард. Прикрываясь чарами от взгляда Хеймдалля, они полезут через щели в другие миры, захватывая территории и уничтожая местное население, вынудив Асгард воевать на десятки фронтов. Их нужно остановить. Любой ценой. Иначе из своей ледяной преисподней они расползутся, как... Мой ледяной принц... Голос из глубин памяти хлестнул, как плетью. Когда правда вскроется, как же тебе будет больно... Внезапно стало так холодно, что он содрогнулся. Она знала. Не могла не знать! Я сберегла эту тайну. Ради его же блага. И ради блага Асгарда... Локи казалось, что его мозг горит. Стук сердца заглушил все прочие звуки. Воздуха не хватало, он задыхался. Вот она – тайна. И да, ему очень больно. И страшно всё потерять. Настолько, что кажется – только спасение мира может ему помочь... Спасение мира. Спасение... А если йотуны не пойдут в Асгард сами, стоит заманить их в ловушку. Что может быть более показательной присягой на верность, чем предотвращение войны?! Обезглавить армию йотунов. Лафей. Нужно убить его. Но этого мало. Спасение спасением, а пока йотуны еще не успели рассыпаться по мирам, стоит нанести по Йотунхейму превентивный удар, и тогда они точно... Меня никогда не было? – спросил Младший стеклянным от страха голосом. – Меня никогда не существовало? Его шатнуло. Коридор двоился перед глазами. Пытаясь поймать равновесие, он уперся рукой в стену. Я – ЙОТУН! Чтобы заглушить этот голос, Локи сжал правую руку в кулак и ударил по стене. Руку пронзила острая боль, и он застонал. Через некоторое время сумел овладеть собой. И уставился на то, как, повинуясь его воле, из-под ладони медленно начинает расползаться изморозь, похрустывая, покрываясь сверху все более и более плотной коркой, змеями искристых ледышек... ЙОТУН... Догадывался-то он раньше. Гораздо раньше. Чай, не дурак, как выражался Вольштагг. В детстве. После того, как отец отвел их в хранилище, где показал Ларец Древних Зим. Вечер того дня полностью стерся из памяти, будто он наглухо заколотил в себе дверь, которую приоткрыл случайно. Ибо за дверью оказался монстр. Столь страшный, что Локи панически стер из памяти даже само наличие двери. Но теперь он мог видеть себя памятью взрослого: вот, никем не замеченный, он возвращается в оружейную. Вот стоит у Ларца; тонкая рука тянется к голубому сиянию... Самую умелую ложь мы приберегаем для себя, пряча истину за ее дверьми. Он упирался, ставя рассудку барьеры, всеми силами защищаясь от правды. Но правда всегда просачивается наружу. Он, Локи, сам назвал себя йотуном в легендах смертных. Во времена Большой Охоты это казалось такой удачной шуткой! Один наверняка смеялся... Он отдернул руку от стены, покрытой тонкой коркой льда. Пар холодным потоком стекал по ней вниз, корка похрустывала, покрываясь трещинами... Пол качался под ногами, как палуба ванской аски, несущей их с Тором к архипелагу Фарабанд... В его груди спали древние льды. Они жаждали освобождения. Дверь, распахнутая настежь, поскрипывала на петлях, и за ней, в облаках ледяного пара, стоял Локи-йотун. Значит, чудовище? Значит, монстр? Мысль охватила ознобом, проняла до нутра. Мало-помалу внутренняя боль складывалась в слова: страшные, ледяные... Слова подсказывали, что делать. Убить, - сказал изнутри Младший звенящим от обиды тоном, - я хочу убить их! Убить их всех! Локи улыбнулся. Реплика не вызвала неприязни, и вдруг почему-то подумалось, что Тор опять не придет. Потому что у него никогда и не было брата. - ХОРОШО, - ответил Старший его губами. – УБЬЁМ. *** Переложив ноги на столе, он выдохнул облако дыма в потолок. Эти воспоминания были подобны давней ране. Вот вроде и затянулась, а стоит тронуть – боль простреливает насквозь. И всё равно. Он ни о чем не жалел. ...Здравомыслие – чудесная вещь. Покидает незаметно. Оглянуться не успеешь, как безрассудство уже радостно дергает за ручки-ножки. Когда оно перехватывает контроль, может не найтись ни одной оправдательной мысли, которая удержала бы разум от совершения катастрофы. Он действовал, не давая себе возможности задуматься, что будет потом. У безрассудства есть много преимуществ. Основное – оно тебя несет. Плохая новость в том, что несет оно часто к обрыву, и понимаешь ты это, когда уже падаешь в пропасть. Он был вне себя от гнева... вне себя!.. ха-ха. Когда же он вновь оказался внутри себя, всё уже было кончено. В редкие минуты просветления Локи осознавал, что Старший делает всё не так. Предательство торовой дружины мутировало в предлог для убийства брата. Желание нанести превентивный удар по Йотунхейму – в жажду полного уничтожения. Он же не хотел ничего такого... еще вчера – не хотел! Тоньше нужно было, тоньше!.. Но, как водится, где тонко, там и рвётся. Отдавая приказ Разрушителю, он не чувствовал ничего, кроме жажды крови. Голос разума глох в рёве гнева. Он позволил Старшему вести, позволил гневу говорить и драться за себя. Лесным пожаром в нем полыхала сила, такая могучая, что любая сознательная мысль сразу растворялась в ней. Боль кипела, ее нужно было утолить, излить наружу горячей смолой и звоном оружия, упиться злым горем и утопить в нем всех вокруг! Всех!.. Старший правил им. Чувства, равных которым по силе Локи не знал никогда прежде. Это был другой Локи, и прежнему Локи он нравился. Старший был многократно сильнее разума, и тянуло смеяться, как с виду вполне разумное существо может за пять секунд превратиться в злобную кровожадную тварь. Напрягшись, он, быть может, и сумел бы вернуть здравомыслие, удержать себя за руки, но от напряжения взрывались виски. Голова шла кругом, и Локи не противился, приняв путь безумия за единственно верный. Разрушитель не испепелил Тора лишь потому, что очень хотелось ударить его наотмашь – удар за удар! ЧТО ЖЕ ТЫ НА НОГАХ НЕ СТОИШЬ, МОГУЧИЙ?! ПРОЧУВСТВУЙ НА СЕБЕ, ЧТО ТАКОЕ БЫТЬ СЛАБЫМ! Горы тоже теряют покой. Горы тоже устают терпеть, вскипая внутри и выплескивая из себя давно накопленное озлобление, брызгая горячечной слюной разверстой огненной пасти... Хотелось больше, больше, больше... рушить. Нести огонь и смерть. Дикость опьяняла, толкала на безумные поступки. Но быть диким вовсе не значило быть идиотом. Несмотря на застилающую глаза пелену, он все же догадался поставить руну присвоения на Ларец, дабы вовремя призвать его в руки. Подобными чарами Тор вызывал молот, только Тору не надо было затем возвращать Мьёлльнир на законное место. Держать призванное в руках – все равно, что держать натянутой тугую тетиву. Силы кончаются, и всё равно приходится отпускать. Впоследствии, конечно, руну должны были стереть, но тогда... Лед оказался кстати, ибо Хеймдалль всерьез вознамерился чинить ему препятствия путем снятия головы. Хеймдалль знал. Его глаза зрели сквозь чары Одина. Он тоже лгал! Лгал молчанием, подонок! В перегруженном мозгу вспыхивали и гасли кровавые образы. Раньше он крушил предметы – теперь хотелось крушить миры. Раньше впивался в себя ногтями – теперь это спасти не могло. Нужна была жертвенная кровь, и она нашлась. Старший намеревался стереть ледяную родину в пыль. Хотел преподнести Всеотцу Йотунхейм на ладони, в виде горсти золы и пары оплавленных камней. Льда бы там не осталось... Смотри, отец! Никакой войны не будет! Он поставил на карту всё, что мог, зная, что либо победит, либо погибнет. Лафей, заманенный в ловушку, умер от второго выстрела сына Одина. Тор ворвался так некстати... и Старший оскалился ему в лицо. Голос матери утонул во мгле. Это касалось только их двоих! Его и брата, которого оказалось так просто вышвырнуть в окно... Времени набедокурить всласть оказалось еще предостаточно. То, что он собирался сделать, запрещалось всеми наставлениями по безопасности, и оттого желание испробовать это становилось еще острее. В чертоге Хеймдалля он погрузил Гунгнир в постамент, запустив команду на отправление, а затем, когда луч Биврёста набрал мощность, резко выдернул копье. Как давно хотелось узнать, что же будет, если так сделать! И как удачно совпало желание и возможность. О, да! Это было красиво! Без команды на закрытие луч набирал силу, а вырвавшийся вверх букет молний быстро подсказал, что делать дальше. Локи призвал Ларец и, не без труда водрузив его на постамент, пропустил молнии сквозь него, заключая молнию в лед. Он не был уверен, что получится, но страсть как хотелось узнать, кто кого! Ледяное дерево потрескивало и гудело, как живое. Иггдрасиль, несущий разрушение! Он собирался уничтожить мир. Разорвать ледяную планету! И если кто-то собирался его остановить, этому кому-то надлежало лететь быстрее! Впрочем, долго ждать не пришлось. Погружаясь в хмель неистовства, Старший бился с Тором, и даже привкус истерии не портил ему веселья. Старший ненавидел брата с той же иссушающей страстью, с которой Младший любил его. А он сам... Он делил с братом гнев. Так делятся радостью, в итоге преумножая её. Хотелось окунуть Тора в собственный котлован, нужда взаимности развязывала язык, и они сходились в драке, разрывая путы братства, становясь врагами, и как же здорово это было!.. Это тоже была ложь. Младший кричал, бился и требовал иного. Глупого, невозможного... Довольно этих соплей и уговоров, Тор! Останови меня! Не позволь мне! Победи меня, ну же! Чего ты мямлишь?! Где твоя воля?! Дерись, слюнтяй! Дерись за то, что тебе дорого! Иначе все будет кончено!.. Он плохо запомнил это. Как иногда бывает, осталось лишь ощущение события слишком чудовищного, чтобы уместиться в памяти целиком. Всё слилось в сплошную круговерть, откуда лишь изредка, яркими вспышками, высвечивались разрозненные образы, крики, боль. И понимание, что он, Локи, так хотел, чтобы отец увидел, на что он готов... Так хотел, что устроил ему жертвоприношение. Сам. Своими собственными руками. Падая в бездну, он ощущал себя слётком, выпавшим из гнезда. Лететь в Гинунгагап было страшно и упоительно, как любиться с Хель. Потому что всё. Это крах. Это смерть. *** Локи не сомневался в том, что умер. Его тело знало это. Его глубинная суть знала это. Это же знали притихшие Младший и Старший. Он очнулся на лугу близ галечного пляжа. Неподалеку шумел прибой, обволакивая сырой прохладой. На ветру покачивал метелками мятлик, пахло подмаренником, таволгой и душистыми колосками. Ванахейм. Новая жизнь выглядела такой же, как прежняя. То есть, была отвратительной. Осталось... шесть? Неподалеку застыла темная фигура с остроклювым шлемом. Она была похожа на грифа, терпеливо ждущего в стороне момента, когда жертва окончательно превратится в падаль. - Пошла прочь, - сухо скрипнул он непослушными связками, и валькирия исчезла. Сев на пятки, Локи вдохнул раз, другой. И засмеялся. Из его груди вырвался такой страшный хохот, будто горлом выходил нутряной раскаленный жар. Злость, которую он последние годы носил в себе, воспламенилась как сухая ветошь и разрослась так, что уже не умещалась внутри. Он хохотал до изнеможения. Как быстро всё меняется! Вот вроде и разумен, и хитер, и смеялся над Тором, его замыслы насчет похода в Йотунхейм считая ребячеством. Но хватило одной грязной тайны – и он, Локи, йотун и сын Лафея, принес в жертву Одину родного отца! Весь ледяной мир – в жертву! Лишь бы остаться асом. Лишь бы только всё было, как раньше. Он готов был завалить алтарь Одина трупами за право именоваться его сыном... Я САМ ВЫБЕРУ СВОЮ СУДЬБУ! САМ РЕШУ, КЕМ МНЕ БЫТЬ И ЧТО ДЕЛАТЬ! САМ!.. Вот ты и выбрал. Не желал идти, куда велено, пошел куда сумел. Вниз с моста. Разве же ты не рад? Смех оборвался, перейдя в долгий стон. Рыдания разорвали горло, хриплым воем взлетев до неба, он скорчился в нечеловеческой муке, сжимая руками живот, ткнувшись лбом в траву. Хотелось разодрать себе сердце, разодрать его до самых пяток, чтобы нечему было так болеть! Он всё потерял! Потерял! Потерял!.. Он кричал, срывая связки, выплескивался весь, без остатка. Пока мучительный прилив не отступил, выжав досуха силы и слезы. Локи лежал на боку. Ветер сушил следы на его щеках. Внутри он был так сух, будто в нем не осталось ни капли влаги. Пуст и сух. И абсолютно спокоен. Вот всё и кончилось. Из него будто выжали все сколько-нибудь ценное, а когда он возроптал, жмых зашвырнули подальше. И это после того, как он отдал Асгарду почти половину жизни. Конечно, он успел натворить немало бед, но Высокое Небо... разве его былые заслуги уже не в счет? Разве им невдомек, что он может бунтовать себе вволю хотя бы потому, что немалую долю своего существа вложил во благо Асгарда?! Разве он не заслужил себе права хоть изредка побыть сволочью?!.. Когда начало темнеть, он поднялся и, прихрамывая, пошел туда, где чувствовалась пульсация разлома. Драка с Тором не прошла бесследно – всё тело болело. По пути он нагнулся и сорвал цветок подмаренника, поднес к лицу, вдохнул медовый запах, невольно напомнивший о матери [2]. Попытался улыбнуться – не вышло. Улыбка оставила его, и рот исказил оскал. Так было даже лучше. Отец, брат... Он любил брата. Тот пользовался его любовью, а после – ударил. Потом забыл. Он любил отца. И отец пользовался его любовью, а после – обманул. Потом отрекся. Он любил мать... и та любит его в ответ, но ее любовь – от слабости, из той же тени, такая не возвеличивает и не спасает, хоть сдохни от такой любви... Любил напрасно. Ведь у него никогда не было ни отца, ни матери. Ни брата. Всё это ложь. Всё – ложь! Любовь оказалась пустоцветом. Пора было избавиться от нее. Локи смял цветок в руке. Кожу пощипывало новой жизнью, будто ее пронзали полчища гнуса, мышцы сводило судорогой. Он чувствовал навязчивую необходимость действовать, заставить их заплатить. Отомстить. Все, что он знал – ему нужна сила. Чтобы вернуться как подобает. «Локи» это от «логи», что значит «огонь». Отныне всё сущее в нем было принесено в жертву этому инфернальному огню. В жертву только себе. Я вернусь. Вы посчитали меня чудовищем? Я покажу вам, каким чудовищем я могу быть! Я сам возьму то, что мне причитается! Я поставлю вас на колени! Я Локи-изгнанник, и горе тому, кто посмеет встать на моем пути! Так умер сын Одина и принц Асгарда. Вместо него родился кто-то другой. *** Пожалуй, в последующий год не было средь сынов беззакония имени известней, чем Лодур-Нечестивец. Поговаривали, что он норн, однако доподлинно никто не знал, ибо мало кто его видел. Все знали одно: если нужно тебе отомстить, захватить, вторгнуться или присвоить – иди к Нечестивцу. Он поможет советом. И помогал, словом и делом, всем без разбора, не делая различий, за что и получил свое прозвище. Не существовало для Лодура ничего святого, равно как и ничего невозможного. Его советы брали города, меняли власть, вершили судьбы и убивали. Но самым странным было то, что Нечестивца знали во всех разумных мирах Иггдрасиля. А неразумные миры на то и неразумные, что там и брать нечего. Над уделом Норны Вернанди, покровительницы настоящего, вставало солнце. До стоянки отряда под Теламаргом Хмел-Бражник добирался десять дней. Сам Теламарг ему и даром не сдался, но именно на этот город положил свой глаз Лодур. И, что важнее, он сам вел своих вояк на приступ. Наконец-то организатор темных дел возглавлял поход лично, а не тенью за плечом очередного соискателя местной власти! Сам! Какая удача... Наемники слетались на имя Нечестивца, как мухи на известно что. Хмел-Бражник очень рассчитывал выдать себя за одного из них. Ему нужен был Нечестивец, желательно один и без охраны. От этих мыслей чесались руки. Хмел нес за душой, как шило за пазухой, желание расквитаться. Три месяца назад с легкой подсказки Лодура город Бюргд, родина Хмела, был взят и разграблен. Сточные канавы заполнила кровь, улицы погрузились в дымный чад. Отец Хмела, конунг Бюргда, был заколот в собственной постели алчущим власти тестем. Самого Нечестивца не видели в городе, не видели и его отряда, однако Хмел знал, кто организовал ночную атаку, кто поведал предателю о внутренних укреплениях города. Знал. И шел мстить. Лагерь налетчиков пах жареным мясом, чесноком и конским потом. Протолкавшись через толпу разномастно вооруженных дисов, Хмел покрутил головой, выискивая, у кого бы поинтересоваться. У тех лиц, что его окружали, спрашивать что-либо не тянуло, но еще Хмел боялся забыть легенду: мол, пришел наниматься на завтрашний налет, хочу отличиться в отряде самого Нечестивца, за которым сука-удача волочится, как хвост за собакой. Хочу! Могу! Стремлюсь!.. Нет, этим мордам такое говорить явно не стоило, тем более, что телосложением сын конунга, лишь в прошлом году вошедший в пору мужской зрелости, особо похвастать не мог. Радовало, что внимания на него не обращали: народ вокруг гудел, где-то кололи дрова и жарили баранину, кто-то правил заточку секиры. Народу вокруг навскидку было не больше трех сотен. Готовился штурм Теламарга – города большого, торгового, и триста голов на такой город – малость! Если только налет не организовал Нечестивец. Хмел полагал, что этот сукин сын и в одиночку смог бы взять Теламарг. Неуловимый был гад, что твоя блоха. Среди разношерстной толпы разбойников выделялся высокий черноволосый юноша, худой и жилистый, что-то втолковывавший столпившимся вокруг головорезам негромким уверенным голосом. Юноша нисколько не походил на ловкача с дороги, и странно было видеть его рядом с этой братией. Мелькнула и пропала мысль, уж не мальчик ли он для удовольствий. Нет, уж слишком наставительный тон был у юноши. И держал он себя иначе. Хмел осмелился подойти, тронул за плечо, и, обернувшись, юноша одарил его пронзительным взглядом. Вблизи он оказался старше, и лукавые морщинки в углах прозрачных зеленоватых глаз были уже намечены штрихами времени. Взгляд был прямой и любопытный. Хмел подумал, что он, пожалуй, тут кто-то вроде распорядителя. А так – стройный, щеголеватый хмырь. Небось еще и грамотный... - Ты новенький, не так ли? – его открытая улыбка сразу понравилась Хмелу. - Ищу работу. Нанимаюсь, - оттарабанил Хмел и подступил поближе, понизив голос. – Не скажешь ли, кто здесь Нечестивец? Говорят, лично своих на Теламарг ведет. Я того... посмотреть на него хочу, на самого, ага? Это его «ага?» просыпалось всякий раз, как он нервничал, и Хмел отчаянно злился, но поделать ничего не мог. - Вон тот здоровяк, - юноша-мужчина указал пальцем на здоровенного детину у костра с красным лицом мясника, обгладывающего баранью кость. – Только смотреть смотри, а говорить не советую. Не сейчас уж точно. Осерчает. Хмел пал духом. Во всей сгорбленной позе здоровяка читалась готовность свернуть кому-нибудь шею. - А-а-а, - отозвался Хмел, понимая, что месть стремительно откладывается до никогда. – А... как же? - Он будет нести ночную вахту сегодня. Ночью он поспокойней, может, и не прибьет. Все равно тебе надо ему показаться, если собрался с нами на Теламарг. Скажешь, кто, откуда, каким оружием владеешь, - юноша-мужчина смерил быстрым взглядом меч на поясе Хмела, - он тебе сообщит, на какую долю рассчитывать. Всё понял? - Ага, - засмотревшись на Лодура, Хмел проморгал момент, когда советчик собрался уйти. – А тебя как звать? Он подумал, что этого парня всяко стоит иметь в виду. Незнакомец пожал плечом. - Зови Рататоском, - и его рот дернулся в острой улыбке. А вечером Хмел совершил убийство. Второе на своем веку. Лодур-Здоровяк и впрямь нес ночную вахту чуть поодаль от лагеря, храпя и разбросав конечности, как морская звезда. Вогнать меч ему в брюхо труда не составило. С нутряным рыком Хмел погрузил меч по рукоять, подумав, как легко всё обернулось, и не успел выдохнуть от свершившейся мести, как дыхание заперло в легких острие клинка, выскользнувшее у него из груди. Удар был быстрым, как укус песчаной эфы. Несколько долгих секунд Хмел таращился на торчащий из себя клинок, а затем со сдавленным стоном повалился на траву. Над Хмелом горели звезды. Над ним стоял давешний юноша, который утром представился Рататоском – именем легендарной белки, разносящей по Иггдрасилю слухи и дурные вести. - Уфр никогда мне не нравился, - сухо и доверительно сообщил Рататоск булькающему горлом Хмелу. – Злобный ублюдок, еще и жадный. Пытался облапать, спорил с приказами... Давно стоило осадить, да всё руки не доходили. И как-то не к лицу предводителю злоупотреблять убийством подопечных, иначе в итоге некем будет командовать, - он опустился на корточки над умирающим, легкомысленно покручивая в пальцах длинный стилет. Лезвие казалось ржавым от крови. – А ты молодец. Сумел подобраться ко мне. Одного не учел – у меня хорошая память на лица. Твой отец не захотел торговаться, Хмел-дурачок, а за право спокойно спать стоит платить свою цену. Уфр вон тоже не заплатил. Теперь валяется падалью и смердит на всю округу. Но ты оказал мне услугу, убив его, так что мои гроны тебя похоронят. Умирай, сын конунга. И передай Хель пылкий привет от Локи. Это было последнее, что услышал Хмел в своей недолгой жизни. Даже удивиться не успел. Спустя еще десяток секунд Лодур-Нечестивец закрыл ему глаза. *** Локи выпрямился. Это был не первый мститель на его пути, да и не было у него того доброго имени, которое можно было бы запятнать подлым убийством под покровом ночи. Очистив лезвие, он презрительно пнул носком ботинка остывающий труп Уфра, которого этим вечером не без труда отправил нести ночную вахту. Всё равно через день-другой самому бы пришлось прирезать. Было в Уфре нечто такое, что на внутреннем, зверином уровне вызывало в Локи неконтролируемое бешенство. Возможно, потому, что Уфр был огромным, похотливо дышал в затылок и послушанием не отличался. Сам виноват, раз уснул на посту. Пусть теперь послужит другим вонючим пособием по выживанию. Локи злорадно оскалился. Он учился быть жестоким, и учился прилежно. С этим Хмелом он позволил себе быть великодушным, даровав ему легкую смерть, зато двое предыдущих... он зажмурился, вспоминая, что сделал с ними, и ощутил кровожадное удовольствие. Угли нерешенных вопросов, обиды и унижения жгли грудь и требовали действий. Он алкал крови и получал ее. Что ж... Младший ушел на дно, Старший ярился всласть, а он сам пытался сохранить жалкие остатки благоразумия. Но приличий больше не хотелось, тело жаждало безумств, да и среди этих палачей благоразумие никогда не было в почете. Поэтому Теламарг должен был заполыхать. Хотя Локи честно дал им шанс обойтись без крови. Он всем давал такой шанс. С одинаковым результатом. Ближе к полуночи следующего дня он сидел на самом верху крепостной стены, грыз лесные орехи и смотрел в огонь. Ветер доносил к его ногам изорванные крики несчастных, бессмысленные мольбы и проклятия, смех и рев буйствующих гронов, звон оружия, ржание лошадей, топот копыт, гул и треск пламени... Это было даже красиво. Огонь – прекрасное зрелище. ДЛЯ ЭТИХ НЕСЧАСТНЫХ Я – БИЧ СУДЬБЫ! Гроны трудились там, внизу, уверенно и деловито, без намека на пощаду, и Локи позволил довольству отразиться на лице. В определенном смысле, он и впрямь был доволен и собой, и ими. Они делали успехи на этом поприще. Его работа, как и прежде, оставалась в тени и закончилась еще до штурма. Последние восемь месяцев не прошли даром: он выстраивал планы, строил козни, разносил слухи, плел интриги, возводил арены сражений – то есть, был очень занят. Всё шло успешно, кроме двух раз, когда хитроумие пришлось принести в жертву кровопролитию, однако мелкие пакости бытия он воспринимал теперь с безразличием, готовясь только к решающей битве. Как он гордился собой! Как радовался победам! Это излечивало душу от горечи последнего поражения. Нет, Локи... Он давно научился расценивать любое «нет» скорее как вызов. Личного участия в боях и следующей за ними резне Локи не принимал. Он наблюдал, смиряя сердечный ритм. Хаос, кровь и смерть не должны были его пугать, получать удовольствие он тоже вряд ли был способен, а посему оставалось учиться сохранять хладнокровие. Старший тянул присоединиться к насилию, но Локи ему отказывал. Из поражения он вынес несколько ценных уроков о том, что гнев – самое разрушительное оружие в его арсенале, гнев способен дать отпор, как старший брат. Но гнев обманчив. Он делает предсказуемым, и, что куда хуже, он легко берет верх над разумом, возбуждая его и при этом не приводя ни к какому решению. Гнев имел привычку вырываться из-под контроля, заставляя нестись у него на поводу. А Локи не любил нестись на поводу у кого бы то ни было, потому голову старался впредь не терять. Старший был этим крайне недоволен. Его влекло к резне и крови, он отличался агрессивностью, пренебрежением к другим и склонностью искажать факты в свою пользу. Хотя за это время он существенно утратил власть над Локи. На поверку путь насилия оказался скучен до зевоты. Насилие, в общем-то, и не было самоцелью. Обретение силы. Только это волновало его всерьез. Остальное, включая хмельных от победы гронов, было лишь средством ее достижения. Средством хлопотным, кровавым, но, к сожалению, необходимым. Гроны, сами того не зная, учили его быть жестоким. Много стружки сошло с бывшего книгочея-принца. Вдыхать без содрогания смрад паленых тел, осознанно наслаждаясь мерзостью происходящего – вполне себе достижение! Прежде он был слишком брезглив для этого. Это требовалось исправить. Вдобавок, Локи хотел оставить за собой кровавый след. Не слишком широкий, чтобы карательные меры не прилетели раньше времени, но и не слишком узкий, дабы его не оставили совсем без внимания. И еще – за силу нужно было платить. *** ...Когда восемь месяцев назад он вышел из Ванахейма в Норнхейм, план уже почти созрел. Оставались только детали. Норнхейм показался подходящим местом для первого этапа – здесь воздух был напоен древней силой, здесь правили женщины, удерживая все вершины какой бы то ни было власти, и здесь же мужчины-душегубы, нередко сбивавшиеся в разбойничьи стаи, были свирепее черных медведей в брачный период. Конечно, можно было найти и других, сильнее и злее. Те же сумеречные альвы, прозванные верхними жителями Альвхейма «серой ордой», или пираты туманных фьордов Ванахейма. Однако в том крылась и основная опасность. Над такими долго удерживать власть всё равно бы не вышло, и лучше иметь в руках ту силу, которую удобно вести на цепи. Но Локи не нужны были и крестьяне, вышедшие на разбойный промысел из нужды. Ему нужны были мастера своего дела, которые рубятся с наслаждением, умеющие за совсем недолгое время превращать цивилизацию в дурно пахнущие обугленные руины. Спустя неделю блужданий по Норнхейму он таких нашел. Свору матерых, отборных выродков-дисаргов. Там, на неширокой поляне у костра, он сцепился языком с их предводителем, снискавшим недобрую славу буяном Свади по прозвищу «Горностай». Дальше было просто: в порыве проучить языкастого нахала Свади-Горностай начал бой под гогот и смех разбойной братии, предвкушавшей потеху. А Локи, к своему немалому удивлению, убил его. Убил жестоко, вспоров Свади живот и позволив ему вдоволь напоследок налюбоваться собственными потрохами. Орел Небесный! Его требуха воняла так, что глаза слезились! Но это помогло. Ибо притихшая от такого поворота толпа немытых смуглых тел и тупых морд стала его толпой. На местном наречии такая орава именовалась «сюгрон» – дословно «дорожная дружина». «Гронами», то есть, «друзьями» эти ловкачи насмешливо называли друг друга. Четкой иерархии у них не было, разве что предводитель обычно выбирал себе двух-трех доверенных лиц. В остальном это были вполне себе обычные разбойники, коим законы их благословенных мест запрещали ходить на свободе, а то и вовсе жить. Они кочевали по дорогам, дабы не подвергнуться проклятиям местных колдуний. Этот народ вообще был суеверен до неприличия. Все они были дисарги, что в Норнхейме подразумевало всего лишь иной вариант именования дисов – мужчин дис. Та же история была с норнами, представитель «низшего пола» которых мог звать себя как «норном», так и «норнагом». Локи гроны как раз принимали за норнага, причем едва ли не за одного из отпрысков Высших Норн, у которых сыновей было хоть море пруди. Сей странный вывод дисарги сделали из манер, грамотности и той легкости, с которой Локи обращался с магией. Разубеждать своих спутников Локи не стремился, ибо что так беглый принц, что эдак – какая разница? Себя он назвал Лодуром, одним из старых прозвищ времен Большой Охоты. «Нечестивцем» же его прозвали значительно позже, когда его стараниями Девятимирье загудело, как пчелиный улей. А в те первые недели, когда Локи только обзавелся сомнительным войском в полсотни тупых голов, у него были иные заботы. Например, выжить. Вот когда он по достоинству оценил дар Хель. Восемь месяцев – мало, чтобы укорениться в качестве лидера. Даже восьми лет было бы мало, учитывая, лидером кого Локи намеревался стать. Горностай держал этих лиходеев в подчинении десять лет. Локи же спас случай. Несдержанному в разгуле и скорому на расправу Свади несколько последних лет свирепо дышал в спину один из приближенных по имени Гаут, который несколько раз пытался подбить дружков сдать Горностая властям в обмен на вознаграждение. Те бы и рады были, и награду обещали немалую, но страх перед Свади был сильнее. Локи же они не боялись. Совсем. И хотя он убил Горностая, на вожака он все равно не тянул. Его отказывались воспринимать всерьез, и даже двух умело организованных налетов, когда вся свора ушла с добычей без единой раны, не хватило, чтобы убедить их. Локи считали эдаким талисманом, от которого можно и избавиться, когда надоест. Холеная внешность тоже не раз служила причиной неповиновения и сальных шуток ниже пояса. Но все решилось, когда Локи понял, что если он хочет использовать гронов в своих целях, их нужно готовить, и готовить их нужно не здесь. Головорезов следовало натаскать, как собак, а Норнхейм для этого никак не годился – каждый населенный пункт охранялся чарами норн и дис, и разбой того масштаба, какой был ему нужен, не остался бы без возмездия. Потому он принял решение увести гронов через разлом в Ванахейм. И это решило всё. Когда на очередном перевале Локи предложил идти в Ванахейм, братия возроптала. Мол, дурное это дело – ходить по мирам, все будем прокляты! Той же ночью Гаут убедил дружков избавиться от сомнительного юнца, который ведет их на гибель, и встретил поддержку. Гаут убил его. Локи почти не запомнил, как это произошло. Судя по тому, как всё тело потом зудело, его будто основательно порубили на куски. Он умер. Чтобы на следующий вечер как ни в чем не бывало подойти к костру Гаута – нового, гордого предводителя сюгрона – дать ему вдоволь налюбоваться своей персоной, а себе – отвисшей челюстью вчерашнего убийцы. После чего вогнать в предателя кинжал. В горло, уверенным и точным ударом. Локи чувствовал острую щекотку наслаждения, глядя, как разбойники пятятся от него, творя охранные знаки от зла и взывая ко всем высшим покровителям разом. Их ужас приводил его в приятное возбуждение. Он улыбнулся им. Уважение и страх. То, что надо! С самого начала надо было быть с ними построже. Когда Гаут у его ног перестал дергаться и испустил дух, тишина повисла такая, что впору было заподозрить себя в глухоте. Однако никто не рванул бежать. Все смотрели ему в глаза. Все ждали. - Кто со мной? – спросил Локи негромко. Утром следующего дня они вошли в Ванахейм. Своим внезапным воскрешением он сразу установил в сюгроне атмосферу полного понимания и послушания, поэтому теперь управление гронами давалось легче. Не считая, конечно, таких непокорных верзил, как Уфр, но они были, скорее, исключением, на которое Локи до поры предпочел закрыть глаза. Ледяную силу он запер поглубже, решив, что ее время еще не пришло. Да и ни к чему были лишние вопросы. Ванахейм не представлял для него ценности. Сила была не здесь, и даже способов ее обретения тут не водилось. Ванахейм нужен был для тренировки, и Локи вовсю учил гронов засадам, ловушкам и хитростям, а также техникам спе – простейшим чарам маскировки, которые гроны усвоили сразу. Дисарги были с рождения предрасположены к магии. Ванские поселения заполыхали. Добычи было навалом, очередь за добрыми советами росла, и Локи часто, меняя личины, сам распространял среди ванов слухи о себе. Ему было не впервой. За советы и помощь платили щедро, частью денег он делился с гронами, на остальное покупал добротное снаряжение, оружие, продовольствие и хороших коней. Гронам он этого не доверял. Этим только доверь – все спустят на эль и девок. ...Не единожды в пути снился брат. Прежний Тор. Он стоял за зыбкой рябью пожара, по ту сторону дыма горящих домов, и никак не удавалось отчетливо разглядеть его, а подходить к нему отчего-то было безумно страшно... Обычно все следовало по одной и той же схеме. Сперва Локи уходил в разведку и на поиск заинтересованных в захвате населенного пункта лиц. Таких везде хватало. Локи определял, за кем сила, этим лицам он же под чужой личиной приносил весть об одном добром советчике. После чего устраивалась встреча или передавалось письмо, что, куда и как. Желающие шумно брали власть, под этот шумок подмогой для бунта выступали его бойцы за часть общего вознаграждения. Лодур-Нечестивец слыл опытным варлоком и в плане дележа с ним не шутили. Добыча высчитывалась по изначальной численности отряда, долю погибших делили на всех. Так сюгрон разбойников становился отрядом наемников, и Локи сумел убедить гронов в том, что такое положение вещей много выгоднее обычного дорожного разбоя. Ему охотно поверили. Набитые карманы служили лучшим тому доводом. Локи не желал добычи, женщин, золота и прочих излишеств. Он собирал трофеи. Реликвии, книги, магические предметы. И они, в свою очередь, не были вожделенной силой. Локи кропотливо искал предметы для торга. Ему нужно было оружие против Одина. Его можно было бы и купить, но поистине сильное оружие, которое заставит Всеотца содрогнуться и сокрушит его трон, можно было получить лишь вне пределов Девятимирья. Он знал одного барахольщика, у которого рассчитывал получить за трофеи настоящее орудие мести. Локи нужны были реликвии норн. Ванахейм в этом смысле был бесполезен, ибо тут реликвии были наперечет, и все собраны в руках у Ньёрда. Альвийские артефакты были интересны, но спастись от стрел альвов гронам было не под силу, что, впрочем, Альвхейм от нападения всё равно не уберегло. Цверги требовали плату, зрели сквозь колдовство, да и не стоило с ними ссориться без нужды. А в Мидгарде испокон веку не было ничего ценного. Разве что Тессеракт. Одним из наваждений еще в самом начале поисков Локи проследил за Эриком Селвигом и был весьма впечатлен увиденным. Тиван в Асгарде сокрушался о том, что большинство Камней затеряно в каком-нибудь захолустье. Что ж, Мидгард вполне мог таковым считаться. Смертные уже наложили пальцы на кубик, но их умений и фантазии хватало лишь на то, чтобы заряжать светом его силы разного рода железки. От того же Тивана Локи было известно, что камень открывает двери в любые миры. Это было весьма любопытно. Но он не стал ничего предпринимать. Горькая правда заключалась в том, что такую мощную вещь, как Камень Бесконечности, не утаишь вне Мидгарда. Он мигом привлечет ненужное внимание – ни удержать его, ни сберечь. Да и пользоваться Тессерактом Локи не умел. Но Камень еще мог пригодиться. Стоило иметь его в виду. Оставался Норнхейм. И поэтому, невзирая на протесты братии, не желавшей покидать кормовой удел, через три месяца Локи повел их обратно. Норнхейм тоже вонял болотами, но то были живые болота. За это время гроны более-менее освоили то, что от них требовалось. Теперь деревни можно было оставить. Локи обратил свой взор на города. Вроде догорающего Теламарга. Летом все города полыхали на славу. На его счету за восемь месяцев было девять крупных городов – мелкие поселения Локи не считал. И еще около двадцати организаций атак, в которых он не участвовал лично. Так что впоследствии он не очень-то и соврал Тору, когда говорил, что не он разжег Девятимирье – его вклад был мелочью, муравьиной частью того безумства, что там творилось. Но, как и подобает вестнику Одина, он повсюду разносил весть о разломе Радужного Моста. Асы не придут на помощь, а там – творите, что хотите, пасынки дикого промысла! Жгите! Локи и сам творил, что хотел. Брал без спроса и убивал без сожаления. Рушил всё с наслаждением, виртуозно, как никогда прежде. Взращивал, лелеял и нес разъедавшую изнутри ржавчину бесчеловечности, шел по нечистотам и золе мироздания, ел мясо с ножа, одичал – хуже зверя. Но это тоже была месть. В прежние времена он сам укреплял Девятимирье и защищал эти территории, способствуя их обогащению и процветанию. Чужое благо оскорбляло. Особенно то, причиной которого стал он сам. Пусть иным со стороны покажется, что он разрушает из ярости, без системы и смысла. Ему это даже польстит. Врать себе не хотелось – Локи, сын Одина, всё еще падал в бездну, избрав путь утоления кровавых желаний и достижения цели. Ненависть помогала ему там, где любовь потерпела неудачу. Он научился терпеть и причинять боль, чтобы потом сделать Одину очень больно. Первую камеру пыток он соорудил в самом темном углу сознания, впрочем, доходило и до пыток своими руками. Он вел за собой душегубов, крепко держа их в кулаке. Кулак был пусть и небольшой, но весьма убедительный. Лодур-Нечестивец не терпел непослушания и угрожал всего один раз. Ибо, если не доходило, приходилось убивать, дабы не считали угрозу пустой бравадой. Увеличивать численность сюгрона Локи не стремился, удерживая количество головорезов в районе тридцати. В таком количестве они еще не считались армией, что повлекло бы противодействие, но их хватало для боевых задач. Бойцы были отборные, сплоченные в крепкую свору и потрепанные в драках сукины дети. Против армии Асгарда они все равно проигрывали, даже если бы их было тридцать тысяч, но они и не для того предназначались. Они были лишь первой ступенью плана. Ветер донес до него едкий дым пожара. Он выплюнул твердую шелуху и поморщился – орех попался порченный, и расколотое ядрышко наполнило рот хинной горечью. Досадливо сплюнув, Локи зашвырнул подальше остатки орехов и поднялся. Ветер ласково ерошил волосы. Несмотря на вонь и зарево пожарищ, вокруг лежало какое-то странное живописное очарование, созерцать которое в полной мере мог лишь сторонний наблюдатель. За спиной были разрушенные деревни, обугленные остовы жилищ и вороний грай. Локи нравились деяния рук своих. Наверное, такой же душевный подъем испытывают ванахеймские пираты, чуя попутный ветер под черным флагом. Милосердие и сострадание он отринул сознательно, решив, что раз уж отец и брат столь щедро питали его озлобление, будет нечестно обмануть их худшие ожидания. Кроме того, чего греха таить, собственное триединое безумие доставляло ему изощренное удовольствие. Он блаженствовал от того, что делал. РАДУЙСЯ, ЗМЕЙ ТРЕХГОЛОВЫЙ! ПРИШЕЛ ТВОЙ ЧАС! Локи злорадно улыбнулся и спрыгнул вниз. Искать Шкатулку Мёри. С ней выходил полный комплект. Пора было нанести Коллекционеру дружественный визит. *** Тивелиир Тиван кончиками пальцев в белоснежной перчатке пошевелил на столе дары с таким высокомерным видом, за который Старший немедленно уволок его прообраз в камеру пыток. Локи не нравились такие типы, их самодовольство выводило его из себя. К тому же Младший донимал капризами весь отрезок пути, что он шел за соткавшейся из ниоткуда розовой девушкой мимо контейнеров с мутным субстратом и высоких стеклянных витрин. Младший канючил: «Я тоже хочу такую штуку! И вот такую! И эту тоже!..». Однако следовало соответствовать обстановке. Вот он и соответствовал, напоказ скучая, вольготно развалившись на диване и постукивая пальцами по черной кожаной обивке. Перед Тиваном он себя не скрывал. В конце концов, Коллекционеру был знаком младший принц Асгарда, и Локи решил, что так тому и быть. Всей правды не сказал тоже, ограничившись изложением краткой версии последних событий. Он чувствовал себя не в своей тарелке, и вовсе не из-за шумов в аквариумах, где что-то шуршало и чавкало. Вопрос даров на сей раз стоял острее, чем при визите к Хель. С такого барыги, как Тиван, станется впустую набить себе цену. Да что там, этот хмырь одним взглядом низверг реликвии норн, дис и цвергов до состояния дерьма. Локи злился. Ему не нравился полусонный взгляд Тивана, не нравились его холеные руки в белых перчатках и оттопыренная нижняя губа, как у привереды или всезнайки. Вспомнить хоть, чего ему стоило добраться сюда... Оставалось одно – пойти в атаку. - Тебя не устраивает? – спросил он с ленцой, изобразив на губах полуулыбку. – Только скажи. Локи был в восторге от этой формулировки. Она содержала интригу. Собеседнику подчас оставалось только гадать, что же именно произойдет, если что-нибудь сказать. Но Коллекционер был из другого теста. Он бросил на Локи быстрый нечитаемый взгляд, вновь опустил его на стол и потянулся к Шкатулке Мёри. - Будь осторожен, - предупредил его Локи. – Надеюсь, ты не боишься проклятий? Рука в перчатке замерла, а затем погладила зеленоватые светящиеся письмена на аспидно-черной поверхности. - Ей нет аналогов? – поинтересовался Коллекционер с раздражающей сонливостью в голосе. - Ни одной из этих вещей. Но ценность этой именно в проклятии. Потому ее не открывали многие сотни лет. Тиван причмокнул губами, будто пробуя его ответ на вкус. Молчание пилило уши. - Это восхитительно, - произнес он нараспев и торжественно провозгласил, взмахнув руками: - Я беру всё! Его изломанные позы вкупе с театральными жестами оглушительно кричали: «Смотри, как я великолепен!». Сплошное самолюбование. Его хотелось убить, но эта мысль явилась просто по привычке. В последние месяцы она являлась неизменно, когда кто-либо его раздражал. - Рад слышать. - Взамен ты хочешь... оружие? - Я хочу орудие мести. Момент истины. То, ради чего стоило все эти месяцы кошмарить Девятимирье. Настоящая сила была здесь. - Кинжал или яд? – спросил Тиван, и, видя недоумение Локи, пояснил: - Ты хочешь явной или тайной мести? Локи честно задумался. По образу мыслей и действий он был заточен на второе, хотя всё его существо жаждало первого. Отчаянно, всем сердцем он желал вернуться открыто, падая с небес и неся с собой огонь и тьму... - Я хочу уважения и страха, - сказал он. – Хочу, чтобы враги дрогнули и пали ниц предо мной. - Не могу сказать, что такая постановка задачи мне по душе, - заметил Тиван, недовольно надув губы. Татуировка придавала им еще более капризный вид. - Став полноправным Владыкой Асгарда, я дам тебе то, что ты хотел получить, - глаза Коллекционера при этих словах жадно блеснули. Локи улыбнулся. – Брось изображать сделку с совестью, мы оба знаем, что у тебя ее нет. Можешь быть спокоен. Уничтожение Асгарда не входит в мои планы. Мне нужен лишь способ борьбы с теми, кто предал меня, - Локи подался вперед и закончил. – Я хочу преподать им хороший урок. И получить свое, разумеется. Это было чистой правдой. - Победить, - перевел Тиван, что заставило Локи улыбнуться шире. – Тебе нужна демонстрация силы. - Именно так, - он вновь откинулся на спинку дивана. – Они должны уяснить, что ссориться со мной небезопасно. Коллекционер сомкнул пальцы в белых перчатках и замычал нараспев, подняв взгляд к потолку: - Чтобы осуществить демонстрацию такой мощи, тебе нужна либо армия, либо орудие, с которым ты в одиночку сможешь противостоять асгардской армии. Такого у меня немного. И далеко не всё я готов продать. - Полагаю, всё дело в цене вопроса. - Я спрошу одно, - Тиван приблизился к дивану и склонился к лицу Локи. – Нечестивец – это ты? От него несло тяжелым сладким ароматом, из-за которого хотелось отодвинуться подальше. - А ты хорошо осведомлен о делах Девятимирья. Всякий, достаточно хорошо знакомый с ним, мгновенно насторожился бы, уловив нотку угрозы в этом ответе. Но Коллекционер, сукин сын, даже бровью не повел. Локи представил свои руки на горле этого типа. Полегчало. - Ты планируешь операции, - Тиван выразительно кивнул на стол, - и даже вполне успешно, как я вижу. - Жалоб не поступало, - Локи позволил губам сложиться в понимающую усмешку. – А что? Есть интерес? - Может быть. Это интриговало. Неужели Коллекционеру нужны его услуги? Впрочем, очень скоро Локи понял, что речь идет о воровстве. А поведал Тиван интересное, занимательное для Нечестивца. Тиван хотел Камень Бесконечности. И, по чистой случайности, знал, где таковой раздобыть. Однако космическая раса, им завладевшая, продавать его не желала, хотя Тиван был готов платить весьма щедро. Но, коль уж хозяева на его вознаграждение не повелись, он не видит ничего зазорного вручить награду тому, кто Камень ему добудет. - Можно поподробнее, что за Камень? Рассказ захватывал настолько, что даже поутихла злость из-за отсутствия напитков. Тиван продолжил, и из его напевного монолога в сухом остатке выходило то, что Камень воздействует на разум и умеет подчинять чужую волю. Камень Разума, как он выразился. - Если я возьмусь его добыть тебе, - задумчиво проговорил Локи, - что я получу взамен? - Лучшее, что я готов продать, - взмахнув рукой, Тиван указал куда-то в коридор. Локи отправился за ним. Идти пришлось недолго, Тиван остановился у небольшого аквариума. Существа, сонно копошащиеся в нем, на вид ничем особенным не отличались. Более всего они походили на блестящих сине-зеленых тараканов. Тиван щелкнул пальцами, и из бокового коридора, почтительно пригнув голову, к ним засеменила давешняя девушка с подносом. На подносе слабо позвякивали две чашки с темным зеленоватым напитком. Сладкая улыбка на губах девушки выглядела приклеенной. Ни слова не говоря, Коллекционер взял с подноса ложечку и, приоткрыв верхнюю створку аквариума, бросил ее туда. Брови Локи полезли вверх. - Впечатляет. Хотя больше всего его тянуло спросить, из чего, в таком случае, сделан сам аквариум. - Десять тысяч ты получишь сейчас. Можешь натравить на Асгард, если тебе угодно. Эти крошки питаются тем, чем ты их кормишь в течение недели. Скорми им камень – и они будут есть скалы, скорми им медь – они съедят всю, что найдут. Скорми живую плоть... думаю, с этим ясно. Правда, плотью соплеменников их лучше не кормить, иначе от тебя самого останется один скелет. Этими ты можешь распоряжаться по своему усмотрению. - Для управления ими предусмотрен какой-нибудь свисток? – поинтересовался Локи хмуро. Тиван хмыкнул. - Разумеется, есть и такое. Я дам тебе волновой излучатель. - А сколько я получу, если добуду тебе Камень? - Четыре миллиарда особей. Этого хватит, чтобы сожрать Асгард целиком. Масштаб предложения завораживал. ДА! – сказал Старший. Ему было по душе всё, что с его руки несет уничтожение. НЕТ! – сказал Младший. Он опасался, что эти твари могут и впрямь сожрать весь мир. - Нет, - согласился он с Младшим, но вслух сказал: - Что ж... Я заинтригован. По рукам. Это была ложь. Насекомые с яркими сине-зелеными спинками, которых Тиван назвал аладфарской саранчой, оказались опасным видом спатиофагов, пожирателей планет. В свое время некими разумными видами целые колонии этих тварей были истреблены, но после очередных космических войн некие менее разумные виды начали выводить их как оружие. Четыре миллиарда особей – хорошее заявление. Это дает четыре миллиарда причин договариваться, если Одину не нужны четыре миллиарда проблем, затмивших солнце. Мысль была вкусной, ее тянуло смаковать, как леденец. Но за ее реализацией надо было соваться хундлингу в пасть. Локи даже сперва почти всерьез подумал предложить Тивану Тессеракт вместо Камня Разума – ему-то все едино, какой именно Камень, лишь бы Бесконечности, он до визга будет счастлив самим фактом обладания оным – а спереть Камень у смертных было всяко проще, чем с вооруженной базы воинственно настроенной космической расы... Но передумал. По трем причинам. Первая заключалась в том, что Тессеракт, скорее всего, видит Хеймдалль. Исчезновение Камня из Мидгарда может натолкнуть асов на ненужные мысли, а раскрываться раньше срока не хотелось. Во-вторых, Камень ляжет на полку Тивана покрываться пылью, хотя мог бы еще пригодиться. Было полезно иметь его в виду. И третье, оно же основное – сам рассказ Тивана о Камне Разума. Локи пришел за оружием, но... Камень, подчиняющий волю? Да это лучше любого оружия! Следовало выкрасть Камень у читаури хотя бы для того, чтобы оставить его себе. Он сможет создать себе управляемую армию. Или подчинит Одина, и Всеотец уступит ему трон Асгарда сам. А Тор... Одна мысль о том, что можно будет сделать со своим собственным Тором, бросала в жар. Он оборвал себя. Не время предаваться мечтам. К тому же, следовало выдержать линию лжи. Пусть Тиван будет уверен, что он согласен украсть камень для него. Пусть считает, что они договорились. Локи уважительно покивал, делая вид, что рассматривает вялую до поры саранчу. Про себя он обозвал этих тварей просто фагами, дабы не запоминать длинные ненужные названия. Мысли его уже были заняты Камнем. - Мне нужен план их базы. Самый подробный, какой есть. - Есть голографическая модель. Что еще? - Мои гроны, - подумав, сообщил ему Локи. – Их нужно разместить и вооружить. Я составлю тебе список того, что нужно. Пора начинать покорять большой космос. *** Ожидание длилось уже более двух часов. Транспортный онорский фрегат «Тилья-II» был столь древним, что все этапы погрузки с борта на борт, включая стыковку и расстыковку, требовали ручного управления. Варвары. Гроны нервничали. Локи раздраженно махнул рукой, и ропот стих. Ненадолго. Это была уже четвертая отмашка за последний час. Темнота расцвечивалась огнями подсветки шлемов, но этого едва хватало, чтобы замечать жесты. Гроны, пристегнутые к сидениям крест-накрест, мертвой хваткой цеплялись за импульсоры, предусмотрительно не введенные в режим стрельбы, иначе кто-нибудь наверняка от напряжения уже высадил бы стену. Наружу отправилась очередная реплика незримо наблюдать процесс погрузки. Пухлые низкорослые онори, легко различимые по бело-оранжевым чешуйчатым комбинезонам, в отдалении беседовали с пятеркой читаури. Вели себя читаури весьма вольготно для десантников, хотя все поголовно были вооружены: тяжелые лучевики за спиной, моноразрядники на поясах. Обычная для всех обитаемых миров скучающая охрана. Через стыковочный шлюз из недр «Тильи-II» по сходням мерно соскальзывали контейнеры без маркировки. По ту сторону сходней работала лента грузоподъемника. Вилы подцепляли контейнеры по одному, уволакивая их вглубь грузового отсека читаурианской базы. О содержимом контейнеров оставалось только догадываться, впрочем, загадка была явно не для высоких умов. Их контейнер был предпоследним, из тех лишь соображений, что, если в грузовом отсеке их всё равно свалят в кучу, то лучше в итоге оказаться наверху этой кучи, чем погребенным где-то на дне. Времени до конца погрузки оставалось еще порядком. Как он и предполагал, контейнеры скользили свободно и никакой проверке не подвергались. Запас терпения у принимающих груз кончился, похоже, на первом десятке, да и с онори читаури торговали не впервые. Конечно, внутри самого отсека контейнеры могли сканировать, однако Тиван убедительно врал, что это предусмотрено. Габариты читаурианской базы не позволяли пополнять запасы на космических станциях, и для обслуживания ее использовались грузовые корабли, на чем прохвосты онори давно собаку съели, а то и целого чибиса, заламывая цены выше звезд. Вполне могло статься, что «Тилья-II» уже обслуживала базу, и судно для местных было знакомое. Вот только читаури не учли того, что эти зеленые засранцы с желтыми наростами на головах умудрились не то перейти Коллекционеру дорогу, не то некогда просили его об услуге и остались должны. Так или иначе, начинка предпоследнего контейнера вряд ли входила в обычный перечень того, чем база читаури набивала себе брюхо. Оставалось ждать. Ропот опять усилился. Локи тяжелым взглядом обвел всех гронов по очереди, дождавшись тишины, и внутренним толчком отправил реплики по кораблю – искать Камень. Читаури. Воинственная космическая раса техноидов. Из того, что за два месяца удалось о них узнать, их родная система из двух планет-близнецов была столь перенаселена, что воины читаури отправились по пути колонизации. Локи не мог взять в толк, как техноиды могут быть расой, разве что собирают друг друга из подручных средств, однако после пристального изучения вопрос отпал. Конечно, читаури не рождались напичканными хитроумными деталями. Все читаурианские планеты, включая родные, населяли «непосвященные» - обычные особи без каких-либо посторонних имплантатов. Ими впоследствии разживались космические воины, прошедшие обряд инициации, доказавшие силу и тем самым получившие высшую из привилегий – быть посвященными в служение Королеве. Собственно, этот боевой корабль размером с город, на который они два месяца готовили налет, и был Королевой читаури с непроизносимым именем из сплошных согласных и щелкающих звуков. У корабля наличествовал разум – оцифрованная матрица сознания почившей правительницы и легендарной предводительницы расы, при жизни которой и был заложен этот космический гигант. Читаури верили, что она ведет их на битвы ради заселения новых планет во имя процветания вида. Также у читаури обнаружилась крайне простая логика: если мир не в состоянии отбиться, он будет захвачен. Что и происходило вот уже на протяжении сотен лет. Читаури постоянно себя модернизировали, что-то вырезали, что-то вживляли взамен – и их сила возрастала в десятки раз. Но плоть не единственное, что в них менялось. Новый техноид сознанием сливался с соплеменниками и с ядром корабля. С Королевой. Локи доводилось смотреть записи их атак, вести анализ тактики нападений, и сперва он думал, что читаури общаются телепатически. Однако был вынужден отринуть эту идею. Они действовали как рой, без видимой координации действий друг с другом, и при этом столь слаженно, что это наводило на мысли о внешнем управлении. То, что они вживляли себе, формировало единую сеть обмена информацией между всеми особями через ядро корабля. Это создавало проблему. На читаури невозможно было напасть внезапно. Любая особь, заметив лазутчика, подаст сигнал остальным, даже если быстро ее убить. Они узнают, в каком секторе корабля произошло вторжение, и слетятся на вызов. А на базе читаури много. Около двухсот тысяч обслуживают ее в настоящий момент. Еще около миллиона спят под обшивкой стен в криококонах. Это резерв, когда надо взять планету числом, обязательная смена и «семена» - запас «непосвященных» и женские особи. Но если техноиды подключены к ядру и имеют одну на всех матрицу сознания, в этом же их уязвимость. Сигнал можно заглушить. Именно это он и собирался сделать. Началась погрузка. Из-под днища послышался ровный тяжёлый гул. Потом звук изменился, что-то громко лязгнуло, их тряхнуло и потянуло вверх. Контейнер завибрировал, началась болтанка, затем тряхнуло еще раз, и подъем сменился плавным перемещением по горизонтали. Движение вглубь отсека заняло еще три минуты. Последовал мягкий толчок. Тишина. Локи прикрыл глаза, сосредоточившись на глазах своих проекций. Одна из них стояла прямо перед Камнем. Он мысленно поздравил себя – место, где хранился Камень, оказалось не в том квадрате, который он вычислил по схемам базы, однако ему такой расклад был даже на руку. Достав из внутреннего кармана два небольших, крепко слепленных друг с другом металлических стержня, он развернул полупрозрачное полотно свитка управления и зафиксировал его, нажав на верхние умблики. Полотно замерцало белым клетчатым полем. Пальцы затанцевали по сетке, оживляя прибор, надежно спрятанный в одном из срединных контейнеров. Он запустил глубокое сканирование частот, расширив диапазон до предела, и откинулся на спину. Ждать. Природа канала связи Королевы с читаури не была ему известна, однако оставалось уповать на то, что этой штуке удастся его обнаружить. Он был почти уверен, что сигнал проходит в эфире, однако если все-таки телепатия... всего не учтешь, но сама природа техноидов призывала сделать ставку на первое. Свиток подсветился зеленым, Локи кончиком пальца вывел на нем окружность, и спустя секунду по полотну закрутился узкий зеленый луч. С каждым витком он высвечивал вокруг все больше и больше ярких точек. База была набита читаури под завязку. Свиток коротко пискнул, завершая сканирование, и сразу выдал плохую и хорошую новости. Гроны попеременно бросали взгляды то на мерцающую пластину свитка в его руках, то на стоящие чуть поодаль металлические боксы, в которых отчетливо гудела и скреблась саранча. Эта портативная станция радиоэфирного подавления, если верить Тивану, глушила почти всё. Ключевое слово, как выяснилось теперь, было вовсе не «почти», а «портативная». Станция обнаружила канал связи, вот только предельное поле создаваемого ею шума не захватывало место хранения Камня. Ни то, о котором он думал изначально, ни настоящее. Питания станции должно было хватить на час работы, однако прорываться к камню всё равно нужно было с боем. Плохо. Они были готовы к бою, вот только Локи рассчитывал на то, что поле помех им поможет – читаури, потерявшие связь с единым центром управления, растеряются, и их легче будет оглушить. Гроны были вооружены только импульсорами, неспособными убить читаури. Не из соображений гуманности, просто приносить на борт корабля боевое оружие чревато в первую очередь для того, кто рискнет его использовать, зная, что за обшивкой простирается открытый космос. Локи делал ставку на имплантаты читаури, которые плохо переносят воздействие мощного электромагнитного импульса, но теперь этого казалось мало. Хорошая же новость заключалась в том, что поле помех захватывало стоянку летательных аппаратов, принцип действия которых, судя по всему, мало чем отличался от устройства асгардских аэроскифов. А это, в свою очередь, означало прорыв с огоньком. Напрямик. Дерзко, нахраписто и бестолково. Полный Тор. То, что надо! Шестнадцать минут. Именно столько времени требовалось «Тилье-II», чтобы отойти на безопасное расстояние. К новому вооружению гроны пристрелялись быстро. Для них это было всё той же магией, а уж с ней дисы ладить умели и любили. Впрочем, для него это тоже было мудреным колдовством. Асгард не разделял магию и науку. Искусству управления небесными кораблями их обучали в юности, и даже Тор на этом поприще достиг похвальных результатов. И хотя некоторые народы Девятимирья упрямо противопоставляли магии прогресс, все корабли, которые Локи довелось пилотировать, были созданы при помощи колдовства, а все их составляющие были покрыты вязью активных рун. Потому как ни называй сооружение, а если магические ритуалы при строительстве соблюдались неукоснительно, то ничем, кроме магического агрегата, такой аппарат считаться не может. Тысячи лет назад Бёр разбил темных альвов, и остатки их армии, если верить легендам, ушли в глубокий космос. В Мидгарде в это время еще только пришли к выводу, что земледелие является весьма удачной идеей. Впрочем, темные альвы были самым развитым народом, и даже цверги, занявшие нишу после их исхода, не могли создавать корабли, бороздящие дальние небеса. Кладбище этих разбитых кораблей до сих пор покрывало поле битвы. Локи бывал там не раз, поражаясь сложности ума, сумевшего создать такие конструкции. В самом же Асгарде дальние путешествия считалось делом рискованным и безответственным, и немногих одиночек, кто рисковал уходить далеко от золота башен, высмеивали и осуждали. Асов страшили просторы бездны Гинунгагап. Космос тревожил. Тут повсеместно шли битвы за сферы влияния и господство, творились мятежи, заговоры, союзы и развалы империй, золотые века одних, периоды упадка других... И наживать себе здесь таких врагов, как читаури, следовало с большим умом и большой осторожностью. У Локи было и то, и другое. А вот с гронами выходила иная проблема. Они не понимали сути такого похода. У них были слишком простые желания – захватить, награбить и затем щедро тратить добычу. Здесь же зримой добычей не пахло, и нечем было поживиться. - Тиван предложил за этот Камень четыре миллиарда, - заявил им Локи после долгих споров. Сраженные цифрой, гроны возликовали, но ни один не уточнил, четыре миллиарда чего. А позволивший обмануть себя будет обманут. Последние сомнения ушли, когда он разыграл карту: «Братья, разве я когда-либо подводил вас?». Слабого достоинства была карта. Ибо именно это он и собирался сделать. Гроны были его фигурами. А из умелых игроков выживает лишь тот, кто не боится разменивать фигуры. Всё, чем не можешь пожертвовать, связывает руки. Делает слабым. Если будешь играть по-честному, зная, что любая пешка – твой друг, что обоим коням ты сам давал имена, обе ладьи – это башни замка, в котором прошло твое счастливое детство, а королева – твоя любимая женщина и мать твоих детей... оглянуться не успеешь, как потеряешь всё. Вести гронов в космическое путешествие выглядело несмешной нелепицей. Локи и не ждал от братии многого. У них была всего одна цель – создать шум и обеспечить отвлекающий маневр. То, что обычно делал Тор. Причем делать это следовало убедительно, а потому о своей роли знать им было без надобности. Он давно отринул воинскую доблесть, поэтому без труда бил в спину. Но всему свое время. Он узнал, где Камень. А глазами проекции подсмотрел комбинацию кода, отпирающего дверь к нему. Всё шло как по маслу. Слабо пискнул таймер. Шестнадцать минут. Пора. Он активировал станцию. Если Тиван не подвел, связь мертва. Первыми из контейнера вырвалась штурмовая группа, Локи шел во второй, по обеим сторонам от него гроны, пыхтя, выносили из контейнера оба бокса с фагами, третьей шла группа прикрытия с импульсорами наизготовку. Однако никакой стрельбы не последовало, и, обогнув контейнеры, Локи понял, почему. Читаури лежали на полу вповалку. Без движения. Судя по всему, шум сработал отлично, вызвав неполадки в работе их внутренних систем. Если бы станцию можно было переносить... но он отмел эту мысль. Слишком большого размера, да и навскидку определить, в каком контейнере она находится, не выйдет. Гроны вопросительно уставились на него, и Локи подал знак – действуем по плану. Корабль изнутри напоминал астероид, изъеденный пещерами. Неровный свод потолка, бугристый камень стен. Из них без какой-либо системы торчали крупные кристаллы, испускающие приятный фиолетовый свет. Грузовой отсек, похожий на глубины цвергов, впереди разлетался на четыре туннеля, два из которых были наглухо скрыты черными мембранами. Ни одной ровной поверхности, не считая матовых плит пола. Гравитация здесь оказалась сильнее привычной, и тело весило почти вдвое больше, чем в Асгарде. Это могло создать неучтенные трудности. Хотя бы воздух был пригоден для дыхания. Он был пресным и сухим, но воздухообеспечители стояли мощные. Еле слышно в отдалении ворчали механизмы. База смыкала боевые створки и выводила их назад, трансформируясь для прыжка и последующего полета. Следовало поторопиться. Он не кормил фагов ничем, что могло бы сойти за обшивку, но если энергообеспечение корабля пострадает, читаури до поры не сумеют уйти в сверхсвет. Когда гроны поднесли ящики под решетку воздухоочистителя, Локи медленно поднял обе крышки. - Летите, детки. Порадуйте папу. Саранча взвилась в воздух сонным облаком, но по мере проникновения в решетку гул становился все сильнее, и фаги быстро исчезли в недрах корабля. Локи улыбался, глядя им вслед. Их блестящие хитиновые панцири прочны настолько, что не позволяют фагам сгорать в плотных слоях атмосфер. Настоящее бедствие, когда они голодны. «Свисток» до поры лежал у него в кармане, но Локи решил, что не станет пускать его в ход. Зачем? Две минуты спустя погасли кристаллы. Отдаленный механический гул стих, легкая вибрация пола пропала. База читаури легла в дрейф. Шах Королеве. Тревожно замигали небольшие ниши в потолке. Свет был ярко-желтым – у читаури было иное цветовосприятие, но назойливость мигания означать могла только тревогу. На счастье еще работал аварийный генератор, питающий дверные мембраны. Ожил вверху лязгающий голос громкой связи, отрывисто и непонятно каркнул какой-то приказ и смолк. Этого следовало ожидать. На случай чрезвычайных ситуаций у них все же была предусмотрена связь. Остался последний штрих. - Готовы? – весело спросил Локи, и гроны ответили ему стройным рыком. Они были в ударе. Не знали наверняка, какая игра тут разыгрывается, но честно шалели от своих новых ролей. Молодцы. Локи сделал пас рукой, придавая им должный вид, и теперь перед ним стоял отряд читаури, внешне ничем не отличимый от настоящих. Читаури, будучи техноидами, больше доверяли приборам, чем глазам, а потому иллюзии тут были почти бессильны, но такой антураж мог ненадолго застать их врасплох. Себе он тоже придал должный облик и махнул импульсором в сторону одной из мембран. Они бежали в темноте под тревожное мигание желтого света. Вор двигался по чужому дому. Сперва они огибали лежащих без сознания читаури, не встречая никакого сопротивления, а затем, разжившись летучими аппаратами, летели и стреляли, устремляясь вглубь корабля. Они мчались. Впереди мелькали голубые шаровые молнии – заряды импульсоров. Вокруг ревел разрываемый воздух; полет на читаурианском агрегате напоминал безумную скачку на вышколенном скакуне. Взвинченный до предела, Локи кусал губы: так хотелось кричать, столько было счастья. Они мчались. Стреляли, укладывая техноидов одного за другим, сворачивали в узкие шахты тоннелей, и снова стреляли, пересекая огромные пустые пространства, пролетая мимо громадных ластоногих тварей, неспешно плывущих под потолком широкого зала. Старший смеялся. Это оказалось веселее, чем он думал! Следом летела погоня. Вспышки мерцали за спиной. Долетев до нужной точки, Локи быстро свернул в боковой тоннель, незаметно меняясь местами с наваждением. Сознание вновь неприятно раздвоилось. Часть разума продолжала вести морока к ранее вычисленному неверному квадрату, тогда как его остальное «Я» направлялось в другую сторону. Нет, погони не последовало. Локи с трудом задавил и в себе, и в машине жажду движения, и, сбавив обороты до тихого хода, с грустью подумал, что гроны будут явно не в восторге, когда раскроют обман. Впрочем, это уже не должно было его волновать. Мне здесь не нравится, - внутри шептал Младший. Еще бы ему нравилось. Темный коридор напоминал кишечник гигантской твари, в нишах мятого камня мерцали желтые отсветы. Охранников он уложил двумя выстрелами, полюбовавшись, как в полумраке светятся полупрозрачные шары зарядов. Один из охранников успел пальнуть в ответ, промазал, но задел летательный аппарат. В том что-то затрещало, но Локи, оставляя его, не огорчился. Даже если придется спасаться пешком, неподалеку есть швартовочная станция, где спят десантно-штурмовые челноки. А вот гронам придется выбираться самостоятельно. У них была договоренность: чем бы ни закончился их маневр, все должны вернуться обратно в грузовой отсек, пока работает станция. Туда должен был причалить штурмовик без опознавательных знаков – еще одно из подчиненных Тивану судов. Всех, кто окажется в грузовом отсеке, заберут с борта на борт, даже если придется спасаться под огнем. На двух учениях расчет по времени выходил впритык. Единственное, о чем Локи умолчал – это о том, что его самого в грузовом отсеке не будет. Это был единственный способ оставить Камень себе, ибо штурмовик после операции вернет их к Тивану, и тогда уже удрать с Камнем не будет возможности. Но если угнать челнок, добраться на нем до любого обитаемого мира, а там через пространственные разрывы вернуться в миры Иггдрасиля... Сложно, но осуществимо. Да и поступить так соответствовало его натуре. Младший хотел Камень, Старший хотел мести. А он хотел побыстрее выбраться отсюда. Гроны спасутся. Не все, так большинство. Они живучие сволочи, за своего предводителя не в ответе, и если в итоге гроны возжаждут его крови, как и обманутый Тиван, так будет даже лучше. Свою роль они выполнили, а то, что не получили ничего – бывает и так. Кому знать, как не им, как сурова бывает жизнь. Только бы они не остались ждать, - раздался внутри голос Младшего. – Только бы ушли и не стали ждать! Локи отбросил эту мысль. Они не настолько идиоты, чтобы так подставляться. Подойдя к черному тупику, он сыграл на боковой панели сложную гамму кода, небрежно мазнул ладонью слева направо по нижней пластине, и створки дверной мембраны ушли в стены. Это место походило на каюту. У дальней стены изогнутой дугой чернел плоский камень панели управления, прорубленные полки в нишах мятых стен от пола до сводов потолка пестрели предметами непонятного назначения. В центре на подставке лежала секира. Возле подставки замерла проекция, глядя на переливы голубого света в глубине камня. Свернув реплику, Локи вдруг понял, что показалось ему странным. Этого оружия не должно было быть здесь. Секиру можно было встретить в Асгарде, но всяко не у расы техноидов. Впрочем, прежние владельцы Камня могли тяготеть к таким формам. Но... камень в центре лезвия? Как непрактично. Время поджимало. Одним движением Локи поднял секиру и развернулся к двери... Створки которой сомкнулись. Опустевшая подставка за его спиной издала долгий высокий сигнал. - Только не это! – успел он подумать прежде, чем над головой открылись шлюзы и комнату наполнил газ. *** Гроны умирали по одному. Меряя шагами камеру, Локи слышал их крики. И еще один звук – монотонный свист пилы. Высокий голодный, и низкий, глубокий, когда она ела. Он не мог сказать, скольких схватили, как не мог и понять, чего от них хотят. Впрочем, читаури вряд ли чего-то хотели. Это были даже не пытки. Это была казнь. Его посадили в отдельную камеру – каменный карман с крепкой решеткой. Камеры, в которой сидели гроны, он не видел и не слышал, однако мимо него читаури в тачках вывозили результаты своей работы. Локи старался не приглядываться, дабы, не дай Имир, кого-нибудь не опознать. От зрелища его мутило. Они что, свежатина? Не слишком ли жестоко для одной несостоявшейся кражи? ЭТО МОИ ГРОНЫ! УБЕРИТЕ ОТ НИХ РУКИ, СУКИНЫ ДЕТИ! А он был жив. Младший и Старший забились в подкорку, предоставив ему разбираться со всеми проблемами. Предатели! Он был жив, а его гроны умирали. Один за другим. Четвертый день подряд... ЭТО МОИ ГРОНЫ! Я САМ ИХ СОЗДАЛ, НЕ СМЕЙТЕ ИХ РЕЗАТЬ! ОНИ МОИ! МОИ!.. Локи беспомощно бесился, но посылать к ним реплику не спешил. Не хотел знать, почему они позволили себя схватить, и сколько их там. Боялся плохих новостей. И совсем не хотел думать, что кто-то из них мог отправиться ему на выручку. Нет уж! Пусть это будут просто остолопы, которым не повезло, но только не героическая дурость! Пожалуйста! Он же выбирал их за жестокосердие, им ничего не стоило плюнуть на него и сбежать! Пусть этих неудачников погубила жадность! В это он легко мог поверить. Камень за четыре миллиарда, который они не нашли и в погоне за которым забыли о времени! Или штурмовик по каким-то причинам не пришел! Пусть так, чем тупоголовая верность, сведшая их в могилу! Поганые полумеханические твари быстро разобрались, как работает «свисток» для саранчи. Питание корабля было восстановлено. Они уже дважды уходили в прыжок, и Локи не знал, куда они летят. Асгард? Отец? Брат? Он в тюрьме техноидов, готовится разделить участь пошедших за ним бедолаг, от которых он прежде уже отрекся. Его пока не трогали, будто давая время всласть поразмышлять над своим положением и грядущей участью. По внутренностям ползал кто-то холодный и скользкий. Иллюзии были бесполезны. Лед мог бы помочь, но Локи не практиковал использование своих ледяных сил. Однако сгинуть ни за что в его планы тоже не входило. «Здесь я не умру», - проговаривал он про себя. - «Здесь я не умру». Гроны кричали за дверной мембраной. От боли, не от страха – разницу он хорошо знал. Свист пилы. Можно было бы дать себя убить еще раз, после чего удрать, но без спецсредств угнать челнок – это была уже греза из области несбыточных. Да и истязать его перед смертью читаури могли столь долго, что одна мысль об этом леденила нутро. Липкий, всепроникающий страх заполнил, когда он понял, что выхода нет. У Лодура-Нечестивца здесь не было шансов. Он не собирался раскрываться, но зловоние смерти и близость пилы заставили пересмотреть это решение. Локи не знал языка читаури, однако мог вполне сносно изъясняться на универсале. Кормить пленников никто не собирался, поэтому пришлось дождаться очередного вывоза тачки. На нее Локи старался не смотреть. Подойдя к решетке, он одним внутренним приказом призвал свое боевое облачение впервые за последние десять месяцев. Читаури остановился у камеры и уставился на него, щеря зубастую пасть. - Скажи своему господину, что у него в плену Локи, принц Асгарда, - медленно и раздельно произнес он. Читаури дернул головой, и не было ясно, понял он хоть что-то или не понял. Оставалось только ждать. Через час появились двое. Конвой. - Другой желает тебя видеть, - хрипло сказал один на ломаном универсале. Второй отпер камеру. Что ж... Кем бы ни был этот Другой, всё лучше, чем ничего. Его привели на смотровую площадку. На дисплеях внешнего обзора беспорядочно мелькала звездная крупа. Над пультом управления экранами замерло существо в плаще с надвинутым на лицо капюшоном, внешне похожее на детей Иггдрасиля, вот только руки... будто бы две ладони вместе срослись. Дальний космос, опасный вид. - Асгард, - медленно и тягуче произнес черный капюшон, когда их оставили наедине. – Планетоид в системе Девяти Миров. Я слышал, младший принц Асгарда погиб. По нему был траур. - Сорвался в бездну, - поправил Локи. – Но не погиб. Он решил добавить в манеры и голос побольше лоска. Пусть думает, что в нем говорит королевская кровь. - Я никуда не спешу. Поведай мне. И он заговорил. Живописуя свою историю в попытке набить себе цену, Локи щедро разбавлял правду цветастой ложью в пропорции примерно один к трем. Он рассказал об утраченном троне, о предательстве и о своем изгнании. Особое внимание уделил идее мести, надеясь задеть хоть какие-нибудь точки у этого существа. - И ты решил добыть Камень Разума, дабы расквитаться с обидчиками? – подвел он итог. Презрение сочилось из каждого слова, как гной из запущенной раны. - Нет, отнюдь, - возразил Локи. – Камень нужен не мне. За него Тивелиир Тиван пообещал мне армию. Причин утаивать имя заказчика он не видел. К тому же сказанное было чистой правдой. Почти. Другой хмыкнул. - Следовало предвидеть, что Коллекционер не оставит эту идею. Он упорствовал, желая заполучить Камень, и не смирился с отказом. Я догадывался, что он рискнет кого-то послать. И вот мне попался его маленький вор. И Другой обернулся к Локи, впервые соизволив смерить его темнотой капюшона. Может, шлем был и лишним, поскольку взгляд отчетливо задержался на изогнутых рогах, однако в шлеме Локи чувствовал себя куда спокойнее. Он отвесил небрежный полупоклон. А Тиван удружил... Не сумел сделать вид, что ему нет дела до Камня! - Почему у меня не получилось? – рискнул спросить он как бы между прочим. – Я же все обесточил. - Именно против таких самоуверенных глупцов, как ты, существуют механические ловушки, - пояснил Другой. Трудно было с ним не согласиться. Механическая ловушка, чибисово дерьмо! Механическая! Поднял секиру и... - Остроумно, - покивал Локи, давя раздражение. – Я впечатлен. Думал, что всё предусмотрел. - Ты наивен. И уровень твоих сподвижников ничтожен по сравнению с мощью этой армии. - Это не сподвижники, - он презрительно фыркнул. – Жалкий дорожный сброд, с которым пришлось иметь дело. Хорошие наемники всегда были в дефиците. Читаури – твоя армия? Но ведь ты не техноид, верно? Раздалось хриплое карканье. Другой рассмеялся. - Разве Коллекционер не сказал тебе, кому теперь служат читаури? – он выдержал паузу, любуясь смятением на лице Локи. – Вижу, не сказал. Побоялся, что ты не возьмешься за кражу, узнав, против кого идешь. - Похоже, что так. Так кому же теперь служат читаури? - Да будет тебе известно, принц Асгарда, что ими ныне правит Танос, мой повелитель. - Я слышал о нем, - Локи постарался сказать это с прежней твердостью. Очень, очень захотелось найти Коллекционера и нарезать его мелкими дольками, начиная с ног. - Тогда ты понимаешь, чьей собственностью хотел завладеть. И чем это тебе грозит, асгардец. Название «асгардец» показалось унизительным. Это слово означало жителя захудалого планетоида под названием «Асгард», а вовсе не аса, почти бога, обитателя высшего из миров Иггдрасиля. Ну, хорошо хоть не «асгардианец». - Меня убьют? - Да, - Другой больше не смеялся. – Ты умрешь последним. Медленно и долго. Читаури плохо понимают саму концепцию мести. Но ты убил около двух сотен солдат, чем нанес серьезное оскорбление (имя Королевы Другой выговорил честно) и должен быть справедливо наказан. Постойте, что? Больше двух сотен читаури? Убил?! - Ложь! – заявил он. – Я никого не убивал. - Да? Разве не ты включил это? – Другой достал из внутреннего кармана его свиток и небрежно покачал в своих жутких пальцах. – Что? Скажешь сейчас, что впервые видишь это? Или не знал, что именно сделал? - Я лишь прервал сигнал между читаури и Королевой. Создал слепое пятно, только и всего. - Да, - Другой был почему-то весел. – Именно это я и имею в виду. Ты прервал сигнал – и они умерли. На миг Локи растерялся. Что еще за новости? За кого этот космический слизень держит его?! Как это может... И замер. Вспомнил валяющихся читаури по дороге к летательным аппаратам. И его зазнобило. Он понял – как. - Я ведь прервал не только канал их связи с ядром? – спросил он глухо. – Я заглушил канал питания. - Надо же, - хмыкнул Другой невесело и зловеще. – Сообразил. Да, читаури, проходя инициацию, подключались к ядру и становились многократно сильнее. Они не нуждались во сне и отдыхе, почти не нуждались в пище, делались выносливы и устойчивы. И прежде Локи был убежден, что если прервать им сигнал, они просто перейдут в автономный режим... Но читаури не имели автономного режима. Становясь техноидами и подключаясь к ядру, они подключались к внешнему источнику питания взамен внутреннего. И если питание прервать, они не смогут жить. Как мертвецы, поднятые некромагом. Едва чужая воля перестает поддерживать в них подобие жизни, техноиды становятся тем, чем, по сути, и являются – трупами. Инициация убивает их, и жизнь поддерживается нитью Королевы – каналом связи с ядром корабля. И если прервать сигнал... А он еще думал, что самое сильное оружие в его арсенале – это фаги! Читаури на их пути из грузового отсека были мертвы. Двести? Больше? Ворох зеленых точек на поле... Он не предполагал столько жертв! За Королевой стоит Танос, а я убил двести его солдат. Ай да я... Но Другой не выказывал никакого гнева по этому поводу. Казалось, его вообще не занимает утрата двухсот с лишним бойцов. И Локи заставил себя подумать иначе. Отбросить дурацкую мораль и вопросы жизни и смерти. Сколько тварей во Вселенной знают об этой уязвимости читаури? По всему выходило, что немного. И вряд ли целесообразно оставлять в живых столь догадливого вора, будь он хоть трижды принц. Я ВЛИП, - подумали хором все три его сущности. Внезапно он почувствовал себя самым одиноким существом во Вселенной. Он выяснил смертельную уязвимость армии Таноса. Одной из его армий, но это не меняло сути. Этим он подписал себе смертный приговор. И даже не один, вспоминая дар Хель... Другой откровенно насмехался над ним. - Даже если я могу быть полезен? - Ты? – возмутился Другой. – Можешь быть полезен?! Да как ты, жалкий асгардец, смеешь считать, что мы... И так далее, вплоть до финального пассажа: известно ли ему, что такие захудалые виды, как обитатели системы Девятимирья, в подметки не годятся истинно развитым цивилизациям?!.. Другой оказался представителем самой ненавидимой породы: высокомерный самодовольный засранец. И хотя Локи был представителем той же породы, это ничуть не утешало. Другой упивался звуками собственного голоса и был готов разливаться часами о своем превосходстве над пленным. Локи иногда прибегал к этому приему, чтобы разозлить противника, зная, насколько раздражает такая напыщенность. Однако Другой был серьезен. Он утомлял многословием, и хотелось его заткнуть, иначе сам спросит, сам ответит и сам же решит, что пленник и впрямь не представляет никакой ценности. Но у Локи был в запасе козырь, достойный поразить воображение. - Дай мне минуту, - нашел он брешь в потоке словоизвержения, – Я все объясню, и ты решишь, как поступить. - Говори, - смилостивился Другой. – Считаешь, тебе есть, что предложить мне? Локи картинно, даже легкомысленно пожал плечами. - Я знаю местонахождение Камня, открывающего двери в любые миры, - сказал он просто. На то и был расчет. Спина Другого отвердела, вытянувшись в прямую линию, и в устремленной на Локи тьме капюшона появился интерес. - Ты знаешь, где Тессеракт? – спросил он уже совсем другим тоном. Локи не удержался от довольной улыбки. - Я знаю, где Тессеракт. Какое-то время Другой молчал, слушая его рассказ. Локи изложил всё. Ему могли не поверить, но сказанное не было блефом, и когда речь шла о Тессеракте, Другой должен был клюнуть. - Взамен? – поинтересовался тот. Клюнул. Локи подумал о тех, с кем он проделал столь долгий путь. «ВСЁ, ЧЕМ НЕ МОЖЕШЬ ПОЖЕРТВОВАТЬ, ДЕЛАЕТ СЛАБЫМ», - напомнил Старший. Но еще до того он услышал новый насмешливый вопрос Другого: – Хочешь, чтобы читаури захватили тебе Асгард? ...Одно лишь Высокое Небо знает, чего стоило ему в тот момент не сказать: «Да!»... Он врал себе. Врал грубо, подло, и знал, что врет. Он хотел победить, но не такой ценой, ибо что толку в победе, если в итоге ты останешься на доске один?! - Отдай мне Землю, - глухо, но твердо отозвался Локи, изобразив широкую улыбку, - и будет тебе Тессеракт. У него было всего одно желание, и герой, возможно, поступил бы иначе. Локи героем не был. Другой приблизился, навис над ним зловещим черным капюшоном. И оскалился. - По рукам. *** У Мидгарда никогда не было единого правителя. Читаури, при всех их недостатках, успешно захватывают миры. Сложив одно с другим... Трон Мидгарда! Самого непокорного из миров! Звучало внушительно. Целую неделю он смаковал эту фантазию, прежде чем здравый смысл не осветил грубую прозу бытия. Пахло ловушкой. Внутренний голос подсказывал, что о захвате Мидгарда Другой говорит правду, однако за его словами лежала другая, скрытая правда. Он что-то недоговаривал. Локи потребовалась неделя, чтобы понять, в чем подвох. В камеру его не возвращали. Он обосновался в одном из жилых отсеков, по сути – той же пещере, но просторней и без решеток. Читаури никак не реагировали на присутствие нового пассажира, будто его, как неподключенного к общей сети, и не существовало. Локи наблюдал, запоминал и делал выводы. Те большие ластоногие левиафаны, как выяснилось, тоже были мертвой техно-версией некогда живых существ. Теперь же они выполняли функции ударной силы и транспорта десантников одновременно. Локи подумал и решил, что не хотел бы встретиться с живыми левиафанами. Обнаружилось, что всё оружие читаури тоже строится на принципах импульсоров, как и в Асгарде. Даже секира, которую он неудачно пытался украсть. Вблизи же ядра читаури пользовались только лучевым оружием. Импульсоры могли нанести вред энергополю ядра, что было не только опасно, но и приравнивалось к ранению Королевы. За такое тут казнят. Между Королевой и Таносом пять лет назад был заключен союз. Читаури переходили в его подчинение, за это Танос позволял им расширить зону колонизации. Одновременно с тем планеты, населенные читаури, переходили в зону влияния Таноса. Это было умно, на взгляд Локи. И армию техноидов можно натравить на любых неугодных. Они разрабатывали план атаки на Землю. Таносу был нужен Тессеракт, и, по словам Другого, Мидгард не имел в глазах его повелителя никакой особой ценности. Получай, союзник. Владей на свое усмотрение. Но очевидное – не значит истинное. Не верь глазам своим, ибо как раз глаза нас чаще всего обманывают. Локи всегда следовал этому правилу, а потому подчас видел больше других. Уж во всяком случае тех, кому сам дурил голову. Проницательность требует подозрительности, наблюдательности и знания простых законов бытия. Другой ему лгал. Делал он это довольно умело, но без старания. Слишком верил в свое превосходство или же всерьез повелся на образ. Локи представлялся ему эдаким неглупым амбициозным юнцом, пухнущим от обиды и собственной важности, который должен был прийти в восторг от обещаний обретения Мидгарда. С амбициями у Локи всё было в порядке, но он действительно был неглуп, а главное – не столь честолюбиво наивен, как хотел показать. Две тысячи лет за плечами научили его осторожности, которая не верила в столь радужные перспективы. Он слышал о Таносе достаточно, чтобы спрогнозировать скорое будущее: как бы сладкоречив ни был Другой, после получения Тессеракта надобность в сомнительном союзнике отпадет. После чего одним союзником станет меньше. Ему слишком хорошо был знаком этот прием. Он сам частенько пользовался им, твердо обещая пленным, что не тронет их и пальцем, если те развяжут язык. Что ж. Сам он действительно их не трогал. За это его называли лжецом и клятвопреступником, но буквально слова он не нарушал никогда. Другой пользовался теми же интонациями. «Ты получишь Землю». Это была ложь. Паниковать было рано. Пока все шло хорошо, голова была еще на плечах, в запасе оставалось пять жизней, да и трогать его не станут, пока портал не будет открыт. Было время подумать. Сбежать? Проще сказать, чем сделать. Умереть, а затем сбежать? Всем был хорош дар Хель, кроме главного – не позволял оставаться мертвым достаточно долго, чтобы его внезапное пробуждение к жизни не успели заметить. А если заметят... Младший трясся от страха. Он уже предвидел грядущие неприятности, но надеялся, а вдруг пронесет? Старший уже ни на что не надеялся, но исходящую от него волну кровожадного азарта Локи понять не мог. А судьба смеялась над ним. Шел к Тивану за оружием – «Добудь мне Камень Разума!». Пришел за Камнем Разума – «Добудь нам Тессеракт!». И уже второй раз желаемое попадало ему в руки именно тогда, когда он меньше всего был к этому готов. Сперва ему вручили Гунгнир, когда он узнал, что йотун. Теперь же ему протягивали секиру, за которой он и пришел, когда больше всего ему хотелось убраться от читаури как можно скорее. Ибо секиру ему доверили после таких событий, которым лучше было бы не случаться. *** - Что ты знаешь о Тессеракте? Локи пожал плечами. Вставшие дыбом волоски на шее подсказывали ему, что тут лучше не врать. - Знаю, что он открывает двери. Тиван об этом упоминал. - И ты сумеешь открыть армии такую дверь из Мидгарда? - Я надеялся разобраться по ходу. Другой рассмеялся. - Это не годится. Позволь же мне открыть тебе истинную суть Тессеракта. - О! Будет лекция? - Нет, - рукой, похожей на краба, Другой взял секиру с Камнем Разума, приблизился, - ты все увидишь сам, - и еще до того, как Локи успел воспротивиться, ткнул острием ему в грудь. Больно не было. Наоборот. На него вдруг снизошло упоительное чувство покоя. Все вокруг подернулось дымкой, отошло в область нереального, несущественного. Впервые за много лет Локи было по-настоящему хорошо. Просто потрясающе. Плен, месть, отец, брат, гроны, битвы, дрязги, предстоящий поход – все это осталось вне Знания. Он видел! Он зрел сущее насквозь – более не существовало ничего тайного, недоступного его пониманию. Тянуло смеяться от радости познания. От легкости всеведения. Но на самом краешке разума что-то раздражало и царапало, как заноза. Он попытался прислушаться к этому зуду, и давление усилилось, сквозь шквал приятных ощущений прорезалось ощущение удушья, пут, несвободы. Не противься. Пусть Камень делает свое дело. Исподволь, чтобы жертва верила: все это делает она сама... Я НЕ ЖЕРТВА! Усилием воли в четыре руны он ударил вовне сгустком силы, срывая с себя сладкую паутину гипноза. Тот на миг усилил хватку, а затем отступил. Оставшись один в своей черепной коробке, Локи перевел дух и помотал головой. - Любопытно. Я понял, что нужно. Но я не справлюсь один, тут нужна команда, - он обернулся – и замер. – Что? На него в немом изумлении таращился Другой и двое читаури. - Как ты сделал это? – тон звучал как приказ, но под гневом слышалось потрясение. Локи удивленно нахмурился. - Сделал что, прости? - Как ты вышел из-под действия Камня Разума? Он понял. И проклял себя за длинный язык. Он сболтнул лишнего, его поймали, и отступать оказалось некуда. - Не знаю. Может, это оттого, что я варлок. А может, потому, что йотун, или... Другой отмахнулся от него. - Неважно, - он будто что-то обдумывал. Вернув секиру на подставку, он направился к выходу. – Следуй за мной. Локи вышел за ним из каюты, напуская вид абсолютного непонимания. Ему не нравилось происходящее. Ему не нравилось, что двое читаури идут следом, не нравилось напряженное молчание Другого, будто он, Локи, сделал нечто, что нарушило его планы, и что следует исправить. Хотелось верить, что у него, как у будущего исполнителя воли Таноса, есть здесь право голоса, но самообман по нынешним временам был непозволительной роскошью. Они вошли в широкий зал. Здесь прямо из стен росло всяческое оборудование с устрашающими трубками, шлангами и штангами, и, засмотревшись на весь этот спектр непонятных сооружений, Локи проморгал начало действия. Другой подал читаури знак, и он опомниться не успел, как его схватили под руки, и, протащив до стены, повалили спиной на черный изгиб панели. Та безмолвствовала, продолжая изображать из себя обычную стойку из полированного камня. Две ладони прижали его плечи к камню, две другие руки крепко сжали запястья. - Что?.. Постой, что ты задумал?! Чавкнула мембрана узкого бокового прохода. Вошел третий читаури и, получив от Другого приказ, направился к оборудованию. Там он долго что-то выискивал, а вернувшись, с поклоном протянул Другому предмет неприятного вида и не менее неприятного назначения, судя по наличию спускового крючка и узкой трубки дула. - Ты же согласен дать мне гарантии, асгардец? – Другой прокручивал колесики настройки на странном аппарате. Страх накатил мутным валом и холодной тяжестью свалился в живот. - Какие гарантии тебе нужны? – он очень старался не вырываться, глазами следя за приближением Другого. Тот вытянул свою отвратительную руку и, к вящему ужасу Локи, положил ему на голову, поворачивая ее влево. Даже издевательски погладил по волосам. Многопалая широкая ладонь оказалась холодной и липкой. Второй рукой взвел прибор. Послышался нарастающий звук. - Гарантии твоей верности, - и приставил дуло к его голове за правым ухом. - Нет, стой! Я... Выстрел. Вспышка острой, резкой боли. Несколько мгновений была только боль, но ее накал мало-помалу пошел на спад, оставив жгучую пульсацию за ухом и щекотку по коже – кровь тонкой струйкой ползла вниз по шее. Локи не сразу понял, что распластался на камне и что его уже никто не держит, но встать казалось предприятием еще более сложным, чем поднять Химмельсберг [3]. Однако он поднялся, глядя на Другого тлеющим от ярости взглядом. - Что у тебя за шутки?! Что ты сотворил со мной?! - Позволь, я объясню, - Другой с усмешкой двинул рукой и... И все слилось в единый мглисто-серый смерч. Тело выгнуло так, что затрещал позвоночник. Боль была запредельной. Столь ослепляющей, что в первые секунды он не мог даже закричать. Боль кинжалами вспарывала тело, играя визгливое скерцо на оголенных нервах, и все нарастала и нарастала, как дребезжащий звук, отчего показалось, что голова сейчас лопнет, как перезрелая ягода. Ужас и боль слились в неделимое целое, ужас отпер голос, и тот воем устремился наружу, срывая связки и закладывая уши. Глаза заволокло чернотой, накатила мучительная тошнота – предвестник обморока... и мир канул в горячий деготь. Целую вечность Локи кипел в нем живьем, а когда перед глазами вновь прояснилось, обнаружил себя на полу, в корчах, у ног Другого. Он лежал, задыхаясь и медленно моргая мокрыми ресницами. Сердце грозило разнести ребра в крошку. Тянуло ненавидеть себя, но он только заполошно дышал, захлебываясь счастливым неверием в то, что боль отступила. С ним случалось всякое, но он и представить себе не мог, что боль может быть такой сильной. - Мы поняли друг друга, асгардец? – в голосе Другого отчетливо слышалось сытое удовлетворение. - Да, - он заставил себя подняться, стараясь не обращать внимания на тошнотворную пульсацию за ухом. Когда принял вертикальное положение, по телу пробежала дрожь. Отзвук боли. Не удержавшись, он осторожно тронул место выстрела, испачкав пальцы в крови. – Твоя идея? Или Танос со всеми союзниками так любезен? Другой перехватил его руку и медленно отвел от головы с явным намеком. - Танос защищает свои интересы. И ни одному союзнику еще не приходило в голову упрекнуть его в этом. - Это было лишним, - Локи выдавил улыбку. – Я заинтересован в вашей помощи, как и вы в моей. - Считай это перестраховкой, - прожурчал голос. Интонации же сказали совсем другое. - Я тебя понял. Локи действительно понял. Шутки кончились. Пришла пора паниковать. Еще неделю он только этим и занимался, внимательно прислушиваясь к себе. Как глубоко Королева в его мозгу? Может ли она читать его мысли, видеть его глазами? Перемещения? Что ему вживили – чип читаури или стрекало Другого? Он не слышал никаких посторонних голосов, приказов или сигналов. Если он и был подключен к ядру Королевы, то как-то иначе, нежели остальные техноиды. Он подумал это – и проклял себя за слово «остальные». От этой штуки требовалось избавиться при первом удобном случае, вот только этот самый случай мог выпасть нескоро. Заметят. И штука не только для слежения. Локи предполагал, что дистанционно она способна его убить. Более того, на то, кажется, и был расчет. Когда все закончится... вряд ли это будет взрыв. Скорее, сигнал, который выведет из строя его мозг. Сколь бы выносливым он ни был, если боль будет достаточно сильной и достаточно долгой, в итоге он станет пускающим слюни идиотом, и тут уже дар Хель не будет стоить ничего. План добраться до Мидгарда, а там окольными лазейками слинять подальше, с треском проваливался. Одну жизнь можно было бы разменять на бегство. Но вопрос в том, считывает ли этот чип его жизненные показатели. А отсюда вытекал вопрос еще более простой – сколько раз они могут его убивать?! Умирать навсегда Локи не торопился. Это был бы слишком бесславный конец столь славного начинания, да и в речах Хель о троне Преисподней отчетливо чувствовался запах бесплатного сыра. Но и способов бороться он не видел. В одиночку читаури не осилить... А ТЕБЕ И НЕ НАДО, - в голосе Старшего не было ни капли сочувствия. Только веселье. – ЗАЧЕМ ТАК СРАЗУ РВАТЬ КОГТИ, ЕСЛИ МОЖНО ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ШАНСОМ? К ПРИМЕРУ, ЗАЛЕПИТЬ ЭТОЙ АРМИЕЙ ЗНАТНУЮ ПОЩЕЧИНУ ОДИНУ. ВОТ ЖЕ ОНА, ТВОЯ СИЛА! АРМИЯ! ТА, КОТОРУЮ ТЫ ИСКАЛ! Чему ты радуешься, глупец? – подумал он в ответ. – Нашел силу? Счастлив?! Я на поводке! Другой диктует мне свою волю, так что маловероятно, что он исполнит обещанное. А если он и честен, то его, в свою очередь, на коротком поводке держит Танос, который уж точно не станет выполнять моих условий. Мидгард не такой уж лакомый кусок, просто Танос не из тех, кто делится добычей. Армия, которой приятно пугнуть врагов? Эта армия не моя! Да, я ферзь этих пешек, но и ферзя можно пустить на размен. Выполню свою часть уговора – потеряю ценность, и Другой избавится от меня! НУ И ЧТО? – злорадно ухмылялся Старший. – ОН ПРИ ЛЮБОМ РАСКЛАДЕ ТЕБЯ УБЬЕТ. А ЕСЛИ ДАШЬ ЕМУ ПОВОД РАНЬШЕ ВРЕМЕНИ, УБЬЕТ БЕЗ ВСЯКОГО СОМНЕНИЯ. СМИРИСЬ И ПРЕКРАТИ ПАНИКОВАТЬ! Локи осознал, что всерьез паникует, когда поймал себя на попытке запихнуть кулак себе в рот. Разум внял совету. Он же Лодур-Нечестивец! Он сумеет выпутаться из любой ситуации! Просить помощи было не у кого и незачем. Значит, оставалось уповать лишь на собственные силы и заниматься тем же, чем и всегда – планировать. Причем планировать тщательно, в свою пользу и на восемь ходов вперед. Вторгнуться в Мидгард. Дать пощечину Одину. И такой удар не останется без ответа, ведь есть же специальная... Директива Бури [4]. Разум прояснился. А ведь он совсем забыл. Прадед был неглуп. Он оставил потомкам ценное наставление, обязывающее Асгард идти на помощь любому миру Иггдрасиля, подвергшемуся нападению. Именно эта директива в свое время вынудила Бёра вступить в войну с темными альвами, когда Малекит заигрался с Тьмой. Она же погнала Одина в Мидгард, когда на Землю вторглись йотуны. Если он приведет читаури, асы обязаны будут вмешаться. С ним, изгоем и предателем, и так все ясно. Но читаури – чужаки, посягнувшие на один из миров Иггдрасиля. Если две мощные армии сойдутся... будет война. А если воспользоваться уязвимостью читаури в нужный момент, техноиды проиграют ее. Конечно, Мидгарду крепко достанется, но асы свой мир никому не отдадут. Ни ему, ни Другому. Ни Таносу. ГОТОВИМ АРЕНУ СРАЖЕНИЯ, КАК В СТАРЫЕ НЕДОБРЫЕ ВРЕМЕНА? – голос Старшего звучал насмешливо. – РАЗВЕ БУДЕТ ИМ ДЕЛО ДО ТЕБЯ, ЕСЛИ ОНИ БУДУТ ВОВСЮ ЗАНЯТЫ ДРУГ ДРУГОМ? Локи горько хмыкнул. Он не хотел проигрывать, однако рисунок той кривой, маршрутом которой он следовал, был извилист сильнее, чем кельтский узел. У него не было друзей, не было сподвижников, не было даже гронов. Но у него был план, который мог вынудить всю мощь Асгарда сражаться против его врагов. В искусстве стравливания он был мастер. Еще во времена походов с Тором он убедился: «Не можешь победить сам – предоставь эту честь другому». Потрудись сделать так, чтобы твоя проблема стала всеобщей. В итоге кто-нибудь да разберется с ней. Вживив ему чип и болью призвав к покорности, Другой вынуждал его играть по-честному. Но это вовсе не значило, что обмануть его нечем. У Локи оставались козыри, которых чип зафиксировать точно не мог. Он снял с себя чары и предстал пред взглядом Хеймдалля. Как бы всё потом ни обернулось, Другой будет не единственным свидетелем и наблюдателем происходящего. Пусть Страж увидит, что он задумал. Пусть доложит. Пусть асы будут начеку, готовятся и чинят Биврёст пошустрее. А то ведь могут и не успеть... Оставалась еще одна дилемма. Следовало кардинально сменить образ мышления. Как захватить Мидгард инопланетной армией? Перво-наперво – найти мощный источник питания и ресурсы. Обречь во служение нужных людей. Открыть портал в отдаленном месте и обезопасить его, дабы сбой сигнала не уничтожил находящихся на планете читаури. Добиться устойчивости портала. Начать атаку. Первая волна – левиафаны. Они должны подняться вверх, на орбиту, и первым делом уничтожить спутники связи. Это вызовет неразбериху. Вторая волна – десант, он должен разлететься во все стороны и единовременной атакой обрушиться на столицы государств. Создать как можно больше хаоса и разрушений. Мидгард падет за три дня. Значит, всего этого делать не стоит. Локи рассмеялся. Он действительно влип. По сравнению с тем маневром, который ему надлежало осуществить, прежние деяния, вроде убийства Лафея в опочивальне Одина, казались пустышкой. Ему предстояло честно, со всем возможным рвением и старанием, привести читаури к поражению. И сделать это так, чтобы они этого не заметили. Дел было, что называется, по горло. Обдумывая грядущее злодейство, он ощущал воистину неподдельный душевный подъем. Первой ставкой оставались асы. Директива Бури сработает как должно только в случае прямого вторжения, и чем масштабнее будут разрушения, тем весомей будет повод для вмешательства. Пусть людей погибнет побольше. Это заставит Одина шевелиться. Без Биврёста будет трудно, но пусть раскинут мозгами и поищут лазейки. Защитить Срединный мир – долг Асгарда, и здесь отговорка «Мост не работает!» не пройдет. Да и в конце концов, где-то там влачила существование подружка Тора, и сыну Одина не следовало бы забывать, сколь хрупкими бывают смертные создания. Не сам Один вмешается, так Тор его вынудит. Это уж как пить дать. Тебе придется найти выход, Один, сын Бёра, иначе ты потеряешь всё. Но одной ставки было маловато. Если создавать арену, то стоит подключить как можно большее число игроков. У смертных не было единого центра. Не было той головы, отрубив которую можно было бы обеспечить победу. Однако Другого следовало убедить в обратном. Найти страну с самыми большими расходами на вооружение и ткнуть в нее пальцем. Вот их вожак! Разгромить самого сильного, низвергнуть его – и остальные испугаются и разбегутся. Смертные без вожака не воюют. Это звучало разумно, пусть и было совершенно неверно. Локи рассчитывал, что Другой ему поверит в силу высокомерия и наплевательского отношения к политике низших видов. Иначе с чего это он так и не удосужился спросить, почему читаури нападают не на столицу сильнейшего королевства Мидгарда? Для Другого смертные были убогими, жалкими и не представляли угрозы. А зря. За те тринадцать лет, что Локи изучал Девятимирье, ему на глаза попалось меткое изречение о том, что смертные готовы враждовать друг с другом до скончания времен, и объединятся они разве что для того, чтобы избавиться от любого, кто вознамерится объединить их всерьез и надолго. Это была его вторая ставка. Сопротивление людей. У смертных было серьезное оружие, губительное даже для их цивилизации, и если асы опоздают или не придут, люди будут отбиваться. Насколько Локи знал нравы смертных, они скорее в пыль разнесут собственную планету, чем отдадут ее врагу. Разве ты допустишь такой итог, отец? Разве ты, Владыка миров, готов позволить Мидгарду пасть? Читаури не нравилась такая организация атаки. За два месяца, пока строился портал в Мидгард, Локи научился немного понимать их язык. Техноиды еще ни разу не отправляли десант на планету, о которой не успели собрать информацию. Состав атмосферы, опасные вещества, степень угрозы со стороны местной фауны, микроорганизмы, вирусы... Обычно дюжина кораблей-разведчиков исследовала планету до того, как на нее отправлялся десант. В этот раз им впервые предстояло бить вслепую, через мост пространства-времени, и читаури нервничали. А как представители воинственной расы, не любившие попусту нервничать, они злились. Однако выказывать открытого неповиновения не спешили, ограничившись молчаливым недовольством. В этом в них все-таки было больше от живых организмов, чем от машин. Последнюю ставку Локи делал на себя. Если все зайдет действительно далеко, если они будут побеждать... он сам разорвет сигнал, закрыв портал и разорвав каналы связи читаури с Королевой. Чем бы это ему ни грозило. Отчасти он все-таки был асом, и ему не нравилась идея превращения Мидгарда в очередное гнездо техноидов. В конце концов, в Мидгард он тоже вложил немало сил, и отдавать его колонизаторам – нет уж. Он сумеет все остановить даже в самый последний момент. Может, за это смертные все же восславят его? Фантазия была смешной, но не лишенной подкупающей прелести. Она ласкала самолюбие. А вот путешествие через портал на Землю – не очень. Жуткое вышло путешествие, от него ломило зубы и тело колотил озноб. Труднее всего было дышать. Пытаясь сфокусировать зрение, не обращая внимания на шум вокруг, Локи просто дышал, сжимая в руке секиру. Воздух Мидгарда. Его запах. У каждого мира свой. Даже с закрытыми глазами он легко мог определить, в какой мир его занесло. После стерильного воздуха базы каждый глоток запахов Мидгарда был на вес золота. Или крови. Местная гравитация вновь сделала его легким. Чудесное чувство. На него испуганно уставились глаза и стволы. Он оскалился, чувствуя знакомый трепет, предшествующий игре, и ощущая, как горячая волна набирает силу, неся к неизбежному, интригующему крушению. НУ ВОТ И НАЧАЛОСЬ! – смеялся Старший, начиная кровавую драку. – ПОВЕСЕЛИМСЯ! Хочу веселиться! – отзывался Младший. Что ж, это было ему вполне по душе. Осталась малость. Войти в образ. А там – пропади всё пропадом! Да здравствует Игра! - Я – бог Локи!.. *** Две недели спустя он лежал на холодном полу, сплетя пальцы на животе, и улыбался. Башня едва слышно гудела, тишину нарушали отдаленные звуки жизни. Земной, смертной. Странное это было чувство – никуда не торопиться, ничего не делать. Все уже свершилось и завершилось, и хотя две другие головы, чтоб они отвалились, подстегивали разбить стекло и еще чуть-чуть побуянить, он осаживал их резко и безжалостно. Не потому даже, что не осталось сил, просто он находил это ничегонеделание поистине великолепным. И просто решил – хватит. Раскинувшись на полу, Локи смотрел в потолочные плиты. Вслушивался в тишину за глазами. Нет, боль не грозила больше ударить разрядом в голову. Боль умерла вместе с Королевой, последним разрядом все-таки убив его. Но не было похоже, чтобы кто-то это заметил. Осталась болванка за правым ухом, но обнадеживало то, что теперь Другой точно будет уверен, что неугодный союзник погиб вместе с базой. Другой тоже был жив. Тот последний разговор с угрозой пыток состоялся как раз перед тем, как Танос призвал слугу к себе. Стоило поволноваться из-за того, что космическому слизню удалось улизнуть, но волноваться было лень. Не то, чтобы он всерьез рассчитывал попасть к героям в плен, но такую возможность рассматривал. Мстители смертью не пахли. Один отправил сюда Тора, дабы урезонить блудного пасынка, а не для того, чтобы зарубить его на чужбине. Он нужен живым, и никто его не тронет. Локи грезил. Представлял упоительный запах и волшебный мир оперы, что увидел в Германии. Сейчас вокруг тоже заканчивался спектакль: звучали овации, опускался занавес, актеры выходили на поклон... Хотя декорации разбирать будут долго – несколько месяцев. А впечатления погаснут еще через несколько столетий, если погаснут вообще. Он, злодей, повержен героями. Счастливый финал! Всё получилось не совсем так, как планировалось, но в общем и целом вышло весьма... весьма. Он был блистателен! Неподражаем! А главное – убедителен. Спектакль разыгрался воистину нешуточный. Первый акт вышел насыщенным. Злодей появляется, называет себя и озвучивает свой зловещий замысел! Он бы не тратил времени на монолог, но с той стороны Вселенной его внимательно слушали. Говоря: «На меня возложена славная миссия», он мысленно добавил: «Я достаточно громко сказал это, проклятый слизень?». Другой, похоже, удовлетворился этим выступлением, по крайней мере, никто не подстегивал его. Локи наслаждался экспозицией, обществом Клинта-лучника, приготовлениями, споро идущими по графику, и выходом в оперу. Впрочем, не обошлось и без неприятностей. Пресловутый разговор с Другим дал понять, что стерегут его усерднее, чем хотелось бы. Мразь космическая! Локи пообещал себе его убить, если руки дойдут. Другой вызвал его проекцию не только затем, чтобы поторопить. После того, как был добыт иридий, пришлось пустить проект на самотек. Подтекст в словах Другого был ясен без пояснений: ручное управление строительством портала Другого не устраивало. Слизень хотел, чтобы процессом руководил Камень Разума, и в этом случае, даже если он, Локи, по какой-либо причине погибнет, портал все равно будет открыт. Он бы соврал, сказав, что не пытался тянуть время, но раз поторопили – пришлось уступить. Стоило самому испытать Мидгард на прочность. Сознание агента Бартона открыло много любопытного. Когда он шептал: «Поведай мне», вдавливая большой палец в лоб Клинта-лучника, на такой результат он и не надеялся. Его заинтриговали герои. Тянуло самому проверить, за кем тут сила. Локи вышел к толпе. Славное получилось представление. Он сделал выпад и наблюдал за противодействием. Один из безотказных приемов атаки. Делаешь наглый выпад – и оцениваешь скорость реакции, ответный ход, способ защиты. И просто страсть как хотелось пугнуть этих сонных, выхоленных овец! Вот вам страшилище! Шут, сулящий гибель! Пугало! Внемлите! Благоговейте! НА КОЛЕНИ! Секрет в подаче. И в стиле. Веди себя как можно уверенней и наглее – и они проглотят любую чушь, которую ты им скормишь. Главное – ход должен быть эффектным. А уверовавшие в твою силу дрогнут сами. Спину щекотала приятная волна упоения властью. Азарт и трепет смешивались в крови, как в детстве, когда он проказничал, дабы просто совершить запретное. Ход времени словно замедлился. Вид коленопреклоненной толпы ласкал глаз. В этом было что-то... правильное. Воодушевляющее. Утверждение власти. Принятие силы. Пусть на поверку люди лишь следовали правилам, терпеливо дожидаясь стражей порядка. Мудрые инструкции советовали им не злить вооруженных типов, выполнять их требования и не геройствовать. Отличные инструкции! Хотя в миру овец герои и впрямь водились. Сколь славная вышла драка! Хотя разумом он полагал, что вступать в рукопашную с вооруженным противником глупо и непрактично, будь ты хоть трижды суперсолдат. У героев были свои представления о том, использовать оружие или нет, но читаури вряд ли оценили бы их высокий гуманизм. Капитану так и подмывало пустить кровь для острастки, пусть и жаль было повышать ставки так скоро. Но секира имела приятный вес и баланс, несмотря на обилие лишних деталей, и ею хотелось не стрелять, а рубить и колоть. Но он пересилил себя. Когда явился железный летун, Локи позволил им победить, поймать себя и немного потешить самоуверенность. Игра будоражила, и он был даже не прочь несколько увлечься ею... А затем явился Тор и всё испортил. Там, на скалах, куда Тор его швырнул, вновь накатило: боль, обида, горечь... Раны открылись и закровили. Отвратительное чувство. С каждым словом Тора он ощущал, как воинственность и силы покидают его. Хотелось унизительно объясняться, обвинять, кричать на него в бессильной ярости. Триединство рушилось. Младший исходил слезами. Брат пришел на помощь! Тор пришел! Он спасет его, как тогда, из соколиного плена! Младший кричал: Помоги мне, Тор! Забери меня отсюда! Мне страшно, мне надоела эта игра! Я хочу домой! НЕЛЬЗЯ! – орал Старший. – НЕЛЬЗЯ ВСЕ ПУСТИТЬ ПОД ОТКОС! СОБЕРИСЬ И ДЕРИСЬ, СЛЮНТЯЙ! Нельзя! – кричал он сам. – Чип, идиот! Если выдать себя – все пропало! И с какой это стати я должен просить у Тора помощи?! Что, прижало потуже – и сразу в кусты? За Торову спину?! Нет уж! Ни за что! Разум и Гнев сжимали горло Любви. Они бились внутри друг с другом, спорили и орали, пока он выплескивал на Тора скопившееся раздражение. Тор тоже ничем ему помочь не мог. Он явился требовать, грозить и стыдить. Ну что за дурак! Слепые! И Один, который послал в Мидгард сына, решив, что одного Тора хватит, чтобы его приструнить. И Тор с его тупоголовой уверенностью, будто стоит призвать братца одуматься и припомнить старое доброе время, как всё решится само собой и армия читаури как-нибудь рассосется! Семейная черта – бурно реагировать на очевидное, не вдаваясь в детали! Тор всю жизнь так поступал, лавируя между тупостью, гордыней и упрямством, вот только... Тор повзрослел. Взгляд его за год потяжелел, но полнился не прежней доброй силой воителя. Это была холодная горечь. Под этим взглядом смертным надлежало бы в страхе съеживаться. В те секунды, пока Тор сжимал его шею, внутренние голоса смолкли. Под кожей он ощущал ливень знакомых иголок и почувствовал приближение дрожи, но не позволил ей овладеть собой. Тянуло спросить: «Ты скучал по мне?». Знал – Тор скучал. И скорбел, потому и явился злой, как бергризер, на то, что весь год оплакивал брата, а в итоге вновь оказался обманут. Тор ненавидел быть одураченным даже больше, чем побежденным. Но Локи был рад видеть этого дурака. Стоять рядом, дышать с ним одним воздухом. Соскучился. Поди ж ты... Но это ничего не меняло и изменить не могло. Особенно когда братик-увалень, еще в прошлом году развязавший войну, пытался ему втолковать, в чем состоит суть правления. Очаровательно! Гнев и бессилие переполняли его, вынуждая злиться, однако гневался он даже не на Тора, ибо что с него, в сущности, взять?! Просто очень уж хотелось проорать ему в лицо: - Я бросил вызов Одину, а получил одного тебя! Хорошо, что железный летун вмешался, иначе пришлось бы бить самому. Да, он скучал. И братец обнажил в нем нечто хрупкое, способное сломаться. Но ему хватило жесткости, позволяющей отсечь ненужные эмоции. Сопливые иллюзии еще никого не спасли, зато сгубили навалом сентиментальных идиотов. Второй акт прошел не менее интересно. Начались перипетии. Герои смотрели сурово. У них было много проблем. Если быть точным, двести тысяч проблем, ждущих открытия портала на границе миров. Герои были воинственны, и их отличало подчас весьма странное логическое мышление. - Клетка впечатляет, - сказал он Фьюри, подавив так и просившийся на язык вопрос: «А если бы вместо меня тут сидел ваш зеленый зверь, ему тоже надлежало бы вести себя смирно, чтобы его не сбросило вниз? Может, стоило просто прорезать в днище побольше люков?». Вялые они какие-то были, снулые. Так и тянуло потыкать в них чем-нибудь острым. Герой на герое! Локи уже было кое-что известно о каждом из них. Не потому, что он воспринимал всерьез эту пеструю братию, просто герои непредсказуемы и им частенько везет. Не следовало сбрасывать их со счетов, однако более провальной идеи, чем команда из них, Локи видеть не доводилось. Даже один герой на поле боя мог натворить бед куда больше, чем пользы. А тут – целый зверинец. По всем законам Девятимирья – совершенно небоеспособное сборище. Как пальцы, никак не могущие сжаться в кулак, причем каждый мнит себя указательным. Каждый – уникум! Каждый – неповторимый! И каждый за себя, хоть и врут, что за общее дело. Герои не выигрывают войны. Они выигрывают битвы, да и те не всегда. Войну выигрывает толковый грамр [5], умеющий стратегически мыслить, распоряжаться войсками, использовать свои преимущества и уязвимости врага, чем и действовать на опережение. Причем умеющий делать всё это быстро и со знанием дела. Войну выигрывает тот, кто умеет играть в нее головой, а не переть напролом, мечтая быть воспетым в легендах. Обычно посмертно. Гуляя по камере, попутно распуская реплики по кораблю, Локи наблюдал за ними и думал о гронах, которых ни разу не называл друзьями, но которые, при всех недостатках, были сплоченным войском. Они были – одно. Кулак. Эти не были. Эти готовились сражаться, как герои, и умирать, как герои. Драматично и в одиночку. Даже если они всерьез полагали, что их в бою объединит общая цель, ей суждено было пропасть в пылу борьбы. Наступит миг, когда приказы начнут умышленно пропускаться мимо ушей, и рано или поздно каждый станет драться сам за себя. Держать единство и действовать слаженно герои не заточены изначально, командной работе они предпочитают кричащую индивидуальность. Локи уже видел это. Совсем недавно, в Йотунхейме. Они все были Торами, героями в алых плащах, и их было легче убить, чем объединить. Но приходилось работать с тем, что есть. Всё-таки он был достаточно прозорлив, чтобы оценить всю палитру связанных с ними возможностей. Смертные тоже слепы. Верят в самые нелепые злодейские замыслы охотнее, чем в старую добрую аферу. Такое случилось с ним впервые. Ему верили на слово. Он мог нагородить любую чепуху, заявить, что намерен превратить Мидгард в свой личный гарем – они бы проглотили и это. Смешно и горько! Идиоты. Уже через час после поимки они знали обо всех его планах, включая армию читаури и трон Земли. Тор им поведал. И ни один хваленый гений не полюбопытствовал, а откуда, собственно, Тору всё это известно? Сам Тор тоже вряд ли интересовался у Хеймдалля, почему это беглый Локи перестал прятаться от его взора. Но Тор не гений. Зато эти смертные... В этом и была их главная слабость. Слишком умные, чтобы сомневаться в себе. Локи опасался, что это их и погубит. Впрочем, он отлично умел создавать видимость и никогда не мешал врагам искренне заблуждаться на свой счет. Самым удручающим было, пожалуй, то, что он действительно мог победить. Ибо герои ничего не могли ему сделать. Он не зря собирал войско подонков, ценя их за эффективность. Подонки лучше знают, что такое страх и как на нем сыграть. И угрожают с толком. А у героев все перепутано в голове. Они зачем-то верят, что могут задеть твою совесть или оскорбить твою честь. Даже когда их мир висит на волоске, они не ведают, когда уже пора привязать врага к стулу и развести под ним костерок. Вы играете в добро, но мироздание жестоко, детишки. Оно столь жестоко, что даже я не в силах причинить вам такого зла, какое вы еще не причинили бы друг другу. Он искал в них силу, ибо, по сути своей, уважал и признавал только ее. А слабость есть слабость. Никакой лани грустные глаза еще не помогли спастись от волка. Он гнул их как ветки, проверяя на прочность. Улыбался ласковым людоедом. Агент Романов, обычный человек с обворожительными ягодицами, обманув обманщика, поднялась в его глазах на добрый десяток пунктов. Не говоря о том, что Вдова оказалась весьма хороша собой. Этого было мало, чтобы ее пощадить, но он бы с удовольствием понаблюдал, как она вкушает какую-нибудь еду фаллической формы. Иногда он развлекался тем, что представлял, как убивает их. Одного за другим. Не потому даже, что собирался это делать, но лучше подготовиться загодя, чем потом смирять дрожь в руках. Плохие мальчики не трусят калечить и уродовать, ломать и рушить. А он очень, очень хотел быть плохим. И страшило то, как легко это получалось. И как весело. Близилось время злых чудес. Я хочу играть! – канючил Младший. – В клетке скучно! Давай играть с ними! Дождемся лучника, - подумал он в ответ, - и будем играть. А услышав взрывы и крики, улыбнулся. Началась кульминация. Самая захватывающая часть спектакля. Что ж. Хорошая новость заключалась в том, что смертные не разучились удивлять своих богов. Плохая – в том, что даже зная заранее все планы врага, они не сумели им воспрепятствовать. Не хватило ума или воображения? Агент Коулсон взял его на прицел, взвел пушку, но... Увы. В Мидгард пришли травоядные времена. Видишь врага – стреляй, не тратя времени на разговоры. Не угрожай, если не готов сразу пустить оружие в ход. Угрозы ничего не стоят. В бою ценность имеет лишь крепость руки и намерений. Решимость. Та, с какой он пронзил Коулсона насквозь. Тор кричал. Будто сам в горниле боя обращал внимание на мольбы! Будто сам никогда не добивал раненых после побоища! Воинам не к лицу быть травоядными. Пора было напомнить ему об этом. Подняв ладонь над панелью, Локи ощутил укол грусти. УБЕЙ ЕГО! – настаивал Старший. НЕ УБИВАЙ ЕГО! – кричал Младший. Он отмахнулся от обоих и глянул на угрюмого Тора через стекло. Я скучал, брат. Но если ты не выйдешь из игры, Один никого больше сюда не пришлет. Он до последнего будет ждать, что ты победишь. Надо его подстегнуть. Ты же не позволишь себе столь бездарно пасть, верно, Тор?.. Он нажал на кнопку сброса, и камера со свистом ухнула вниз. Хорошенько запомни этот урок, братец. Будешь и дальше позволять мне себя убивать – будешь убит. - Ты проиграешь, - сказал ему умирающий Фил Коулсон. – Так уж ты устроен. Локи подавил порыв расхохотаться. Разумеется, проиграет! Победить после всех стараний было бы обидно! Он хотел еще сказать про убеждения... и поймал выстрел в грудь. Коварный же народец, эти смертные! Подлый. Ему это нравилось. Вид, у которого в запасе нет грязных приемов, протянет недолго. В тот момент, выбираясь из-под обломков и превозмогая дикую боль в груди, он ощутил к агенту Коулсону почти уважение. Но не жалел о том, что убил его. Можно было бы убить еще кого-то, чтобы ввести других в нужное боевое состояние. Это слишком высоко поднимало ставки, но иного не оставалось. Чтобы вы понимали, детишки – мы все стоим на краю. Хотя он честно раскрыл перед ними все карты и честно дал им шанс избежать худшего. Он всем давал шанс. Всегда с одинаковым результатом. С точки зрения его собственной военной доктрины следовало держаться от побоища как можно дальше, дабы дать противникам хорошенько насладиться общением. Но увы, в этот раз надлежало быть на передовой. Арена была готова. Оставалось только ждать, играть со Старком и наслаждаться побоищем. Я ВЕЛИК И УЖАСЕН! Локи-Злодей! Славная роль. Ни одна из его внутренних сущностей не была доброй, даже Младший – кладезь озорства и вероломных каверз, а тут... он выпустил себя на волю. Развернулся во всю ширь, ощущая невероятный душевный подъем. Голова чуть покруживалась от упоения, от сладости чистого, незамутненного зла. Он нагрянул на Мидгард, подобно проклятью. Подобно гневливому богу. Низвержение армии вышло поистине ужасающим. Улыбка держалась, как приклеенная: аж щеки сводила, но он был собой доволен. Как славно пахло битвой! Какой размах! Какая дикость! Ну же, лентяи, остановите меня! Чего рты разинули, безмозглые вы мои?! Чего стоит ваша возня, если не можете себя уберечь?! Где ваши армии?! Ну же, сукины дети! Стреляйте!.. Старший ликовал, глядя, как низвергается с небес волна. Кровожадность возбуждала до дрожи, хотелось все вокруг забрызгать теплым клюквенным соком. И вовсе он не терял самообладание – он просто не взял его с собой на Мидгард, а если оно и имело намерение явиться с ним вместе, то безнадежно потерялось где-то по дороге. Нигде так хорошо не веселишься, как на грани собственного краха! В конце концов, он был автором этого боя, и не мог позволить известному уже финалу испортить игру. Опера вдохновила: актеры играли так живо, даже зная, что погибнут в конце! Разве он хуже?! Ликуйте, падаль войны! Гори, Мидгард! Это тоже была ложь. Улыбка держала его губы мертвой хваткой, хотя всё нутро было нафаршировано страхом. Он видел, как легко крошатся здания. Как, не встречая сопротивления, читаури разлетаются по городу. Младший всерьез боялся, что они победят. И шансы на то все росли и росли. Директива, ну же! Самое время внять наставлению и явиться во всей своей мощи, отец! Страх тянул за собой злость. Не из-за читаури даже. Не из-за чипа, о котором наскучило волноваться... Так не должно было быть! Ну не могло такого быть, чтобы изгою с убогим и наглым планом вторжения было дозволено побеждать так легко! Иначе любой на его месте смог бы! Зачем тогда все это нужно: Асгард, Биврёст, Директива Бури и защита Земли, если все вокруг так легко распадается, рушится и горит?!.. Как ты мог допустить все это?! Сколько еще жертв тебе нужно?! Больше?! Еще больше?! А Тор нагрянул опять всё портить. Хотелось расшибить ему голову. И расцеловать только за то, что еще живой. Там, на смотровой площадке, где они дрались, и Тор призывал его смотреть на деяния рук своих... он говорил так страстно... Как тут было не поверить, что брат ему не безразличен? Тор говорил от души, и Локи не сомневался, что все еще дорог ему, и это было мерзко. Его пинаешь, бьешь, отшвыриваешь прочь, а он все лезет и лезет, скулит, канючит про дом и брата! Не хочет видеть, как он изменился?! Не хочет признавать?! УВИДИШЬ! ПРИЗНАЕШЬ! НЕ БУДЬ ТАКИМ СЛАБАКОМ, ИДИОТ! Он воткнул лезвие Тору под ребра. ВОТ ТЕБЕ БРАТСТВО! НРАВИТСЯ?! НА! ПОДАВИСЬ! Воткнул подло, смаргивая резь в глазах, ибо будь он проклят, если не почувствовал, как на него накатывается волна, грозящая несмываемым позором – часть его желала сдаться и принять протянутую Тором руку, и желание это было столь сильным, что Локи ощущал во рту его вкус. И понял, что, если он позволит Тору хоть еще секунду к себе прикасаться, то сломается, просто не выдержит. Старший не позволил. Ударил. Рука его дрожала. Ибо даже тогда, посреди учиненного им разгрома, Локи отдавал себе отчет, что любил Тора прежде и в какой-то степени продолжал любить до сих пор. Это обостряло его ненависть к себе и брату в десятки раз. Ломаться было нельзя! Иначе всё это не имело смысла! Он знал, этого Тор не простит, но он и не рассчитывал на прощение. Тогда это не было главным. Оставалось только поднимать ставки. И играть! До конца! Впрочем, конец наступил весьма скоро. Зеленый зверь, кто бы мог подумать! Такой любого раскатает в блин во имя добра и света. И герои не подвели, сумев не только прервать сигнал, но и уничтожить саму Королеву. Вот вам и жалкие смертные! Одной ракеты хватило, чтобы хваленая армия превратилась в космический мусор. Нисхождение. Злодей повержен, герои ликуют, челядь оплакивает убитых, считает убытки. Читаури постарались, хотя на выходе масштаб разрушений вышел меньшим, чем ему казалось сперва. Разнесли три-четыре квартала, пообтрепали еще с десяток зданий. Может, и больше. Пошумели славно, а этого было более, чем достаточно. Он сделал всё, что собирался – огрызнулся, подал голос. А Один не пришел. Это тоже был ответ. Герои-то справились, но еще бы чуть-чуть... Что ж, пусть будут собой довольны: своих не потеряли, даже Башня уцелела. Отразили атаку, взорвали базу. Хвала! Он бы первым рукоплескал им, если бы это не испортило легенду. Прежде казалось, он никогда уже не сможет уснуть, однако в Башне спалось с особенным аппетитом: взахлеб и без сновидений, хотя первые дни просыпался толчком, в панике, боясь, что кричал во сне. Ничего подобного. Если Мстители считали, что в подвале у них заперт один обозленный неудачник, то его бессовестно довольный вид знатно сбивал их с толку! Он был жив, умеренно цел, его не собирались пытать, и чип за правым ухом не подавал признаков жизни. Чего еще желать? Локи тоже молодец, правда, ему рукоплескать никто не собирался. Герои поголовно желали ему мучительной смерти. Это было понятно и правильно, хотя угрозой от них не пахло. Даже от Бартона. Локи ухмыльнулся, вспомнив его последнюю стрелу. Не за убитых товарищей лучник держал злобу. У Бартона рыльце оказалось изрядно в крови, и не только врагов. Его тяготило другое... Там, в катакомбах, Локи не удержался. Его пальцы давно не держали стрел, и их щекотало желание вспомнить. - Можно? Клинт молча передал ему лук и стрелу. Луки в Асгарде были совсем иные. Большие и тяжелые, от земли до плеча взрослого мужчины, и натяжение тетивы было непривычное. Туже. Стрела прошла мимо намеченной цели. - Не так, - сказал Бартон, подошел и в два движения поставил ему локоть и кисть – как надо. Локи удивленно глянул на него, чувствуя теплый прилив симпатии. Профессионал, скупой на слова и прямой на деле Клинт-лучник ему нравился. «Клинт». Забавная шутка. «Клинт» означало «утёс». Хотелось на него опереться... Хотелось оставить его себе. Стрела попала в цель. Возвращая лук, Локи тронул лучника за плечо. - Вы один, Бартон? Или есть подружка? - Жена, - неожиданно ответил тот. - И дети? - Двое. Сын и дочь. Занятно. Локи не видел их, листая лучнику память – слишком глубоко тот запрятал их в глубины разума. - Как жаль... – он погладил Бартона по щеке. – Может, приказать вам их убить? - Только прикажите, сэр, - отозвался Клинт-лучник, глядя на него неживыми голубыми глазами. Локи промолчал. Улыбнулся. Крепко поцеловал лучника в губы и приказал собираться на операцию. Ему не нравилось слепое повиновение. В этом ответе слышалось: «Только прикажи, и я убью их», но отчаянно хотелось услышать другое... «Только прикажи, и я убью тебя». В этом было больше силы, больше огня и бунта. Он отступил. Но этого повиновения, той слепой готовности убить самое дорогое, Клинт Бартон, очнувшись, ему не простил. Лучник полагал, что жизнь его семьи подвергнется опасности, если Локи ускользнет, и ему стукнет в голову блажь поквитаться. И таким холодно-взбешенным Клинт-лучник нравился Локи значительно больше. Или тот же Эрик, после гипноза не подходивший к его камере ближе, чем на тридцать шагов. Жертва гипноза испытывает эйфорию, она в восторге от собственных действий, но с гениями это и так вечная проблема. Селвиг сгорал от стыда за то, что под гипнозом сгорал от азарта. Во всяком умнике до поры спит безумный хохот. Локи находил весьма занимательной их тягу проверить, «что будет, если», но Селвиг в здравом уме его мнения не разделял. Как и Брюс Беннер. Симпатяга. Он так и не заглянул потолковать. Казалось, Беннер стал бы куда счастливее, если бы принял свою зеленую половину и начал получать удовольствие от творимой энтропии. А каких бед эти двое могли бы совершить, если бы поладили! Капитан, серьезный, как на погребении, приносил ему пищу, на все шпильки упрямо сохраняя спокойствие. Воистину, если Стив Роджерс где-то изучал искусство приводить в лютую ярость, то овладел им превосходно. Локи занимала игра «Вскипяти Капитана», вот только Капитан ни в какую не желал кипятиться. Быть может, ему это запрещали какие-то международные конвенции. Это знатно кипятило самого Локи. Однако потом, разговорившись с ним, он понял, почему так бесится. Капитан Америка напоминал ему прежнего Тора. В груди щемила горечь, и хотелось язвить, лишь бы заглушить это чувство близости прошлого. Ни к чему было растравлять старые раны. Мстители были славные. Младший играл с ними в кошмары. Без какой-либо зловредности, просто из озорства. Они воевали за добро, но делали это уныло, и несли знамя добра как тяжелый, угрюмый подвиг. В своей ярости и непокорности он, Локи, был в разы свободнее их! Несмотря на плен. Он был так свободен, что мог творить даже добро – просто так, прикрываясь ерундой, прихотью или шуткой. И пусть он еще ничего подобного не делал, знал – в перспективе на это способен. Сделает, когда захочется. Спасет кого-нибудь. Может быть, даже мир. На душе было легко и весело. После гибели Королевы Локи ощущал удивительное жизнелюбие, пребывал в игривом настроении и впервые после набега на базу дышал легко. Злости почти не осталось, хотелось резвиться... А затем пришел Тор и принес с собой катастрофу. Последний акт, превращающий драму в трагедию. Тору он тоже лгал. Недоговаривал. Выставлял ложь как щит, ибо говорить правду было всё равно как раздеваться донага, становиться неоправданно уязвимым. Но даже без этого Тор сумел задеть его за живое. Младший тянулся к брату. Старший ворчал где-то в глубине. А сам он чувствовал странное. Может, просто устал, но, слушая низкий голос Тора, вороша с ним недавнее прошлое, ощутил, как захотелось покончить с этой войной. Уступить. Но это же значило бы простить их. Старший напоминал, что отец и брат не сделали еще ничего, чтобы он сменил гнев на милость. Они ничем еще не заслужили благоприятного исхода! Если для него вообще был возможен благоприятный исход. Впрочем, Локи был согласен на казнь. Он был готов принести на размен одну из жизней ради возможности ударить их побольнее. О, они еще даже не представляли, как будут страдать, когда палачи покончат с ним! Убивая его, они будут убивать часть себя, своими собственными руками, и он не знал более изощренной, более мучительной кары, чем эта. Это так воодушевляло!.. - Ты меня когда-нибудь любил? Как брата. Тор его подцепил. Внутри защемила боль, вызвав колкий свербеж в носу. Только этого не хватало! Не хватало еще вспомнить, почему ему самому было больно убивать этого увальня! - А ты?! – взвыл внутри Младший. – Ты сам меня когда-нибудь любил?! Если я спрошу, ты скажешь «конечно»! Но если ты любил меня, то почему ударил?! Почему дал уйти?! Почему позволил мне стать таким?!.. Хотелось сомкнуть пальцы у него на горле, лишь бы он не смел говорить о любви. Как брата... что он этим хотел сказать?! А когда Тор напомнил о матери, стало совсем невыносимо. Он ненавидел такие моменты: Старший при упоминании матери спешно ретировался через заднюю дверь, оставив их двоих с Младшим думать, какой будет взгляд у мамы, когда они снова встретятся. И что будет с ней, если Один решится его казнить... Тор ударил больно. Хотелось прекратить этот разговор. Как можно скорее! Любым способом! - Брат... Заглушая гневом чувство вины, он проорал: - У МЕНЯ НЕТ БРАТА! Это был подлый прием, хоть и правдивый. И оттого особенно сильно задела ненависть на лице Тора. Столь явная и неожиданная, что дыхание спёрло. Тор ушел. Врагом. Локи смотрел ему вслед, и вопреки ожиданиям чувствовал не удовлетворение, а досаду. Впервые за долгое время он пожалел о том, что сказал. Он добился своего, и это было... было... Полнейшее фиаско. Глухая тоска наваливалась давящей тяжестью. Вот она – катастрофа. Отнявшая, казалось, последние силы. Он просто пугало, шут. Посмешище! Впрочем, был еще один занимательный разговор. Как раз когда он вновь лежал на полу, стараясь не шевелиться – играя перед Тором, он растравил раны, что ожидаемо привело в далеко не радужное настроение. - Подъем, нечистый. Дело есть. - Дело требует подъема? – он флегматично перекатил голову на возмутительно бодрый голос, напустив на лицо выражение вселенской скуки. – Что тебе нужно, Старк? Тони Старк задумчиво тыкал пальцем в планшет, не поднимая глаз. Под белой майкой на его груди светился бледно-голубой кругляш реактора. Говорить с ним не хотелось, но решимость на этом лице альтернатив не оставляла. - Хочу кое в чем разобраться, - Старк повернул экран. – Смотри-ка сюда. Локи мазнул по экрану взглядом. Затем удивленно мазнул еще раз. Нахмурился. - И что это? Мешанина сине-фиолетовых пятен ни о чем ему не говорила, кроме того, что пятна складывались в его фигуру. - Это ты, - просветил Старк. – Полюбуйся. Просто красавчик. А вот здесь у нас, - он развел пальцы на картинке, увеличивая ее в районе головы, - уже не ты. Нечто чужеродное. Светящаяся штучка, это весьма любопытно. Снимок был сделан здесь, в камере. Голова повернута, и там, за правым ухом... Нутро у Локи неприятно похолодело. Казалось бы – вот же то, чего он так ждал. Досадовал на их слепоту, а теперь, когда перед ним, наконец, стоял зрячий, его внезапно объял страх. - О, ты никак собрался меня резать? – образ ироничного подлеца портился натянутыми нервами. - С детства мечтал вскрыть инопланетянина, но твой брат вряд ли одобрит. Я тут подумал... – Старк задумчиво похлопал себя планшетом по ладони, - читаури отправляют на Землю с миссией бога лжи и коварства. Ты ведь так себя называешь? Без средств связи, без подкрепления, и доверяют ему жезл судьбы... - Который вы потеряли, - не замедлил вставить он. - Его забрал ЩИТ. Без обид, приятель, это военный трофей. Локи прикусил язык, чтобы не ляпнуть: «Видел я ваш ЩИТ, у него занятные красные щупальца». - И что всё это должно означать? - Что они подстраховались на твой счет. Все это время ты носил в себе устройство слежения. Я прав? Старк сверлил его проницательным взглядом. Локи тщательно перебирал варианты. Лед был тонким, и диапазон ответов колебался от ловкой уклончивой лжи до чистой, лишенной всякого флёра правды. - Любопытная теория, - он позволил губам расплыться в неприятной улыбке. – И кому ты об этом сказал? - Значит, прав, - Тони Старк довольно кивнул и двинулся вдоль камеры, будто энергия не давала ему долго стоять на месте. – Пока никому, решил сперва убедиться. Но важнее то, что ты это скрыл. Почему? Пришлось все-таки сесть, медленно, поджав под себя ноги. - Если ты ведешь к тому, что кто-то вёл меня, не обольщайся. Я делал всё это по собственной злой воле. - Претендуешь на звание «Мерзавец года»? Знаешь, а я ведь почти тебе поверил. Без шуток, было здорово, но ты слегка переиграл. Без высокопарных угроз смотрелся бы солиднее. Старк хотел казаться легкомысленным, эдаким задорным симпатягой, но взгляд оставался холодным и острым. - Я не понимаю, к чему ты клонишь. - Все ты понимаешь, и хватит мне заливать, - он остановился и шагнул к стеклу. – Слишком инфернальный вышел демон, чтобы быть настоящим. Ты сказал: «Таков был план». Взбесить нас всех. Думаю, объединение нас в команду ты тоже закинул в свою копилку подвигов. Мы убиваем читаури, а заодно и глушим твой чип, так? - Одной светящейся точки маловато для подобных выводов. - Не вопрос. У меня есть ещё. Он поколдовал над экраном и повернул. На сей раз Локи увидел знакомый холл, себя, неподвижно лежащего на разбитом полу – картинка вызвала шквал неприятных чувств – и затем его тело выгнуло дугой, без всякий видимых причин. Он заорал, корчась и дергаясь, затем обмяк и неподвижно замер. Умер, хотя по экрану того и не скажешь. - И что? – глухо спросил он. Знал, уже бесполезно отпираться, но по привычке тянуло всё отрицать. - То, что время твоего припадка поразительно совпало со временем отключения читаури. Маски долой, дружок. Маски долой? Что ж, почему бы и нет? Пожалуй, Старк заслужил право играть по-честному. Локи глухо рассмеялся и позволил себе сбросить образ. Жаль, конечно, но... - А я уж было отчаялся, что ни один из вас не заметит. Но ты... Ты хорош. Вряд ли стоило ожидать меньшего от производителя разнокалиберной смерти в промышленных масштабах. - Все еще издеваешься? Издевается? Разве он издевался над смертными? Вовсе нет! Ему просто было весело! - Нет. Я забавляюсь, - Локи говорил вполголоса, спокойно и отчетливо, следя за реакцией Железного Человека. – Это доставляет мне удовольствие. Я же делаю, что хочу. Точнее, я делаю то, что мне позволяют делать. - Читаури? – Старк вопросительно махнул планшетом. - Вы. У вас же были все карты. Я сам их вам отдал, а вы, недоумки, не сумели ими воспользоваться. Он сокрушенно пожал плечами, всем видом выражая мысль: «Сами виноваты». Старк фыркнул. - Сумели или нет, тебя ждет суд. Может, в Асгарде тебя отшлепают по попке и велят так больше не делать, мне плевать. Лишь бы ты убрался отсюда на пару тысяч лет. Но учти, Тор трепался, что так легко ты не отделаешься. - Мне все равно, что Один сделает со мной. Пусть даже казнит. Так будет даже эффектнее. - Проснулись склонности к самоубийству? Или ты гордо презираешь смерть, как викинг? Рога тебе идут. - Нет. Это будет... как же вы выражаетесь... ах да, точно. Славное шоу. Старк медленно переменился в лице. - То есть, если я сейчас выгляну в окно... – он поднял палец, указывая куда-то в гипотетический внешний мир. - Ловишь на лету. Когда носом ткнут. - Чувствую себя идиотом, - Старк досадливо цокнул языком и покачал головой. – Неприятно. Так что это было? Акт устрашения? Подростковый мятеж? - Это было лучшее развлечение за последнюю тысячу лет. - Вот же сукин сын, - восхитился Старк. – То есть, не получить ничего – это и был твой план? - Почему же? Я получил удовольствие. Разве ты никогда не творил безумства ради самого процесса? - А как же треп о том, что ты будешь нами править, претензии на трон Земли и прочие симптомы мании величия? - Сказал бог коварства и лжи, а вы и уши развесили, – он широко улыбнулся, хотя нутро подмораживал страх. Их могли прослушивать, разговор мог записываться. Но, начав, он уже не мог остановиться. Разоблачение причиняло особое, болезненное наслаждение. – Разве мама не учила тебя не позволять себя дурачить? - Этим ты и занимаешься? Дуришь нам голову? - Ну да. Бесконечный источник удовольствий. Тот, кто позволяет себя дурачить, достоин быть одураченным. Вы так легко ведетесь на провокации, что диву даешься. Если бы я хотел захватить вас, поверь, Старк, вы узнали бы об этом последними. Но чтобы расшевелить, нужно было дать вам хороший пинок, кинуть кость: «Я пришел отнять у вас свободу!» - и вот вы уже в должной боевой готовности, полны негодования и решимости за нее воевать. - Ты натравил нас на читаури, - это уже не было вопросом. - Я вас подготовил. Простая игра, согласись. И смешнее всего то, что я выиграл. Можете думать, что победили злобное чучело и заперли в клетке, но на выходе вы сделали то, что мне было нужно. Все прошло по плану, даже эта клетка. Тешьтесь иллюзией, будто вы сумели меня остановить. На деле же там, за окнами, лежит моя победа! - А с Халком промашка вышла, - безжалостно напомнил Старк. Пришлось задавить ярость, дабы не портить игру. - Да, тут ты прав. Однако же, я жив, почти здоров и добился своего. Теперь осталось только дождаться ответа. - От нас? - Причем здесь вы? Стал бы я так выкладываться ради вас! Я не настолько мелочен. - Значит, Один, - Старк вновь задумчиво заходил перед камерой. – Ты бросил вызов, и папочка должен теперь что-то отвечать приемному сыночку. - Вызов вышел громким. Хочет он или нет, теперь ему придется со мной считаться. - Звучит не слишком солидно. Грандиозно бить посуду, чтобы папу впечатлить? - Тебе ли тому удивляться? Признай, мы во многом похожи. Оба можем претендовать на «Мерзавцев года». И оба лезем из кожи вон, стремясь выйти из тени отцов и превзойти их, делом показывая, чего мы стоим. - Только вот я не разрушаю города, чтобы потешить эго. - Не переживай. Уверен, у тебя еще всё впереди. Старк ухмыльнулся, прошел туда-обратно. - И мне, наверное, полагается тебя понять? Раз мы похожи, я должен знать, каково это – быть на твоем месте? - Вряд ли. Разве что, - он немного подумал о наиболее доступном примере, - можешь на досуге представить, что твой отец еще жив, у тебя есть старший брат, и «Старк Индастриз» унаследуешь не ты. Со своей стороны ты честно вкалываешь на благо компании, однако «работника месяца» в очередной раз получает твой брат – будущий босс. Все твои разработки подписаны его именем, ибо тебе они не принадлежат, а для компании так нужнее. И хотя управлять ты мог бы лучше, ты остаешься ничтожеством в тени брата, который спит и видит, как же здорово будет шарахнуть прямой наводкой всем этим арсеналом по какой-нибудь нехорошей стране. - А сам-то лучше? Насколько мне известно, Разрушителя ты к нам отправил в тот же день, как сел на трон. Захотелось расколошматить стекло. Но Старк зрел в корень, потому Локи лишь поднял руки вверх, капитулируя. - Туше. День тогда не задался. А для говорящего примата ты недурно соображаешь. - Это оскорбление или комплимент? В иное время подумал бы, что ты со мной флиртуешь. Локи лукаво хмыкнул. Прозвучало весьма заманчиво. Этот смертный был бы ох как горяч... - Нет, Старк. Для этого мы тоже слишком похожи. Будь нам нужен кто-то подобный, хватило бы зеркала. - Говори за себя, - он выразительно прицокнул и вальяжно отступил от стекла. – Что-то ты разоткровенничался... - А с чего это ты взял, что сейчас я с тобой откровенен? - Из-за этой штуки? – Старк вновь махнул планшетом, чтобы в его поле зрения попала светящаяся точка. – Что, Большой Брат больше не слушает, и можно разливаться соловьем? - Может, и так. Но ты никому об этом не скажешь. - Серьезно? – Старк остановился, непонимающе дернул головой. – Не скажу? Почему это? - Мне дорог титул «Мерзавца года». Если по-твоему я его еще не заслужил, я могу продолжить игру. Не говорить же ему, что страшная слава разрушителя миров куда слаще репутации жертвы чужих манипуляций. Старк нахмурился. «А ведь он меня боится», - с приятным удивлением понял Локи. - В ход пошли угрозы? Это любопытно. И ты всерьез думаешь, что тебе кто-то позволит здесь буянить? Только повод дай, и Мстители с удовольствиям почешут об тебя кулаки. У них накипело, знаешь ли... - Да уж, как раз сейчас вы замечательно не позволяете мне выведывать ваши тайны, - он ухмыльнулся в ответ на непонимающий взгляд. – Полагаешь, фантазии у меня хватило только на то, чтобы видения вам насылать? - О чем ты? Локи оскалился с нескрываемым злорадством. - О, мне просто безумно интересно, что скажет Капитан, когда узнает, что ты делал вчера вечером, пялясь на него в экран. Не ты один тут наблюдаешь за всеми. Занятные у тебя наклонности... Стоило отдать Старку должное, выражение лица у него при этих словах почти не изменилось. - Что поделать, - он вызывающе небрежно пожал плечами. – Я весьма разносторонний человек. - Это я уже понял. - Я могу и сам ему рассказать. Не проблема, у меня нет комплексов. Локи медленно поднялся, игнорируя колючие вспышки боли. - Действительно нет. Но ты боишься отказа. Старк подошел, отчего отчетливо проступила разница в росте. Локи возвышался над ним, и эффект пропал втуне. - Не проецируй на меня свои фобии, принцесса. Я ведь тоже не совсем слепой. - О, разумеется. Ты ведь Мистер-Великолепие, - заметил Локи с елеем в голосе. – Гениальный, изобретательный, неуправляемый и самовлюбленный подонок. Само совершенство. Блистательный Тони Старк. Тебе не отказывают. Даже сама возможность отказа тебя оскорбляет, кажется тебе поражением. Такой удар по самолюбию... - Сразу слышно знатока, - Старк улыбнулся, мрачным взглядом обещая четвертовать. - Но тянет на сложности, не так ли? Бросить себе вызов, взять недоступную цель... Только твоя цель – безобразно порядочный анахронизм. И тебя злит не то, что звездно-полосатый натурален до мозга костей, ты злишься, что не произвел на него впечатления. Что хваленый Капитан Америка не оценил самого тебя! Не повелся на шарм твоего обаяния, как и на блеск твоего остроумия. Для него ты всего лишь пошляк-пустышка в бронированном костюме с безнадежно раздутым самомнением. И если он узнает о твоих маленьких грязных тайнах на его счет, ты станешь в его небесно-голубых глазах воплощением всех пороков тысячелетия. Уважение такого, как он, дорогого стоит, и это единственное, на что ты можешь рассчитывать. Хочешь, чтобы я это отнял? Только скажи. Тони Старк издал короткий смешок. - Хорошо. Допустим. А с чего ты взял, что Кэп тебе поверит? - На слово – нет, но я могу показать. Я же варлок. Я умею такое, что тебе и не снилось. Старк усмехнулся и снисходительно покачал головой. В одном этом жесте уместился целый пласт драматургии. Пришлось нахмуриться. Это была не та реакция, на которую он рассчитывал. - «Не бросай меня в терновый куст», слыхал о таком? Вот не пойму, хочешь ты, чтобы я тебя выдал или наоборот. Знаешь, пожалуй, стоит объявить общий сбор через час. Хотя бы для того, чтобы не идти у тебя на поводу. Определенно этот парень с огнем в груди был непрост. Локи склонил голову набок: - Мои угрозы уже ничего не стоят? Старк неопределенно пожал плечами. - Что бы ты там ни думал на мой счет – да, ты прав, и нет, мне не стыдно. И мне плевать, что скажет Кэп о моем неравнодушии к его тылу в трико, когда половина Манхеттена лежит в руинах. Я умею расставлять приоритеты, а ты хорошенько меня разозлил, рогатый, поэтому свои угрозы можешь поглубже засунуть себе в задницу. - Как волнительно. Однако ты все равно будешь держать язык за зубами, - Локи сказал это сухо и без улыбки. Он собирался ударить этого смертного, и было немного грустно от того, что сейчас Тони Старк тоже его возненавидит. Нечасто встречаешь столь хорошего игрока. Старк интриговал. В нем полыхало что-то неистовое. - Собираешься заставить меня молчать? Я бы на это посмотрел. - Нет нужды, - Локи соорудил злорадную ухмылку. – Фил Коулсон тебя заставит. Он знал, что тычет пальцем в открытую рану, и делал это намеренно. Ирония Старка схлынула разом. - Не смей произносить это имя, ты, кусок дерьма! – он подступил обратно к стеклу, бледный от ярости. - И я о том же. Ты ведь не хочешь давать мне поблажек, верно? Расскажешь – и меня оправдают, в том числе и за убийство твоего друга. Я не я, меня заставили, мной управляли... – он улыбался. – Нет. Ты будешь молчать. Только так я получу высшую меру, а ты – моральное удовлетворение. Ты же знаешь правила. Зло должно быть наказано. - Ты полный псих, - Старк только головой покачал. - Рад, что ты заметил. - Пожалуй, настоящее моральное удовлетворение я получу, когда надежно заткну тебе рот. - Вот как? И как же ты заставишь меня молчать? - Сооружу тебе кляп. Почему бы и нет? Я же гений! Я тоже умею такое, что тебе и не снилось. - Уже трепещу. - И правильно делаешь! ДЖАРВИС, за работу! - ДА, СЭР. Стоило отдать Старку должное, свою угрозу он выполнил. Даже оковами снабдил. По ободу каждого змеилась черная вязь рунескриптов, но здесь уже Тор постарался. Локи повиновался без возражений. Руны заперли чары в пределах его тела, а кляп оказался просто кляпом, неудобным, но надежным способом заткнуть неугодному рот. Старк никому ничего не сказал. Когда они напоследок обменялись взглядами, Локи подмигнул ему. Пусть будет, как будет. Он злодей, они герои. Да и какая разница, был у него злой умысел или не было его... всё едино. Хотел прихватить себе сувенир из Башни на память, да так и не вышло. На площадке перед отправлением он думал только о доме. Вот так направляешься куда-то, скитаешься, воюешь, кажешься себе повзрослевшим, но когда носки сапог вновь смотрят в сторону дома, понимаешь вдруг, что всё время блуждал как потерянный. Тор был хмур, ничего не говорил. Братца последний разговор тоже задел глубоко. И Локи был бы вполне этим доволен... если бы вместо злорадного торжества не возникло тоскливое посасывание под ложечкой. Он ведь именно к этому и стремился, разве нет? Дело сделано. Тор его ненавидит. Да. Это было то, чего он хотел. Однако душа болела так, будто там еще было, чему болеть. *** Этот перелет был самым легким в его памяти. Никакого напряжения, никакой тряски. Портал сработал как надо, умница Эрик. На несколько мгновений тело стало почти невесомым, а затем вновь обрело вес на площадке перед дворцом. Замок высился над ними всем своим золотым великолепием. Над Асгардом полыхал закат, подсвечивая янтарно-алым волны моря и мертвую ленту Моста. Увидев это, Локи ощутил грусть, хотя еще пять минут назад был уверен, что не почувствует ничего. Эйнхерии сразу взяли его под конвой. Один Всеотец, величественный и гордый, вышагивал из замка им навстречу, легко опираясь на копье. Владыка не изменился ни на йоту. ТЫ РАД МЕНЯ ВИДЕТЬ, ОТЕЦ? ТЕБЕ ПОНРАВИЛОСЬ, ЧТО Я УСТРОИЛ? Тор приблизился к Одину и протянул ему камеру с Тессерактом. - Отец. Один махнул рукой, и два стража забрали Камень из рук Тора. - Ты отлично справился. Мидгард перед тобой в неоплатном долгу. Ну еще бы, вот только Мидгарду об этом ничего не известно. Сам-то разбираться не захотел, величайший, зато послал сыночка разгребать за тебя дерьмо. Впрочем, как и всегда, верно, отец? Дни твоей славы давно миновали... - Я бы хотел сопроводить Тессеракт до хранилища, если ты не против. Надо всё закончить, как подобает. - Иди, - Один кивнул Тору и обратился к эйнхериям: - Отведите задержанного в камеру. Я разберусь с ним после. На Локи он не взглянул ни разу, будто его и не существовало. Общение с беглым пасынком Один, судя по всему, уже считал ниже своего достоинства. Преступник. Никто. Не будь на нем кляпа, Локи бы молчать не стал. Четверо стражей повели его в тюремный отсек, и за время пути накатило тошнотворное ощущение, что здесь ему знакомо всё до последней мелочи. С момента его ухода ничего не изменилось. Те же коридоры, повороты, чаши и вазы, гобелены, оружие на стенах, даже посты эйнхериев. Всё осталось прежним. Кроме него. Локи-преступник шагал в тюрьму, чувствуя себя неуютно. Слишком много времени провел под открытым небом, и стены давили и нависали, отчего он ощущал себя крошечным до ничтожности. Нахлынуло странное чувство. Всё вокруг было помпезное и вчерашнее, не имеющее к нему никакого отношения. Но здесь всё было пропитано сладким ядом прошлого, от которого слабеешь, но все равно невольно продолжаешь его глотать. Локи вновь ощутил себя призраком, беглой тенью из Хельхейма. Давно с ним такого не случалось... А замок жил. Слуги и служанки сновали взад-вперед. Мимо проходили группы эйнхериев по двое-трое, обычная смена дворцовой стражи. Остальные неподвижно застыли на постах. Локи ловил на себе удивленные взгляды, но оставлял их без внимания. Никто из интересующих его персон не встретился на пути. Должно быть, потому, что дорогой в тюремный отсек почтенные граждане Асгарда не ходят. Только заметив, что они миновали нужный поворот, Локи впервые ощутил укол беспокойства. Разве Всеотец говорил не о камере? Но его вели мимо. Впрочем, вскоре он понял, куда его ведут. Широкая винтовая лестница, подсвеченная желтыми лампадами в неглубоких стенных нишах, тянулась вниз, в прохладу и мрак. Эйнхерии вели его в Йондегган. Изолятор. На жаргоне его еще называли «гробница». Локи сперва не поверил. Потом стало смешно. Отец подготовился к его возвращению! Приготовил апартаменты, достойные беглого пасынка! В самом деле, куда же еще, как не в карцер?! Но если Один хотел его напугать, то знатно просчитался. Он не боялся одиночества, ибо был один почти всю жизнь, даже в лучшие дни не впуская во внутренний круг никого, даже самых близких. Туда только Тор все еще зачем-то ломился, упорно и безрезультатно. Пальцев одной руки хватило бы, чтобы пересчитать случаи, когда он бывал здесь. Ему не слишком нравилось это место, и почти всё время оно пустовало. Заключенных-дебоширов обычно удавалось урезонить подручными средствами, а если не удавалось, то проще было их убить, чуть превысив полномочия, чем волочь их сюда вниз по лестнице. Камера карцера по размеру была больше, чем он помнил, так что можно было сказать, что его разместили с комфортом. Освободили от кляпа и оков, впустили в негостеприимную клетушку. Йондегган был кубом десяти шагов от стены до стены, и выглядел как очень добротный сейф работы рудничных цвергов, чем в действительности и был. Окон в нем не имелось, но из узких ниш под потолком лился тускло-желтый свет. Когда эйнхерии принялись закрывать замки, металлические узоры на стенах и потолке пришли в движение – поползли, смыкаясь, перестраивая рисунок. Слышался мягкий перестук запорных механизмов, а когда всё прекратилось, двери в стене напротив уже не было. Осталось одно окошко для передачи еды, сейчас наглухо запертое. В сущности, он находился внутри большого – с целую комнату – замка. Чтобы выбраться отсюда, пришлось бы ложкой разбирать и развинчивать всю камеру. Руны бежали по кромкам вдоль углов, и не надо было проверять, чтобы убедиться – магия отсюда не выходит наружу. Ожидаемая предосторожность. Локи опустился на кровать, потер запястья, разминая мышцы и чувствуя, как под кожей закопошились стада мурашек, возобновляя ток крови. Удобства здесь имелись, была кровать, напротив нее стол. И всё. Но чего точно хватало в большом количестве, так это времени. Локи засмеялся, но смех вышел принужденным. Он не пузырился в груди и горле, как бывало обычно, а вырывался сухо и хрипло, будто он смеялся только потому, что должен был, хотя на деле настрой его был далек от веселья. По иронии судьбы или, скорее, по ее злой воле, за последний год он перевидал тюрем и клеток больше, чем за всю предыдущую жизнь. Что дальше?.. Он лег на спину и стал ждать. *** Аудиенции не последовало ни в этот день, ни на следующий. Ни через месяц. За это время он окончательно понял (или только думал, что понял), что происходит в действительности. Это не было наказание за Мидгард. Вовсе нет. Его, как ребенка, поставили в угол за плохое поведение! Это было смешно! «Посиди-ка под замком, сделай нужные выводы, тогда и поговорим»! О, небо! Один не взялся решать проблему по имени «Локи»! Дерьмо имирово, да он и не собирался ее решать! Беглому пасынку самому надлежало осознать свою глубокую неправоту, посидеть взаперти, прочувствовать, что натворил, и преисполниться покаяния! Как это по-отцовски! Если есть проблема, нужно ее спрятать в дальний угол, запереть на ключ и забыть о ней! Локи должен осознать! Локи должен подавить упрямство и амбиции, должен приползти на брюхе просить прощения! Локи стал позором его седин! Локи провинился! Локи должен извиняться... Локи никому ничего не должен! Один ждет не дождется от него покаяния? Не дождется! Эта золотая коробка без свиданий, передач, прогулок, без дневного света и чужих голосов не подчинит его!.. Одиночество почти не угнетало. Оно давно проникло во все сферы его жизни. Локи не был душой нараспашку, и мог спокойно обходиться без чужого общества, наедине с самим собой... Но наедине с собой он оставался будто голым, без масок, лицом к лицу с мрачной меланхолией здравого смысла. Особенно после завершения игры. Он стеснялся признаться себе, что с гронами и Мстителями немного отвык от одиночества. В фехтовальном зале, где Локи тренировался с глефой, на полу были вычерчены «магические круги». Большой – область поражения глефы, и малый – внутренний, зона движений бойца. Локи учился контролировать пространство вокруг себя в бою, и это давалось легко. Этим он занимался всю жизнь. В детстве его посещали крамольные мысли, что во всем мире он единственный настоящий, а всё остальное – сон разума, иллюзия. Может, поэтому он убивал хладнокровней, чем Тор. Не стань он варлоком, эта мысль имела бы над ним чудовищную власть. А так... Лишь внутри своего круга он позволял себе быть настоящим, оттачивая искусство лжи в круге внешнем. Ложь – защита. Стена. Так конунг высаживает непроходимый терновник вокруг своего дворца. Локи представился брат, штурмующий терновник, и он усмехнулся. Это тоже было уже в прошлом. Тор возненавидел его. Ну и правильно. Его теперь боялись. Это тоже было правильно. Пусть знают, как злить его! Он показал им, ведь так?!.. Вокруг стояла тишина. Столь непроницаемая, будто он оглох. Где ты, отец?! Сделай хоть что-нибудь – и конфликт будет исчерпан! Но не перекладывай всё на меня одного. Тюрьма – это так тривиально! Ты можешь лучше, я знаю. Я же столько лет верно тебе служил... Так прошел год. За это время по счету шагов он обошел Мидгард по экватору и еще дважды пересек Асгард от края до края. Один оказался подлее. Всеотец рассчитывал засыпать огонь его ярости песком времени. Может быть, у Владыки бы что-то и вышло. Вот только Локи был уверен, что имеет право на гнев, потому держался за него всеми силами. От хохота ныли зубы. Его пожирала злость. Бессонными ночами Локи представлял, как расправляется с отцом, как Один корчится от боли, истекает кровью и молит его о пощаде! Он ликовал, читая ужас на лице Всеотца! Иногда представлял его сидящим на Хлидскьяльве, и себя, взлетающего по ступенькам, втыкающего кинжал в единственный зрячий глаз... Камера пыток работала вовсю – пар, лязг, хруст и крики! Острое, тошнотворное наслаждение... Я УБЬЮ ТЕБЯ! Я СОКРУШУ ТВОЙ ТРОН! Впрочем, долго быть злым надоедало, и Старший уединялся в камере, оставляя рассудок в черной бездне уныния. Как же горько оказалось признаваться себе в том, что внутри ты всё еще рыжий!.. Не верилось, что всё это всерьез. Он был Младшим в большей степени, чем надлежало в его возрасте. Наверное, так подросток уходит из дома, не желая покидать его навсегда, но желая, чтобы искали, звали обратно. Так ссорятся и разъезжаются супруги, хотя ни один не торопится разрывать союз и подводить черту. Иначе конец. До тех пор – это просто серьезная ссора. До тех пор – всё еще поправимо. Надолго. Но не навсегда. Он ушел сам, а по ощущениям – словно прогнали. И хотелось кричать: «Ну и катитесь! Сам уйду, раз я вам не нужен!». Но навсегда уйти не вышло. Не потому даже, что он скучал по дому. Просто часть его жизни, лучшая ее часть, уже была отдана Асгарду и вложена в него. Ему было жаль эту часть себя. Локи, изгой и варлок, никогда не злоумышлял против дома. Только против отца. Конечно, существо из плоти и крови легче ненавидеть, чем целый мир! Он ни разу не воевал против Асгарда головой. Только гневом. Сердцем. Ему казалось это неким внутренним порогом – начни он злоумышлять против дома всерьез, это значило бы конец. Но если до попадания сюда в нем еще теплилась надежда, что всё может как-то решиться, то за год она умерла. Никто к нему не пришел. В Йондегган никто не приходит и не может прийти. Кроме Владыки. Я же столько лет верно служил тебе! Неужели я не заслужил хотя бы одного твоего визита?! Один не явился ни как отец к приемному сыну, ни как правитель Асгарда к преступнику. Локи всё больше злился на себя за то, что подспудно ждал возвращения к прерванному Сном разговору. Будто там осталось незавершенное дело, которое невыносимо зудит, ожидая завершения. У него скопилось столько вопросов!.. Но отец не пришел. Хотелось смеяться. Сиди, Рататоск, переоценивай свое поведение! Чтобы потом покаяться! Нерешенные вовремя проблемы похожи на запущенную рану, которая в итоге начинает гноиться и чернеть. Локи вспомнилось, как в Рауме, городке в Ванахейме, один из гронов, Ягдет, получил ранение в ногу и отказался лечиться, самоуверенно заявив, что рана не опасная. Когда ему впоследствии отрезали эту ногу, она была черной и воняла гнильем. Ягдет умер три дня спустя. Все это время он орал от боли. Его было жаль, веселый был дис. Один тоже не захотел лечить ранение, самоуверенно решив, что оно не представляет опасности. А зря. Несмотря на год, проведенный в камере, саму камеру Локи видел нечасто. Воображение стало единственной его свободой, а магия – единственным убежищем. Он фантазировал. Распахивал над собой во всю ширь купол ночного неба и лежал под его балдахином, соскальзывая в терпкую глубину воспоминаний. Тянулся к именам и событиям, своим промахам и удачам, радостям и сожалениям. Самое яркое, что происходило с ним, он воскрешал вокруг. Так, наверное, нищий бережет свои лохмотья, поскольку больше ничего не имеет. Хотелось обратно в дорогу. Под небо. Ему снились ночные привалы, смех и крепкая брань гронов, музыка, треск костров. Снились тени Фаргланга, и Линга, и Вёрна-Злюки, и хромого Гаргиса, и буяна Йолля, и Хунда-Лютого, и Огды, и Ёдура, и Браурга-Весельчака, и лопоухого Сиурга, и Фарсаки, и остальных. Снилось, что его гроны сидят вокруг костров, а он бродит среди них, всматривается в лица, слушает голоса, смех, и все никак не может отчетливо увидеть, будто это он сам – тень... Вот Огда опять вдохновенно бренчит на лютне, а дисы-рубаки вокруг него довольно щурятся и одобрительно тянут: «Хорошо...». Вот старикан Гаргис готовит похлебку, поварешкой колотя по рукам особо нетерпеливых. Вот юный Аник собирает хворост. Застенчивый сирота со здоровенным бродексом [6]. Когда Локи обращался к Анику, тот цвел маковым цветом, пряча глаза под тенью ресниц. Смотрел на Нечестивца, как на бога, восхищался и, Локи знал, грезил им. Робко предложил однажды. А потом погиб. Поймал стрелу под Лагдатом. Бедный парень... Просыпаясь, Локи ловил себя на острой тоске, понимая, что скучает по ним. Вина вгрызалась в горло, и он не мог сомкнуть глаз до утра, будто на нем висело их посмертное проклятие. Интересно, кто-нибудь уцелел?.. В глазах кипели слезы. Дурацкие и бесполезные. Гроны были ублюдками, по которым никто не стал бы скорбеть. Дерьмо имирово, он был пропащим рыжим идиотом, так и не научившимся отпускать без сожалений! Но он успел вложить в них часть себя. И это были его гроны. Его ублюдки и палачи. Он скорбел как создатель над разбитым творением. Ягдет, научивший его мудрости прижигания ран, умирал так долго лишь потому, что Лодур-Нечестивец не сумел проявить сострадание, даровав ему легкую смерть. Это потом он научился ценить милосердие такого рода. Ягдет нравился ему. Воткнуть кинжал в него было тогда все равно, что воткнуть его в себя. Эти мелочи не позволяли ему действительно стать тем, кем он хотел быть: неистовым и жестоким. Они не давали притворству стать правдой. А вот к сожалению это или к счастью... этого он еще не решил. Здесь же ему начали сниться сожженные города. Убитые дисы и ваны. В какой-то степени стало неожиданным то, что его может преследовать не только боль, которую причинили ему, но и та, которую причинил другим он сам. Раньше такого не случалось. Быть может, потому, что раньше он и не творил столь откровенного зла. Здесь же Локи впервые начал визуализировать внутренний свой раздрай. Обе внутренних сущности представали перед глазами: так было проще общаться с ними, спорить и соглашаться, смеяться и грозить. Младший – рыжий и зеленоглазый юнец в походном доспехе времен Большой Охоты, обычно сидел на столе, болтая ногами. Старший – его прообраз в полном боевом облачении, в шлеме с рогами, вышагивал взад-вперед по камере. Он не говорил – вещал, и обычно бывал непреклонен и властен. А что касалось его самого... Локи подозревал, что он единственный из них троих в такие моменты выглядел, как йотун. Ибо разумом уже принял правду о себе. Он не стремился найти подтверждения, так ли это, просто ему нравилась компания этих двоих, вот и всё. Иногда он представлял себе Башню Старка, это логово героев: наблюдал ее обитателей, изучал нехитрый их быт, слушал разговоры. Один раз он даже представил, как в камеру к нему приходит агент Романов и стоит напротив, скрестив руки под грудью. Он улыбнулся ей: - Рыженькая... Сумела меня обмануть. Ты молодец, - и она, лукаво улыбаясь в ответ, разомкнула руки, взялась за замочек у себя на груди и потянула его вниз, медленно расстегивая молнию до живота. Не то, чтобы ему хотелось ее раздеть, эка невидаль, но вот этот поблескивающий замочек еще тогда до зуда провоцировал дернуть за него... - Поиграем? – спросила она, и голос ее звучал так мягко, так глубоко, так... симпатично... - Поиграем. Но обнажаться она не стала. Вместо этого Локи поднялся и жестом пригласил ее танцевать. Он сотворил им ночь, луну и крышу. Далеко внизу сиял огнями ночной Нью-Йорк. Танцевал он неплохо, и мурлыкал нехитрый мотив себе под нос, пока они двигались в такт, не касаясь друг друга. Вдова смотрела снизу вверх, насмешливо и игриво. Чарующе улыбалась алым ртом. Он платил ей улыбкой в ответ, пригнувшись так, что они почти касались носами. Занятная. В ней был шарм. Она умела играть. И, что важнее, она умела выигрывать. Он хотел потрогать ее волосы, но вместо этого смазал иллюзию – и долгое время стоял неподвижно в центре камеры, как никогда ощущая, насколько тяжелее с каждым разом возвращаться в реальность. Локи терял рассудок, но ему это даже нравилось. Иногда он летал над Норнхеймом, и тугие струи ветра трепетали под соколиными крыльями. Иногда рассекал просторы моря на драккаре, идущем к туманным островам. Пересекал равнины Ванахейма, пуская коня в галоп, и пьяный от бега Люга заливал простор счастливым ржанием. Танцы альвиек в светлых залах сменялись черной мглой глубин цвергов, а те – покоями с воздушными белыми шторами, которые подсвечивал молочно-белый свет маяка. К нему приходили великаны и цверги, лесные девы и варги, ниссе и шкраты. Грустил на арфе нек-музыкант, сидя на кочке посреди озера, печальные ульдрены пасли свои стада, виверны [7] купались в белом дыму облаков... Магические виды и иные народцы всегда нравились ему больше подобных себе. Их он почти не обижал. Фантомный запах нагретой солнцем земли уносил его в грот на берегу. Плеск волн, крики чаек, свежий запах водорослей и моллюсков, выброшенных на берег; мелкий прохладный песок под ногами... Он сидел на песке посреди грота. Погода была пасмурной, серой. Это место было мертвым без Тора, но он всё равно его любил. Шкатулка. Одна из немногих его привычек. Он складывал в нее воспоминания, сбрасывал всё лишнее, наболевшее, веселое и грустное, отпускал – как в гробницу. Без Тора посещать грот было горько, как навещать могилу, но это было сродни ритуалу, и Локи часто проводил его за двоих. За этот год он редко думал о Торе и подпускал мысли о брате неохотно, побаиваясь вернуть ноющее томление в груди. В такие моменты он с мучительной остротой осознавал, как сильно хочет увидеть его. Может, это и называлось – «соскучился»? Касаясь Тора мыслями, он возвращался в прошлое, ибо в настоящем всё было совсем безрадостно. В детстве он любил брата. Это казалось чем-то естественным, потому он не отдавал себе в этом отчет. Помнил, что за братом всюду хотелось ходить. Смотреть на него. Делиться едой. Было до слез обидно, когда Тор в порыве великодушия дарил ему подарки, а через день – отбирал. Они частенько дрались, придумывали друг дружке всякие дурацкие прозвища. Иногда Тор брал его за руку и тянул за собой, когда был чем-то впечатлен и хотел, чтобы Локи тоже увидел. С Тором они тайком от взрослых впервые попробовали эль. И плевались же потом! Странным казалось то, что старший брат никогда не был для него просто частью окружающего мира. Братом Тор был неплохим, хотя и простоватым. С ним было весело порезвиться, и Тору тоже нравилось нарушать правила, пусть и не так. Для Локи это была игра на выживание: сделать гадость и не попасться. А Тор озорничал топорно, не думая о последствиях, потому когда в воздухе пахло паленым, ему приходилось звать братца-Локи, ибо Тор на удивление быстро смекнул, что влетает вдвое меньше, если с ним младший брат. Тор просил его разделить ответственность. Локи часто не поддерживал его грубоватые проказы, но соглашался, и в итоге это они вдвоем разбили любимую мамину вазу, вдвоем стащили у эйнхерия пику, высадив импульсом дверь, вдвоем же напугали до полусмерти старую служанку Сюм, ночью пустив ей в комнату крысу... Может быть поэтому, спустя столько лет, в подвале Башни Старка Локи ловил от угрюмого Тора... нет, даже не предложение... скорее, смутную готовность взять часть вины на себя. Дурачок. А ведь небезнадежен... Образ этого брата боролся в нем с образом Тора из прошлого. И даже не с Тором-воителем с горящим сердцем, умелой рукой и твердой волей. Локи скучал по Тору-на-привале. Тому Тору, который пил с воинами эль у костра и травил байки о прежних походах. С ним легко смеялось, спорилось и дразнилось, и брат – весельчак и рубака – объединял их всех. Локи видел, какими восторженными глазами воины смотрели на него, готовые броситься в бой и порвать за него любого, совершить что-нибудь глупое и героическое. Подозревал, что и на его лице в такие моменты было подобное выражение. Восторг, обожание. И еще, пожалуй, гордость: «Да, этот вот дурень мой брат». Но была еще и толика сожаления, что они не вдвоем, и ревность, что на Тора так смеет смотреть кто-то еще. Но без воинов было бы скучно, и Локи прощал их, великодушно разрешая смотреть на Тора как им угодно. Ему было неловко от таких мыслей, и в походах он ярче, чем где-либо, ощущал это. Он не тешил себя самообманом. Зависть к Тору грызла его давно. Локи убеждал себя, что ему не хватает того, что есть у брата: силы, обаяния, умения веселиться, быть душой любого пира и вдохновлять воинов на славную битву. Он думал, что завидует легкости Тора, с которой тот заводил друзей и влюблял в себя дурочек, легкости его руки в бою. Его будущему воцарению. Однако всё это ему вовсе не было нужно. Не его это был путь. Не его стезя. Локи завидовал тому счастью, которое излучал Тор, имея всё это. Завидовал умению брата быть счастливым. А вот сам быть счастливым он так и не научился. Ему хотелось быть таким же. Веселым, буйным. Распахнутым настежь. Согретым славой, любовью женщин, друзей и своих бойцов. Но он умел быть только Локи, и в том, чтобы быть Локи, были свои преимущества. У него был ум, а еще была гордость, отточившая его язык, ложь и клинок. Но его тянуло к тому, чего самому не хватало. Тор был сильнее, устойчивее, иногда даже умнее – по-своему, когда мог найти более простое решение там, где он всё усложнял. Но еще Тор был надежным. Это подкупало. Именно это слово долгое время было для него описанием брата. Надежный. Как утес, к которому хочется прислониться, чтобы обрести опору. Локи любил эту надежность. Он любил эту грубую, добрую силу и твердую волю. Рядом с Тором всё становилось проще, преодолимее. Даже беды под взглядом Тора теряли вес до смешного «плюнь – разотри», и уверенность «да ну что ты, это же мелочи, брат» передавалась ему. Это случилось в один из ранних походов. Их было еще не пятеро, а около двух десятков. Тогда отец настаивал, чтобы с принцами отправлялись ветераны Большой Охоты. Это случилось душной летней ночью на привале близ Сальятори, в Альвхейме. Ветераны горланили песни, чаша с элем шла по кругу, Тор шутил со всеми, а он вновь ловил себя на уколах в груди, будто делить брата – СВОЕГО брата – с другими выходило пытке подобно. Локи упустил момент, когда Тор вдруг оказался рядом. Горячий, большой. Глазищи в полнеба, червонное золото в волосах... Потянулся вперед, правой ладонью цепко ухватил за шею, притянул к себе и уперся лбом в лоб, будто предлагал шутливо бодаться. Локи растерялся. Дрогнул даже – так волнительно сделалось. Их лица сблизились, будто Тор собирался его поцеловать и всё медлил... Мысль явилась спокойно и тепло. Как спокойно и тепло было шее в большой ладони брата. Хватка у него была крепкая, усмиряющая, всё внутри скрутилось ожиданием, но Тор уже что-то гудел, как гонг. - Давай со мной заздравную! – жаркой просьбой дохнул он прямо в лицо. – На двоих! Поход удачней будет! От него несло элем и диким луком, Локи ощущал на губах его дыхание, и хотелось его отодвинуть, но... другой, слабый, одурманивающий запах Тора заполнил его ноздри. Даже поломав голову, он не смог бы его описать. - Да уж, чем больше эля, тем поход всё удачнее и удачнее, - съязвил он, чего-то смутно, до боли желая. Но когда Тор, беззлобно заворчав, отстранился, Локи выхватил у него чарку. – Эй! Я не сказал, что не буду. И сделал здоровенный глоток под одобрительное бормотание эйнхериев. Тор засмеялся, допил остаток и крепко хлопнул брата по плечу. А Локи был весь в огне, и не от крепкого эля. Язвил потом весь день, доводя этим Тора до бешенства, и тот вовсю бушевал, не зная, что сердился Локи только потому, что не хотел чувствовать стеснение. Мысль о брате и поцелуях испугала его, ибо за ней вился целый рой таких же. Иногда, в минуты душевной слабости, он вспоминал этот момент. Как их лица оказались столь близко, что могли соприкоснуться ртами. Так внезапно выяснилось, что неслучившиеся поцелуи обладают поистине сокрушительной силой. Поцелуй, казалось, повис между ними в некоем безвременье, и Локи чувствовал тягу, томительное ожидание осуществления действия. Поцелуй хотелось завершить. Довести эту абсурдность до единственного логического конца. Будь он циничней и старше, сделал бы это не колеблясь, нахрапом. Хотя бы затем, чтобы застать Тора врасплох и вызвать соленый гогот дюжих глоток. Локи всегда считал себя легким на поцелуй. Целоваться было приятно, это был хороший ход для шокирования ближних, и даже в мимолетности касания таилась своя привлекательность. Не любовная связь – и в том была своя прелесть, но в порыве симпатии, из смутных побуждений, по замыслу, в отместку или по сиюминутной прихоти он мог легко поцеловать кого угодно, даже пьяного Вольштагга. И целовал ведь! Всех. Кроме Тора. Знал – поцелуй с Тором имел бы для него значение. И слишком большое, чтобы он мог себе это позволить. У него было несколько удушливых снов, полных Тора. Было два случайных любовника, похожих на брата, пока он не понял, насколько это гадко, и не бросил попыток найти замену. Но так окончательно и не поверил, будто то, что творится с ним, имеет под собой нечто большее, чем неутоленное любопытство. Он отмахивался «какая блажь!», однако ни разу, даже в шутку, не целовал брата, будто в губах Тора мог крылся крючок, который он проглотит – и попадется. Пока вытащишь – всё нутро себе изорвешь в клочья... Усилием воли Локи воздвиг барьер на пути воспоминаний, но они упрямо отказывались уйти в забвение. А когда Младший внутри воспротивился, он велел ему проваливать, и тот тихо ретировался, не став поднимать скандал. Локи злился на брата. В основном, за отходчивость и дурную готовность прощать обиды. Он сам так не мог. Отходчивость если и числилась где-то в его добродетелях, то шла далеко не в первом десятке. Именно поэтому гнев на отца вскоре сменялся терпеливым хладнокровным ожиданием. Локи выжидал своего часа, как дракон в недрах горы. И дождался. *** У преступника, которого ведут под конвоем, увлекательного опыта побольше, чем у тех, кто его сопровождает. Локи вышагивал в кандалах с величавым достоинством и легким самодовольством. Один тоже захотел бенефиса, раз обставил трибунал так театрально – узника ведут в цепях! Ха! Если Всеотец хотел его этим унизить, то здорово промахнулся. Или просто не понял, как это будет выглядеть со стороны: целая толпа охраны ведет на цепи худого безоружного варлока к Владыке Девяти Миров! Боится. И правильно делает. Предстать перед отцом, закованным в цепи? Занятно! Хлипкий йотун и Великий Один, его боящийся! Вон, как цепи звенят! Будто чибиса ведут на поводу! Великий грешник шествовал по дворцу. Тянуло улыбаться, но он позволил себе лишь тонкую усмешку, стараясь не пялиться по сторонам. После года заточения взгляд пожирал всё вокруг, от вида золота его мутило, но следовало выдержать образ. Он ужасен! Он велик! Он победил. Не склонился. Не стал и не станет молить о снисхождении. Он возвращался силой, и не для того жег и крушил, чтобы после выпрашивать помилование. Гомон знати вокруг то нарастал, то спадал. Локи слышал отдаленные колкие реплики, удивленные восклицания, смешки за тонкими носовыми платками. Его это не волновало, но Старший честно фиксировал все. Ему же странным казалось иное. Эти же самые асы в свое время фыркали ему в спину, что младшенький, дескать, недостаточно воинственен для сына Одина. И он внял совету. Начал ровнять города с землей, следуя тропой самого Всеотца, а их по-прежнему что-то не устраивает. Высшему обществу не угодишь. Стражники расступились и неподвижно застыли по обеим сторонам от проема тронного зала. Не хватало фанфар. Один не соизволил даже спуститься. Это сразу расставляло акценты и еще больше подстегивало играть не по правилам. Его уколол лишь встревоженный вид матери, которая, казалось, еле сдерживалась, чтобы не броситься к нему. Локи испытал облегчение, когда Один приказал ей удалиться. Впрочем, приговор она всё равно услышит. Он стоял перед Хлидскьяльвом воплощенной непокорностью. В его улыбке был вызов. Да, я сделал всё это, и я ни о чем не жалею! В груди кто-то усердно заколачивал окна и двери, отсекая свет, но Локи смотрел только на фигуру на троне. Величавая осанка. Седые брови хмурятся грозовыми тучами. Отец. Это было только между ними. С самого начала. Изгнанник стоял перед Владыкой, держа свои деяния высоко, как знамя. Они были только его, и он весьма преуспел, вопреки тому, чего от него ожидали, и наперекор тому, что ему навязывали. В том и была вся прелесть. Он засмеялся. Надо стоять на своем. И не забывать улыбаться. - Не возьму в толк, из-за чего весь сыр-бор? Он паясничал, бравировал, с презрительной улыбкой глядя Одину прямо в лицо. Видел, что я могу, отец? На что ты готов, чтобы я так больше не делал? Пойди на диалог, прояви дипломатию, как ты любишь! Хочешь, чтобы я снова был на твоей стороне? Дай мне понять, насколько ты этого хочешь! На что ты готов, чтобы я более не был врагом тебе и Асгарду?.. - Ты нисколько не раскаиваешься в содеянном? Где ты, там всюду война, разруха и смерть. С языка так и рвалось предательское: «Спасибо!». Хотелось показать, что он польщен. Что старался. Слушая рассуждения Одина о богах, он подумал о другом... Что, и никто не зачтет конкретный список моих деяний? Никто, ведь его нет. Кроме Мидгарда тебе нечего мне предъявить, Всеотец! Да и Мидгард... ох, если бы ты только знал, какой козырь у меня припрятан!.. - И всё это ради притязаний на заветный трон, - уверенно подытожил Один. Локи понадобилось не одно столетие, чтобы понять: голос отца всегда звучал уверенно, прав он был или нет. Но вывела его из себя усмешка в этом голосе. Однажды Локи уже стоял перед ним как обвинитель. Но, похоже, эта роль была отцу самому по душе, и он не намеревался ею делиться. Я НЕ ТВОЙ! ХВАТИТ СМОТРЕТЬ НА МЕНЯ ТАК, БУДТО Я ПРИНАДЛЕЖУ ТЕБЕ! - Я был рожден править! - Ты был рожден, чтобы умереть! Слова, как Мьёлльнир, ударили его между глаз. Это ты убедил меня, что я рожден править. Разве ты не узнал собственные слова, отец? Именно так следовало ответить, после чего рассмеяться, глядя в лицо взбешенного Одина. Знатный бы получился выверт! Но он промолчал. Ты был рожден, чтобы умереть! Сколько раз к нему потом приходили эти слова, вызывая обиду, гнев, ярость... а тогда – ничего подобного. Только укол удивления. После которого ему внезапно стало скучно. Навалилось чудовищное ощущение пустоты внутри. Всеотец показался вдруг таким же, как этот замок, зал и трон: величественным и вчерашним. А ведь когда-то он считал Одина мудрым... Мудрейшим! Но на ум тут же пришло изгнание Тора с напыщенными речами вроде: «Ты умер для всех, кто любил тебя!». И Мост, где отец сказал ему: «Нет, Локи». И два месяца плена у извращенца-Гейредда, шепчущего: «Моя птииичка...», от воспоминания о котором мороз полз по коже. Что-то внутри захлопнулось, оставив только скуку. На златом троне, напыщенный и гордый, сидел враг. Представилось, как седая голова падает с плеч, подпрыгивает на ступеньках раз, другой, третий, орошая кровью древние камни, катится вниз, прямо ему под ноги... Он отогнал видение. И промолчал. Сказать было что, к примеру: «Раскрыв Хеймдаллю план атаки на Мидгард, я ждал войска асов, а хитромудрый Один не нашел ничего умнее, как отправить любимого сына вразумлять буяна, который и рад бы вразумиться, но не когда ему в затылок дышит двухсоттысячная армия!». Но слова умирали. Я плохой? О да, отец. Я просто ужасен! Ты еще даже не представляешь, насколько! Истинное положение дел грозило напороться на стену однозначного и предсказуемого ответа: «Сам виноват!». Одина уже ничто не могло заставить изменить решение. Это был даже не суд, ведь подсудимому тут права слова не полагалось. Здесь должна была прозвучать воля Владыки. «Раскайся или сгниёшь». Всеотца всегда отличало пренебрежение чужой точкой зрения и неприятие каких-либо обвинений в свой адрес. Отец вынес вердикт заранее. Ему не нужно было слово мятежного Локи. Он всё знал и так. Или думал, что знает. Локи проглотил все заготовленные речи. Пропади оно пропадом! Пусть будет, как будет. Всякому по вере его. Он ублюдок? Да, ублюдок. Он злодей и убийца? Сколько угодно! И он легко может остаться таким навсегда. Даже если эта маска прирастет к лицу. - Не прояви я жалость, никто бы никогда не узнал о тебе!.. Он почувствовал, как застучал в висках знакомый молоточек нарастающей ярости. Этот голос свидетельствовал о привычке повелевать в ущерб привычке думать. Голос заносчивого старика с вечно самодовольным лицом. НЕ ХОЧЕШЬ УСТУПАТЬ МНЕ? ГОРДЫЙ?! НУ И ПОДАВИСЬ СВОЕЙ ГОРДОСТЬЮ! - Если меня казнят, то прошу, отец, не надо прелюдий!.. – страха не было. Только скука. - То, что ты жив – заслуга Фригги, и ты ее больше не увидишь. Остаток дней проведешь в темнице! Что ж. Приговор не оглушил, как предполагалось. За год в карцере он научился ждать, и был уверен, что рано или поздно судьба благосклонно представит ему удачный шанс. Оставалось только дождаться и поймать его. - А что Тор? Отправишь меня гнить, а на него корону наденешь? Это ты убедил меня, что я тебе нужен, и что буду нужен Тору, когда он взойдет на трон. Ты же столько лет убеждал меня в этом! Как же Могучий обойдется без няньки? Или за два года он поумнел для правления? - Тор устранит причиненный тобой урон, восстановит порядок... Ладони чесались, вспоминая рукоять кинжала, его отделку, вес – так хотелось вогнать его отцу в шею. Один видел, что он натворил. Но Всеотцу должно было быть ведомо и то, что он действительно мог натворить. И за тем, что он, Локи, сделал, молчаливо стояло то, чего он не сделал. Да, он знатно побуянил в Мидгарде, однако для ублюдка, знающего все окольные тропы в Асгард, с домом он обошелся вполне миролюбиво. ОТЕЦ, ТЫ СЛЕП, КАК И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ... Один не захотел решить проблему, которую сам же и создал. Он ни разу за год не пришел в карцер. Не захотел разделить ответственность. Уверовал в свою абсолютную правоту. Не принял мер. Не прижег эту рану. В результате он вырастил себе смертельного врага. И об этом он вскоре узнает. Хотя острее всего задело то, что не было Тора. Разве Могучий не захотел послушать вердикт? А если бы его приговорили к публичной казни?! Почему Тор не стоит с мрачной миной в углу, излучая праведное негодование: «Ты это заслужил»?! Где его носит?! Почему он не здесь?! Это разозлило до красной пелены в глазах. Тор его ненавидит. Тор не хочет видеть его! Нет, хуже! ТОРУ ВСЁ РАВНО, КАКОВ БУДЕТ ВЕРДИКТ! ТОРУ ТЕПЕРЬ ПЛЕВАТЬ, ЧТО СО МНОЙ БУДЕТ! ...У меня нет брата!.. Видимо, Тор наконец поверил, что так оно и есть. Вот засранец! Придурок! Осёл безмозглый! Это ведь у меня нет брата, а не у тебя!.. *** Локи предпочел бы вернуться в Йондегган. Там хоть были апартаменты, где он был предоставлен сам себе, в противовес этим светлым, открытым камерам с энергополями, где все торчали на виду. Провести здесь остаток дней? Ну уж нет! Скорее Муспелльхейм замерзнет! Впрочем, иронию своего положения он оценил по достоинству. В подземельях замка было два тюремных крыла. Правое отводилось для преступников-асов, нарушивших законы Асгарда, и камеры там были сконструированы для отбывания узниками длительного срока заключения. Левое же крыло потрясало количеством охраны и сложностью защитных систем. Камеры здесь были просторные, светлые и не содержали ничего, кроме пола, стен и потолка, поскольку не были рассчитаны на то, что их обитатели задержатся тут надолго. Это было «Преддверие». Камеры смертников. Тут коротали свои последние дни головорезы, нарушившие законы Девятимирья, причем нарушившие столь основательно, что ловить их пришлось гвардии Асгарда. Для этих каких-либо иных приговоров не существовало. Асгард не мог позволить себе держать камеры забитыми, а потому текучка была непрерывной. Отсюда на свободу не выходили. Из левого крыла вела всего одна дорога, очень короткая. Кому-то везло отправиться по ней на следующее утро. А кто-то ждал и неделю, хотя такое бывало редко. Его, бывшего принца и жителя Асгарда, определили в левое крыло, еще раз этим подчеркнув всю тяжесть его преступления. Однако посадили его сюда пожизненно. Какое-никакое, а исключение из правил! Быть может, Один рассчитывал на тягостный фон этого места, где постоянно меняются лица, блестят энергополя, и воздух пропитан всеобщей обреченностью. Но если Один полагал, что соседство с отребьем Девятимирья сделает его сговорчивее, то он ошибся. В который уже раз... Локи даже не злился. Лежа на кровати и глядя в потолок, он прокручивал одну аппетитную мысль, раз за разом. Я УШЕЛ ОТ НАВЯЗАННОЙ СУДЬБЫ! У каждого свой способ сказать миру: «Не хочу!» и «Не буду!», однако кто может всерьез похвастать тем, что мир принял такой ответ? Что ж. Теперь настал его черед улыбаться и говорить «накося выкуси!». Он сидел в тюрьме среди ублюдков, приговоренных к казни, и чувствовал себя свободным, как никогда. Вот же парадокс! Всё это время он жаждал свободы от предначертанной участи и, попав в темницу, ее получил! Фригга явилась ближе к вечеру. Усталая, с ломаными жестами, в которых Локи разглядел испуг – мать не знала, как встретить его, и как он встретит ее. Он развел руки в стороны и засмеялся, будто предлагая ей тоже посмеяться над ним. Или как если бы хотел ее обнять. Младший хотел. Мать улыбнулась, горько и нежно. И просто спросила: - Как ты? В том была вся мама. Разговор длился и длился, хотя от описания быта изгнанника быстро перешел на насущное. - ...Если бы не помешательство отца на коронации, ничего бы этого не было! – вещал он. – Мы бы сами разобрались, кто кому кем придется после воцарения Тора. Он же сам поставил Хлидскьяльв между нами! - Только потому, что боялся, Локи. Он фыркнул, давая понять, что не поверит в такое объяснение даже из уважения к ней. - Боялся? Чего он мог бояться?! Слишком много эмоций. Он, Локи, вернулся домой воином и разрушителем, отягощенным тысячами лет жизни и жестоким опытом, а теперь в нем кричал обиженный рассерженный ребенок. - Того, что грядущий сон может стать последним, - сказала мать. Он уставился на нее. - Тогда тем более!.. Фригга покачала головой, и он умолк. Видел – она говорит серьезно. - Он боялся не проснуться больше, поэтому так тщательно готовил Асгард к приходу Тора. Роскошь, которую его собственный отец ему не оставил, удерживая единоличную власть вплоть до самой смерти. Твоему отцу пришлось силой и оружием устанавливать собственный порядок. Он не хотел такой участи Тору. - Да уж. Хотел, чтобы Тора возлюбили заранее, и перестарался. Чего удивляться, что Тор зазнался и подвел его! - Как и ты зазнался и подвел меня, - сказала мать спокойно. Локи потрясенно уставился на нее. - Я подвел тебя? Выражение ее лица было непривычно суровым. Она обдумала что-то, затем вздернула подбородок. - Накануне коронации Тора твой отец распорядился, чтобы я взяла бразды правления в свои руки, если Тор не справится. Я же должна была занимать трон после того, как Тор вернулся бы из изгнания. Такова была воля Одина. А я приняла решение доверить правление тебе. Мне хотелось дать тебе шанс проявить себя, потому что ты был достоин этого шанса. Я доверила тебе власть. А ты меня подвел. Локи потрясенно молчал. Призвав мысли к порядку, он попробовал зайти с другой стороны: - Торовы подпевалы заподозрили, что я провел йотунов в Асгард. Они бы... - Они бы что, Локи? – твердо перебила Фригга. – Разве тебя поймали с поличным? Подозрения без доказательств привели бы их в тюрьму. Как отправились бы они за Тором в Мидгард, так и ушли бы оттуда, ничего не добившись. Но ты из-за одних только подозрений начал паниковать и вершить злодеяния. Посмотри правде в глаза. Ты был по праву законным царем Асгарда. Власть была у тебя в руках, но тебе не хватило мудрости и благоразумия, чтобы удержать ее. Это значит - ты не был готов к воцарению так же, как и твой брат. Локи ощутил кинжальный укол злости, но ее тут же смело жгучее чувство стыда. Крыть было нечем. Да, мама умела сострадать, вот только быть сознательно жестокой она умела не хуже. Он пытался найти себе оправдания, но под взглядом Фригги все его обиды теряли вес, становились мышиной вознёй. Какими жалкими, какими нелепыми и ничтожными казались заготовленные доводы! Хотелось разозлиться, заявить: «Так значит, даже после устранения Тора трон мне не полагался?!», но он прикусил язык. Потому что она одним выразительным взглядом сказала: «Не случилось тогда ничего, что потребовало бы столь резких действий». И, что хуже всего, она была права. Иногда, очень редко, он боялся матери даже больше, чем Одина. Фригга встрепенулась, оглянулась, услышав что-то, неслышное ему. - Мне пора идти. Отец не должен знать, что я с тобой говорила. Я еще явлюсь тебе, Локи. - Мама!.. – он шагнул к ней в растерянности и смятении, будто стремясь удержать. - До встречи. И она исчезла. Какое-то время Локи неподвижно стоял, затем с досадой крепко врезал по стене. Я всё еще слишком молод для трона?! Молод и глуп?! Ты это хотела сказать?! Порой он забывал о том, что Фригга в первую очередь – царица Асгарда, а потом уже его мать. Ей было трудно с ними тремя, ибо в их мужских разборках у нее почти не было права голоса. Но в ней был стержень. С ней он, Локи, преступник, ощущал себя взбунтовавшимся подростком, и ему было стыдно, так, как не было в цепях перед Одином. Фригга тянула его назад. В прошлое. В мир, где не случилось ничего фатального, где он сам поспешно накрутил себя насчет происхождения и трона, и сам же затем поверил во все это... Тор когда-то тоже не позволял ему попадать под собственное дурное влияние. Тоска безжалостно комкала сердце. За время скитаний он не вспоминал о матери, чтобы не утратить решимость. Казалось нелепым во время подготовки к бою думать: «А что об этом подумает мама?», но теперь эта часть души предъявила счета к оплате. Как своевременно! Именно тогда, когда у него опять есть масса свободного времени! И вновь он фантазировал, отгораживаясь завесой иллюзий от досужих глаз. Представлял торжественный момент своей коронации. Иногда – публичную казнь Одина. Но все чаще после разговора с матерью он создавал иное... ...Нет, нет и нет! Ничего этого не было: ни дурной атаки на Мидгард, ни разбоя с гронами, ни падения в бездну. Все эти картины лишь привиделись ему, пока он дрался с братом под гудение набирающего силу луча Биврёста. Ибо во гневе им явилась царица Асгарда. Мать метнулась мимо них размытой тенью и одним ударом Хофуда [8] разбила древо молний, сшибив Ларец на пол. Тот упал и погас. Локи так отчетливо видел ее – свою царицу и мать, растрепанную, яростную и прекрасную, подобную древней богине войны. Обжигаясь молниями, Фригга погрузила Хофуд в постамент, запустив протокол отмены, и, обжигая руки, держала рукоять, усмиряя луч, подчиняя своей воле взбесившийся Биврёст, пока поток энергии не иссяк. Это заставило братскую драку захлебнуться саму собой. Оба таращились на то, как мать, пошатываясь от боли, спускается с постамента. Локи бросился к ней, но белая от гнева Фригга вырвала копьё из его руки. Грохнув Гунгниром об пол, она огласила свою волю: «Обоих – под арест!». Мать села на трон. Не проснулся Один. А двое принцев оказались вынуждены делить одну камеру на двоих... Локи смотрел, как их призрачные версии четырехлетней давности разыгрывают спектакль. Как двое орут друг на друга, высказывая наболевшее. Как двое ссорятся, потом молчат, потом не могут наговориться. Как уживаются тут. В этих фантазиях можно было душить Тора или обнять его. В этих фантазиях Тор, выслушав его доводы и упреки, просил прощения за свое поведение, соглашался, что он, Локи, более достоин править Асгардом. Даже делил с ним возмущение по поводу отцовской лжи... Двое ссорились, обвиняли друг друга и вспоминали былые дни. По камере ходили два призрака, высказывая друг другу то, что когда-то могло их спасти. Призраки смеялись, сидя рядом у стены, подшучивая друг над другом, а затем вдруг замолчали. У Локи сердце зашлось. Он узнал это: недоверие, сомнение, обмен взглядами, вопрос одними ресницами. И когда эти двое нерешительно сблизили лица, он с раздражением развеял иллюзию. После чего выпил целый кувшин эля, стараясь хотя бы хмелем выжечь из памяти эту картину и осознание того, до чего же он жалок... Он скучал по брату. Иногда слишком... физически. Скучал по его рукам, голосу, запаху и жару, который исходил от него, когда Тор приближался вплотную. По крепкой хватке на шее, от которой слабели ноги. Улыбкой Тор мог растапливать ледники и кружить головы дурочкам. Но он, Локи, не был дурочкой и не мог позволить кружить себе голову кому бы то ни было. Поэтому улыбку Тора он старался не вспоминать лишний раз. Тщетно. Мать посылала свои проекции регулярно. Передавала подарки, фрукты, книги. После последнего разговора она старалась сгладить острые углы, задобрить его пряником, как-то склеить трещащие по швам семейные узы. А он с мрачной злобой ждал, когда же она попросит. И она попросила. Пусть и не сразу, но попросила. «Раскайся». - Ну нет, - протянул он, скалясь. – Мы играем с ним в игру «кто кого», и я не намерен признавать свое поражение. - Я надеялась, что заключение тебя вразумит. - Вразумит на что? Пасть Одину в ноги? Для этого должна пройти не одна сотня лет, если он не сдастся раньше. - Все не обязательно должно быть так, Локи. Всеотец многое делает сгоряча, но он может изменить решение, если ты покажешь, что сожалеешь о содеянном. - Да? Вот только я не сожалею. И не приползу на коленях, умоляя, чтобы он передумал. Это же даст Одину право свысока диктовать мне условия искупления! Может быть, он передумает, может быть, смилостивится и может быть, даст мне шанс, в зависимости от того, как низко я буду пресмыкаться и как усердно просить, - он рассмеялся. – Лучше уж быть злодеем! Один же сам позаботился, чтобы я стал таким. А когда его ручной злодей вышел из-под контроля, он ушел от всякой ответственности. Сожалею ли я? Что-то я не вижу, чтобы он о чем-либо сожалел. Фригга одарила его усталым умоляющим взглядом. - Он сожалеет. Просто не показывает этого. Разглядывая ее, Локи всё пытался понять, действительно ли она верит в то, что говорит, или всё-таки нет. - Когда же ты перестанешь защищать его? – задумчиво спросил он. – Ты скрываешь, но я не слепой. Вы много лет спите в разных спальнях, и у Тора нет братьев и сестер, - последняя фраза далась ему нелегко. - Это не значит, что я его не люблю, - возразила мать. В голосе ее зазвенела сталь. - Вот как? И что же это значит? Она отошла, не глядя ему в лицо. Молчала долго. А когда заговорила... - Тор был шестым [9]. И единственным выжившим, - ее реплика заставила Локи замереть. Они нечасто говорили о подводных камнях их семейной жизни с отцом, но... – А до того было еще несколько... неудачных попыток. Именно поэтому я так обрадовалась, когда Один принес тебя, - Фригга обернулась, в глазах ее стояли слезы. – Потому я приняла тебя, любя как родного. Дети – это всегда тяжело, Локи, но хуже, когда не можешь их уберечь. Долгое время я верила, что нам не суждено быть родителями. Но затем жребий пал иначе, и я рада, что вы оба есть у меня. - Я не знал, - он почувствовал извинение в своем голосе и не стал прятать его. – Прости. Она подошла ближе, беспокойно комкая руки, будто хотела обнять его, но не знала, как. - Я прошу тебя не делать поспешных выводов. Ни о твоем брате, ни о твоем отце. Я не прекращу защищать его. Не могу так поступить. Я помню времена, когда мы были молодыми, и как он утешал меня – жену, не могущую родить ему наследника. Ты знаешь, у меня было три незамужних сестры, твои тети, в расцвете лет и красоты, но Один ни разу не пожелал изменить свой выбор и найти себе иную супругу. И даже когда мне с ним было трудно, я всякий раз напоминала себе, что он выбрал меня, хотя должен был выбрать будущее Асгарда. Порой он несдержан, и может сказать то, о чем потом сожалеет. Но он тебя любит. Он очень страдал, думая, что ты погиб. - Он сказал, что я был рожден, чтобы умереть, - напомнил Локи, недобро улыбнувшись. - Ты же знаешь, это было сказано сгоряча... - Нет. Он в этом весь, мама. Я должен быть благодарным! Всеотец меня спас, вытащил из снежной мглы, обогрел, позволил жить здесь, как принцу, а я, презренный, отплатил ему за доброту черной неблагодарностью! - По-твоему, в этом упреке нет зерна истины? – она спросила это очень... аккуратно. Он усмехнулся. - У меня есть своя истина. Он не только меня пригрел. Он пользовался мной! Я рисковал, врал, колдовал, воровал и убивал ради него! И тогда мои пороки были ему по душе, – горечь комом встала в горле. – Я же был верен ему! И что я получил, а?! Назидание, что мне следует быть благодарным! Для него я всегда был приемным, и всё, что я искренне делал из любви к нему, он воспринимал как должное! Это была моя работа! Долг, который я должен был выплачивать ему всю свою жизнь! Я был как... как инструмент, который достаточно убрать в дальний ящик, когда он больше не нужен! К Хель трон Асгарда! К Хель Тора с его коронацией! Я хотел, чтобы он любил меня так же, как Тора! Чтобы он уважал меня, гордился мной! Разве я не дал ему повод?! Разве я много просил?! Разве много?! Поняв, что кричит, Локи потрясенно умолк, слыша предательские слезы в своем голосе. Он задавил их, чувствуя, что вот-вот сорвется. Только не так! Не перед ней! - Локи... - Не надо, - он тряхнул головой и продолжил уже суше. – Один с самого детства кормил меня ложью, будто я равен Тору и рожден правителем, как и мой братец. А теперь он почему-то страшно недоволен моими амбициями! Нет, мама. Он всего лишь пожинает то, что посеял, и я не вижу причин ему уступать. - Вы оба упрямы и неуступчивы. Но от твоей непокорности напрямую зависит срок твоего наказания. Она смотрела так горько, что сердце дрогнуло, и Локи успокоился. Сжалился. В конце концов, если Один сначала мыслил как правитель, а уже потом как отец, то Фригга в первую голову была мать и жена, а уже потом царица. Всё происходящее было для нее очень болезненно. Она говорила «твой отец» и «твой брат»... для нее они всё еще были семьей. И прямо у нее на глазах семья разваливалась, потому что три её барана не могли договориться. Но она была рада его возвращению, и Локи устыдился, поняв, что мать столь откровенна с ним как раз потому, что уповает на его благоразумие. Остальные бараны были еще неуступчивей. Фригга хваталась за его здравомыслие, как за соломинку. Ждала, что он будет на ее стороне, поможет ей сберечь их узы. Увы. Из него была плохая соломинка. - Не будь так печальна, - он мягко улыбнулся. – Ты же прекрасно знаешь, что это не навсегда. - Это вовсе не значит, что Всеотец вскоре смягчится. - Настолько всё скверно? - Скверно. Отец очень зол на тебя. - Еще бы. Но всё, что делает Один, преследует определенную цель, - процитировал он насмешливо. - В тот раз всё было иначе. - Чем иначе? Тор нарвался, заработал ссылку и провалил свое задание. Так и я провалю, это совсем нетрудно. - Провалил? – мать удивленно вскинула брови. – Сила и молот к твоему брату вернулись. - Да. После того, как я его убил, - Локи отошел, отстучал по столу незамысловатый мотивчик кончиками пальцев. – К слову, требовать от наследника самопожертвования – плохая идея, если хочешь, чтобы он дожил до воцарения. Думаешь, я не знаю, чего Один от меня хочет? Знаю! Он хочет меня сломать. Только вот так не будет! - Локи, не озлобляй себя. Всё совсем не так... И он взорвался. - Ему нужен не сын, а слуга! Но я более не пойду во служение! Я свободен! И я не преклоню колен пред ним и братом! Так что передай отцу, что я безнадежно испорчен, и пусть уже отрубит мне голову! - Не говори таких вещей при мне! – резко одернула Фригга. – Ты знаешь, что он так не поступит! - Не он, так Тор. Думаешь, я настолько глуп? Всеотец опять откладывает сон. Уже сколько, два года? В конечном итоге он просто свалится, как в прошлый раз, и Тору придется занять его место. Хотя, похоже, он уже и не больно-то хочет. Тору нужно будет что-то решать, а он видел, на что я способен, так что щадить меня ему нет резона. - Или же он просто оставит тебя здесь, посчитав, что это для тебя достаточное наказание. - И пусть, - он улыбнулся. – Вопреки расхожим сплетням, мне не бывает скучно. Она глубоко вздохнула и покачала головой. - Я за тебя волнуюсь. Иллюзии обманчивы. Они могут завладеть тобой. - А что мне осталось, кроме них? Книжки? Надежды? - И после таких речей ты просишь не быть печальной? – она горько улыбнулась. – Я рада, что ты жив и вернулся домой. Пусть и не так, как мне бы того хотелось. И я всегда буду любить тебя, Локи. Отец тоже. Хотя он этого не говорит, это правда. Ты знаешь. - Ты любишь меня больше Тора? – он сам от себя не ожидал такого вопроса. Но знать ответ ему хотелось. - Это нечестный вопрос, Локи. - Ответь. - Нечестный вопрос. И она растаяла, правда, улыбнувшись напоследок, будто в его последнем вопросе крылась горькая шутка. Он подумал, что мог бы рассказать ей о чипе. Потом. Набравшись смелости. В конце концов, она ведь и впрямь видела на порядок больше других и верила, что всё это не навсегда. Быть может, единственная из них, баранов, она видела на века вперед, зная, сколь долго живут асы и как быстро всё меняется. Что всему положен предел: и бодрости Одина, и мудрости Тора, который вскоре займет трон... хотя на последнее уповать вообще не стоило. Всеотец был теперь осторожен, справедливо полагая, что наследникам веры нет, однако, если Сон подкосит его, как тогда... На десятилетний срок Тор будет вынужден заменить отца, и волей-неволей ему придется обращаться за советом. Либо до ломания дров, либо, что более вероятно, после. Сперва сквозь зубы и через энергополе, а там – кто знает? Может, и выпустит под честное слово. Тор не появлялся, но это было лишь делом времени. Хотя так он прежде не злился. Разлад с братом мог иметь куда более долгие последствия, чем казалось сначала. Но отступать Локи не собирался. В конце концов, он умел ждать и вовремя ловить подвернувшийся шанс. Им бы тоже следовало кое-что помнить. Он, Локи, был не только приемным сыном Одина. Он долго был бичом Всеотца. Исполнителем его тайных, темных и не всегда гуманных приказов. Старательным исполнителем. Локи был силой весьма специфической области применения; он очень старался стать незаменимым. И преуспел. Теория его правоты базировалась на простом убеждении: любая лояльность должна быть оплачена. Будь он хоть приемным сыном Одина, хоть его тайным посланником. Вопрос служения и верности во многом базируется на соответствующем поощрении оных. Это не значит быть добрым – такое понятие, как «доброта», Локи даже не принимал в расчет. Это лишь значит быть внимательным и дальновидным. Локи не скупился на похвалы гронам, знал их прозвища и привычки. На всё это ему было чистосердечно плевать, однако это поддерживало нужный боевой настрой. Даже Тор отдавал должное великой силе поощрения, во всяком случае, прежде. Одина же окружали слуги. Он даже из эйнхериев умудрился слепить однородную золотистую массу. Локи казалось, что это обезличивание влияет на их эффективность в бою, и был убежден, что воины быстрее костьми лягут за царя, который видит в них нечто большее, чем сырьё. А уж что касалось принцев... о да, старо как мир. Если ты принц, то одна попытка намекнуть на поощрение могла быть приравнена к государственной измене. «Как смеешь ты требовать платы за то, что входит в твои обязанности?! Служение Асгарду – это твой долг!». Вся логика кувырком. Сперва тебя убеждают, что на тебе тут держится порядок и всенепременно рухнет, если ты вдруг посмеешь возразить или увильнуть. А когда требуешь своего, тут же дают тебе понять, что незаменимых нет, а если и есть, то ты всяко не в их числе, и не стоишь даже малой части той цены, которую запросил. Гнев Одина мог быть и справедлив, как гнев отца, приютившего чужого ребёнка. Вот только требовал от него ответа отнюдь не приемный сын. ЕСЛИ Я ВЕРНУСЬ К ТЕБЕ ВО СЛУЖЕНИЕ, ТО ЛИШЬ НА СВОИХ УСЛОВИЯХ! На Владыку злилась сила, которой он не воздал по заслугам, посчитав, что он, Локи, ничего не заслужил. А если и заслужил, то не вправе требовать должное, ибо служение – есть отработка когда-то проявленной доброты. «Если бы не моя жалость», - так он сказал. О да. Жалость была его ставкой. Удачным вложением в то, что может потом пригодиться. И ставка себя оправдала. То, что он, Локи, стал таким – и вина, и заслуга Одина. Наверняка Всеотец был собой горд! «Какой полезный йотун получился!». И пусть теперь он кривился, делая вид, что приемный сын всем ему обязан. Пусть считал, что у Локи просто самомнение разыгралось. Ха, и еще раз ха! Одину следовало бы уяснить одну простую истину: если не прилагаешь должного тщания, чтобы сила работала на тебя, в конечном итоге это сделает кто-то другой. Локи отлично знал себе цену. Знал цену знаниям, сведениям и секретам, которыми располагал в избытке. И еще он знал, как опасно бывает, когда в недалеком прошлом верный, а главное, осведомленный прислужник срывается с крючка. Таких следует либо возвращать во служение, договариваясь и идя на уступки, либо сразу убивать. Одно из двух. Это же очевидно, отец! Но увы, в Асгард тоже пришли травоядные времена. Даже тогда, с Лафеем... Тор был прав. Один слишком привык к мирным будням, чтобы отважиться на смелый военный ход. Поэтому он и не пришел по Директиве в Мидгард. Пора славных битв для Одина кончилась. Его время ушло. Рот Локи почти против воли растянула медленная, опасная улыбка. Он ведь дал Одину шанс договориться миром, верно? Верно. Как давал его всем. Кто виноват, что в этом шансе многие видят слабину и в итоге выбирают гибель? ОНА УЖЕ НЕ ЗА ГОРАМИ! Я ПОДОЖДУ. Я УМЕЮ ЖДАТЬ. Чего он не учел, так это того, что в его противостояние с Одином может вмешаться кто-то чужой. Извне. *** Локи сделал несколько глубоких затяжек и выпустил густое сизое облако дыма. Вновь просыпался знакомый ужас, коему в прошлом, казалось, не будет конца. Самым смешным и в то же время самым пугающим было наличие в разуме некоей условной критической черты, достигнув которой он выбирает, остаться ли здравым или безоговорочно капитулировать. В последней попытке спастись рассудок порой хватается за самые абсурдные и нелепые вещи. Например, за чувство юмора. Или за давнюю привязанность, обостряя ее в разы. Он не предал. Быть может, его извиняло то, что разум отказал ему еще накануне, когда эйнхерий принес бутыль. Да, падение в бездну ужаса началось с нее... *** - ...А ОН МНЕ НЕ ОТЕЦ! - Так же, как я тебе не мать. Локи проклял себя за то, что вынудил ее сказать такое. Это была правда. Как и о том, что у него нет брата. Но это была та разновидность правды, в которой слышится погребальная песнь. Подведение черты. От этого было больно обоим, и Локи был благодарен матери за мягкий тон, которым она заметила о тайнах его души, избрав куда более нейтральную ноту для прощания. И еще за то, что захотела его коснуться. Руки к рукам. Вид у нее был усталый и грустный, но Локи еще успел подумать, как же она красива... Больше он не видел ее живой. Когда начался бунт заключенных, это показалось даже забавным. Он не понимал, что творится, но выглядело это занимательно. Какой же шум они устроили! Какой погром! Он видел Тора, сдерживающего натиск буйной толпы, почуявшей волю, и невольно гадал, кем был тот здоровяк, который не стал выпускать его из темницы. Локи пришел к выводу, что правильно не выпустил. Можно было бы что-нибудь учудить, но в данных обстоятельствах хотелось сохранить на месте все части тела. В Асгард пришли проблемы. Впрочем, эти проблемы его не касались. Так он тогда подумал. Эйнхерий принес весть уже ночью, когда всё стихло. - Мастер Локи, - окликнул его страж. – Мне велено передать вам, что сегодня при налете царица Фригга... пала. Сперва он не поверил. Уже несколько минут спустя в ярости метался по камере. Нет. Это же безумие! Это же не может быть правдой! Налет?! Да какой еще налет?! Один заключенный сбежал – и это уже зовется налетом?! Внутренности заморозил холод. Целый час он носился туда-сюда, яростно убеждая себя, что это уловка. Трюк. Да, верно! Разновидность пытки! Один узнал, что мать присылает ему наваждения, и запретил ей, решив использовать это с выгодой для себя! Хочет сломать. Хочет выбить пол из-под ног! «Ты никогда ее больше не увидишь»? Ловко сыграно. Вот только ничего не выйдет! Разве можно поверить, что на центр Девятимирья могут вот так напасть и убить царицу?! Немыслимо! Невозможно! НЕТ! Но откуда-то он уже знал – возможно. От этого некуда было деться, но Локи не смел подпустить к себе такую вероятность, уповая на везение, на чудовищную ошибку, на собственное безумие, в конце-то концов... За час он почти убедил себя, что это жестокая шутка Одина. Пока другой эйнхерий не принес ему бутыль. - От мастера Тора, - сказал он. Локи принял бутыль, затем медленно, трясущейся рукой откупорил крышку и сделал вдох. Он знал, что учует. Поминальный мед. Терпкий, с горечью. Его открывали в дни траура. Только на погребальном пиру. НЕТ! ОНА НЕ МОГЛА УМЕРЕТЬ! НЕ МОГЛА! Он вернул пробку и опустил бутыль на пол. Его затрясло. Если бы ее прислал Один, он бы только уверился в своей правоте. Но ее прислал Тор. У Тора нет воображения, он и врет-то как мальчишка, он не стал бы... не стал... Вот тогда на разум накатила первая волна помутнения. ...Локи ломился наружу как бешеный. Орал, бился и с таким остервенением молотил в энергополе всем, что под руку подвернулось, что страже пришлось утихомиривать его. Разряд был несильным, но он все равно осел на руках двух державших его эйнхериев, как куль с песком. И сквозь боль услышал голос: - Не надо, мастер Локи. Будет только хуже. Говорил тот, кто приложил его, в этом голосе слышалось сочувствие, но звучал он сердито, будто его обладатель терпеть не мог быть жестоким. Голос показался знакомым. Локи поднял взгляд. Это был Бертред. Старина Берт, как его называли здесь. Начальник тюремного караула. Свой рогатый шлем он держал на сгибе локтя, смотрел хмуро, но с участием. Внезапно вспомнилось: его дочь Бертина служит помощницей кухарки в малой кухне для гарнизона. Лица и имена из прошлой жизни... - Они убили мою мать, Берт, - хрипло выдохнул Локи и зашелся отрывистым, каркающим смехом, не веря тому, что произносят его язык и губы. – Какие-то ублюдки убили мою мать! Куда еще хуже?! Он узнал фразу, которую говорил матери в тот последний раз, когда видел ее живой во плоти – и чуть не взвыл. Нет. Нет! Нет! НЕТ!.. Бертред кивком головы отправил стражей. Сам остался в камере. Локи сидел на полу и тупо смотрел на него, борясь с навязчивым желанием наброситься на стража. А вот убить или обнять – этого он не знал. - Да, мастер Локи. Церемония завершилась полчаса назад. Сейчас идет плач по царице. - Плач, - повторил он каким-то гулким, не своим голосом. – Ты знаешь, что произошло? - Лишь в общих чертах. И мне не велено об этом говорить. - Кто на нас напал? Берт немного посопел в явной внутренней борьбе. И шумно выдохнул. - Темные альвы, - сказал он. – Рухнули прямо с неба! Учинили бойню во дворце, Хель их побери. Локи ощутил слабое облегчение. Не Танос. - Много погибших? - Около двухсот. Наши парни. И царица... всё это чудовищно! Такое горе... уму непостижимо. Эйнхерия переполняло едва сдерживаемое негодование. И сильный шок. Насколько Локи помнил его, Берт всегда был прямолинейным и честным рубакой. Этот ас когда-то сопровождал их с Тором в первых походах... - Да, - тихо выдохнул Локи. – Всё еще не могу в это поверить. Но самым ужасным было то, что он верил. И хотел заорать: «Как вы могли допустить такое?!», но Берт и сам был выбит из колеи. Хотелось спросить, за каким варгом сюда принесло темных альвов, но он напрягся, услышав дробь шагов. Бертред обернулся. У камеры выстроился отряд дворцовой стражи. Вот только пришли они не за узником. - Йоргинсон, - сказал один из эйнхериев, глядя исподлобья, - Всеотец желает тебя видеть. Немедленно. Что-то сдвинулось в голове. Внезапно на оголенные нервы полился такой страх, которого он с детства не помнил. Локи смотрел, как стражники берут под конвой Бертреда Йоргинсона, и в висках у него стучало: «Они нашли виноватого, отец возложит на него вину за тюремный бунт, а потом казнит, он его казнит, ОН УБЬЕТ ЕГО!..». Берт обернулся. Бросил на него тяжелый, понурый взгляд. Он всё понял. Он уже знал, куда его ведут. Шаги вскоре смолкли в отдалении – и наступила тишина. Локи охватила вдруг такая сильная, безудержная дрожь, что пришлось крепко вцепиться руками себе в плечи. Всё перед глазами посерело, и взгляд упал на бутыль. Бутыль с поминальным мёдом. НЕТ! НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА! И пришел УЖАС. Закрутил, с хрустом смял, как птенца в кулаке, ломая последние защитные рубежи, и Локи понял, что не дышит, потому что УЖАС подкрался к самому горлу, сжал его, застилая взгляд. Мама умерла. Умерла. Она умерла. Тут, совсем близко, в нескольких пролётах от него. А его не было рядом. Его и теперь нет рядом. Он не смог даже увидеть ее, чтобы поверить!.. НЕТ! ОНА НЕ МОГЛА! Как она могла взять и умереть?! Разве же так бывает?! Разве в мире мудрого Одина и могучего Тора кто-то смог бы убить царицу Асгарда?! Разве некому было спасти ее?!.. Крик поднялся из недр, и самообладание разбилось вдребезги. Он заорал так, что грудь сдавило от натуги. Его мама умерла! МАМА УМЕРЛА! Он вдруг вспомнил о том, как осторожно шел вдоль длинной обеденной лавки, едва переставляя непослушные ножки, боясь ее отпустить, а мама сидела на корточках напротив, раскрыв объятья. Она звала, но сидела так далеко, что нужно было идти к ней, отпустив лавку. Так далеко! Он подумал было заплакать, но понял, что это опечалит маму, и потому пошел. Ноги заплетались, он боялся, что вот-вот упадет – и всё-таки упал, прямо в ее объятья, и она взяла его на руки и подбросила высоко-высоко, а затем расцеловала в щеки, заставив его смущенно хихикать... Мама умерла! Мама умерла! - ...Хорошо. Еще раз! - Ну мам! Можно мне погулять? У меня же почти получилось! - Десять секунд – это не результат, Локи. Учись удерживать реплику так долго, как тебе нужно, тогда от чар появится хоть какой-то толк. Всё получится, если не будешь лениться. Давай, постарайся. - Но это ведь не оружие! - Это способ одурачить противника. Или Тора, если он опять будет тебя задирать. - Правда? Можно тренироваться на Торе? - Только аккуратно и без шишек. Помни, это всего лишь тренировка. Давай еще разок, милый, соберись... Малый зал для занятий, скупая пластика ее движений... С какой ужасающей четкостью Локи увидел все это! Закрыв лицо руками, он разрыдался с такой силой, что, казалось, грудная клетка разорвется. Как же он ревел! Все никак не мог поверить, что ее больше нет. Что мама, которая еще вчера стояла тут, говорила с ним... мама!.. Нет! НЕТ!.. Старший утонул в вопле Младшего. Тело приступом захватывал рыжий ребенок, горе и отчаянье которого палили живую плоть, но он не обращал на это внимания. Ему было плевать на это. Локи задыхался рыданиями. Думал о матери, делающей выпады легким мечом в центре полутемного зала. О матери, улыбающейся ему за пиршественным столом. О матери, обнимающей стволы деревьев в саду, о матери, которая на его проказы всегда пыталась изобразить недовольство и всегда безуспешно, только ласково шептала на ухо: «В следующий раз не забудь про следы в пыли»... Думал о том, как горячо любил ее. И как всегда будет ее любить. Происходящее казалось каким-то страшным нелепым сном. Даже то, что он йотун, перестало иметь значение. Смерть была чистым, живым ужасом, по сравнению с которым новость о том, что он йотун, показалась всего лишь неприятным сюрпризом. Смерть матери отделила прошлое от будущего навсегда. И власть этого «навсегда» была сильнее всего, что он когда-либо чувствовал. Запахло мертвой топью. Он семнадцать лет не чувствовал этого смрада. Но она же вознеслась к ветвям Иггдрасиля, так ведь? Мелькнула и пропала крамольная мысль: «А если бы она попала в Хельхейм, можно было бы попытаться вернуть ее... договориться с Серой...». Услышав, что слабо скулит, он заставил себя прекратить. Он не спал всю ночь. Орал, бушевал и крушил все подряд. Давил ногами ягоды, пинал фрукты, царапал стены. Вихрем разлетались страницы книг. Боль слабела, он ненадолго приходил в себя и пялился в пространство, вялый и безжизненный, затем вал обрушивался снова. Приступы уныния чередовались со вспышками ярости. В голове точно били молотом по наковальне. Горе обуглило ему сердце, выжгло всего насквозь. Почти все камеры вокруг пустовали, свет не горел – разбитые энергополя еще не восстановили, и в кромешной темноте он казался себе единственным живым существом. Всю ночь он думал, преодолевая оторопь и шок. Ловушка времени. Он не отдавал себе отчета, сколь глубоко верил, что существует некое «вечно». Асы не менялись веками, и само постоянство Асгарда толкало к бунту, позволяло яриться всласть, ибо здесь всё оставалось на своих местах. Здесь был порядок. А всё, что творил он, было игрой. Даже Мидгард. Тюрьма, ненависть Тора, недовольство Одина, печаль в глазах матери... все это было конечным. Даже в пределах обозримого будущего. В перспективе игра заканчивалась. В перспективе он вновь был на свободе. В перспективе всё становилось почти как раньше, но немного иначе. Он играл антитезой, презирая постоянство, как раз потому, что всё это было не всерьез. Потому что он не делал ничего необратимого. Но сегодня кто-то сделал это. Кто-то убил его мать. Шляясь по мирам, он ни разу не допустил мысли, что матери может НЕ БЫТЬ в Асгарде. Что с нею что-то может случиться. Что она может умереть. Что ее могут убить. Она не воевала, не рисковала, она хранила порядок... Для них, дерущихся баранов, она хранила семейный очаг. Ждала их. И не дождалась. Затем его сокрушила еще одна истина: всё уже НИКОГДА не будет, как раньше. Он повторял и повторял про себя это страшное слово. Оглушительное. Без надежды. Никогда. Никогда. Никогда... Вновь потекли слёзы, и Локи им не мешал. Реальность сжалась до тюремной клетушки. Всё сделалось взаправду. Всерьез. И хотя он не привык думать столь крохотными величинами, как вчера, сегодня, завтра – мир сузился до них, и прожить ночь казалось невозможным. Он охрип, пребывая в таком потрясении, будто безутешно плакал несколько веков подряд. Забывшись в тяжелом горе, с ужасом думал, что и эта боль пройдет. Мысли казались ему чудовищными. Разве он, любивший мать так горячо, имеет право пережить ее смерть? Вынести это? Разве он имеет право оправиться от такого? Не помешаться? Не спятить? Разве имеет он право продолжать жить, когда ее больше нет?.. Надо было бы сказать себе: «Нужно быть сильным и двигаться дальше», но двигаться было некуда. А быть сильным – незачем. Ему не дали даже проститься с ней. Даже проститься... Она уходила в небытие без него. И умерла без него. Ему не хватило сил даже быть с ней рядом! Оставалось сидеть, давиться слезами, и впускать по частям эту чудовищную реальность. Матери больше нет. Ни голоса, ни запаха, ни рук, ни улыбки. Ничего. А бутыль... так. Милосердие. Они позволили ему, йотуну-приемышу, приобщиться к общему горю, к великой потере Асгарда. Разрешили оплакать царицу, считавшую его своим сыном. Разрешили... соизволили... БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ! ЧТОБ ВЫ ВСЕ УМЕРЛИ! СГНИЛИ! ВЫ, А НЕ ОНА!.. Охваченный черным горем, он шептал в тишину, обещал ей стать лучше. Исправиться. Хотя и знал, что лжет. К утру, подавленный, измученный и уставший, он все-таки откупорил мёд, отпив половину прямо из горла. Мёд опалил гортань, но легче не стало. А когда он вновь поднял глаза, то увидел фигуру в плаще. Прямо напротив. «Он пришел ко мне», - отупело подумал Локи и даже ничему не удивился. Брат стоял в камере, угрюмый, держа в руке другую бутыль. Такую же, как у него. Подошел, тяжело опустился рядом. Когда Локи красными горячечными глазами уставился на него, тот только хмуро кивнул. - Выпьем за нее, - сказал Тор. Сил хватило только кивнуть в ответ, ибо горло пережало так, что голос пропал. Он боялся, что не сумеет проглотить ни капли, захлебнется... но тревоги не сбылись. Они сидели и молча пили. ...И вспомнилось, как Тор однажды на пиру вытащил мать на пляску, а после танца целовал ей руки, как своей леди сердца. Раскрасневшаяся Фригга смеялась. «Ты никак собрался увести у меня супругу?» - притворно сурово вопрошал Один. «А как же! – отзывался Тор. – Она же красавица, пап!». «Это верно», - улыбался тогда Локи. И в тот момент любил их. Всех. Очень... Он глотал алкоголь, не пьянея, однако Тор с каждой секундой казался всё более реальным. До смерти хотелось зарыться лицом ему в грудь. Локи смотрел на русые завитки его волос, трепетно коснулся рукой руки – и снова остался один. Совсем один. Тор не пришел. Тора здесь нет! В отчаянье он зашвырнул пустую бутыль в угол, подтянул колени к груди, опустил в них лицо и заплакал навзрыд, раскачиваясь взад-вперед. Час спустя пришла апатия и полное безразличие ко всему. А еще через час пришел Тор. Хмурый и настоящий. Говорить не хотелось. «Изыди!», - мысленно взмолился он и отмахнулся от брата марой, не желая, чтобы Тор видел его таким, видел его слезы, горе, но более всего – его отчаянное желание сдохнуть. Однако суровое «Локи, довольно» решило всё. Локи удивленно нахмурился. И снял чары. Тор разгадал его ложь, и продолжать игру не имело смысла. Играть вообще не хотелось. Совсем. И ссориться тоже. Он адресовал Тору потухший взгляд, надеясь, что тот сам сбежит, заметив, что братец окончательно спятил. Однако Тор никуда не ушел. Смотрел воинственно, как предводитель. Даже помощи попросил, в своей манере. Как тут откажешь? Потребность кого-нибудь убить в отместку за мать восстала с готовностью, обещая отвлечь, пусть и ненадолго, от внутренней боли. Возмездие и бой – то, что нужно тому, кто остался без чувств и сердца. А Тор и прежде был суров и сдержан, потому плакал крайне редко. Не плакал он и теперь. Тор отключил поле в камере и, озираясь, повел его к выходу из тюремного крыла. В полумраке, уже почти у лестницы, Локи резко толкнул его в нишу. - Локи! – Тор понизил голос, но в нем предупреждающе пророкотала угроза. - Как она умерла? – прошипел он. – Мне сказали, ее убили налетчики. Я хочу знать больше. - У нас нет на это времени. - На это время найдется. И если ты хочешь, чтобы мой гнев послужил тебе, брат, ты расскажешь, что случилось, от начала и до конца. Зачем темным альвам нападать на Асгард? Им нужен был Тессеракт? - Нет, - ответил Тор хмуро, не поднимая глаз. Подробного рассказа в его изложении всё равно не хватило бы и на самый короткий свиток, зато это многое прояснило. И с каждым его словом Локи мрачнел всё больше и больше. У Тора была забавная привычка вещать, задирая голову, не глядя на собеседника, будто он смотрел на звезды. Вот только сейчас в ней не было ничего забавного. Хотелось вызвериться на него, но сил на это не осталось. Все прошлые обиды показались мелочью. Ненависть родилась сейчас. За то, что его глаза сухие. За то, что на деле братец одержим спасением своей дуры-подружки, тогда как мама... мама!.. Впрочем, к тому времени он уже сумел взять себя в руки и восстановил способность думать. - Стало быть, твоя малютка-смертная навлекла на нас беду, - подытожил он. Тор разъярился мгновенно. - Даже думать не смей, что Джейн виновата! Виноват только Малекит, и мы должны отправиться в погоню! - И конечно же, мы идем ради мести и уничтожения Эфира, а вовсе не ради спасения твоей смертной девчонки. Тор засопел еще громче. Локи машинально отметил его бледность, тени под глазами... - Что ты хочешь этим сказать?! Хочешь обвинить меня в том, что мать не была дорога мне?! - Кто тебя знает, - бросил он. – Твои глаза сухи, Тор. Видимо, живые тебя заботят больше, чем мертвые. Тор надвинулся, схватил его за воротник, и Локи попятился, будучи уверен, что брат его ударит. Но не ударил. - Я прощу тебя лишь потому, что скорбь говорит за тебя! Я знаю, как ты любил ее. И я скорблю, как и ты! Слова брата должны были бы утешить, но Локи ощущал, как всё глубже и больнее они вгрызаются в рану. - Нет, Тор, - покачав головой, сказал он тихо и зло. – Не как я. - Я гоню от себя страдания, потому что они помутят мой разум, а я хочу успеть что-то сделать! – Тор смутился, будто оправдываясь. – Не время предаваться горю, Локи. Ты поможешь мне или нет? - Помогу, - хмуро хмыкнул он, выворачиваясь, но Тор за плечо развернул его к себе. Локи по глазам угадал, что брат собирается сделать, и позволил этому случиться. Тор его обнял. Рукой за плечи, неловко прижав к груди. Локи поднял руки ему на спину в ответном объятии, и несколько мгновений глубоко дышал Тором. Они приникли грудь в грудь, не сказав ни слова, будто это была еще одна молчаливая договоренность, не нуждавшаяся в пояснениях. Двум непутевым сыновьям нужно было хотя бы так отдать дань скорби. Большая ладонь накрыла затылок. И вдруг все прошлые обиды ушли. Как не бывало. Локи отчетливо осознал, что не таит больше зла на брата – в этот момент злость оказалась слишком тяжелой ношей. Стало даже легче дышать. Он почувствовал, что впервые за последние тяжелые сутки обрел подобие душевного равновесия. - Испортишь момент – прибью, - очень серьезно сказал ему Тор. По голосу было слышно – досадует, что сделал это. Но и не сделать не мог. Они молча разъединились. Локи беззлобно усмехнулся, но улыбка сразу же умерла. Это не было примирение, доставшееся им дорогой ценой. Лишь временное перемирие. Уступка общему горю. - Признайся, ты скучал по мне, - сказал он. Тор смерил его недружелюбным взглядом. - Больше, чем ты того заслуживаешь, - угрюмо буркнул он. – Собирайся. Время дорого. Одним внутренним толчком Локи призвал боевое облачение. Шлем оставил без внимания – пока он ни к чему. - Я абсолютно готов. Веди! - И еще. Предупреждаю всего один раз. Если ты хоть пальцем тронешь Джейн... - Не тревожься понапрасну, - отмахнулся Локи, хотя сама идея о встрече с пигалицей Тора вызывала отвращение. – Вдруг я ей даже понравлюсь? - Сомневаюсь. - Но ты не уверен, - шутливый тон давался с трудом, но все же давался. Уже неплохо. - Заткнись и топай! Он глухо засмеялся, надевая маску – намеренно напоказ, и пусть Тору покажется, что он видит прежнего брата. Почему-то он был уверен, что Тор подумает именно так, хотя все обстояло ровно наоборот. - Слушаю и повинуюсь, - шутливо поклонился он. – Ну и какой у нас план? Настроение немного улучшилось, когда он понял: Тор пошел против воли отца. И пришел за ним! За братом! Тор выбрал его! И торжествующая радость этого открытия ненадолго вытеснила боль, как если бы всё это время они с Одином боролись за Тора, и впервые Тор сделал выбор в его пользу, став из сына Одина братом Локи. Это воодушевляло, как победа. Небольшая, но значимая. *** Знакомство началось с пощечины. Бо́рзая. Иную бы Тор и не выбрал. Случается так, что двое, впервые встретившись, переживают общий момент абсолютной ясности. В тот момент случилось именно это, вот только вспыхнула отнюдь не любовь с первого взгляда. Не успели они взглянуть друг на друга, как Локи ощутил отчетливую, острую и абсолютно взаимную неприязнь, которая повисла между ним и девчонкой Тора – хоть на кубики режь. Что ж, это было честно. В иное время Локи вовсе не обратил бы на нее внимания, окрестив просто «подружка Тора» с приставкой «очередная» или, может быть, «смертная». Но эта девчонка стала причиной последних событий. Мать отдала за нее свою жизнь. Пусть и для того лишь, чтобы не отдавать Эфир врагу, если верить Тору... Но уже одно это провоцировало присмотреться к ней повнимательней. Суть ее претензий была проста. Она их и не скрывала. Но то, что отталкивало в ней его, нуждалось в прояснении. Покажи-ка, что ты скрываешь?.. Джейн Фостер оказалась старше, чем он представлял. Странное дело. В состоянии помешательства, граничащего с веселым безумием, Локи видел ближних насквозь. Он смотрел в глаза смертной, она с вызовом платила ему тем же. Обострившимся чутьем Локи легко читал ее мысли, слой за слоем, будто в нем открылся третий глаз. На поверхности, первым рубежом обороны, полыхало возмущение. Там был и Нью-Йорк, и «Что ты на меня так уставился?!», и что-то женское, не стоящее внимания, вроде «Ты мне не нравишься». Следующим слоем – залежи беспокойства. Тревога за себя, за ту штуку, которая наполнила ее жилы, боязнь того страшного существа, которое хочет вернуть ее себе, волнение, сумеет ли она пережить это. «Что со мной будет?». Глубже лежало любопытство. «Все это так захватывающе!»... Знакомая исследовательская одержимость. Селвигова пташка. Нижним, глубинным слоем, был Тор. Он так и звучал, с придыханием: «Тор!», и в нем перетекали восторг, страсть, романтический интерес и жажда. Увы, не любовь. Интерес был силен, но и только. Но самым странным оказалось то, чего в ней не было. Локи не увидел ужаса смерти, сожалений, смятения, паники или печали. Не увидел отражения чувств и эмоций Тора. Вот оно что... Это заставило его улыбнуться. Бедный брат... он-то небось принимает это за силу воли и твердость характера. А на деле у этой пигалицы сердце тверже камня. И мозг ученого – тот вид безумия, когда всё мышление подчинено лишь одной узкой области, и событие, лежащее вне поля этого научного интереса, отклика не найдет. Занятно. Она хочет не быть безразличной, действительно хочет, ради Тора. Только не знает, как. Там, на самом дне ее убогой души, лежало постыдное, пугливое незнание того, что нужно говорить и делать, когда твоему парню так плохо. Сомнения, всё ли она сделала правильно и достаточно ли этого, или надо что-то еще. Она изображала. Но не чувствовала. Даже спектр ее собственных эмоций был весьма ограничен. Впрочем, это можно было исправить. Локи нашел то, что искал, и потянул наверх, глядя ей в глаза и видя, как медленно разгорается смутная искорка страха живой теплокровной твари перед чем-то опасным, могучим и древним. Она испугалась его. Вот и правильно. ЗНАЙ СВОЕ МЕСТО. Что ж, братец нашел себе в пару лакомую пустышку. Уж лучше бы она оказалась обычной веселой дурочкой, те хотя бы искренние. И Тору, похоже, не стоит рассчитывать даже на половину той страсти, которую Джейн Фостер вкладывает в науку. Она же безумный ученый, только в более привлекательной обертке. Искорки фанатизма давали четкое понимание, что формулы такую заводят сильнее, чем мужчины, и чувство собственного достоинства в ней доминирует над душевной чуткостью с большим отрывом. Впрочем, не ему делить с ней постель. Он терпеть не мог таких женщин. Просто от презренной смертной, за которую дрались и умирали асы, он ожидал большего... участия. Большей вовлеченности. Ну, или хотя бы имитации оной. А то это всё равно что спасать хорошенькое бревно. По счастью, очень скоро она потеряла сознание, что привело его в более благодушное расположение духа. Прикосновение любой неосторожной мысли к гибели матери вызывало боль, но горечь утраты сошла ровно настолько, чтобы позволять ясно мыслить и даже отчасти наслаждаться происходящим. К примеру, подходом Тора к пилотированию вражеских кораблей и его же пренебрежением к старинной архитектуре Асгарда. Вандал. Однако эра милосердия длилась недолго. Когда аэроскиф миновал прорыв, и низкое, темное небо Свартальвхейма вернуло тяжесть и горечь, Старший проснулся, полнясь мрачным сарказмом, и занял прежнее место, жонглируя неприятными вопросами. Его раздражала смертная, и еще то, сколько внимания Тор на нее тратит. - Она сильнее тебя во многом, - сказал Тор сурово, и Локи подавил желание рассмеяться. Она ущербна, братец. Она умеет возмущаться и не умеет сострадать. Даже Сиф прячет внутреннюю боль за внешней суровостью, а этой смертной и прятать-то нечего. Зачем она тебе? Ведь у нас с тобой куда больше общего, чем у тебя с ней когда-либо будет... - Но обречена, - ответил он. Это тоже была правда из болезненных. Но ему нравилось провоцировать Тора. И кусать. «Единственную, чья любовь тебе дорога, ты потеряешь», - подлый прием, зато действенный. Задеваешь больную тему – и далее доводишь до точки кипения, пока на волне гнева и обиды Тор не начнет выкладывать правду как есть. Только тогда живые чувства могут пробиться сквозь его толстокожесть. Поэтому приходилось кусать, заводить, а затем соскальзывать, говоря: «Всё было ложью», вынуждая горячо отрицать и оспаривать это. Потому что Старший, его гнев, смотрел на Тора и спрашивал: ЕСЛИ БЫ МАЛЕКИТ ИЗВЛЕК ЭФИР, ОСТАВИВ ЭТУ ДЖЕЙН ЖИВОЙ, ОТПРАВИЛСЯ БЫ ТОР ЗА НИМ ИЗ МЕСТИ ЗА МАТЬ? ОСЛУШАЛСЯ БЫ ОТЦА? ПРИШЕЛ БЫ КО МНЕ? УГНАЛ БЫ КОРАБЛЬ?.. Он задавал себе эти вопросы, хотя внутренняя черная горечь уже знала ответы на них, и он полнился ненавистью, которую следовало тщательно скрывать. Это была другая ненависть. Гнев с изнанки. Ненависть приемного сына Фригги к родному. Если прежде Локи считал себя бунтарем и изгнанником, противопоставляя свой гнев семье, то теперь он горевал и гневался как сын и брат. А такое афишировать не стоило. Он ужасался спокойствию Тора, и хотел заорать: «Я что, единственный лечу туда ради мамы?! Почему ты не скорбишь?! Ведь она твоя родная мать!». Но они всегда были разными. Думали и чувствовали по-разному, да и Тор был более сдержанным и стойким. Это и выводило из себя. Нашел время быть сдержанным! «Единственную, чья любовь...». Подтекста он, как водится, не увидел. Мама должна была быть единственной, и они потеряли ее! И потому часть его яростно желала убить Джейн Фостер, чтобы Тор завыл от горя так, как должен был выть от гибели матери. Пришло время скорби, брат! Общее горе должно было объединить их, вот только этого не случилось. Но он пошел с ним ради мамы. Даже плана бегства не составил – просто не подумал об этом. Фригга занимала все его мысли. И даже то, что прежде он скучал по Тору, утратило значение, потому что мама была важнее. Ей не хотелось, чтобы они ссорились. Он глотал свою ярость ради нее. Он даже Тора прощал, хотя это было трудно. И даже был готов прикрывать его девчонку, если придется. Следовало позаботиться о том, чтобы Джейн Фостер дожила хотя бы до завтра. Но он, наконец, понял, отчего испытывает к ней столь острую неприязнь. Плевать, какая она там... ЭТО ДЕЛО СЕМЬИ. А она – не семья. И пусть весь поход строился вокруг нее и Эфира, нашедшего себе убежище в ее жилах – плевать. И на Эфир, и на планы Тора по его уничтожению. Пусть делает, что считает нужным. Малекит убил Фриггу. Это единственное, что имело значение. Локи шел мстить. С орудием мести в виде Тора. А потом Тор сказал: - Когда станет жарко – беги. Сперва он не поверил. А затем ощутил горькую, сосущую пустоту. Братик умел иногда ударить так, что дух вон. Тор отпускал его. Тор дарил ему свободу, даже зная, что он может натворить. И все равно отпускал. Это было так трогательно... Так забавно. И больно. Очень больно. Ему некуда было идти. И, строго говоря, уже и незачем. Семья умирала здесь. Навсегда. Только мать держала их вместе, верила в семейные узы. Но у Тора нет брата, это правда. И Тор звал его не на бой, это тоже правда. Он звал на выполнение работы. Локи ее выполнил – теперь он может быть свободен. Никакого боя спина к спине, наивный, глупый Локи! У Тора нет брата! Нет и не было! Но что-то мешало поверить в это. Приобретенное после тяжелого шока умение видеть ближних насквозь. Тор выглядел решительным, но и каким-то... смущенным. Словно сказал то, что должен был сказать, но втайне надеялся, что он, Локи, так не поступит. Хотел, чтобы он вернулся в камеру? Или... Младший сказал: Это его доброта. Он просто не может вернуть тебя в тюрьму. Не после смерти мамы. Он и впрямь считает, что тебе лучше будет на свободе, чем в камере. И это тоже бунт против воли отца. Гордись. Когда он вернется, ему за это придется ответить. Но есть ведь еще кое-что, верно? Хеймдалль предал Всеотца. А раз уж он пошел на это, то мог бы пойти до конца и открыть Тору Биврёст. Тор за долю секунды со своей смертной был бы здесь. Но он пришел за тобой. Будто нашел предлог взять тебя в поход. Тор же всегда мыслил прямолинейно. Он всегда считал, что только бой может примирить враждующих. Он и не приходил к тебе потому, что не слишком ценит слова, да и словами он уже пытался. Помнишь, что из этого вышло? Он ждал удачного момента. Случая встать с тобой плечом к плечу. Потому что вы – семья. И потому что он не знал, что еще ему делать, когда ты сказал, что у тебя нет брата. Не знал, как вернуть то, что было. А он хотел. Потому что тоже понимал, что это не навсегда. Быть может, всё это время он просто не знал, как к тебе подступиться? И он горюет. Он плотно завернулся в силу воли, но отпускает он тебя сейчас ради мамы. Потому что она хотела бы, чтобы он так поступил. Ему велит это внутренняя Фригга. Та, которая сдержала готовую ударить руку. Та, которая велит тебе не бросать его одного. Она говорит с вами обоими. Она жива в вас обоих. Разве ты не видишь? И он не может просить тебя сражаться с ним рядом. Но он хочет этого. Хочет, чтобы ты остался. Глаза опасно закололо. Другие голоса звучали отчетливей, злее, но Локи просто решил поверить Младшему. В конце концов, он был младшим братом Тора столько веков. Ему ли не знать? А Тор старался быть справедливым. Глупый. Пытался убедить себя, что делает доброе дело. Это была большая жертва с его стороны. Как поступить?.. - Я буду по тебе скучать, Локи. И ты по мне будешь. Хоть и не признаешься, - Тор грустно и тепло усмехнулся. Без вражды во взгляде. Его улыбка хлестнула больнее пощечины, и тепло от нее растеклось по телу до пальцев ног. Локи отдал бы все, чтобы видеть ее каждый день. Он смотрел на брата, в этот момент любя его больше, чем когда бы то ни было. Это всё из-за скорби. Это она делала его слишком восприимчивым, слишком ранимым... Не надо, не улыбайся мне так. Давай лучше я предам тебя, и мы снова будем врагами. Только задумайся, какой я замечательный враг! Ну кто ещё тебя так любит?.. Они были почти у цели. Хотелось говорить, но казалось, что слова прозвучат слабо и жалко. И ничего не изменят. Двадцать минут спустя он пошел спасать брату жизнь. Старший орал в ушах: БЕГИ! БЕГИ ОТСЮДА, ДУРАК! БЕГИ! Но Локи отмахнулся. Его чуть не засосало в черную дыру, пришла пора платить по счетам. Да и просто так было надо. Там дрался и проигрывал его брат. Слишком сильный противник. Слишком большой риск. Он не собирался умирать, но все равно пошел на это, думая... нет, даже не о матери, мысль о ней явилась далеко не первой. Первая звучала примерно так: «Это мой брат, ты, урод, и только я имею право его калечить!». ...Только вогнав меч в грудь гиганта, он сообразил – в мече нет железа. Это же оружие темных альвов, у них непереносимость железа, и... ох, проклятье, значит, на этого громилу оно не возымеет никакого... Когда лезвие погрузилось ему в живот, Локи отчетливо ощутил, как оно царапнуло позвоночник. Зато финал урода вышел славным. Имплозивные гранаты – все-таки шикарная штука в умелых руках. Если бы только боль не рвала рану зубами, вышло бы совсем замечательно. Умирать было больно. И страшно. Но иначе, наверное, и не бывает, когда один дурак лезет спасать другого. Если бы не пялилась эта девка, можно было бы сказать ему что-нибудь... Оглушить признанием... Я и не только как брата тебя любил. Ты опять прохлопал всё самое интересное, дурачок... Пожалел. Загорюет ведь. Пусть лучше по матери горюет... это будет честнее... ведь Тор ее единственный... На один долгий черный миг он перестал существовать. Четвертый раз из семи. *** Пробуждение было не из приятных. Уши, нос и глаза оказались забиты песком. Отплевываясь, он выкопался из пыли, возблагодарив удачу за то, что песчаная буря не оставила Тору времени предать его земле, ибо выбираться из-под кургана было бы куда сложнее. Буря еще не утихла, но ослабла достаточно, чтобы не валить с ног. Фантомная боль крутила живот, место раны зудело, и тело немного знобило, как, впрочем, и всегда после смерти. Он брел вверх на холм, где они оставили аэроскиф. Вокруг не было ни души, только ветер свистел, засыпая тела темных альвов, нога которых на эти земли не ступала последние пять тысяч лет. Тоже техноиды, которым дед Бёр преподал знатный урок. А сегодня темные альвы легко врываются в Асгард, крушат всё, что им заблагорассудится, и убивают, кого хотят. Даже царицу. Впору было делать самые печальные выводы. Приняв облик эйнхерия на тот случай, если Один отправил отряд в погоню, он проверил рулевое весло. Аэроскиф был на ходу, хотя и издавал не слишком здоровые звуки. Песок был ему вреден, но умирать он пока не собирался. Что ж. Он, Локи, был свободен и при транспорте. Оставалась малость. Определиться, куда лететь. Всё в который раз изменилось. Упрямая ненависть Старшего к Тору начала тяготить, и он ощущал, что получить удовлетворение от смерти брата уже не сможет. Волей-неволей пришлось признать, что этот безумный полет на угнанном корабле под огнем и не менее глупый прорыв в Свартальвхейм... всё это было самым веселым событием последних лет. Бальзам на сердце после томительного заключения со страшным ударом в конце. Все-таки от Тора можно было дождаться и участия. Или же просто Локи вел Младший, более расположенный к Тору, чем любая из двух других его ипостасей. Это был хороший бой. Тор так переживал... Вот только злость никуда не делась. Утратить ее было равносильно утрате опоры. Нужна была точка приложения, и осознание медленно заворочалось внутри. Старший двинул его руку, разворачивая аэроскиф домой. Там его ждал ВРАГ. *** - Мы нашли тело, - сказал он. - Локи? - Да, повелитель. - Вы привезли его? - Да. - Веди. Хочу его видеть. Волнение крутило нутро. Локи поражался, как легко удавалось перемещаться по замку. Никто не кричал ему: «Эй, ты!». Облик эйнхерия делал его незаметным. Стояло раннее утро, но слуги уже сновали по коридорам, полная помощница пекаря катила к утреннему пиру тележку, доверху нагруженную хлебами, угрюмые эйнхерии пытались разгрести учиненный налетчиками беспорядок. Знать во все времена обожала пышность, потому придворные асы, наряженные павлинами, демонстративно выгуливали наряды, блуждая по замку туда-сюда, несмотря на разруху. Однако повсюду витал призрак угрозы повторного нападения. Тревога звенела в воздухе, как комарьё. Локи не было до этого дела. Он спокойно вышагивал по дворцу и вёл за собой врага. Самым, пожалуй, грустным было то, что плохим отцом Один не был. Случались примеры и хуже. Тот же Ньёрд, ради политических союзов и выгодных сделок отправлявший к дорогим гостям на ложе собственную дочь Фрейю. Или владыка Западного Подземья Альвис, наплодивший себе более полусотни сыновей, чтобы потом наблюдать, как они грызут друг другу глотки за власть. У цвергов вообще своеобразное чувство юмора. Один никогда не бил их с Тором, не считая дежурных подзатыльников. Один никогда не поднимал руку на жену, хотя воспитание супруги в покорности считалось частью обязанностей Владыки. Один не был плохим отцом. Даже плохим правителем не был, если не считать упорного следования традициям. Но он должен был заплатить за то, что его не оказалось в том зале, где умерла его жена. За то, что он, Владыка Девятимирья, допустил это. За то, что не уберег ее. За то, что сам посмел остаться в живых. ЗА ТО, ЧТО ПРОИГРАЛ. ЗА ТО, ЧТО СЧИТАЛ СЕБЯ ВСЕМОГУЩИМ – И НЕ СПРАВИЛСЯ! Не было слышно Старшего и Младшего. Локи, как тихо помешанного, вела некая внутренняя сосредоточенность. Он шел спокойно и мерно. Прежде глаза частенько слезились, когда предстояло делать ужасные вещи. В этот раз глаза были сухими, будто он шел делать неприятную, но необходимую работу. Шел убивать. А в этом деле самое главное – правильно выбрать время, место и способ. Пустынная швартовочная платформа раскинулась под предрассветным небом. Единственный аэроскиф, порядком обтрепанный, стоял прямо перед ними, бортом прильнув к платформе. Он был на ходу, двигатель слабо гудел. Один не спросил, почему стражник всего один. Он был целиком поглощен этим аэроскифом. Тяжело опираясь на Гунгнир, он двинулся вперед. Локи ему не мешал, держась позади и наблюдая, как медленно Владыка подступает к тому, что вот-вот откроется ему за бортом лодки. Он хотел это видеть. Послышался судорожный вздох. Один увидел тело. Серое, припорошенное пеплом, тело сына со сложенными на груди руками. Тело пасынка, который ради него надевал соколиное оперение, летал по мирам тайным посланником, спускался к Хель. Тело того, кто хотел стереть Йотунхейм с карты ночного неба, лишь бы папа гордился им... Локи хотел это видеть. И бесшумно двинулся следом. Один скрючился, как от боли, из горла его вырвался сдавленный горький стон. Всеотец опустил черное от горя лицо, сведенное страшной судорогой, и тяжело навалился на борт аэроскифа, левой рукой грузно опершись на древко копья, словно дряхлый старик. Наконец, он отпустил борт и потянулся, чтобы коснуться щеки мертвеца. Любовь – это слабость, отец. Иллюзия рассыпалась под его рукой, но Всеотец был слишком стар, чтобы успеть среагировать. Приблизившись сзади вплотную, Локи зажал ему рот, чтобы подавить крик, когда лезвие кинжала погрузилось под щиток доспеха на правом боку. Тело старика мощно взбрыкнуло в его руках в попытке вырваться. Один был сильнее, и действовать приходилось быстро. Всего несколько секунд форы... - Чтобы залечить такую рану, тебе придется погрузиться в Сон, - прошептал он в ухо Одина, нажимом кинжала удерживая рвущееся тело. – Как тогда, когда ты сбежал, бросив меня наедине с правдой рождения! Лезвие пошло назад, вытянулось красным клювом, сверкнув жалом острия – и коротким ударом погрузилось обратно в тепло и плоть. Второй раз оказался легче. Ни жалости, ни ужаса. Только медленно зарождающаяся искра ликования. Ладонь повлажнела. - ПОЖИНАЙ ДЕЛО РУК СВОИХ, ОТЕЦ! ТЕБЕ НРАВИТСЯ ТО, ЧТО ТЫ ВЫРАСТИЛ? – прорычал Старший. – Я НЕ ПРИНАДЛЕЖУ ТЕБЕ БОЛЬШЕ! ЗАТО ТЕПЕРЬ ТВОЯ ЖИЗНЬ БУДЕТ ПРИНАДЛЕЖАТЬ МНЕ! Назад – удар. Всаживать было сладко. Один забился, пальцы судорожно впились в его запястье, сжали до боли, пытаясь оторвать ладонь ото рта, но безуспешно. Рука соскользнула и заметалась в воздухе. - Ты же знаешь, как я любил тебя, - вырвалось противным клекотом сухое рыдание Младшего. – Ты всегда знал. Рукоять неприятно скользила от крови, Один мычал, размахивая правой рукой, захлебываясь влажным кашлем. Между пальцами обеих рук теперь было мокро, ноздри тронул запах – медный, тревожащий. Орудовать кинжалом – грязное дело. Локи чувствовал, как лезвие входит в плоть, как через рукоять передается судорога боли. От запаха крови мутило, но он продолжал, подчиняясь страстной, животной потребности убивать как самой яркой эмоции из всех, какие он когда-либо ощущал. Ему вторил голос Старшего, полный кровожадного веселья, голос закладывал уши, поощряя, возвеличивая: СДЕЛАЙ ЭТО! Рука уже не тряслась, всаживая клинок в четвертый раз. Это было необязательно, но уж очень хотелось. Тело начало обмякать в руках, рывки становились всё слабее, и удовольствие наполнило мозг наравне с безумием содеянного. Остался последний удар! Ну, может быть, два... или три... И тогда он впервые увидел ее. В отдалении, в серой тени, но отчетливо. Она покачала головой, и сердце застыло, обратившись открывшейся раной, на которую будто плеснули уксус. Локи пошатнулся от боли, руки разжались, и Владыка Асгарда грузно упал в лодку, перевалившись через борт и распластавшись на спине. Локи едва успел подхватить копье, оно заскользило в мокрой ладони. Поднял взгляд – никого. Исчезла. Показалось?.. Дыхание сбилось, его бил озноб, но дело было сделано. Истерические крики Младшего смолкли. Смолк и хохот Старшего. Он вновь был собой. Спрыгнув в аэроскиф, он вытер кинжал и присел над телом отца, укрывая обоих марой невидимости – шум мог привлечь внимание. Всмотрелся в морщинистое лицо. Подумал было победоносно расхохотаться, но кровожадность ушла, как не бывало. Прошлые битвы научили, что возмездие вовсе не так сладко, каким обещает быть. Эту жажду трудно утолить, даже когда способ кажется очевидным. - Сладких тебе снов, отец, - Локи ласково погладил седую голову, кровью пачкая серебро волос. – Не беспокойся. Я присмотрю за Асгардом. И Я НЕ ПРОИГРАЮ! Он ждал ответа, но его не последовало. Один был еще в сознании. Он двигал губами, пытаясь что-то сказать, но в его горле хлюпало и булькало, кровь заливала подбородок, брызгами вылетала изо рта с мокрым кашлем. Один Всеотец смотрел на пасынка единственным глазом, из его угла на висок ползла слеза, теряясь в волосах. Во взгляде Владыки Асгарда сквозило невозможное, неуместное облегчение. И Локи с отчетливой ясностью вдруг понял, как любил этого старика. Так отчетливо, что едва не взвыл от ужаса того, что сделал. Пришлось сжать копье до боли, чтобы вернуть себе стойкость. Это ничего уже не могло изменить. СЛИШКОМ ПОЗДНО! Того кумира, что тебя предал, нужно перешагнуть, чтобы двигаться дальше. Он отвернулся, направляя аэроскиф к северному хребту. Их всех объединяла Фригга. Это она удерживала их связь друг с другом, однако с ее смертью всё покатилось в Гинунгагап, и доломать показалось выходом лучшим, чем пытаться склеить. Один дышал медленно и глубоко. В его ране уже начало медленно разгораться золотое свечение. Следовало поспешить. Локи взял курс на Янсвинд, к подножью Ангрбоды. Горы, где живут чудовища. *** Обратно возвращался верхом. Облик эйнхерия сослужил хорошую службу не только для того, чтобы оставаться невидимым. Как оказалось, он прекрасно годился для того, чтобы реквизировать чужое имущество. Пегий конь был не в пример вышколенным дворцовым, но отличался послушанием и хорошо держал ход. Всё больше он склонялся к тому, что правильно поступил, не доведя дело до гибели. С запозданием подумалось: «Если Один умрет, спадут чары». Это его не устраивало, он к себе привык. Более того, Локи знал себя достаточно хорошо, чтобы не питать иллюзий воцариться на троне Асгарда на тысячу-другую лет. Один был запасным вариантом, чтобы можно было вернуть всё обратно. Когда наскучит. «Я царь Асгарда!» – торжествующе подумал он. А затем подумал еще раз – и... мысль прозвучала как приговор. Это было похоже на всплеск. Его «Я» распахнулось, присваивая себе всё окружающее пространство, весь город и планетоид, и двинулось дальше, пожирая все девять миров, один за другим. Он словно пробудился ото сна. По телу пробежала дрожь, и то, на что было искренне плевать еще минуту назад, вдруг стало очень важным. МАЛЕКИТ. ЭФИР. И ТОР. - Я царь Асгарда! – пробормотал он вслух. И пришпорил коня. Внезапно образовалось множество дел. Всё равно как перехватить бразды правления в тот самый момент, когда лошадь уже галопом мчится к обрыву. Малекит. Он получил Эфир. Что с Тором? Где его носит?!.. Старший рассмеялся: ДА. ТЫ ТЕПЕРЬ ЦАРЬ! И ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ПРОДЕРЖАТЬСЯ В ЭТОМ ЗВАНИИ ДОЛЬШЕ, ЧЕМ В ПРОШЛЫЙ РАЗ, ПРАВЫХ РУК У ТЕБЯ ДОЛЖНО БЫТЬ ПОБОЛЬШЕ. В кои-то веки дельная мысль! Локи воспрял духом. Хеймдалль! Он-то наверняка ведет счет. Может быть, удастся уговорить его прокомментировать... *** - Оставьте нас, - сухо швырнул он голосом Одина дежурившим стражам и, дождавшись их ухода, вошел в камеру. Хеймдалль скосил на него золотые глаза, и Локи добавил тише: – Осмелюсь полагать, ты проявишь благоразумие и не станешь делать глупостей. Вид Стража был откровеннее некуда. Не будь при нем копья, Хеймдалль бы кинулся на него, не раздумывая. - Я тебя вижу. - Знаю, - Локи одним движением сбросил иллюзию и усмехнулся. – Есть вещи, которые неизменны. А ведь когда-то я прибегал к тебе мальчишкой и просил рассказать о звездах и о других мирах... - Что тебе нужно? – перебил Хеймдалль. Взгляд его просто-таки ласкал неприязнью. - Строго говоря, мне нужно то же, что и тогда. Твои глаза, о достойнейший из Стражей, и еще твоя лояльность, - и, отбросив высокопарный слог, он сказал проще: - Поговорим? Уверен, мы сумеем быть друг другу полезны. Это была почти правда. Совсем правдой было то, что он мчался сюда, едва не загнав коня. Совсем правдой было то, что Хеймдалль был нужен ему немедленно и позарез. Но он не собирался показывать этого, дабы у Стража не возникло мысли, что он, Локи, новоиспеченный царь Асгарда, нуждается в Страже куда больше, чем Хеймдалль в нем. Почуяв расклад, он мог начать ставить ему условия. - Не успели твои руки остыть от крови Всеотца, как ты уже решил, что я стану тебе помогать? - голос Стража был суров, и улыбка сама растянула губы. Слова просились на язык, и Локи озвучивал их, почти не задумываясь: - Ты видел, что я сделал? Я рад. Потому что тогда ты видел и то, чего я не сделал. Хотя мог бы. И еще могу. Это был хороший удар. На лицо Стража набежала тень. - Твои угрозы не подействуют на меня, Локи. - Почему же? Разве ты хочешь такого исхода? - Такого исхода не хочешь ты. Иначе ты бы уже сделал то, чем теперь вздумал грозить мне. Самообладанию Хеймдалля мог бы позавидовать каменный идол. - Тут ты прав. Но это не значит, что мне нечего тебе предложить. - Можешь не утруждаться, - Хеймдалль отвернулся. – Тебе нечего мне предложить. - Уверен, ты захочешь послушать. Локи приблизился мягким шагом. Хеймдалль сидел на полу у стены, лицо отвердело, губы упрямо поджались. Это была камера правого крыла. Камера смертников. - Брось. Это может быть интересно. Вариантов у нас всего два, так что разговором я тебя не утомлю. В первом ты возвращаешься на свой пост и десять лет служишь мне верой и правдой, как и положено Стражу Асгарда. Все твои полномочия останутся при тебе. Однако любое твое предательство обернется плохо для Одина. Убить, может, и не убью, но только я могу вытащить его из той дыры, в которую поместил. - Мне по душе второй вариант. Локи злорадно усмехнулся. - Не советую торопиться с решением. Ведь ты арестован за измену, не так ли? А ты знаешь, какое наказание ждет изменников. Помнится, в свое время я приговорил тебя к изгнанию, однако Один был к тебе не столь великодушен, – он наблюдал, как на лице Хеймдалля сгустилась тень, наполняя золото глаз, и это смотрелось бы грозно, если бы темную кожу Стража не тронуло серым пеплом. Заметить это было трудно, но Локи умел смотреть. – Как и к нашим грозным воякам, - он небрежно кивнул в сторону тюремного коридора, и Хеймдалль проследил его жест, будто действительно видел сидящих по раздельным камерам узников из личной дружины Тора. – Как и к сотням других бедолаг, наспех приговоренных к смерти. Смею полагать, ты понял мою мысль. Десять лет служения мне или позорная казнь за измену – тебе решать. И заметь, я готов торговаться. В разумных пределах, разумеется... - Почему? - Потому, что я уже перерос желание уничтожать из чистого каприза. И, быть может, поумнел с прошлого раза, - и всё злорадство пропало втуне. – Что такое десять лет? Оглянуться не успеешь, как они пролетят, а мне нужен Страж на границе. Дело уже сделано. А раз так, то к чему нам ссориться? Мы же здесь все – одна большая семья. И кстати, чтобы ты понимал - с учетом нынешних обстоятельств, времени на раздумья у тебя нет. Хеймдалль поднял голову, выпрямился и заглянул ему прямо в глаза. - Темные альвы скрыты от моего взора, так что я не могу сказать тебе, где Малекит. - Плевать на Малекита, - отмахнулся он. – Меня больше интересует, где носит Тора. Страж помедлил секунду-другую. - Он сейчас в Мидгарде. Нашел проход из Свартальвхейма. - И что он там делает? - Отсюда не видно, - хмуро хмыкнул Хеймдалль. – Я не на посту. Это был намек. Или что-то очень похожее на намек. Локи внимательно изучил его лицо. - Тогда пойдем, - сказал он. – Полагаю, мы поняли друг друга? - Да, - сказал Страж. Локи удовлетворенно кивнул. Из камеры вышел Всеотец в сопровождении Стража, и никто их не остановил. Локи напоминал себе двигаться грузно и величаво, хотя хотелось мчаться со всех ног. И слишком сосредоточился на этом. У пресловутой темной ниши Хеймдалль резко выхватил Гунгнир из его руки, толкнул Локи к стене и крепко прижал золотое древко к его шее под подбородком. Он едва успел накрыть их иллюзией от обернувшихся на шум эйнхериев – они просто стоят, просто беседуют, Всеотец решил пошушукать со Стражем с глазу на глаз. Ничего необычного. - Надо было учесть, что в прошлый раз ты пытался меня обезглавить, - выдавил он. - Это было крайне непродуманное решение, Локи, - Страж надавил на древко. В его глазах пылало бешенство. - Просто я думал, что ты умнее, - Локи сдавленно рассмеялся. Это вышло само по себе, как реакция на ситуацию и на безумие мира в целом. – Можешь меня убить. Даже не один раз. Но там Тор без подмоги, и если он проиграет, мы всё равно все умрем, - он шумно выдохнул и сглотнул, ощущая металл на горле. – Тебе решать, быть моим соучастником или нет. Если ты пойдешь на это... да, это будет измена Асгарду и помощь узурпатору. Но если ты не пойдешь на это, кто знает, что может случиться. Выбор за тобой. Хеймдалль недобро сощурился, но все же опустил копье и неохотно вернул его. - Добро пожаловать в команду, - улыбнулся Локи, невольно тронув шею. - Это вовсе не значит, что я признал тебя царем, - прогудел Хеймдалль. Затем помедлил, но всё же продолжил. – Тор с Эриком Селвигом обсуждает стратегию защиты Земли. Они полагают, Малекит напустит Эфир на Мидгард. - Мир Срединный, - он начал понимать замысел альва. – Оттуда проще атаковать остальные. У Тора есть план? - У Селвига есть. - Это уже обнадеживает. И они все наверняка ждут Схождения. Нужно держать отряд наготове, чтобы было, кому вмешаться. Но за Локи они не пойдут, так что придется носить камуфляж. А если Тор победит, его нужно будет забирать из Мидгарда... Пойдем. Нужно взять из хранилища Хофуд. Хеймдалль не шевельнулся. - Что ты намерен делать? – сурово спросил он. - Всё, что придется, - отозвался Локи. – Я же заинтересован в том, чтобы завтра мне все еще было, чем править. Мрачная ирония в его голосе, похоже, убедила Хеймдалля. По крайней мере, он сказал: - Я не спущу с тебя глаз, Локи. Обернувшись, он одарил Хеймдалля обаятельнейшей из своих улыбок. - На иное я и не рассчитывал. Смотри в оба! *** Три аэроскифа с легким гудением летели вдоль Моста. В двух разместились отряды эйнхериев. В третьем - Один и помилованный Страж. Всеотец лично ведет эйнхериев в бой! Какой заряд отваги! Хеймдалль сидел на весле. Локи крепко сжимал Гунгнир и обеспокоенно вглядывался в небо над Краем. Там творился беспредел. В огромном окне портала он мог видеть крыши мидгардских построек. Но видел и другое. Щупальца густого багрового тумана тянулись из портала к Асгарду. Чертог попал под их атаку, стремительно теряя цвет и свет. Вот-вот проклятая темнота должна была пожрать Биврёст, но тот пока держался. - Ближе нельзя! – крикнул он, думая сперва возмущенное: «Это я должен был сделать такое!», а затем яростное: ЭТА АЛЬВИЙСКАЯ СВОЛОЧЬ АТАКУЕТ МОЙ МИР! - Какие будут распоряжения, Всеотец? - Никаких! Будем ждать. Остается уповать на Тора, - сказал он. И это была та правда, которая пугала его самого. Не подведи, брат. Ты ведь не позволишь ему победить? И они ждали, глядя, как темнота поглощает Край, как тянется по морю, окрашивая воды в черный, как щупальца мглы оплетают Мост, и тот звенит от напряжения. Они ждали. Хеймдалль поднялся, вглядываясь вверх. Эйнхерии тревожились, но лодки назад никто не повернул. Всем было ясно – Тьма настигнет и там. Она приближалась. И, подобравшись почти вплотную, рассеялась. Локи понял, что случилось, прежде, чем Хеймдалль огласил исход поединка. Эйнхерии возликовали. Они тоже таращились в портал и не скрывали торжества. Аэроскифы возобновили ход и вскоре подлетели к пострадавшему чертогу. Ничего еще окончено не было. - Малекит погиб в Свартальвхейме, - сказал Хеймдалль негромко, только для его ушей, и это мгновенно вернуло Локи к проблемам насущным. Он глубоко вздохнул, прикидывая дальнейшие действия, и провозгласил: - Оставайся здесь. Проверь, исправен ли Мост, и если он запустится, пошли отряд за Тором. Пусть заберут его и доставят сюда. Второй отряд пусть возвращается. Я лечу в замок, - высадив Хеймдалля, он сам сел на весло. - Повелитель, кто-то должен... – попытался было возразить молодой эйнхерий. - Я сам поведу, - отмахнулся Локи и направил аэроскиф к замку на предельной скорости. Уже десяток минут спустя он шагал к темнице, пока не остановился перед камерой, где скучали и препирались Торовы подпевалы. Увидев его, они вскочили со своих мест. - Всеотец! – выдохнула Сиф и замолчала. Ее распирало от вопросов. - Для вас есть работа. Идите за мной. Они следовали на почтительном расстоянии, переговариваясь за его спиной и подталкивая друг друга спросить о новостях. О, да, новостей хватало с избытком... Один пребывает во Сне с колотой раной в боку. Локи занесен песками Свартальвхейма. Малекит побежден, но Эфир на свободе. Впрочем, бравой троице следовало знать только последнее, поэтому он заговорил, не дождавшись вопросов: - Тор победил Малекита, и Эфир утратил последнюю телесную оболочку. Он сейчас в Свартальвхейме, и нужно нейтрализовать его прежде, чем он вселится в какого-нибудь гнома или цверга. Все четверо вошли в хранилище и зашагали вниз по лестнице. - Нейтрализовать? – осторожно спросил Фандрал. – Но, повелитель, каким образом его можно нейтрализовать? Он же... бесплотен. - Именно так. Поэтому нужно его изловить, - ответил он голосом Одина. – И запереть. Локи остановился у ниши, в которой стояло то, что он искал. Удивительно, но всё осталось там, где он помнил. - Ловушки для невидей, - озвучила Сиф. - Отличная идея, ваше величество, - не преминул угодливо отметить Вольштагг. Локи соврал бы, заявив, что ему не пришелся по душе подобный подхалимаж. Они его боялись! И они ему подчинялись. Сладкое чувство... - Возьмите каждый по одной и отправляйтесь немедленно, - и добавил: - Будем надеяться, это сработает. Ловушки для невидей. Он подумал об этом, пока летел ко дворцу. Сколько раз он сам охотился с ними на злых духов, и на гиенгангеров из Хельхейма, и на кровожадных утбурдов, и на ваарардов – мороков Гинунгагапа, и на всё прочее, не имеющее плоти, но исполненное злой могучей силой. А что есть Эфир, как не злая могучая сила? КАМЕНЬ БЕСКОНЕЧНОСТИ. ВОТ ЧТО. А это значит, что в Асгарде эту дрянь держать нельзя. Тут и одного Тессеракта хватит по уши. Но с этим можно было разобраться и позже. Пусть сперва поймают, если поймают. Локи смотрел вслед троице и ловил себя на том, что начинает входить во вкус. Шкура Одина оказалась ему как раз по размеру. *** Хлидскьяльвов было четыре: в открытом торжественном зале, в тронном зале, в зале военного совета и большой пиршественной зале. Когда явился Тор, побитый, растрепанный и окровавленный, он как раз наблюдал процесс сложной технической перестановки трона из военного зала в тронный взамен разрушенного. - Отец, Малекит побежден, - отчитался Тор торопливо, дабы пресечь возможный монарший гнев в зародыше. - Мне это уже известно, - ответил он. – Я послал воинов и Сиф в Темный мир за Эфиром. - Есть еще кое-что, - голос его упал до низких перекатов. – Локи... пал. Он погиб в бою. Оп-ля... И как же ты, Один Всеотец, будешь на такое реагировать? Он покачнулся, нахмурился, глядя на мрачного Тора. - Расскажи мне, что произошло. Всё, как есть! И Тор поведал. Всё. Даже лишнее. Иногда, оказывается, бывает полезно и умереть, только для того, чтобы иметь удовольствие слушать, как твой брат докладывает отцу, что ты сражался как лев и пожертвовал собой за правое дело. Тор почти не врал, но уж точно приукрашивал. Всё это выглядело очень... героически. И в его изложении Локи перед смертью искренне раскаивался и просил прощения за всё, что натворил, но он решил простить братца за это наглое враньё. Всё-таки он старался очистить его имя перед Всеотцом. И старался честно. - Он погиб из-за меня, - подвел черту Тор. – Мне жаль... Это я втянул его во все это. И не уберег. - Ты сделал всё, что смог, - возразил Локи, просто потому, что роль требовала от него пространных высоких речей. – Ты сам сказал - бегству Локи предпочел твое спасение. Утешает, что перед самой смертью он все же встал на правильный путь и сделал верный выбор. - Да. Он пал с честью. Я все ждал, что он предаст, но он сдержал слово и принял бой вместе со мной. Я думаю, это из-за мамы. Он так скорбел по ней... – его голос надтреснул, но Тор взял себя в руки. – Если позволишь, я немного отдохну, отец. День выдался долгим. - Разумеется, - он добавил мягкости в голос. – Ступай. Хорошенько выспись и пусть Эйр осмотрит твои раны. Ты спас Асгард и все Девять миров. Вечером устроим праздничный пир в твою честь. - Не надо. Лучше устроить поминальный пир по Локи. Он это заслужил. Локи согласно кивнул. Еще как заслужил! - Так тому и быть. Отдыхай. И Тор, - окликнул он. – Я рад, что ты вернулся живым. Он улыбнулся, выразив этой улыбкой горечь потерь и радость встречи с сыном. Так, как это сделал бы Один. Да. Порой полезно умереть, чтобы воочию видеть это. Он наблюдал, как вернулась троица, и Сиф подскочила к Тору, сияя улыбкой. Все на свободе, никого не ждет кара за измену. Но радость длилась недолго. Тор сообщил им, слов не было слышно, но улыбки на лицах пропали. Один вид этих растерянных лиц грел душу. Он наблюдал, как разом посмурнел Фандрал. Как Вольштагг бросил в сторону крепкое словцо. Как Сиф зажмурилась и отвернулась. Ни один, благо, не счел нужным порадоваться его смерти. Видели - Тор опечален и не спустит. В руке Сиф сияла ярко-алым прорезь ловушки для невидей. Сработало. «Надо же, а я молодец», - подумал он, ощутив прилив гордости. Всегда приятно, когда идея себя оправдывает. Эфир он повелел запереть в хранилище. Троицу послал отдыхать. Надо было подготовить свой поминальный пир. За последние дни это был уже второй подряд, хотя даже одна тризна для Асгарда – событие редкое. Прошлая случилась два с лишним года назад, и виновник был всё тот же. Локи видел в этом мрачную иронию и думал, что сказали бы пирующие асы, если бы знали, что нынешний траур по нему тоже не будет последним. Поминальный мед лился рекой, чему все были только рады, ибо он был самым древним и самым крепким из всех. Тор надел серый плащ и фибулу с гагатом в знак траура. Он много пил и мало ел, и хотя на его лице большую часть вечера царила обычная улыбка, было отчетливо видно, насколько она напускная. Сиф сидела с ним рядом, пытаясь подбадривать, Вольштагг не к месту шутил, безуспешно пытаясь поднять остальным настроение. Пили за Локи, за Фриггу и за павших бойцов. За могучего Тора, победу над Малекитом и за мир в Девяти мирах. «Хороший у меня все-таки брат», - думал он, глядя, как Тор с кулаками набросился на щеголеватого пижона из дальней родни, когда тот сказал про Локи дурное слово. Он всем неверующим рвался доказывать, что брат его пал за Асгард, и всякий, кто с этим не согласен, пусть выходит на бой. На пирах частенько устраивались состязания в рукопашную или с оружием. Дань традиции. Вот только вызов, брошенный Тором, был совсем иным, и смельчаков не нашлось. Эль горячил сердца, громче стали разговоры, играли музыканты, но Тор вскоре, откланявшись, покинул зал. Не удержавшись, Локи послал за ним невидимую реплику. Найти его оказалось нетрудно, но то, что открылось его глазам, потрясло. Тор стоял на дальнем балконе, опершись о балюстраду, низко склонив голову. Спина брата дрожала от сотрясавших его беззвучных рыданий. Тор плачет. Тор плачет! Тор, который так стойко держал все удары судьбы! Которого, казалось, ничто не могло сломить!.. Когда плачет Тор, небо должно разорваться грозой и ливнем! Но не случилось ничего. Ни звука. В этот момент Локи остро пожалел, что мертв. Так сильно захотелось подойти и обнять эту поникшую спину. Несколько секунд, ведомый желанием Младшего, он был готов уйти из зала, прийти сюда, к брату – и раскрыться. Провести ладонью по спине, снизу вверх, и, когда он обернется, прижать ладонь к его рту, чтобы не вздумал спрашивать и восклицать. Чтобы увидеть, как изменится его лицо. Чтобы не чувствовать себя таким... мертвым. Променять трон на Тора... на несколько мгновений крепких, судорожных объятий... Но трон победил. Или даже не трон, а здравый смысл, напомнивший, что если он раскроется Тору, то потеряет всё. Брат будет рад его воскрешению из мертвых ровно те десять секунд, пока не поймет, почему Локи на троне и где может быть Один. После чего одним ударом сотворит Асгарду новый повод для траура, прямо тут же, на месте. Локи с горечью развеял иллюзию. Последняя мысль заставила его задуматься о другом. Подкралась полночь, а он всё еще был в облике Одина. Раньше думалось, его обман не продержится и суток, но прежде это мало его волновало – срочных дел было слишком много, а после Локи был уже вымотан настолько, что разоблачение счел бы лишь еще одним событием этого безумного, очень долгого дня. Но Хеймдалль не выдал его. Почему? По всем законам разумной жизни, должен был. Что это с ним такое? Стоило выяснить. Сославшись на дело, Один покинул зал, и когда вышел, от стены отделились двое эйнхериев и двинулись за ним следом. Сперва Локи напрягся, а затем расслабился. Эскорт. Владыку должны сопровождать. Ведь он же теперь Владыка. Или, скорее, еще Владыка. Надолго ли?.. - Ты не выдал меня, - Локи сказал это, медленно войдя в чертог, всё еще хранящий следы недавней атаки Эфира. Эйнхериев он отпустил, сославшись на приватность разговора. Страж чуть повернул к нему голову. - Да. Хотя мне глубоко отвратительно то, что ты сделал. - И почему же я слышу «но» в твоем ответе? – он встал рядом с Хеймдаллем, глядя вперед. В Гинунгагап. - Но твои последние решения кажутся мне разумными. «Ты видел, - мелькнула мысль, - видел наш путь до Свартальвхейма, видел наш бой с темными альвами...». - Тебя это, похоже, удивляет, - сказал он вслух. - Я давно тебя знаю, Локи. Но так и не научился предугадывать твои действия. Он усмехнулся. - Я очень горжусь этим умением! И поверь, я и сам не взялся бы предугадывать свои действия. - В том и основная проблема. - О нет, - он покачал головой. – Основная проблема в том, что Страж Биврёста вынужден с мечом наперевес встречать вражеские космические корабли. Проблема в том, что у нас до сих пор нет толковой системы оповещения об угрозах. Проблема в длине Моста и в том, что из конца в конец мы ездим на лошадях. Мне еще перечислять или хватит? Основная проблема в том, что мы ослабли, слишком долго считая себя вершиной Иггдрасиля! – он услышал гневные нотки в своем голосе. – Самые захудалые космические пираты оснащены куда лучше, чем асы! Да даже смертные Мидгарда маршируют по пути техноидов, и их оружие уже может оставить от Асгарда большое облако космической пыли! Мы падем, если ничего не изменится! – он замолчал. Эта речь, по сути, предназначалась не Хеймдаллю. Это был результат последних размышлений и неутешительных выводов. Повернувшись к Стражу, он улыбнулся. – Я большая проблема Асгарда, не спорю. Но далеко не единственная, и уж явно не самая худшая. И сейчас мне любопытно, всё перечисленное уже мои проблемы или всё еще нет? Ты как считаешь? - Не слишком ли ты торопишься рассуждать как царь? - Это легко, - пожал плечами он. – Я размышляю, как захватчик. Хеймдалль долго и пристально глядел на него. Затем, будто придя к какому-то решению, сказал: - У меня есть условие. Я соглашусь тебе служить, только если Тор откажется взойти на престол Асгарда. Трон по праву его. Если он откажется, править станешь ты. Я буду присматривать за тобой, Локи. Но я соглашусь. Улыбка растянула губы. Локи приблизил лицо к самому лицу Хеймдалля, заглянув в желтые искрящиеся глаза. - Тор откажется от трона, - шепнул он. – Вот увидишь, друг мой. Тор с легкостью откажется от него. Локи бил наугад, но в этот раз попал точно в цель. *** Поминальный пир должен был длиться еще неделю, однако Тор вознамерился вернуться в Мидгард уже на третий день, поэтому разговор состоялся гораздо раньше, чем Локи того ожидал. Всё оказалось даже проще. Тор сам попросил свою жизнь. Когда он уходил, Локи улыбался ему вслед, хотя улыбка получилась горькая, полная самодовольства и усталой нежности одновременно. Это был такой славный поворот судьбы, что тянуло смеяться! У них с братцем оказалось больше общего, чем он думал. Они оба как сыновья не удались. Не захотев разделить ответственность с ним, Локи, Один сделал из своего приемыша смертельного врага, но с Тором произошло то же самое. Не взяв на себя даже части вины за то, что старшенький натворил в Йотунхейме, Один сослал его в Мидгард, где Тор – что за ирония! – обрел девчонку и цель, отвратившие его от престола! Тор предпочел мир смертных Асгарду с его золотым троном! Орел Небесный, ведь это же провал Одина! Грандиозный провал! Но Локи постарался, и разговор получился приятным. Всё, что он не мог дать Тору сам, он вложил в уста Одина. «Ты молодец». Пусть не живой брат, а гордый отец, но Тор ушел довольным, с мирным сердцем, чего еще желать? Было жаль только, что Тор не понял, какой дар получил. Он, Локи, позволил ему уйти от уготовленной судьбы. Впору было восхвалять в легендах собственную щедрость. Один бы не отпустил. А он решил отплатить услугой за услугу: отпустил брата на хмельную волю, несмотря на то, что из наследников Тор остался один. Почему-то показалось, что Хеймдалль знал, что Тор попросит себе свободу. Вот же лиса! Теперь Стражу нечего будет ему предъявить. Он взял Асгард! Сам! ...И где-то далеко, на самом краю сознания, звучал тихий шепот, похожий на осыпь мелкой соли: «Да, ты теперь царь Асгарда. Я хорошо постаралась для тебя, милый. Владей по праву»... Поздним вечером Локи вернулся в свои прежние покои с твердым намереньем остаться там ночевать. Пусть на раз. Никто этому не удивился. Лишь стража молча встала у дверей оберегать покой Владыки. Опустившись на покрывало, он вдохнул знакомый запах, и весь напускной задор как ветром сдуло. Здесь все осталось таким, как он помнил. Будто и не уходил никуда. Казалось, он мог даже видеть себя-прежнего, расхаживающего по этим покоям, строящего какие-то планы... Он вернулся сюда царем. Правда, для этого пришлось всё разрушить и всё потерять. И умереть пару раз. Впрочем, по некоторым признакам он мог судить, что здесь какое-то время ночевала мать. И Тор. Сам же признался. На глаза навернулись слезы, и Локи отпустил их, чувствуя глубокую, мучительную тоску. Это был чудовищно долгий день. Который в действительности был несколькими чудовищно долгими днями. Дело было сделано, но теперь, когда эйфория схлынула, он не ощущал никакой радости, никакого душевного подъема, ибо не осталось никого, кто мог бы разделить его радость или скрипеть зубами от гнева. Не было тех, кому он хотел доказать, что достоин Хлидскьяльва. Асгард молчал, скорбя по нему и царице. Локи мертв. Да здравствует Локи! Но ему предстояла Игра. Дел было по горло, и Старший уже потирал в предвкушении руки. Я ЧУЮ НОВЫЕ ВРЕМЕНА! *** Он начал с того, что нашел Берта Йоргинсона в камере смертников. По понятным причинам, приговор никто не успел привести в исполнение. Берт мрачнее тучи сидел в окружении своих эйнхериев, бывшей тюремной стражи, коих распихали по двадцать-тридцать на камеру. Им было тесно, они негромко переговаривались, уже не считая нужным скрывать досаду и гнев от несправедливости своей судьбы и скорбь о погибших товарищах. Локи вошел в камеру, дождался, пока нынешняя стража отойдет подальше, и сбросил облик Всеотца. Вставшие со своих мест при его появлении бойцы едва не рухнули на них обратно, но потом все же попытались сгруппироваться. - Ослабьте хватку, парни, - улыбнулся он. – Берт. Возьми троих проверенных и следуй за мной. Берт даже спросить ничего не успел – Локи просто не оставил ему на это времени. Он только натужно сопел за спиной Владыки, сопровождая его в Люфьяберг [10]. Пора было перемолвиться с Эйр словечком-другим. Врачевательницы ретировались быстро, однако сама Эйр не испугалась ни визиту Одина, ни Локи, когда чары спали. Эйр на своем веку повидала всякого, и ей хватило благоразумия, чтобы сразу понять, что к чему. - Мне требуется услуга, - доверительно произнес Локи, наградив ее ласковой улыбкой. – Ты поможешь мне? - Сделаю всё, что в моих силах, - кротко поклонилась она и всего полчаса спустя положила чип ему на ладонь. Рану за ухом жгло бальзамом заживления, но он знал, что уже к завтрашнему утру там не останется даже шрама. Металлический блестящий чип неровной формы напоминал дохлого жука. - Ты никому об этом не скажешь, - произнес Локи без вопросительных интонаций. - Разумеется, Владыка, - сказала она спокойно, наградив его красноречивым взглядом. И тонко усмехнулась. По мнению Локи, эта женщина всегда была себе на уме. Она немного его пугала. Но это было «Да». Выходя из ее чертога, Локи вышвырнул чип в окно. Берт и его воины молчали всю дорогу, лишь подлетая ко дворцу Йоргинсон рискнул обратиться к нему: - Что будет с остальными? - О, не беспокойся. С ними всё будет в порядке после того, как ты получишь соответствующие инструкции. Берт принял приглашение, и в полумраке рабочего кабинета Всеотца Локи мурлыкал с ним почти час. Йоргинсон еще пытался вяло возражать и спорить, но был уже слишком пьян. Когда было нужно, Локи умел налаживать хорошие отношения даже с горными троллями, ибо, при всем своем презрении к окружающим, навыки общения считал одними из самых полезных в своем арсенале. Особенно под крепкий эль. - Ну и безумец же ты, ваше величество, - сдался Берт, наградив его кривой усмешкой, и это тоже было «Да». Он нанес еще один визит Хеймдаллю, на всякий случай, чтобы узнать истинную причину его решения, однако из Стража выудить мотивы его поступков было сложнее, чем воду из камня. Но по всему выходило – «Да». Ему было, чем угрожать. И он очень, очень старался, чтобы собеседник оценил его намерение этого не делать. Оставался Тюр. Издерганный, мрачный бородач встретил правду хмурым усталым вздохом. - А я еще пил на твоем погребальном пиру, - с упреком сказал он. - Подозреваю, даже дважды, - довольно улыбнулся ему Локи. Грамр упирался долго и с удовольствием, дергал себя за бороду, уходил беседовать с Хеймдаллем, возвращался мрачнее тучи. Страж, всея свидетель Асгарда, был убедителен, как меч у горла. Поэтому буйство Тюра с обвинений незаметно перешло на упреки в ненадлежащем снабжении, устаревшем оснащении, малой численности войск и неверной их организации. Локи дал ему полную свободу действий, заодно распорядившись изложить все требования в письменной форме. Тюр ушел, одной напряженной спиной обещая предоставить список длиной с Биврёст. Но это тоже было «Да». Локи от него не ожидал... Впрочем, понять было нетрудно. Тюр был старым воякой, первым военачальником Всеотца. Атака темных альвов унесла жизни многих его парней, а Тюр был не из тех, кто думал об эйнхериях как о разменном ресурсе. Он лично отбирал их, тренировал и заведовал их делами. Ему совсем не нравилось текущее положение дел, но он рискнул поверить ублюдку. Не слишком разумно с его стороны. Но эйнхерии были подавлены, и Тюр, будучи опытным грамром, рассудил, что вести их боем на узурпатора – только губить напрасно. Пока. Главное – Один был жив. А десять лет... как-нибудь да проскочат. Впоследствии Локи не раз думал, как ему повезло с этим парнем. Кремень, хозяин своему слову. И его «Да» было, пожалуй, попрочнее ответа Хеймдалля, который был себе на уме. К этим ответам вскоре добавились ответы арестованных эйнхериев, с которыми тоже пришлось побеседовать. Камера за камерой. Затем – ответы дворцовой стражи, не попавшей в опалу. Последними были воины. Настоящие ветераны сражений. Вояки покричали, пошумели, для порядка потрясая секирами, тем дело и кончилось, как только все уяснили, что жалование будет предоставляться в те же сроки и в прежних объемах. А то и в больших. Локи улыбался им совершенно искренне. Закаленные в боях, верные, скорые на брань и удар, бойцы нравились ему значительно больше стылых статуй дворцовой стражи и уж всяко больше крикливой праздной толпы знатных асов, где все были на одно лицо. Эти первые дни он много говорил, много спорил и много улыбался. Ложью было бы утверждение, что он коварен и зловреден по самой своей натуре. Нет, конечно, натура у него была ужасна, он был склонен ко лжи и подлости, однако Локи не видел причин обманывать и предавать просто так. Играть против ближних имело смысл в отместку, ради личной выгоды, реже – ради развлечения, чтобы не терять сноровку. Но терять союзников ради сиюминутной прихоти было расточительством и сил, и союзников. А союзники были ему нужны. Он захватывал Асгард словами. Где-то орудуя страхом, где-то здравым смыслом, где-то лестью или ложью. И вскоре дворец был целиком в его руках. Локи считал себя знатоком чужих чаяний, а потому понимал, что его подчиненным нужно в первую очередь: стабильность завтрашнего дня и приемлемое отношение. Что ж, он мог быть щедр и на то, и на другое. И на третье, то есть, на расправу. Он по-прежнему предупреждал всего один раз. Знати Локи не боялся. Вся смена власти незаметно протекла мимо них, ибо для именитых родичей эйнхерии были всего лишь разновидностью мебели, которую можно в случае надобности послать по мелким поручениям. Хуже дела обстояли с дружиной Тора, но и здесь выход нашелся быстро. Нужно было лишь занять их чем-нибудь, чаще отправлять в походы и держать подальше от Асгарда, а такой работы всегда хватало. Четверка пухла от гордости, исполняя приказы по наведению порядка, отлову опасных тварей и присутствия в качестве представителей Асгарда на всяких торжественных мероприятиях, вроде свадеб и похорон. После отбытия Тора он первым делом отправил их передать Эфир Танелииру Тивану. В коллекцию. Пусть барахольщику там икнется. Трон был неудобным. Все тело на нем ломило. Складывалось ощущение, что Хлидскьяльв был создан вовсе не для того, чтобы получать удовольствие. Но Локи и не хотелось быть прикованным к трону, поэтому Один Всеотец лично руководил восстановительными работами в замке и в городе и нещадно кошмарил всех подряд. Особенно Отдел Созиданий. В первый раз он поставил им задачу разработать проект экстренной связи между чертогом Хеймдалля и дворцом, а также способы быстрой связи эйнхериев друг с другом. - Работайте. Отчитаетесь через месяц, - приказал он. - Н-но повелитель!.. – возроптали было светлые умы, потому пришлось перебить: - А если вы собираетесь заявить мне, что вам нужно больше времени, или средств, или что вы такого никогда не делали, я повелю посадить вас в Йондегган вместе с оборудованием, где вы будете работать за еду. Вам ясно? - Да, Владыка. Но уже через неделю он требовал от них еще и возродить технологию Разрушителя, пока все созидатели в голос пытались его убедить, что это невозможно, ибо... ох, дерьмо имирово! Ибо он был в единственном экземпляре. Как всегда. - ...Что значит «утрачена»?! Так найдите того, кто сумеет сделать копию! Даже в Мидгарде с этим разобрались! – бушевал он. Совсем как Один. Восстановить Разрушителя было одной из лучших его идей. Вот только опять всё упиралось в традиции. Иметь мощную вещь в единственном экземпляре?! Да запросто! Как это по-асовски! Создать артефакт и пускать на него слюни, гордясь тем, что другого такого нет! Он, Локи, после общения с техноидами уже был всеми руками за принцип. Если бы у них был принцип создания Разрушителей, их был бы уже целый легион, а не одна куцая поделка, создатель которой, судя по всему, еще во времена Бёра со слезами счастья перерезал себе вены, будучи уверен, что ничего лучше ему не создать. Или может статься, ему в том помогли... Это отношение пошло еще от цвергов, гордящихся своим искусством созидания уникальных вещей. Быть может, и принцип создания Разрушителя следовало поискать у них же... Власть возбуждала. Локи фонтанировал идеями, успевая повсюду, временами забывая про сон и еду. Часто оставлял вместо себя реплику Одина на троне, пребывая тем временем совсем в другом месте. Созывал военные советы в любое время дня и ночи. Он играл в Асгард. Это была афера века! И это было грандиозно. - Всеотец так изменился! – досадовали одни взволнованные горожане. - Еще бы он не изменился после гибели царицы, - возражали другие. – Любимый сын ушел, второй повторно помер. Тоска Владыку поедом ест, так что как умеет, так и лечится. Сердце лечит. Что бы он ни делал, Асгард находил тому простое и всем понятное неверное объяснение. После смерти супруги Владыка загружает себя работой, извлекает уроки из нападения. Что тут непонятного?.. И ситуация сама складывалась в его пользу. У него был Тюр – военачальник с бронзовым голосом, грубый, но надежный. У него был Хеймдалль, спокойный и мрачный, стоящий на своем посту. У него был похожий на медведя Бертред, нынешний начальник дворцовой стражи, верная тень за плечом. И была еще Бертина. Издерганная, глуповатая дочь Берта, которую Локи приблизил в качестве личной служанки. В основном, чтобы убирать в покоях и исполнять мелкие прихоти. Подумал, что так будет надежнее, хотя и считал не слишком здравым состояние, когда повсюду мерещатся убийцы с кинжалами. Бертина боялась его до икоты, робела, не смотрела в глаза и постоянно за всё извинялась. Но она была доброй. Ее простоватая сестринская забота вскоре стала привычной. Она старалась, молчала, а большего он и не требовал. Он лично проводил набор новых рекрутов, занимался снабжением, перевооружением и иногда лично вел тренировки. Магии не учил, не доросли, но навыки разбойных путешествий с гронами тут пригодились. Он учил эйнхериев неправильным, подлым и грязным приемам, которые, тем не менее, могли существенно помочь добрым воинам не быть сходу уложенными на месте. Проблем с эйнхериями, как ни странно, не было, и слухи, если и покидали замок, делали это весьма аккуратно. У него была хорошая память на имена и лица. Локи знал всех эйнхериев и слуг, и регулярно справлялся у них о здравии их жен и детей. Потому обычный эйнхерий в его окружении мыслил примерно так: «Да, он узурпатор. Но он хотя бы делает вид, что ему не всё равно. Он готов обращаться со мной по-асовски в расчете на верность. А еще он знает, как зовут моих детей и где они живут. И мне очень, очень повезло, что я ему полезен». И хотя эйнхерии были верны, а Бертред лично отбирал телохранителей, следующих за лже-Одином по пятам, его внутренние сущности вовсю делали ставки, кто же предаст его первым. Это был риск. Постоянный риск, словно жить под лезвием невидимого меча. И это было здорово! Жизнь без опасности – такая трясина... Асгард оправлялся от последних потерь. Дворец жил привычной праздной жизнью. Слуги стелились едва ли не под ноги. Именитые асы вовсю пытались снискать его расположение и занять место поближе. Властвовать над этим сборищем подлиз оказалось нетрудно. Безобразное подхалимство, елейные речи, сладкие улыбки... У матери было четыре сестры. У них были свои дети, а у их мужей - свои родичи, у деда по матери - еще один брат, а у него четыре сына и шесть дочерей... в общем, замок полнился родней и членами их семей, и глаза б его эту родню не видели. А родня уже шепталась по углам: Тор самоустранился от власти, Локи мертв, Фригга тоже, мир ее праху, а Один уже немолод, Сон его не за горами, и если Владыка сляжет, кто же займет Хлидскьяльв?.. И в этот момент каждый представлял себя. Знатные асиньи же быстро смекнули, что можно и скрасить старость Владыки не без пользы для себя. Потому тайных и явных соискательниц на роль новой царицы Асгарда вскоре обнаружилось столько, что не хватило бы обеих тюрем, чтобы всех разместить. И Локи сильно бы погрешил против истины, если бы заявил, что не подумывал об этом. Так прошел год. Насыщенный, полный новаторских решений, споров и соглашений. Год уроков и выводов... А потом явился Тор, разрушитель его спокойствия. Следовало приказать ему отыскать секиру, пусть и встречаться с ним лишний раз было горько и небезопасно. - Негоже разбрасываться артефактами в Мидгарде, - говорил он брату... или сыну? – Один Тессеракт послужил причиной многих бедствий задолго до того, как до него добрался Локи. Нельзя позволить, чтобы смертные распоряжались такими технологиями себе во вред. Тор сурово покивал и обещал разобраться. И ушел разбираться на следующий же день. Асгард вдруг разом опустел без него. Это было тягостно. Тоска по брату – кто бы мог подумать! – выгрызала нутро, и отмахнуться от нее не получалось. После ухода Тора внезапно всё осточертело. И замок, и трон, и толпы знати, и эйнхерии, и город... Всё обращалось в труху. Без Тора. Младшему отчаянно хотелось... похвастаться брату своими достижениями. Горло было забито новостями, планами, успехами и неудачами, и некому было излить всё это. Он был мертв. И Тор не мог оценить его дело. Тор вообще мало обращал внимания на изменения. Ему тяжело было находиться дома, среди воспоминаний. Он бежал из Асгарда обратно под крылышко своей смертной курицы! Быть может, только это глубокое расстройство толкнуло его самостоятельно заняться делом, на которое при прочих обстоятельствах он бы с чистой совестью отправил неугомонную торову дружину. Однако впоследствии вынужден был признать: хорошо, что не отправил. Пока в его жизни творилась занятная кутерьма с тюрьмой и троном, жизнь Девятимирья не стояла на месте. В частности, в Свартальвхейме сменился правитель. Трон занял несговорчивый скряга Альберих – породный цверг, в честном поединке сразивший старика Альвиса и занявший не только Западное Подземье, но и Восточное, с его рудниками и копями. Но Альберих пошел дальше и провозгласил себя Владыкой Свартальвхейма. Целых три года он шумно орал о своем отказе повиноваться Одину Всеотцу и настаивал, чтобы асы сами пришли к нему на поклон, если им необходимо искусство гордых цвергов. И шумел бы он еще долго и кичливо, если бы не обстоятельства, вынудившие его через год после разгрома Малекита обратиться за помощью к ненавистным и презираемым асам. В шахте завелся кобольд [11]. Хитрая тварь. Он устраивал обвалы и взрывы, из-за его проделок гибли целые стволы, погребая цвергов под тоннами породы. Задабривать духа начали жертвами, отправляя цвергов из вотчины Альвиса, но, дабы соблюсти подобие справедливости, с оружием в руках. Цверги уходили в шахты и не возвращались. Жертвоприношения вначале случались раз в месяц, затем раз в три недели, затем раз в две. Когда интервал сократился до недели, Альберих железным каблуком наступил себе на гордость. Кобольд продолжал бесчинствовать, а цверги не умели управляться с духами. Глашатай долго орал в небо свою просьбу Хеймдаллю, и Локи, узнав от него суть дела, принял это за добрый повод размяться. Он не преследовал этим какой-либо цели, просто захотел польстить своему самолюбию. Горечь по Тору гнала его прочь из Асгарда. Хотелось приключений. И еще отчего-то казалось, что до сих пор он не нашел того, что искал. Локи не имел понятия, что это, только чувствовал, что в Асгарде этого нет. Он пошел один. Взял с собой Гунгнир и ловушку для невидей, решив, что справится с этим сам. Отмахнулся от Берта, пытавшегося уговорить его взять с собой отряд хотя бы из десятка бойцов. На одного духа? Десяток? Да ну его. Альберих оказался сговорчив и по причине напасти, не дающей ему спокойно спать, и по причине того, что за время его бахвальства в Асгарде тоже сменилась власть, и дело теперь приходилось иметь с отъявленным безумцем. Впрочем, этот безумец обещал ему помочь. На взаимовыгодных условиях, разумеется, хотя Альберих был уже согласен на любые условия, лишь бы проклятый кобольд перестал жрать его подданных. Локи спускался в шахту в приподнятом настроении. Он уже имел дело с кобольдами, пусть давным-давно и не здесь. Однако справиться с духом труда не составляло. И воодушевляло то, что Альберих твердо обещал сделать все, чтобы создать Асгарду если и не прежнего Разрушителя, то аналог ничем не хуже. Внизу пахло каменной затхлостью, путь подсвечивали странного вида зеленоватые грибы – цверги разводили их, хотя сами неплохо видели в темноте. Было сыро. Когда лестница кончилась, Локи двинулся по пологому склону вниз и спускался до тех пор, пока грибы не пропали. Впереди начиналась тьма. Он углублялся в нее ровно до тех пор, пока донельзя обостренный слух не уловил впереди шуршащий шорох. Локи поднял ловушку и активировал ее, желая поскорее со всем покончить. Она сверкнула во мраке, осветив то, что было впереди; Локи успел подумать: «Вот дерь...» И умер. Когда несколько минут спустя он пришел в себя среди костей и железного лома с тупой болью в теле и ощущением чудовищного жара, пришлось сделать три неутешительных вывода. Первый – это был не кобольд. Это был линдвурм [12]. Настоящий муспелльхеймский линдвурм из проклятой вотчины Сурта, огненного Владыки! Огнедышащий черный змей, умеющий превращать любую материю в горсть золы. Судя по времени появления, ящер просочился через щель между мирами во время Схождения и всё это время устраивал тут гнездовище. Второй неутешительный вывод – у него не было с собой оружия против линдвурма. Конечно, Гунгнир был всем копьям копье и мог запросто пробить шкуру дракона, вот только линдвурмы имели поганое свойство раскаляться до таких температур, что от Гунгнира вполне могла остаться золотая лужа. И вывод третий, он же главный – не получалось удрать. На фоне слабо высвеченного проема он видел очертания твари. У линдвурмов чуткий слух и нюх. И как раз сейчас ящер заинтересованно втягивал ноздрями воздух, пытаясь уловить его запах. Осталось две жизни. Или, если быть оптимистом, две дареные жизни и одна своя. И их все он мог оставить прямо здесь. Замечательный расклад! ДУМАЙ! – приказал Старший. – ПРЕКРАТИ ПАНИКОВАТЬ! ТЫ ЖЕ ВАРЛОК! И У ТЕБЯ ЕСТЬ НЕ ТОЛЬКО КОПЬЕ! ПРОВЕРЬ, ВДРУГ ОНИ ЕЕ НЕ СТЕРЛИ! Сперва он не понял, что Старший имеет в виду, но затем в мозгу забрезжило понимание. Тогда, в чертоге... перед самым падением... он отпустил Ларец, вернув его на место? Отпустил или нет? Он этого не запомнил, но точно перестал тратить силы на удержание Ларца, когда чертог рухнул в Гинунгагап. Пришлось отпустить. Чем дальше расстояние до призванного объекта, тем больше сил расходуется. Ларец должен был вернуться на прежнее место. И если он сейчас в хранилище... если его никто не трогал... если никто не стёр ее... Руна отозвалась. Локи жестом активировал ее, и пальцы сомкнулись на ручках Ларца. Руки задрожали от напряжения, и он, со свистом выдохнув, разорвал контакт. Слишком большое расстояние. Никогда еще он не призывал предметы из других миров и понял, что сумеет удержать Ларец секунд на десять, не больше. Но, что того хуже, тварь его услышала, поэтому отсчет этих десяти секунд должен был начаться прямо сейчас. НЕТ. ЛЕД ПРОТИВ ПЛАМЕНИ – ХОД НЕ В ТВОЮ ПОЛЬЗУ. БЕЙ, КАК ПРИВЫК. ТЫ ВАРЛОК! Слыша знакомый шелестящий звук рядом со скалой, служившей ему убежищем, и медленный свист втягиваемого в гигантские легкие воздуха, он вызвал реплику. К сожалению, реплики не могли воздействовать на окружающие предметы. Зато они умели говорить. - Эй, червяк! – крикнул его двойник, замерев силуэтом на фоне проема. Линдвурм развернулся и выплюнул в его сторону струю белого пламени, едва не ослепившую Локи. Тогда он выпрыгнул из-за скалы, выдергивая Ларец Древних Зим прямо из воздуха, из Асгарда, чувствуя чудовищное напряжение в руках. Струя льда ударила в спину ящера. Пламя погасло. Локи заорал от натуги, продолжая морозить дракона до состояния глыбы, и отпустил Ларец в тот момент, когда туша в глубине толстого льда стала призрачно светиться желтым, разогреваясь. Лед опасно затрещал. Локи, за доли секунды подскочив к упавшему у выхода Гунгниру, выстрелил в ледяную статую и с размаху вонзил копье в место выстрела – в бок зверя, под правую лапу, проламывая чешую и кожу. Он не сразу понял, что кричит, и продолжил давить на копье, пока оно с хрустом не уперлось в ребра твари с другой стороны и свечение подо льдом не погасло. Еще несколько минут после этого он пытался отдышаться, чувствуя животный, чистейший восторг. Сердце колотилось, как обезумевшее. Он был жив, он победил! Победил муспелльхеймского линдвурма! В одиночку! Как он был доволен собой! Локи понял, что улыбается так широко, что, должно быть, светится от счастья. Видел бы меня сейчас Тор!.. И всё радостное возбуждение как рукой сняло. *** Хеймдалль смотрел так укоризненно, что Локи ответил ему кислой улыбкой. Наконечник копья был в крови. - Не смотри так сурово. У тебя уже был шанс отрубить мне голову. - Ты поступил необдуманно, подвергнув себя такому риску. - Да брось. Говоришь так, будто не хочешь видеть меня мертвым. Страж усмехнулся краем рта, будто ему было смертельно скучно, и медленно спустился с постамента. - Меня одолевает предчувствие, что даже после смерти ты не оставишь нас в покое, Локи. - Это верно. Я вернусь на корабле из ногтей мертвецов, даже если мне придется ваять его собственноручно, - он ласково потрепал Стража по плечу. – Живой или мертвый, я вернусь. А сейчас мне нужен отдых. И эль. Много эля! Уже у выхода на Мост его остановил голос Хеймдалля. - Один Всеотец идет разбираться с чудовищем? В одиночку, без охраны, не взяв с собой верных воинов? - Что ты имеешь в виду? – обернулся он. Страж выглядел хмурым. - Прими совет. Если хочешь и дальше выдавать себя за Одина, тебе следует впредь воздержаться от подобных авантюр. Это слишком нетипично для Всеотца. И вызовет вопросы, на которые Асгард не найдет ответов. Локи думал было поспорить, но ответить было нечего, поэтому он сказал: - Я это учту. И услышал, как в его мозгу впервые звякнула золотая цепь, приковавшая его к Хлидскьяльву. Это была первая мысль такого рода. И далеко не последняя. За вожделенным элем, заново прокрутив свою битву с линдвурмом, он подумал о том, что попался в ловушку образа Одина. Локи привык быть непоседливым, привык быть в гуще событий или чуть в стороне, но никогда – вовне, как это делал Всеотец в последние годы. Да что там – в последние сотни лет! Он почти никуда не выбирался из Асгарда, не считая того случая в Йотунхейме. Несвобода навалилась так отчетливо, что Локи мог ощутить на плечах ее вес. Образ держал его в плену соответствия, и Хеймдалль оказался прав: способность Асгарда находить ему оправдания имела предел. Асы готовы были объяснять его деяния ровно до тех пор, пока кому-то не стукнет в голову, насколько все это подозрительно выглядит. Следовало быть осторожнее. Вот же проклятье! В него словно тыкали палкой, понуждая, как скот, следовать в нужном направлении! И это по-настоящему бесило, потому что палка была в его же собственной руке! Или хуже – в руке фантомного, спящего своим Сном Всеотца, в которого ему, Локи, надлежало играть поубедительней! Локи невесело засмеялся. Хитрец оказался в тенетах собственного остроумия! ЧЕГО ТРЕПЫХАЕШЬСЯ, ВАРЛОК? РАЗВЕ ТВОЯ ПРЕЖНЯЯ ЖИЗНЬ БЫЛА СЛАЩЕ? Не была. Но и сидеть на золотой цепи ему не больно-то хотелось. Впрочем, у этой личины были и свои плюсы. Она держала в узде строгих моральных ограничений, от которых он, будучи самим собой, старательно отвыкал во время разбоя с гронами. Один сдерживал его желания и спонтанные авантюры. Себе он не давал бы скучать. О, себе он бы не позволил погрязнуть в рутине, считая ее одной из самых страшных кар Девятимирья! Начал бы войну, занялся интригами... нашел, чем себя занять. Но беды не заставили себя ждать. Сначала пришел туман. *** Зима входила в Асгард постепенно. Так ненавязчиво, что первое время он почти не замечал изменений. Будучи прикованным к Хлидскьяльву, Локи начал закатывать шумные пиры и принимать гостей. Закидывать удочки в иные миры. Сперва его навестил Ньёрд, затем Велунд. Оба, хоть и не без уговоров, угроз и нажима, сказали «Да». Как и все три Норны. Альберих убедил его в своей вассальной преданности еще в Свартальвхейме. Муспелльхейм, Йотунхейм и Мидгард по понятным причинам отпадали сами собой, а Хельхейм... Он был почему-то уверен, что Хель уже знает. И не потому, что расспрашивала тени, а как-то иначе. Эта мысль странным образом беспокоила его до ознобной дрожи, но он так и не сумел докопаться до причины своей тревоги. Сперва пришел туман. Пришел – и начал оставаться всё дольше и дольше. Город под ним присмирел и притих. С каждым днем становилось всё холоднее, ветра стали суровей, хотя весна уже миновала. Небо сплошь затянули тучи, и пасмурная хмарь не сходила неделями. А затем пошел снег. Сперва робкий, быстро тающий, мелкая снежная пудра... Но было уже очевидно: это только начало. Так и вышло. Потянулись длинные, однообразные дни с ледяными ночами. Ежедневно до полудня предсмертным проклятьем над Асгардом висела плотная мгла тумана. Белая завеса брала город в осаду, и редким лучам из рваных дыр в одеяле неба не хватало силы прорваться сквозь этот заслон. После полудня поднимался ветер, разгоняя мутную взвесь, чтобы после пришел черед снегопада. Порой это был легкий снежок, который лишь чуть припудривал улицы и прекращался к вечеру, неизменно расползаясь в грязную слякоть. Но все чаще случалось так, что снег валил хлопьями, сплошной стеной, как пепел пожарищ, а свист ветра взлетал до пронзительного женского вопля, заставляя асов вздрагивать от тревоги и творить охранные жесты от зла. Пока еще никто не болел, но это казалось лишь делом времени. Когда началась зима, многие представители знати стали выказывать недовольство. Одину начали давать советы, пытаться управлять его решениями, чувствуя слабину Владыки и стремясь упрочить свое положение. Локи наблюдал и посмеивался, иногда поощряя жадных придворных, иногда решительно осаждая. Любой грязный фермер, укрывшийся в городе от зимы, был ему симпатичней, чем это сборище. Но он знал – Один не стал бы убивать нахлебников, хотя риск обнаружить яд в своем бокале возрастал день ото дня. Но знать наглела, совсем разленились и в итоге дала волю своим порокам. Случай неожиданно представился сам. Один из наиболее ярых советчиков рискнул открыто обвинить Одина Всеотца в приходе зимы. Он заявил во всеуслышание: «Разве достоин Хлидскьяльва тот, кто вредит Асгарду?!». Локи без слов проткнул его копьем. Впервые убил кого-то своей рукой после битвы с темными альвами. Это был грязный, но полезный урок. Вопрос о достоинстве был закрыт и более не поднимался. По всему дворцу распространилась тягостная, гнетущая атмосфера, словно здесь произошло некое ужасное событие, которое до сих пор тяготеет проклятием над этим местом. И дело было вовсе не в убийстве. Дворец видел их не одно и не два. Асгард пришел ему на помощь. Асгард сам нашел объяснение. Один скорбит. Локи позволил этой версии окрепнуть и расцвести пышным цветом. В конце концов, почему бы и нет? Всё, что ему оставалось делать – своевременно реагировать на все новые и новые проблемы. Он начал закатывать большие пиры во дворце, и не только для знати – для всех. Все должны были уяснить, что Один – щедрый хозяин, который не оставит асов в беде и чей дом примет любого. По городу были расставлены пункты раздачи горячего бульона, эля и хлеба, устраивались убежища для обогрева. Он удвоил количество городской стражи, и им нередко приходилось помогать ликвидировать пожары от неосторожного обращения с огнем. Локи говорил с Бертом, говорил с Тюром, и с Хеймдаллем говорил тоже. В основном, распоряжался. Обеспечить, не дать, выявить, решить, организовать и так далее. Он старался их успокоить, обсуждал со Стражем возможные причины, велел смотреть в оба и докладывать незамедлительно. Что-то ему не нравилось в поведении всех троих. А потом пришло страшное озарение: «Все они ждут, что я их спасу». И его доверенные лица. И весь Асгард. Локи физически чувствовал тяжесть их надежды. Старший соблазнял воспользоваться шансом и начать тиранию. Младший призывал искать причины наступления зимы. Он бы и рад, да где их искать? О, возможные причины уже изъели ему нутро. Одна другой краше! Любая – чудо! Не налюбуешься. К примеру, всему виной Один, утаивший от обоих сыновей искусство удержания гармонии мира! Он, в отличие от матери, не делился своими секретами. Могли же быть священные обряды, вроде ежегодного ритуального полива Древа-Ясеня (Старший, молчать!), или какое иное колдовство, поддерживающее мир живым и здоровым! Один был умелый колдун, хоть колдовства не любил и прибегал к нему редко – в походах, вроде Большой Охоты, которые кончились века назад. Наверняка это еще и наследственная тайна. От отца к сыну, от Бёра к Одину, от Одина... кому?! Тору?! Вот уж кому точно стоит доверять колдовские ритуалы! Нет, не делился с ним Всеотец таинствами, иначе бахвалился бы старшенький отцовским доверием на каждом углу по всему Асгарду! Нет... не делился. Но были ведь древние тайны правления. Должны были быть! Вот только до сих пор надежно скрыты покровом от несведущих, и не имеют отношения к скучным тайнам кабинета отца. Локи честно обыскал его. Он днями и ночами торчал в библиотеке, хотя в прежние времена практически жил в ней и знал почти сверху донизу. Ответов не находилось. Кроме самого очевидного, разумеется. И самого страшного. Он отбрасывал эту мысль так далеко, как получалось. Локи не мог нащупать некоторые нити доставшейся ему паутины власти. Даже сидя в центре этой паутины, какие-то важные направляющие не были доступны ему. Он чувствовал это. В самом деле, ну нельзя же всерьез верить в то, что Хлидскьяльв чутко различает седалища правителей! Со смеху помереть – трон, считывающий задницы! О, вот и ледяной великан присел! Устраивайся поудобнее, Владыка, все организуем по высшему разряду! Снег и холод высшего качества! Все, как ты любишь! Совсем как дома... Нельзя было в это верить. А он верил. Или, по крайней мере, допускал такую возможность. Могла быть причина в Хлидскьяльве, не перешедшем ему по праву. В его жилах не было ни капли крови Одина, и это могло... сказаться. Слишком давно происходила последняя передача власти. Коронация Тора не в счет, так, формальность. Всё прошло не по установленному порядку. А многое из того, что его окружает, было уже столь древним, что обзавелось собственной волей. И она, эта воля, любила порядок. Ледяной великан на троне Асгарда, снег, холод... сходится. Да не совсем. Асы – народ воинственный. Ему были известны случаи, когда Ванахеймом до Ньёрда правил мятежник, бросивший асам вызов, и асы пришли, убили наглеца и возвели своего ставленника. Ас на троне Ванахейма отчего-то не пошатнул существующих устоев. Как и пустующий первое время после великой войны трон Свартальвхейма, который в итоге велением Бёра перешел цвергу Хленгу за неимением иной достаточно разумной кандидатуры. Сменили темного альва на цверга – и ничего! То есть, Темный Мир и так лежал в руинах, может, никто и не заметил катастрофы, однако как жили там цверги, нибелунги и карлы, так и живут. Никакой тебе зимы и льда... НЕ МОЖЕШЬ ПОБЕДИТЬ - ВОЗГЛАВЬ. Не сумев справиться с зимой, он может стать в ее авангарде. В конце-то концов, он ничего от этого не теряет. Локи чувствовал: ему скоро захочется развернуться навстречу зиме и, раскинув руки, смеяться, приветствуя катастрофу. Зима пришла. Да здравствует зима! Старшему идея явно пришлась по душе, но Локи осадил его – мягко, но решительно. Для того, чтобы возглавить беду, нужно сперва признаться, что не смог победить. Принять зиму означало в свою очередь признать, что справиться с ней оказалось ему не под силу, а против этого восставала гордость. Слишком это звучало похоже на оправдание своего бессилия. Он был намерен еще побарахтаться. И Тор. Глупая мысль. Лишняя. Но всё же... Это будет рубеж, после которого у них с братом не останется шансов. Тор ему не простит, если он бросит на растерзание стужи их общий дом. Но одну подлянку брату он все же устроил. Не удержался. Искушение было чересчур велико, а Тор заслужил. И вот уже понеслась по Асгарду молва: «Это всё Тор виноват! Не принял бразды правления, отрекся от трона и сбежал в Мидгард к своей девице, бросил отца в печали под гнетом государственных дел. Всеотец в Сон уйти не может, измаялся весь. Чахнет на глазах, томится. Оттого и снег! Разумеется, это Тор виноват! Думал только о себе! И думал, надо сказать, вовсе не головой, кобель блудливый!..». Это получилось легко. Легче легкого. Весь Асгард гудел его настроением, и причины зимы были всем очевидны. То была единственная маленькая месть, которую Локи себе позволил. Тор сам виноват. Бывал бы дома почаще... Асгард верил и охотно подыгрывал. Когда более трезвые головы скребли затылки и вопрошали, мол, почему же тогда Владыка сына в Мидгард сам отпустил, раз он тут был так нужен, на них шикали и принимались доказывать: «Один-то был в глубокой скорби! Вот сын его слабостью и воспользовался!..». Локи слушал их и улыбался. Белая пена снега за окном начала казаться привычной. Повсюду в городе жгли масло, асы запасались дровами и хворостом. Фермеры с полей перебирались в город, а для вывоза некоторых особо упрямых пришлось даже издавать отдельное повеление. Асы, конечно, морозоустойчивы, и снег не доставлял им неприятностей. Пока. Пока никто не начал умирать от холода. Но под снегом стояли поля, не давая всходов. Море Хлер начало медленно покрываться льдом у берегов, и рыба отходила все дальше к Краю. Пришлось спешно засылать послов в Норнхейм и Ванахейм. Можно было сунуться и к Велунду [13], но Локи решил – пока рано. Остроухий лопнет от самодовольства оттого, что Асгард обращается к Рейе за снабжением. Но всё шло к тому, что вскоре придется. Не хватало еще, чтобы асы под его пятой начали голодать. Созидатели теперь ломали голову над устройством оранжерей и крытых теплиц, искали всё, что может расти и плодоносить в условиях зимы. Следовало разобраться и с Йотунхеймом. Пусть и не хотелось. Локи шел сам – договариваться. С копьем, в одиночку и без охраны. И шел, в кои-то веки, собой. Трон оставался все там же, где он помнил, только вот занимал его другой йотун, пусть и похожий. «Я не считал себя красавчиком? Какое упущение!», – подумал Локи, заново разглядывая ледяных великанов, столпившихся за его спиной. Они сопровождали его до самого... за неимением лучшего определения, дворца. И теперь живой стеной отгораживали ему путь к бегству, если такая мысль придет гостю в голову. Его здесь узнали. Локи так и не решил, принимать это за добрый знак или нет. - Прежде, чем мои слуги тебя прикончат, ответь: какая нелегкая занесла тебя в мои владения, асгардская свинья? Йотун на троне говорил низко и басовито, почти не размыкая губ. Никакой артикуляции. Наверное, это у них из-за холода. Локи усмехнулся. Его на это поймать было потруднее, чем Тора. Он порылся в памяти, выискивая имя. Скрюмир. «Хвастун». Старший сын Лафея и, стало быть, его старший брат. Локи как никогда заскучал по Тору. У него были братья и даже сестры со стороны Лафея. Странствуя изгнанником, он успел об этом разузнать. - Ты ведь Скрюмир, верно? Весь в отца. Я Локи. Царь Асгарда. - Локи, - хмыкнул тот. – А ты весь в тот орущий кусок дерьма, что мы бросили умирать на скалах. Да, видимо, этот йотун тоже не брезговал добывать через лазутчиков достоверные сведения. - Я польщен. А что это у вас тут случилось? – Локи как бы невзначай оглядел руины. – Землетрясение? - Огонь с небес, - мрачно ответил Скрюмир. - А. Значит, ты уже знаешь, что бывает, когда я злюсь, - для пущего эффекта Локи выдержал паузу, дожидаясь, пока до всех дойдет. Дошло. Что ж, теперь можно было предстать и великодушным. Он улыбнулся. – Но я пришел не грозить тебе карой. Как новый Владыка Асгарда, я думаю, пришло время нам договориться друг с другом. - Мне не о чем договариваться с тобой, полукровка. Ты убил моего отца. - Вовсе нет! Я убил моего отца, который по трагической случайности оказался еще и твоим. Скрюмир вскочил с трона и выпрямился во весь свой внушительный рост. - Тебе за это вырвут твой поганый язык! – прорычал он. – А после... - Стало быть, ты недоволен? – прервал Локи поток страшных кар, грозящих в скором будущем его тщедушной плоти. – Ведь я оказал тебе большую услугу, освободив трон Йотунхейма. Лафей еще пару тысяч лет морозил бы его своим седалищем, а с моей помощью тебе не пришлось самому марать руки. - Думаешь, я такой же как ты, отцеубийца? – скупое на мимику лицо почти не двигалось, застыв суровой маской, лишь узкие губы выплевывали слова. Но он уловил едкую насмешку. - Разумеется, нет. Я-то убил обоих своих отцов, а у тебя даже на одного духу не хватило, - о судьбе Одина он солгал, но лишь из любви к искусству морочить голову. Это, похоже, возымело действие. Скрюмир был до глубины души оскорблен последним пассажем, однако приказа атаковать от него не последовало. – Хватит притворяться, что мы равны, братец. Я гораздо хуже Одина, и ты занимаешь этот трон только потому, что тот кусок дерьма, который вы бросили умирать, это тебе позволяет. Будь лоялен или умри. И заметь, я даю тебе шанс обойтись малой кровью. Слова били без промаха. Хвастун медленно, в мрачной задумчивости опустился обратно на трон. - О чем ты хочешь договариваться со мной? – спросил он по-деловому. Это звучало уже гораздо лучше. - Лишь о взаимной выгоде, - Локи подошел к трону поближе. – Пришло время сотрудничать, брат мой. Своим тоном он постарался подчеркнуть все те прелести, что ждут отказавшихся от сотрудничества. Переговоры прошли успешно. Разрушения и жертвы прежней войны отбросили йотунов назад. Им уже не хватало умений и организации, чтобы восстановить свое царство, отчего Йотунхейм медленно приходил в упадок. Локи предложил им орудия и технологии. Если йотуны, в свою очередь, помогут справиться с тяготами зимы. Его очень интересовали утгардские овцы, богатые жиром и шерстью, и обитающие в ледяном океане пятнистые нерпы, которых можно было бы выпустить в замерзающее море Хлер. Орудия для ловли нерп и охоты Локи согласился передать в любых количествах при условии, что для Асгарда нерп будут отлавливать живыми. Уже после окончания аудиенции его догнал издевательски-небрежный голос Скрюмира: - Я думал, ты захочешь узнать о своей матери, братец. Сперва он не понял. Но затем развернулся и почувствовал, как губы скривились в ухмылке. - Что ж... поведай мне. Так он узнал о той, кто при жизни носила имя Агиёрд. Асинья. Великаны по всем мирам похищали женщин, и это редко удавалось отследить даже Хеймдаллю. Смертные от холода гибли сразу. Асиньи, альвийки и ванини жили дольше. Дисы, ульдрены и представительницы иных разумных видов – еще дольше. Хотя, тут кому как везло. Агиёрд была красива. Чернокосая и зеленоглазая, она, будучи добычей, сумела неслыханное: очаровать Владыку Йотунхейма, став его наложницей, выдержать холод и выжить. И была столь вынослива, что сумела зачать и родить Лафею сына. Она умерла родами, и во время войны с асами была уничтожена ее могила – неслыханная роскошь для наложницы, но Лафей был по-своему привязан к ней. Скрюмир говорил о рабыне отца со снисходительным пренебрежением, но у Локи не было оснований не верить ему. Он отлично знал этот тон. Таким преподносят только правду, желая выбить у собеседника почву из-под ног. Однако мысли Локи были далеки от тех, которые рисовал себе Скрюмир. Он думал: «Вот она – моя первая жертва. Неудивительно, что ничего хорошего из меня не вышло». Часом позже он сидел в тишине покоев Одина, и казалось, что его окружает тихое царство мертвецов. Побывав в Йотунхейме и увидев этот распадающийся мир, он пришел в отчаяние. Ему виделось в этом будущее Асгарда. Разве он, Локи, сын Лафея, пасынок Одина, рожденный, чтобы умереть, взошел на трон, чтобы уничтожить мир?! Он шел не за этим! Он шел побеждать! Доказать свое право на жизнь и престол! Право быть чем-то большим, чем плодом чужой жалости!.. Но мир умирал. Зима шла по Асгарду. Строевым маршем, с боевыми знаменами. Он видел, как гибнет его мир, и был не в силах прекратить это. Очень хотелось сдохнуть, но подыхать было нельзя. Ждали его по ту сторону. Как родного. Хотелось, чтобы ничего не хотелось... но тогда он не был бы Локи. *** Сиф начала что-то подозревать после истории с линдвурмом. А после начала зимы подозрения только окрепли. Где-то с этих пор она стала пристальнее наблюдать за ним, но это Локи вспомнил уже потом, задним числом. А тогда он вообще не обращал на четверку никакого внимания. Было не до того. Его занимала зима. Как раз тогда он подумал об еще одной неучтенной возможности. Точнее, о двух возможностях, связанных друг с другом. Ледяная сила внутри него и ледяная сила внутри Ларца Древних Зим. Следовало проверить и то, и другое. После падения в Гинунгагап он крепко запер ее в себе. А всякая запертая сила ищет выход вовне. Запечатанная, она могла прорываться в мир и таким образом. И если так... Локи был уверен, что Ларец сумеет поглотить ее излишек, если таковой имеется. Он чувствовал, когда держал его в руках, как холод поднимается в нем, подходит к самой поверхности, и руки чесались выпустить силу дальше. Можно было бы и отпустить. В Ларец. Если, конечно, причина не крылась в самом Ларце. Ибо, если он повредил корпус во время драки с линдвурмом... Это тоже могло быть правдой. Древние зимы вырываются на волю. Чем не версия? Он долго собирался с силами, затем выбрал вечер и не без содрогания спустился в хранилище. Ларец стоял на своем месте. Внутри, за синей дымкой, метался свет, будто там закручивались воронками снежные смерчи. «Уж не ты ли шалишь?» – подумал он, проведя ладонью по Ларцу. Под ладонью было сухо и холодно, на вид Ларец выглядел совершенно целым. Ни трещин, ни вмятин... Кожа руки посинела, что вызвало бурю неприятных эмоций, сродни отвращению, но он быстро справился с собой. Следовало быть к этому готовым. Прижав ладонь плотнее, он закрыл глаза и сосредоточился. Сила поднялась в нем, он вытолкнул ее – наружу. Сила хлынула обжигающе холодным потоком. Локи ощутил, как откликается Ларец, поглощая ее, как его зима вливается в хоровод других зим, вплетается волоском в сложное плетение зимних кос. Он позволял присвоить ее. Ларец пил его силу, и Локи ощущал, как вокруг падает температура, похрустывает иней, покрывая поверхности. Он сделал дрожащий морозный выдох, стараясь избавиться от ощущения, будто легкие полны вьюги. А затем услышал звук за спиной. Судорожный вздох. Резко открыв глаза, он обернулся – и увидел расширенные от ужаса глаза леди Сиф. Они замерли так на секунду. Йотун в окружении льда и асинья-воительница. Затем Сиф крепко сжала зубы, развернулась и бросилась прочь. ПРОСТО ПРЕЛЕСТЬ. Локи выругался и, выходя из хранилища, вызвал Бертреда. Пусть держит ребят наготове. Мало ли чем обернется грядущее выяснение. Несмотря на то, чем ему всё это грозило, Локи обуздал свою ярость. Спешить с ней не стоило. Игра была интересней. Волнение уже защекотало нутро. До чего же восхитительное чувство! Направляясь к тронному залу, он бросил взгляд в окно. Серые тучи роняли на землю редкий снежок. *** - Да что с вами такое? Что за постные лица? – тон его был подчеркнуто небрежным. – Разве никто мне не рад? Четыре пары глаз излучали что угодно, только не радость. Локи ждал эту братию в тронном зале, куда четверка и стремилась, полнясь праведным гневом, правда, часть отваги воины растеряли, когда их разоружили при входе. - Ты как был лживой мразью, так и остался. А Тор-то еще убивался из-за тебя, - бросила Сиф. Она чувствовала себя на коне и победно ухмылялась. Удивительно было видеть столь неприятную усмешку на лице красивой девушки. Эта усмешка говорила: «Я поймала тебя с поличным, мерзавец, и теперь ты не отвертишься!». - Между прочим, я спас вам жизнь. И где «спасибо»? - Ты убил Одина? – прямо спросил Огун. Так обвиняющее спросил, что вроде как и не спросил вовсе. - Не утруждайся, он все равно не скажет правду, - заявила ему Сиф. - Нет, не убил. Всего лишь ранил. Раза четыре, - можно было бы и соврать, но он не стал, ощутив необъяснимое желание их ошарашить. Хотелось видеть эти удивленные гневные лица. Правда весьма приятно щекотала язык. – Один спит своим Сном в укромном месте, известном только мне. И вы, похоже, весьма заинтересованы в том, чтобы он благополучно проспал свой срок. А то мало ли... какие неприятности подстерегают спящих. Сиф подошла вплотную, будто хотела ударить или загрызть. Ее вздернутое лицо было белым от гнева. Локи не сдвинулся с места исключительно из принципа, пусть это и грозило пощечиной. Или еще чем похуже. - Ты наслал зиму на Асгард, и не ври, что это не твоих рук дело! – объявила она. – Я своими глазами видела это. - Ты видела, как я пытался ее остановить, используя свою ледяную силу и мощь Ларца Древних Зим, - возразил он спокойно. – Увы, у меня ничего не вышло. Зато я убедился, что Ларец ни при чем. К сожалению. - Почему «к сожалению»? – поинтересовался Фандрал. - Будь это Ларец, я бы знал, что делать. - Ты лжешь! – выплюнула Сиф ему в лицо. – Все твои речи – сплошное вранье! - Вот как? И кто же из вас еще думает, что это я намеренно привел в Асгард зиму? Воины переглянулись. - Мы все так считаем, - гордо заявил Огун. Этот никогда не боялся резать правду в лицо. Локи почувствовал, что губы вот-вот растянутся в улыбке, и не стал ее скрывать. - Это довольно забавно, но я всё же спрошу: зачем это мне? Правителю, который год как печется о благе Асгарда. - Из мести, - тут же заявила Сиф. – Из прихоти. Кто знает, может, холод тебе приятнее, раз ты йотун. Или тебе просто стало скучно. Хоть ты и говоришь, что печешься о благе Асгарда, тебя занимает только собственное благо. - Смелое утверждение. Вот только как же несчастья моих подданных, включая неурожай, проблемы обогрева и надобность унизительно просить помощи у других миров играют мне на благо? - Как знать, вдруг наши медленные мучения доставляют тебе удовольствие? - Я прошу прощения, вашвеличство... – скороговоркой вмешался Вольштагг. – Но нам хотелось бы знать, что в таком случае творится? Общую картину, так сказать. Не в обиду, Локи, даже если это сделал не ты... - Это не я. И забавно, что ты спросил – я не знаю, что творится. Но я работаю над тем, чтобы это прекратить. - Какой же ты вероломный мерзавец. Ты способен только всё разрушать себе на потеху! – звенела Сиф. - Это значит только то, что я очень опасный мерзавец, и советую хорошенько усвоить это на будущее. - Может, мы все-таки спокойно все обсудим, а? – Вольштагг поднял руки, призывая к миру. Он явно нервничал. С одной стороны, ему хотелось поддержать Сиф, а с другой ему очень, очень не хотелось нарваться на неприятности, которые Локи щедро обещал ему одной улыбкой. Сиф пропустила его слова мимо ушей. - Ты поганый ублюдок. - Верно, Сиф. Я именно он. Но Асгард мой. И если благодаря кому-то из вас против меня вспыхнет бунт, за собой я утяну вас всех. Вы же помогли Тору вытащить меня из тюрьмы, даже Хеймдалль был с вами заодно. Фандрал, Вольштагг и Огун возразили на это хором, но он рукой подал им знак угомониться. - Можешь меня казнить, но я, Сиф, дочь Ангмаля, не верю ни единому твоему слову, - Сиф говорила так, будто бросала вызов, - и считаю, что ты – грязный лжец, убивший Одина и захвативший власть в Асгарде! Пришлось рассмеяться, хотя никакой радости он не чувствовал. Было скучно. - Вопреки распространенному мнению, Сиф, мне не нравится быть мясником. Тем более, я сам вас помиловал, и теперь мне как-то уже несподручно вас убивать. А теперь, дерзновенная моя леди, прикуси-ка язычок и послушай. Сейчас я твой царь, а другого тут нет. Поэтому прочувствуй одну простую вещь: пора бы уже начать сотрудничать! – к концу фразы его голос загремел на весь зал. Он тут же разозлился, раздосадованный, что дал волю гневу. Грубые угрозы вместо хитроумной подводки! Позорище!.. - Локи, довольно. Хорош кипятиться, - это Фандрал. Миротворец, хундлинги его раздери!.. Он почувствовал выброс горячей злобы. «НЕТ, НЕ ДОВОЛЬНО!» - раздался внутри рык Старшего, и пришлось повысить голос, чтобы заглушить его: - Вы все знаете, кто я. И знаете, кем был мой отец. Я имею в виду, настоящий отец, - Локи подождал, пока все это припомнят, а заодно и то, каким именно образом Лафей отправился в Хель. – Я наполовину йотун, и вы сами можете убедиться, что чары Одина всё еще на своем месте. Не будь их, я бы уже принял свой истинный облик. Это первое. И второе: убей я Одина, как думаете, Хеймдалль служил бы мне? Да он бы скорее согласился, чтобы я его казнил, чем преклонил колени перед убийцей Владыки Асгарда! - Что верно, то верно, - Вольштагг оглядел всех и пожал плечами. – Страж бы ему не спустил, это как пить дать. Это внесло смятение в ряды бунтующих. Что поделать, норн был прав, и это поняли все. - То же касается и зимы, - сказал он спокойней. – Хеймдалль свидетель, я ни при чем. Можете спросить его сами. Нравится вам или нет, я царь. И буду им десять лет. Тор отрекся, вы это знаете. Юбки оказались ему важнее Хлидскьяльва. - Почему же ты не объявишь, что трон твой? Прикрываешься Одином, потому что боишься? Он рассмеялся. Сиф и сама отлично знала причину, по которой он не выдавал себя. У нее на лице было крупно написано: «Спроси меня, почему злодей Локи не должен сидеть на троне». Беда с этими героями. - Нет, Сиф, - он подошел поближе. – Я просто очень, очень люблю власть. А власть Всеотца безгранична. Одину безропотно подчиняются все. Включая вас. Вы ведь так охотно, так самоотверженно исполняли мои приказы... что я настоятельно советую вам делать и впредь. Непослушание я могу простить. А могу и не простить. Когда не знаешь наверняка, что последует за проступком, жить становится куда интересней! Мы поняли друг друга? Колени они преклонили со скрипом. Он почти слышал их мысли. Ни одному из этих героев не хотелось быть на своем месте, вот только все иные места выглядели еще непривлекательней. Каждый подумал, что сможет сделать больше, если останется на посту, при царе, на которого в случае чего - может быть - сумеет повлиять. Или не каждый. Несколько дней спустя гордец Огун заявил, что покидает службу. Его никто не поддержал, хотя Локи отлично знал, кто в действительности был автором этого бунта. Сперва он хотел оставить это без внимания. Пусть их кусают губы от злости и бессилия. На его стороне стража и армия, Сиф ничего не сможет сделать. Но Старший напомнил ему о черной ноге грона Ягдета. Вовремя. Братию Тора разоружили. Он приказал приглядывать за ними в оба. И все равно – недоглядел. *** В чертоге царило молчание. Хеймдалль не удивился, увидев Локи рядом с собой в полном боевом облачении с копьем наготове, даже понимающе усмехнулся. Локи вернул ехидную улыбку: - Хочешь пари? – спросил он, и отправил реплику в Мидгард. Это всегда требовало усилий, сосредоточенности и внимания, но оно того стоило. Локи не собирался вмешиваться. В конце концов, это было не его дело. Мидгард под защитой Тора и Мстителей, которые сами умудрились создать себе врага, раз в этом году на врагов у них случился неурожай. Он не рвался наводить порядок, ибо более предпочитал наводить бардак. Ему было плевать на Соковию – скучное место, каких в Мидгарде двенадцать на дюжину. И на Альтрона тоже было плевать. Он наблюдал за действиями Мстителей со злорадной улыбкой, он же Локи, варлок, предатель и злодей!.. и всё же... Он приказал держать Мост наготове. На всякий случай. И чувствовал... тягу. Ему хотелось погрузиться в их буйство, ворваться в их кураж. Как если бы Локи немного... скучал по ним. Вражда доставляла такое щекочущее наслаждение, как если бы враг для него был существом самым близким к понятию друга. Мстители были ЕГО врагами. И он бы, пожалуй, даже взялся их спасать лишь затем, чтобы в будущем иметь удовольствие изводить их самолично. Но герои справились. Хотя и бед натворили... - Будем ждать Тора, - обратился он к Хеймдаллю. – Вот увидишь, скоро явится с новостями. Будет интересно послушать эти же события в его изложении! Посмотрим, насколько достоверно он будет мне врать. Он думал, что хоть на сей раз обойдется. Однако Тор явился – и всё окончательно рухнуло. Снова. Вдребезги. Локи наблюдал в этом смешную и страшную закономерность. Тор оказался в тюрьме. Проклятая Сиф! Старший в камере пыток делал с ней ужасные вещи и шептал ему в уши: УБЕЙ ЕЕ! ОНА ПРЕДАЛА ТЕБЯ, И ТЫ ДОЛЖЕН УБИТЬ ЕЕ! Не смей! – отзывался Младший. – Мне нравится с ней играть! «Заткнулись оба!» – прикрикнул он мысленно. Расхаживая по залу совета, Локи пытался унять тлеющий внутри пожар. Давненько он не был разъярен до подобного бешенства. Хотелось выпустить Сиф потроха, как раньше, с гронами... И только поэтому Локи себя осадил – слишком сильно было желание, будто кто-то толкал его под руку. К тому же, быть разъяренным ему не больно-то нравилось. Он заставил себя успокоиться и выдавил сладчайшую улыбку, когда эйнхерии открыли двери, впуская Сиф, и замерли у дверей, скрестив пики. Не выйти. Улыбка возымела действие. Воительница приблизилась и замерла, недобро зыркнув в ответ. Она крепко сжала кулаки, готовая бороться до последнего. И такая глубокая, такая неистовая злоба читалась в ее пылающем взгляде, что он улыбнулся шире. Злой враг – лучший враг. Следовало успокоиться хотя бы для того, чтобы иметь над ней преимущество. Локи вспомнилось, что безумно давно, еще в детстве, ему нравилась эта дерзкая девочка. Его первая любовь, за которую он бросался на Тора, но взамен не получил даже улыбки. Воспоминание пришлось как раз. - Ты предала меня. Я впечатлен. Догадывался, что дурной пример заразителен, но коварство у тебя всегда было в крови. Знаешь, а ведь будь обстоятельства иными, мы бы славно поладили... - И не мечтай! - Не мечтаю. Всего лишь размышляю, что же с тобой делать. Голос звучал уже почти доброжелательно. Он отлично знал, как улыбнуться и как посмотреть, чтобы леди Сиф нахмурилась, словно только теперь осознала серьезность происходящего. Ему даже не пришлось грозить. Угрозы, произносимые без лишних эмоций, быстрее доходят до ума. - Тор должен был знать правду! – заявила Сиф с такой твердой убежденностью, которая сразу показалась ему фальшивой. Локи задумчиво кружил вокруг нее. Ему доставляло истинное удовольствие заставлять ее нервничать. - На твоем месте я бы лучше подумал о себе, нежели о том, что должен и чего не должен Тор. Это была неправда. На месте Сиф он бы воспользовался любой возможностью, чтобы вонзить во врага кинжал. - Я сделала то, что считала необходимым! - Хорошо. Тогда позволь мне сделать то же самое. Приведите сюда Ангмара! – распорядился он, наблюдая, как Сиф стремительно бледнеет. Конечно, он знал, что Сиф не в ладах с отцом, и, конечно, Тюр мог вмешаться и не дать на размен одного из лучших своих воинов, но Локи был уверен, что до этого не дойдет. Игра стоила свеч, и ради хорошей игры не было жаль хорошего блефа. - Нет! – крикнула Сиф, рванувшись вперед – и замерла. - Нет? – Локи жестом руки остановил эйнхерия. – Ты предала своего царя, Сиф. А за это надо наказывать. - Ты не тронешь его. - Да ну? – неискренне изумился Локи. – Не трону? В самом деле? С чего ты это взяла? - Этого не повторится более. Ее голос дрожал от гнева. Голос плохой девочки, которая нисколько не жалеет о своем поступке, но содеянное грозит бедой ее близким, и девочка спешит заявить: «Я больше так не буду!». Прозвучало неубедительно. - Да. Ибо дважды сообщить Тору о том, что я жив, вряд ли получится, - он поднял руку, собираясь дать отмашку. - Не надо! Локи! – рванувшись вперед, она схватила его за руку. Вывернув кисть, он поймал Сиф за запястье и обрадовался, увидев, насколько она напугана. - Как любопытно. Ну и что дальше? Станешь умолять меня о пощаде? Или попробуешь драться? Невозмутимость в голосе далась ему без усилий, да и кипятиться в этот раз было незачем. У него был контроль. - Стану умолять, если ты этого хочешь, - Сиф сильно сжала зубы и вырвала руку. Ненависть сочилась из нее, наполняла слова. Всё еще не верила, что давний неприятель по детским играм сейчас готов убить ее отца. А хуже всего оказалось то, что он действительно был готов это сделать. Не по причине злобы или каприза. Ради порядка. Несмотря на то, что скажет Тюр, как и на то, что эту дикую кобылицу потом придется сажать в тюрьму. Он был царем Асгарда, и надлежало показать на деле, что его стоит воспринимать всерьез. Сиф прервала ход его размышлений. Она упала на пол, будто кто-то ударил ее под колени. Весьма своевременно. Должно быть, падать так, на оба колена, было больно и унизительно, но Сиф и такой была хороша. Голова склонена в непокорном поклоне, конский хвост свисает на правую сторону, блестит в свете факелов. - Я умоляю тебя. Покарай меня, но не трогай его. - Что ты забыла добавить? - Мой повелитель, - сказала она. Локи позволил себе насладиться этим моментом, от души посмаковать его. И улыбнулся – Сиф умудрялась даже позой наивысшего смирения выглядеть дерзко и бросать ему вызов! - Встань. Она поднялась. На лице досада и отвращение. Но в глазах был страх, и это его успокоило. - И почему я должен верить тебе? – задумчиво спросил он. - Я всё поняла. - Хочешь сказать, что ты будешь верна своему повелителю? – он выждал, затем приблизился вплотную, поднял к себе ее лицо за подбородок, мягко отчертив большим пальцем упрямо сжатые губы, и позволил голосу обрести деловую отстраненность. Это, похоже, испугало леди Сиф больше, чем все угрозы разом. – Самое время ответить «да», Сиф. И лучше не только сказать это вслух, но еще и подумать, поскольку на этом свете есть много вещей, которые гораздо хуже смерти, - он улыбнулся и мягко добавил, - к примеру, когда это не твоя смерть. Только тогда злые слезы набухли в ее глазах. - Да. Будь ты проклят. Он поднял руку и ласково погладил Сиф по голове. Она не шевельнулась. Собственные слова сработали для Сиф как заклинание. Признав в нем правителя, ударить она уже не могла. - Вот и умница. - Что ты сделаешь с ним, Локи? – это она спросила тихо, без всякой торжественности. Женские штучки. Добавь усталости в голос, подними брови, блестящими глазами взгляни откровенно – и вот это уже не разнос Владыкой предательницы, а просто выяснение отношений с хорошенькой обиженной девушкой. Когда распекаемая сторона такая ладная и такая печальная, разве мыслимо ее не простить? Приятно, когда можно на это не вестись. - С ним? – удивился Локи. – С твоим отцом? Если мы уже все решили... - С Тором. - А, вот ты о чем... Я пока не решил. Ты тревожишься о нем? - Разумеется. Он в тюрьме, в крыле для смертников... - И что? Я и сам там сидел. Это же не значит, что я собираюсь его казнить. - Почему нет? – горько спросила Сиф. – Ты же всегда его ненавидел. - Я любил его, - возразил он – и разозлился, ибо в последнем ответе правды прозвучало больше, чем лжи. Но он ощутил то же, что и в Башне, раскрываясь Тони Старку. Ни с чем не сравнимое чувство, будоражащее до мурашек, будто крепкая опора уходит из-под ног. Чувство затапливало его. Начав, он уже не мог остановиться. – И ты это знала. Признай, Сиф, ты давно поняла, что между нами куда больше общего, чем принято полагать. Сиф шумно задышала, румянец брызнул ей на щеки. Стоило отдать леди должное, дулась она очаровательно. - Не хотела в это верить, - мрачно бросила она. - Почему? – он улыбнулся, ощущая подобие легкого опьянения. – Инцест тебе не по душе? - Это омерзительно! - Согласен. Именно поэтому Тор до сих пор ни о чем не знает, - и по ее смущенному лицу он вдруг понял. – А ты думала иное, - это не было вопросом. Орел Небесный, она ведь и вправду думала! – Серьезно? Ты думала, я и Тор?.. Как же, как же... Оркнейская охота! Мы пошли туда с Тором вдвоем, и ты была сама не своя! Как не стыдно, Сиф? Неужто потом мы с Тором дрались так, будто видели друг друга голыми? - Да вы сто раз видели друг друга голыми, - заметила Сиф, опуская глаза. Вот же плохая девочка! - Ты поняла, о чем я, - голос его прозвучал спокойно, хотя внутри всё вибрировало. – Подумать только! Леди Сиф гоняет грязные мыслишки о наклонностях Тора! Или предполагалось, что это я его совратил? - Даже думать об этом не хочу. - Хорошо. Но вот что странно... у тебя как минимум три преимущества передо мной, - его взгляд скользнул по ее груди и ниже, - у тебя точно было больше шансов. Так почему ты упустила их, предпочтя мучиться ревностью? - Тебе хорошо известно, что я пыталась. - Да, мне известно об этом коротком и позорном романе, - и это была правда. Их давнишняя связь с Тором была бурной и скоротечной, как летний ливень. – Тогда почему же ты до сих пор не отпустила его? - Потому что я его соратник и верный друг. А добрый воин нужен был ему больше, чем... - Чем еще одна юбка? – в голос вкралась горечь. – А за верностью, оказывается, скрывается практичная женщина. Соратник, друг... И как же ты, как друг, не заметила, в какую свинью он превратился перед коронацией? - Это неправда. Свиньей всегда был ты. - Правда. Любовь ослепляет, но не настолько. Ты видела, каким он стал. Но ты, как и большинство, отказывалась верить, что всенародное обожание сделало его таким. Или ты хотела спасти его? Поэтому просила меня вернуть его из изгнания? Тор бы вернулся без сил, раздавленный. И здесь его ждала бы ты – опора и поддержка... - Неправда! Да с чего ты взял это?! Я бы никогда... - То есть, ты просто не подумала о том, что он вернется бессильным, когда требовала его возвращения? Зачем же так жестоко к себе, Сиф? Я великодушно предлагаю тебе быть расчетливой, а ты выбираешь быть глупой. - Пусть лучше я буду глупой, но верной. - Думаешь, мне нужны глупые слуги? А вот верность бы не помешала. Ведь мы все служим во благо Асгарда. - Я всё равно тебе не верю. - И не надо! – он рассмеялся. – Верь себе. Ты подвергала сомнению мои решения, когда думала, что я Один? Вопрос, казалось, застал ее врасплох. - Нет, но... – «но я думала, что ты Один» отчетливо повисло в воздухе. - Да или нет? Это простой вопрос, Сиф. - Ты подлец и предатель! - Воистину так, но я спросил не об этом. Мои решения, Сиф. Да или нет? Пауза длилась долго. Сиф испепеляла его взглядом, но на поверку цена ему была невысока. - Нет. Будь ты проклят. - Так верь себе и в дальнейшем. Это ведь просто, не так ли? Услышав шум и быстро приближающийся топот, Сиф обернулась к дверям, и он увидел в этом... возможность. Повернув обратно к себе ее сердитое лицо, он склонился и поцеловал ее в губы. Сиф одеревенела от шока, возмущение затопило ее. Распахнулись двери, по полу прогрохотали гулкие торопливые шаги. - Ваше Вели-кхе-кхе-кхем! – прозвучал голос Вольштагга, и пауза, полная оцепенения, оборвалась. Локи поймал в воздухе у своего лица сперва одну руку Сиф, затем вторую, а после пришлось быстро отпрянуть, чтобы не получить коленом в пах. Драться Сиф умела лучше мужчин, ибо грязными приемами не брезговала. - Подонок! – прошипела она, вырывая руки. Он рассмеялся. - Это наказание, Сиф. Считай, что ты еще легко отделалась. Я ведь мог приказать тебя выпороть! Она скривилась, развернулась и заспешила к двери злым быстрым шагом. Локи злорадно улыбался ей вслед. - Чего вы хотели? - Да как бы ну... – замялся Вольштагг, багровея лицом и пытаясь жестами выразить некую мысль. Сиф пронеслась мимо них, не сбавляя скорости. Фандрал обводил взглядом пол, стены, потолок, носки своей замечательной обуви... – Уже ничего. Так мы эта... гм... мы, наверное, пойдем? Да? - Ступайте, - кивнул Локи, наблюдая, как они пятятся к двери. Летели Сиф спасать, герои. Вас бы кто спас... Второй неприятный разговор состоялся с Тюром, который тоже хотел знать, почему это Тор в тюрьме и как долго он будет там томиться. Тюр ему нравился. За это время они успели привыкнуть друг к другу, и Локи постарался убедить старого вояку в том же: Тору ничего не грозит. Убеждать пришлось долго, и хотя грамр ему поверил, Тюру всё равно это совсем не нравилось. Локи его не винил. Ему тоже было тяжело думать о Торе в камере смертников. Но следовало подумать еще кое о чем. Тора могли видеть шествующим по Мосту. Все-таки Асгард пристально следил за своим любимцем даже теперь, когда любимец редко появлялся дома. Потому следовало позаботиться о том, чтобы Тора видели и покидающим Асгард. Могли возникнуть подозрения. Он создал иллюзию и послал ее по мосту – вон Тор, скачет на коне, развевается алый плащ на морозном ветру... Уже в чертоге Хеймдалля он сменил иллюзию на обычную реплику и приказал: - Пошли пустой луч. Хеймдалль, однако, приказу не внял. Только хмуро обернулся к нему. - Что ты собираешься делать с ним, Локи? - Сегодня ты уже третий задаешь мне этот вопрос! Не мог подслушать мои ответы двум другим? – он досадливо поморщился. – Пусть посидит, пока я не решу, как сделать так, чтобы он не размозжил мне череп, если я надумаю его освободить. - Как насчет того, чтобы всё ему рассказать? Он изобразил улыбку. Улыбаться совсем не тянуло. - А ты шутник. Хеймдалль молча поднялся к себе на постамент и погрузил Хофуд в платформу. Чертог засветился, стены и пол отозвались слабым гулом. Локи уже подумал было развеять иллюзию, когда Страж сказал: - Хотя прямых доказательств твоей вины в наступившей зиме нет, ты – царь Асгарда, Локи, и ты за него в ответе. Если Хеймдалль намеревался таким образом пробудить в нем совесть, то он опоздал на сотню с лишним лет. Локи широко улыбнулся прежде, чем ответить: - Можешь быть спокоен, мой друг, бегство в мои планы не входит. Что бы это ни было, я не пропущу финал. Оставшись один, он несколько часов просидел без движения, затем вскакивал, наматывал круги по покоям, вновь замирал, и снова по кругу. Тор был дома. И Тор находился в тюрьме. Это был не лучший выход, но единственный. Потом. Он навестит брата потом. Когда будет к этому готов. И когда к этому будет готов сам Тор. Очевидно было, что заточение не приведет братца в расположение к разговору, а использовать на Торе иные методы воздействия он уже не считал приемлемым для себя. Старший подталкивал угрожать Тору. Младший убеждал уговаривать. Он не спешил делать ни того, ни другого. Отчасти потому, что вернулась давняя обида за то, что Тор не приходил к нему самому. Не искал с ним встречи, не хотел с ним говорить. Но главным виновником был страх. Дурацкий, позорный, отвратительный панический ужас! Когда Тор, вернувшийся из Мидгарда, обернулся от запотевшего зеркала с его руной, начертанной Сиф, Локи увидел в его глазах узнавание и такую страшную, кромешную ярость, что пришлось атаковать, чтобы не допустить столкновения. Он всерьез испугался, что Тор его убьет. Он до сих пор страшился этого. До дрожи. Всё то, что было после, заставило его молотить кулаками стены и пинать ногами мебель. А ведь все так неплохо шло! Проклятая Сиф! За последующие два месяца он весь извелся. Потерял сон, аппетит и покой. Тор был близко, в подземельях, левое тюремное крыло, светлые камеры смертников... Но идти к нему было не с чем, кроме угроз и уговоров. Жалкий, неубедительный инвентарь. Пусть еще посидит, не заржавеет. Локи не был уверен, что после этого разговора что-то удастся склеить. А он хотел. Взаправду хотел сберечь. Тор был его братом, или – стал его братом снова в пыли Свартальвхейма, и это было сильнее разума, желаний и гнева. Это была данность, которую не изменило ни то, что он йотун, ни то, что он натворил, ни путь, который выбрал. Наверное, брат – это навсегда. Они были братьями, ими же и остались, просто братья не обязаны любить друг друга и легко могут враждовать... Но они любили друг друга. По-своему. По-разному. Наверное, в этом и была причина всех этих сложностей. Да и враждовать с Тором всегда было непросто. Будто всякий раз он, как змей, кусал собственный хвост. Оставалось ждать. Локи не знал, чего именно ждет, и у него не было никакого плана. Но план внезапно явился сам. Извне. *** - Это неправильно, - Локи вертел в пальцах трость, лежа перед золотым постаментом с золотым же истуканом на нем. Было нечто восхитительное – лежать на самом краю Девятимирья. Они были наедине, он отправил отсюда стражу, и Хеймдаллю ничего не стоило преодолеть четыре шага и вогнать свой здоровенный Хофуд в узкую грудь узурпатора. Локи мысленно улыбался такой перспективе. Она будоражила воображение, вызывая мурашки, хотя подспудно он знал, что Страж ничего подобного делать не станет. Поостережется. - Это неправильно, - повторил он, скрещивая ноги и начиная раскручивать трость над собой в обратную сторону. – Я ведь не давал обет безбрачия, а у меня до сих пор нет царицы. Какое-то несправедливое упущение. - Не давал, - прогудел Хеймдалль. - Тогда, может, стоит заняться этим? Как думаешь? Этот разговор не имел под собой никакого смысла. Просто хотелось ненавязчивой болтовни, а Хеймдалль его не прогнал, и хотя на темном лице крупными рунами значилось, где он видел Локи с его болтовней, столь жалкое состояние повелителя, похоже, доставляло ему свое злорадное удовольствие. Хеймдалль усмехнулся. Весомо, по-мужски. - Тебя интересует именно женитьба? Неужели что-то мешает Владыке увеличивать народонаселение без обрядов? Это была шпилька. Локи предпочел пропустить ее мимо ушей. - Вряд ли мои фаворитки будут рады синекожим бастардам. Или вдруг и впрямь уродится волк или змей... - Или конь? - Иди ты, - фыркнул он, но получилось на удивление беззлобно. - Жениться будешь ты? Или Владыка, облик которого носишь? – в голосе Хеймдалля прорезалось осуждение. Локи отмахнулся от него; только изжеванной темы «Ты всех нас предал!» ему сейчас не хватало. - Да, тут ты прав. Жена наедине, она же мачеха на публике – это разврат. И подвергать опасности супругу без лишней надобности, пожалуй, не стоит. Как-никак, не расходный материал. - В тебе заговорило благоразумие? Осознаешь, какую опасность представляешь для женщин? Несмотря на шутку, лицо Стража оставалось мрачным. - Не я, Хеймдалль. Моя далекая благоверная, которая вряд ли потерпит соперниц. Он вновь вспомнил полузабытое ощущение тяжелого шелка волос, пропущенных сквозь пальцы. - Тогда ты уже женат, мой царь. Локи, не поворачивая головы, ответил ему широкой ухмылкой. - Выходит, что так. Моя возлюбленная все ждет – не дождется, - он резко сел, поджав ноги. – Не дождется. Поднявшись, он посмотрел в космическую даль, затем вздохнул, выразив этим вздохом всю скорбь мироздания. - Хочу любить. Говорят, это лечит от тоски, - Локи обернулся к Стражу. – Поцелуешь меня, золотой великан? - Нет. - Жадина, - он рассмеялся и уже собрался уходить, когда Хеймдалль внезапно нахмурился, вглядываясь вдаль. - Стив Роджерс намерен нанести тебе визит. Целую секунду Локи вспоминал, кто это. Вспомнил. Под сердцем радостно и хищно затрепетало. Событие. Враг! - День становится интересным. Как понимать «собирается нанести визит»? Он что, орет в небо? - Он планирует воспользоваться установкой Эрика Селвига. Это многое прояснило. Локи мотнул головой и прицокнул языком. Герои! Везде пролезут! - Теперь ясно. Капитан Америка идет на меня войной? Разве он знает, что я жив? Молчание длилось долго, но не по причине неуважения. Хеймдалль наблюдал за тем, что находилось в тысячах миль от него, и Локи весь извелся, пока не услышал ответ: - Знает. И у него к тебе личное дело. А вот это было уже действительно интересно. Перед такими новостями отступала даже зима. - Личное? Ты не шутишь? – он подумал и улыбнулся. – Ну хорошо, пусть приходит. Послушаем, что ему надо. - Этот смертный намерен вторгнуться в Асгард, - нажал Хеймдалль. - Ну еще бы! Наш Капитан по-другому не приходит! Не мешай ему. Будет весьма забавно, если у него получится. Страж смерил его мрачным взглядом. «Не вижу в этом ничего забавного», - отчетливо повисло в воздухе. - Полагаешь, это своевременно? - Брось, зануда. Капитану Америка понадобился Локи, и тебе совсем не интересно, зачем? У доброго воина ко мне дело. Личное! Это достойно рассмотрения. Поэтому позаботься, чтобы он вторгся сюда в целости и сохранности, - последнее было сказано тоном приказа. Хеймдалль сердито поклонился, изобразив скорее кивок, чем поклон, но Локи было уже не до него. Стив Роджерс! Стив Роджерс идет! Рвется силой! Поскорее бы!.. Такие мыслишки ему являлись уже не раз. Спуститься в Мидград и забрать с собой всю эту братию. Хоть скопом, хоть поодиночке. Даже зеленого, ибо, отбрасывая личную неприязнь, доктор Беннер мог быть полезен в обоих своих воплощениях. Доставить их в Асгард, а тут уже убедить принять беду на себя, показать, принудить горьким словом «необходимость». Все герои на него ведутся, ибо зачем-то решили, что у них есть некие моральные долги. А тут – на тебе! Самый-самый честный должник идет сюда собственной персоной! Храбрец. Но еще этот парень знал толк в больших проблемах. Локи сам видел. Это могло быть полезно. *** На следующий день Капитан стоял перед ним. Знакомое волевое лицо, омраченное печатью священной миссии. Воплощенная мораль в натуральную величину. Локи поразился, до чего рад видеть старого недруга. Стивен Роджерс и его жертвенная готовность! В этом было что-то почти оскорбительное. Нет, ну сколь потрясающий нахал! Ему понадобилось в Асгард – он пошел в Асгард! Ему понадобился Локи – он его нашел! А не нашел бы здесь, достал бы из-под земли. Со дна Великой Бездны Гинунгагап достал бы! Герой! Но это вызывало уважение. В Капитане сочетались порядочность и сдержанность, и так и не сумевший овладеть этими качествами сам, Локи всё же был вполне способен по достоинству оценить их в другом. Роджерс был прост, но не глуп, чем невольно напоминал Клинта-лучника. Ну надо же, чувствуем благожелательность? Редкий гость в наших краях… Стив смотрел на него без всякого выражения, что неприятно удивляло. Обычно он узнавал намерения и помыслы людей еще до того, как они открывали рот. Не похоже было, что его сюда привела очередная антропомахия... А затем Капитан поднял на него голубые глаза... - Мне нужна твоя помощь. ...и Локи увидел в них страшную, ужасающую надежду. Эти глаза были полны любви. До краев. А он-то думал, к нему придет воитель! Будет поучать или давить на совесть! А перед ним предстал влюбленный дурак, пьяный неразбавленным вином надежды. Это было бы глупо, если бы не было так мило. Локи поймал себя на странном чувстве растерянного умиления. Капитан Америка! Влюбленный по уши! Захотелось его поцеловать. Просто так. Что за странная мысль?.. Капитана оказалось приятно покусывать за уязвимые места; он их не больно-то прятал. Он был герой, и это было забавно. А еще забавнее было то, что Локи склонялся к выполнению его просьбы. Он ощущал прилив великодушия, да и согласия от него никто не ждал, что тоже толкало сыграть антитезой. Но основная причина крылась в том, что Стив Роджерс нравился ему безо всяких на то причин. Иногда, пусть и крайне редко, с ним случалось и такое. Правда, Старший выступал и ярился. Он ничего не забыл и относился к Стиву Роджерсу с лютым подозрением. Но Роджерс нравился Младшему. Как же – стоит, плечи расправил, смотрит орлом, не говорит – вещает! Сразу видно – герой! И хотя Локи считал определение «герой» тождественным понятию «дурак», Младший был от него в чистейшем восторге. Дети любят героев. Может, как раз потому, что именно герои ведут себя, как дети. «Мы тебе поможем, Роджерс, - усмехнулся он собственным мыслям, - ты нам нравишься». Правда, со стороны Капитана хотелось побольше усердия. Деревянный он какой-то был, снулый. Хоть копьем его тыкай, чтоб расшевелился. Все-таки просить пришел, а с толковыми зрелищами в последнее время было туговато. Хотелось покочевряжиться хотя бы для вида. Играл Капитан из рук вон плохо, зато быстро соображал. Вспомнилось о Торе. И Локи ощутил знобящее предчувствие судьбоносности, которое отличает хорошего варлока от плохого. Пахло шансом. Капитан мог быть полезен. Пожалуй, стоило пригрозить Тору его убить... нет, это было бы слишком просто. Да и сердитый Тор ему всей правды не скажет. Ему... А старому другу?.. Что ж. Он уже примерял на себя этот костюм, и Капитан был ему вполне по росту. Стив Роджерс и впрямь был похож на прежнего Тора. Играть не умел, но смог узреть истинное сквозь напускное. Когда он сказал: «Ты лукавишь», гнев не пришел. Капитан Америка мог заслужить его уважение только одним способом – не дав себя обмануть. И не дал. Хороший он оказался парень. Смелый, здравомыслящий и честный. Локи совершенно искренне недоумевал: неужели можно не притворяться, а на самом деле быть таковым?.. Позже, войдя в его разум, он понял – да, можно. Как понял и еще кое-что. В этом разуме поджидала ловушка. Он совершил ошибку. Одну из тех, которые по глупости может совершить только начинающий варлок, впервые погрузившийся в вязкий омут чужого рассудка. Он ошибся, самонадеянно посчитав, что у смертного суперсолдата – существа заведомо низшего и не обремененного излишней сложностью ума – лабиринтов и ловушек в сознании быть не может. Стив Роджерс действительно оказался очень просто устроен, но в этой простоте и крылся подвох. Внутри своей головы Капитан оказался таким же, каким и выглядел – открытым, честным. И честность перед собой составляла главный вектор его существа, наравне с глубокой верой в совершенно смешные человеческие идеалы... Но именно из-за искренности своей чувства его оказались незамутненными. Стив Роджерс искренне сострадал, привязывался, горевал, ненавидел и любил. И когда Локи из любопытства тронул самое средоточие его чувств к лучшему другу... Их интенсивность сразила мощью, заставив померкнуть его собственное сознание, холодное и рассудительное, позволяя жару чужих чувств наполнить и затопить его. Локи потерялся в потоке, понимая, что его затягивает все глубже, как глупую муху, не имеющую ни малейшего способа справиться с этим... Сколько же любви было в этом человеческом существе! Ее хватило бы на целый город! В нем было скрыто столько огня и неутоленной страсти, что волосы вставали дыбом. Она прорастала в ошеломленного Локи, проникая в такие глубины, о которых он не знал и сам, делая этот жар – его собственным, как и его самого делая частью жара... В Роджерса хотелось окунуться целиком, закутаться в его любовь. Он взахлеб дышал ею, набирая полные легкие. Любовь опьяняла его, растравливала раны, вызывая в памяти полустертые, похороненные чувства, которых, как мертвецов, тревожить было нельзя. Они зашевелились и потянулись из своих могил – на свет... На Стива Роджерса он посмотрел уже совсем иными глазами, ощущая восторг, ужас... и странную связь. Дурачок. Разве можно вот так открываться злодею?.. Не в силах удержаться, Локи ласково погладил его по обнаженным струнам сознания, и тело Стива Роджерса под ним дрогнуло, затрепетало этими потревоженными струнами... чтобы резко отпрянуть, вытолкнуть. Не позволить. Локи почти гордился им. Молодец. Не позволил. Смертный, а какая сила, какая воля! И не только обертка, а ядро, стержень его: захочешь – не разгрызешь. Капитан заслужил свой шанс. Вдобавок, собственные нервы еще искрили пережитым, как если бы между ними случилось нечто интимное, какая-то новая форма близости. Раздевая его, Локи не выдержал. Склонившись, он долго лизнул крепкую шею, поцеловав тонкую кожу под ухом. Задержал поцелуй. В конце концов, Капитан был хорош собой, и стоило отдать должное хотя бы своему чувству прекрасного. Но дальше заходить не стал. И не потому, что не хотелось – после этакой встряски он с сожалением начал прикидывать, когда в последний раз был близок с кем-то. Цифра выходила печальной. Но было как-то... неправильно, направляясь к одному, целовать другого. *** Собственный разум после пережитого показался пустым, как яичная скорлупа. Ощущение не ушло до конца, и хотелось каленым железом выжечь из себя эту проклятую маету. Он пытался отмахнуться, вновь взрастить в себе злобу, казавшуюся лекарством. Слишком много мыслей о коже. О том, как давно он ни с кем не оказывался наг. И слишком, слишком много мыслей о том, как сильно ему этого хочется. По сознанию витали призраки чужих поцелуев. Столь отчетливые, что он мог попробовать их на вкус. Однако опыт, менее подверженный подобным колебаниям, твердил, что это всего лишь эхо. Сколь мощное, столь и кратковременное. Эхо рано или поздно должно было рассеяться без следа, вот только времени на это у Локи уже не оставалось. Было скверно идти к Тору таким. Опасно. Но он решил, что авантюра с подменой потребует много сил, а когда обман вскроется, Тор просто не оставит ему времени думать о неуместном и постороннем. Он шел под конвоем в одежде и облике Стива Роджерса, думая: «Интересно, сомкнутся ли мои пальцы у Тора на шее?». Об убийстве Локи даже не помышлял. Просто было страшно. И любопытно, до чего же дойдет разговор. Что ж. Он был прав: Тор с Капитаном был весьма откровенен. Оттого становилось еще хуже. Младший кричал: Почему не со мной?! Почему ты не говорил всего этого мне, предатель?! Локи собирался раскрыться сам. Позже. И то, что Тор сумел разоблачить его, стало еще одним подтверждением, насколько он выбит из колеи. Он опять запутался в желаниях, чувствуя себя во власти противоречивых эмоций, и не мог освободиться от них, поскольку не был точно уверен, что хочет этого. Он и не помнил, когда так сильно чего-то хотел... Ему хотелось коснуться Тора. Исступленно и ревностно, вопреки здравому смыслу. Желание было волнительным и навязчивым, он видел очертания мышц тела брата и хотел потрогать его до бессильного вопля, желал этого как ничто другое, хотя желаний у него была тьма-тьмущая. От волнения путались мысли, он чувствовал, как руки непроизвольно тянутся к Тору, и с трудом удалось их сдержать. Ему нужно было коснуться, прильнуть, обернуть руками, завладеть Тором, присвоить его, единолично властвовать над ним, терзать и мучить... К Тору тянуло, как может тянуть только к краю отвесной скалы, ближе, еще ближе, а там – освобождение... Но то были пустые желания. Лишние беды. Тор стоял у дверей в их общее прошлое, откуда не мог выйти, и куда Локи уже давно не мог вернуться. Слишком много мостов сожжено. Это было горько, и думалось, что даже касание не принесет покоя. Только растравит еще больше. Все это звучало разумно, вот только не разум правил им в ту минуту. Они ругались, вновь стоя близко, и Локи чувствовал силу, текущую между ними. Жар – и мороз по коже. Забавная штука братство. Он отлично знал, что они не родные, как знал и то, что может драться с Тором, бить его или даже убивать, но, если бы пришлось, он отдал бы за Тора свою правую руку. Глупо, но это было так. А еще глупее было то, что Тор, скорее всего, ради него поступил бы так же. Голос Тора, глубокий и гулкий, гудел в голове, как отзвук рога в горах. Голос грома. Ему снился этот голос. Тор повзрослел, стал горше, взгляд его сделался суровым и печальным, и Локи вдруг ясно увидел воителя, в которого как последний дурак влюбился в давнем походе, распив с ним заздравную чарку. И тот факт, что этот воитель – его сводный брат, с которым он вырос, в какой-то момент перестал иметь какое-либо значение. Лицо Тора стало двоиться и расплываться. Локи вдруг ощутил, как одиноко ему было все это время без него. И так холодно, что он и не заметил, как промерз до костей. Высокое Небо, как же истово он скучал... Нельзя было подпускать Тора близко, впускать в свой внутренний круг. Нельзя было позволять ему использовать запрещенный прием. Но Локи не сумел предотвратить неизбежное, пойманный в ловушку теплой ладони. Когда пальцы Тора мягко сдавили шею, стало невыносимо чувствовать тяжесть его руки. Прикосновение взволновало, провоцируя отпрянуть, но глупые, дурные эмоции обступили, сомкнули строй. Он ощутил ливень иголок по коже спины, коротко и сильно свело живот, и внезапно стало ясно, сколь крохотный шаг отделяет его от величайшей глупости в жизни. Он вновь чувствовал это. Поцелуй, висящий в воздухе между ними. Тор смотрел на него с расстояния поцелуя. Многие годы, сотни лет он смотрел с этого расстояния. Это было почти мучительно. НУЖНО ОТОЙТИ ОТ ТОРА, ОТОЙТИ НЕМЕДЛЕННО! Младший не позволил. Он тянулся к Тору, и разум Локи впервые волей Младшего оказался опрокинут навзничь. Вспомнилось, как брат горевал о нем. Как отчаянно цеплялся за него в пыли Свартальвхейма. Как поднял крышку ненавистного сундука, разомкнул кольцо на лапе сокола, как крепко обнимал потом. Как пришел и остался на ночь, уснув совсем рядом. Пока они говорили, думалось только о том, почему бы не позволить себе... невинную шутку? Всего одну. Чтобы эта дурная маета утихла и не мучила больше... И впервой ли играть с огнем?.. ...Шутка вышла горькой, несмешной и напрасной. Тор больно сжал его плечи и оторвал от себя. Он знал, куда отступать. Нужно было лишь засмеяться, чтобы чары развеялись. Это баловство, насмешка, блажь. Видишь? Я глумлюсь над тобой, брат! Я опять обманул тебя! Где же этот проклятый смех, когда он так нужен?! И шутка перестала быть шуткой, когда губы Тора запечатали ему рот в ответ. Надолго. Накрепко. Локи еще успел пережить острый укол потрясения, соскальзывая в это горячее помешательство. Голова опустела, разом, будто из нее выдуло все мысли, он почувствовал движение страха из глубин живота вверх до горла. Но он чувствовал и то, как Тор целует его, целует его, и как борода Тора щекочется. Колется. Упругие губы, твердый нажим, сердитое дыхание. Сумасшедшие, колючие искры во рту. Эта разнузданность... откровенность... Воздух глотался скудными порциями, едва успевая проскользнуть между сомкнутыми в поцелуе губами. Гортань внезапно сдавила тоска. Ему хочется кричать: «Не смей!»... Ему хочется кричать... Ему хочется... И Тор обнимает его, обнимает его, обнимает... целует, штурмует. Захватывает. Рот целиком наполнен его вкусом, язык вертко лижет, губы властно терзают губы... сами, доброй волей. Наяву. Боль притупилась. Стала мутной, далекой. Почти не страшной. От прилива крови потянуло пальцы. Он позволил. Всё позволил. Целовать себя, так долго и так бурно, как Тору того хотелось, лишь бы увериться – брат целует его, сам целует! Кто бы мог подумать, что этот теленок умеет быть так напорист... Тоже обезумел? Тоже скучал? Всё вдруг стало неважным. В паху запульсировал жар, сладостное напряжение валом накатило на всё тело разом. Только и осталось – шевельнуть губами, двинуть непослушным языком навстречу, не помышляя о возможных последствиях. Ввязаться в игру. Целовать Тора. Целовать его изо всех сил, с остервенением, на убой. Пусть уж если безумие творится, то творится как надо. Снова, и снова, и снова... ох, проклятье, хорошо-то как!.. Он понимал, что совершает непростительную ошибку, но отступать было поздно. И некуда. Никакого плана на этот случай не было, а шторм ощущений не давал возможности его составить. Все доводы разума пасовали перед трепетом и восторгом. Тянуло приникнуть к брату всем телом, обвить его, завести, но он не посмел – всё могло окончиться разом, пойми Тор, что у него на уме. Вот только с каждым следующим мгновением Локи узнавал всё больше и больше нового о себе, о Торе, о них обоих... Это длилось лишь полторы минуты. Это длилось целых полторы минуты, будь они прокляты! Он считал. Стояли после, оцепеневшие, жались друг к другу, как братья, а между ними вязкой смолой текла тишина. Немота. Было так тихо, что в ушах звенело. Пауза поглощала время. Слова умирали в горле, не сумев пробиться сквозь броню беззвучия, будто печать молчания легла на уста. Даже рукой шевельнуть было трудно от изнеможения, и тлело в груди незнакомое, сложное чувство, похожее на радость и страдание одновременно. Тор обжигал щеку дыханием, шепча, что хочет его целовать. Тор, сын Одина. Враг. Брат. Локи чувствовал тяжесть в горле, знал, что слезы все равно придут, но потом. Сейчас было не время. Как же он жалок! Глупый! Рыжий!.. Проклятый Стив Роджерс на беду окунул его в любовь – и нате!.. Он облизнулся и сглотнул, чувствуя, как привкус Тора соскальзывает вниз по горлу. Отстраненно подумалось, какой еще у него может быть вкус... Мысль заколола язык. Охватило волнительное, знобящее ощущение близости Тора. Его хотелось до помрачения рассудка, до позорной дрожи в животе. Под ребрами пекла и разливалась нежность, растворяя мерзлоту в заскорузлом сердце. Чувство оказалось столь забытое, что почти болезненное. Он словно оттаивал; тело становилось живым и теплым. Оно пробуждалось, и его страшно, горячечно влекло к Тору – ласкаться, вылизывать и смаковать. Повести его за собой, на тюремное ложе. Безумие. Он жаждал этого так же безудержно, как оттолкнуть брата прочь, отринуть эту полуобморочную слабость, и пока соображал, как быть, неутоленность подергивала живот, ноги, пах, и гудела в груди, как сигнальный рог, трубящий о помощи. Тор вжимался в его волосы теплым ртом, дыша учащенно и шумно, руки брата гладили спину. Отчаянно хотелось изогнуться навстречу большим ладоням, податливо и с наслаждением... Видел – можно. Что Тор не откажет, даже если после будет себя проклинать. Он тоже весь искрился от ощущений, только тронь – полыхнет до небес. Локи – это от «логи»... - Остаться, - упоенно нашептывал Младший, - я хочу остаться! Хочу остаться здесь – у него в руках!.. Впервые за долгое время он пошел против желаний. Просто потому, что привык сопротивляться принуждению, даже если тот, кто принуждает, он сам и есть. Остаться, поддаться порыву, забраться Тору под одежду и позволить раздеть себя... заманчиво. Но в груди похолодело от предчувствия, будто в этот самый момент в его судьбе что-то бесповоротно рвется. Будто на кон поставлена вся его сила и воля. И любая уступка Тору обернется потерей всех ранее занятых им рубежей. Остаться хотелось. До одури. Но он не собирался идти у себя на поводу. Локи оставил этот раунд за собой. Пусть даже избрав трусливое бегство. Как в тумане он пришел в рабочий кабинет. Запер дверь. Прислонился к ней спиной. Ослабил ремень, и джинсы упали на пол. Он едва успел справиться с бельем, коснуться себя и представить, как Тор его... прямо там... у стены... Жалкий скулящий звук вырвался из горла, пах ожгло пламенем, и всё случилось быстро. Слишком много скопилось огня, слишком напряжен был, слишком возбужден... два-три резких движения – и он содрогнулся. Высвобождение было почти болезненным, разрушительным, пугающе долгим. Несколько раз его тряхнуло так сладостно и сильно, что он застонал, и дергался, пока в ушах не зашумело. После чего без сил прильнул спиной к двери, всё еще сотрясаясь, превозмогая порыв стечь на пол. Подняв дрожащую руку, сильно прикусил костяшки пальцев, ожидая, пока острота ощущений уйдет до конца. Но она не ушла. Свернулась пульсирующей тяжестью под животом. Первой мыслью было паническое и бессодержательное: «Ого!..». Затем он опустил взгляд на забрызганный пол – и засмеялся. Как сквозь слой ваты слышал собственный смех, не чувствуя ни искры веселья. По щекам покатились слезы. Они падали ему на грудь, щекотали шею. Он хохотал, пока смех не сорвался на всхлип, комната поплыла, искажаясь. Локи зажал рот обеими руками, падая на колени. Но ведь должно же было полегчать! Должно было! Слезы катились, его выжимало и корчило, а он всё никак не мог понять, что с ним творится, пока приступ не прекратился, позволив сделать вдох. И еще. И еще. В итоге он кое-как сбросил чужую одежду, призывая обычное облачение. Хотел было спалить, но вместо этого проверил всё на предмет компрометирующих улик, сложил аккуратной стопкой и повелел отнести в комнату Стива Роджерса. Тогда же перерыл весь кабинет, даже не зная толком, что именно ищет, нашел трубку, кисет с табаком и закурил, без сил упав в кресло. Руки еще тряслись. В голове стоял жаркий туман и звон. Так и сидел до сих пор, окаменевший, как статуя. Твердый корень бай-ан... даже слишком. *** Он очнулся, когда понял, что бездумно грызет мундштук. Как же! Проще без зубов остаться, чем разгрызть. Выла вьюга. Веселье пира входило в апогей. Локи шумно перевел дыхание, перекатывая дым на языке. Пригубил мед и безвольно откинулся на спинку кресла. Прижал к губам кончики пальцев. Хотел не то удержать поцелуй, не то стереть его. Тающее ощущение стало почти осязаемым. В животе поселилась мелкая дрожь, предательски сладко подергивая нутро. Лед решимости таял, как с мороза в жару – ливень иголок под кожей, такая мука... Загасив трубку, он встал и заходил по кабинету. На ходу думалось лучше. Ничего ведь не случилось. Да, Тор его поцеловал, и это был воистину хороший поцелуй, пусть и облапал его брат невинно и неуклюже... это все ерунда. Тор был не в себе, на взводе, это же очевидно. Хотя по ощущениям – будто солнце взошло. Губы отвыкли целоваться так пылко, с полной отдачей. Не стоило этого делать... нет, вздор! Давно надо было сделать и выбросить из головы! А Тор удивил. Из девяноста девяти вариантов возможных действий он выбрал единственный неучтенный. Интересно, случись это прежде, он тоже не оставил бы поцелуй без ответа? Имирова печень, что творится у Тора в голове?! Он рехнулся взаперти или в край оголодал, чтобы вот так?!.. Локи остановился, положив руку на стену, словно нуждался в надежной опоре. Будто делать нечего, кроме как бредить его поцелуями! Настоящими. Добровольными... Он сердито мотнул головой. Поцелуй брата жег ему рот как тавро. И если бы только рот... все тело горело огнем. В паху начиналась пульсация. Проклятье! Да разве такое бывает?! Ледяной великан – и уже готов!.. Будто это не ты пару часов назад ласкал себя у дверей до полной кульминации, грезя собственным братом! Всего лишь похоть, триумф плоти над разумом. Он же почти всегда был равнодушен к таким излишествам... Но не теперь. Не с Тором. А злости всё еще не было. Хотелось укрыться в гневе, обернуться злобой, сбежать в нее от этой маеты. И думалось о чем угодно: о прошлом, о победах, поражениях, ярости и мести... лишь бы не о том, почему так скрутило у двери. Он уже мог назвать по имени чувство, пожаром охватившее его существо. Мог давно. Но не спешил с этим. Потому что любовь – это слабость. Если чувствуешь привязанность – рви и режь привязи. Ему было легче, когда Тор был далеко. Даже легче, когда Тор его ненавидел. Но теперь, когда природа их отношений сделала столь крутой вираж, и всё стало до нелепого очевидным, ему надлежало вырвать это без снисхождения, и часть его отчаянно противилась этому. Младший оплакивал эту бурную нежность – когда-то давно он бы отдал всё за такой поцелуй! Младший, рыжий, корчился в муках и захлебывался слезами по тому, что надлежало разрушить. Это он кричал и молил: Сбереги это! Не убивай! Не смей! Внутри плакал ребенок, и всё рвалось от того, что причиной этого был он сам. Тор был слабостью. А Локи клялся быть сильным. И просто не мог признаться себе в том, что до смерти устал быть один, устал враждовать с Тором и раз за разом отталкивать его. В поединке уставший гибнет. Локи ненавидел себя за этот мысленный раздрай. Младший тянул его к брату, который так неожиданно ответил взаимностью, и более всего он боялся, что сон, в котором Тор так горячо и страстно целуется с ним, окончится по его же собственной воле. Он видел так мало хороших снов... А голос Старшего из глубины едва слышно нашептывал о слабости, о каленом железе, коим следует прижигать рану, чтобы подавить заражение... Только о любви этот голос молчал. Локи был благодарен ему за это. Хотя не было никаких причин полагать, что один случайный поцелуй их куда-либо заведет. Случайность. Прихоть. Но он был бы не против куда-то зайти и там же и сгинуть. Хотелось быть с Тором. Быть с ним во всех смыслах. Всеми своими сущностями. Дерьмо имирово, как омерзительно! Как убого желать чего-то подобного после стольких лет и событий!.. Он же уже достаточно сошел с ума сам по себе, чтобы так глупо сходить с ума еще и по брату! Который совсем недавно любился с этой своей смертной... Раздался стук в дверь, выдернувший его в реальность. Локи обернулся и быстро сменил облик, дав разрешение войти голосом Всеотца, но когда на пороге показался эйнхерий, понял, что надобность в маскировке излишняя. К сменам его облика стражи дворца давно привыкли, потому он сбросил иллюзию. - Что-то случилось, Сиверт? – спросил он как мог доброжелательно. Сиверт облизнул губы и кивнул. - Мидгардец проснулся, мой повелитель. Он покинул комнату и обходит дворец. Прикажете воспрепятствовать? - Нет, - он усмехнулся. – Наблюдайте и докладывайте обо всех перемещениях. - Да, Владыка, - Сиверт откланялся и закрыл за собой дверь. Локи перевел дух. Всего каких-то четверть секунды он чувствовал себя так, будто его застукали за чем-то постыдным. Лишь потом он напомнил себе, что мысли никто из эйнхериев читать не умеет. Во всяком случае, насколько ему известно. Чтобы не зацикливаться на поцелуях, он прокрутил в памяти разговор с Тором. Да, они поговорили неплохо, и можно будет это продолжить. У разговоров с Тором, оказывается, могут быть перспективы... А затем он вспомнил о Джейн Фостер. И, к удивлению своему, ощутил острую жажду убийства. Как забавно выходило! Она безумно раздражала его тем, что сошлась с его братом, а теперь вызывала ненависть тем, что посмела бросить его. Или сделать так, чтобы он бросил ее – не важно. Мать спасла ей жизнь. И он тоже. А его опека стоит дорого, и никогда – почти никогда – не бывает безвозмездной. Она не оправдала потраченных на нее сил. Хоть Тор и выгораживал ее, Стив Роджерс поведал, что она вовсю корпела над получением какой-то там премии за работы по Схождению. Делала себе имя из боя, стоившего Асгарду так дорого! Она поднималась на их крови, хотя должна была утешить Тора, утопить его в своей постели. Тор же любил ее! Курица без сердца! Она должна была заслужить смерть царицы Асгарда, должна была отдать этот долг хотя бы Тору! Она должна была сделать то, чего не мог дать Тору он сам – ласками излечить его боль, оправдать его желание бежать в Мидгард из дома! Целовать его, обнимать его, возместить его пролитые слезы! Он должен был сам. Он так хотел – сам! И раз уж не мог сделать этого, то это должна была сделать девчонка, из-за которой Тор отрекся от трона! И не было желания злорадствовать, что всё было очевидно – она выберет свою одержимость. Потому что Тор плакал на том балконе. Тор плакал, как воин, не желая, чтобы кто-либо стал свидетелем его слез. А она? Видела? Или ей он тоже улыбался, стыдясь и пряча свое горе?.. Она должна расплатиться. На миг желание убить ее заняло все его мысли. Это был его собственный гнев, но Старший был уже неподалеку. Не стоило оставлять такое пренебрежение без возмездия. На сей раз ярость была холодной, подмораживающей нутро. Не самое неприятное чувство. Поганой девке просто нужен хороший урок. Он сам прикрывал ее никчемную жизнь, а теперь настала пора ей напомнить, кто такой Локи и почему нельзя его злить. Видит Имир, она получит все, что ей причитается. Сполна. У него еще есть несколько часов в запасе, и он вполне мог бы... Не мог бы. Представив лицо Тора, он понял, что не сможет. Тор не простит. Что бы у них ни вышло, Тор любил ее. Он поморщился, говоря себе, что ощутил вовсе не страх потерять Тора, а только лишь нежелание усугублять их и без того непростые отношения. По всему выходило, что расположение брата ему было дороже возмездия. Совсем скверно. И все из-за одного поцелуя, чтоб его... Впрочем, если бы они и не целовались, он бы все равно ее не убил. Припугнул бы, разве что. Хорошенько. - Привязанностью других к себе ты научился пользоваться раньше, чем привязываться. Оттого тебе так тяжело. Молчание затянулось дольше, чем требовалось, потому что горло вдруг перехватило, но Локи нашел в себе силы повернуть голову и слабо улыбнуться, выдавив холодную горькую улыбку. - А что хорошего в том, чтобы быть на привязи? Она стояла напротив, с той стороны стола. Локи уже не вздрагивал при ее появлении. Она являлась и исчезала, когда хотела, вот только говорила лишь наедине, когда вокруг не было посторонних. Локи уже давно понял, что только он один видит ее. И что было хуже всего – он ее не создавал. Хотя и не был в этом уверен. - Это залог совести и сострадания. Но тебе всегда было свойственно бежать от того, что сильнее тебя. Тусклые серебряные глаза блестели, как в тот день, когда он в последний раз видел ее живой. Локи ничего не знал о женщине по имени Агиёрд, для которой, скорее всего, был ненавистным плодом насилия. Зачатый без любви, он убил свою мать, появившись на свет, и много после – родного отца, принеся его в жертву тому, кого хотел считать отцом. Пожалуй, он с самого рождения был обречен на такую судьбу. Но женщины важнее этой в его жизни не было. Он чувствовал перед ней странную робость, нежность, любовь и спокойствие – то, что чувствуют к матерям. Младший внутри сжимался от горя. Старший молчал. Они все скучали. - Прошу, не нужно нравоучений, - попросил он мягко. – Я пока не в настроении внимать высокой мудрости. Она махнула на него призрачно-серой рукой и спросила уже проще: - Ты так безобразно расстроился из-за Тора? - Ну да. Ты же видела. Лобызаться с братцем в губы! Что за убожество... – его передернуло. - Он тебя любит... - У меня есть основания в этом сильно сомневаться. - ...А ты любишь его. - Неправда, - он с трудом отвел взгляд от ее лица. – Я никого не люблю. Это вредно. Локи уже видел ее сегодня, дважды. Первый раз она появлялась за спиной Стива Роджерса и, приподняв брови, склонила голову в его сторону: «Задумайся, хороший шанс». Он и сам видел – хороший, чего уж там. И второй раз, когда он шел от Тора, смятенный и растерянный, она стояла в одной из ниш и, подняв руку, пошевелила пальцами перед лицом. Он послушно сменил облик на эйнхерия-копьеносца, проходя мимо запертых заключенных. И вот теперь – третий раз. - Ты просто не хочешь любить. Но ты остался один, и посмотри, до чего гордыня довела тебя. - Пока что она довела меня до трона Асгарда, - это была чистая правда. Не выдержав, он вновь двинулся по кабинету, накручивая широкие круги. - Разве сейчас ты честен с собой? - Я честен с собой в том, что касается Тора! – а это была ложь. – Любит меня? Да он ни разу ко мне не приходил, пока я сидел в тюрьме! Пировал себе преспокойно... - У него были причины держать на тебя обиду. - А разве у меня причин было меньше? И потом, он не явился бы и через десять лет, если бы ты... Он проглотил окончание фразы, смешался, почувствовав острую горечь. - Если бы я не умерла. - Да. Мать грустно улыбнулась ему. - Беды сплачивают. Если эта беда заложила основу вашего примирения, то всё было не зря. - Мы не помирились, - и это была правда. - Вы говорили друг с другом. А ты нуждаешься в нем. Не беги от этой нужды. Он же твой брат. - Он мой враг, - а это была ложь. Уже почти три часа как. Или – почти два года. Или даже больше... - Боюсь, как раз за это ты его и любишь. Прозвучало как-то двусмысленно, но, странным образом, достоверно. Он вздохнул. - Это слабое утешение. - Я здесь не для утешения, Локи. Я желаю только мира между вами. - Я не позволю Тору иметь такую власть надо мной! – взорвался он. - Даже если ты будешь иметь равнозначную власть над ним? - Я и прежде имел власть над ним. Ничего интересного. - И брат спасал тебя всякий раз, когда ты в нем нуждался, потому... - Не всякий раз, - напомнил он, живо ощутив запашок мертвой топи. – Когда я в нем нуждался, он не пришел. - По правде говоря, твой отец тоже не всегда был внимателен. Но Тор старался. Несмотря на все, что ты сделал. - Звучит как упрек. - Это и есть упрек. Ты запутался, Локи. Снег – это тупик, и твоим чарам он неподвластен. - Я испробовал еще не всё, - упрямо возразил он. – Я способен на большее. - Многое из этого «большего» будет куда губительней, чем твое прежнее колдовство. Насколько всё плохо? - Хуже не бывает, - ответил он, невольно повторив недавно сказанное Тору. Это заставило коротко вздрогнуть. Он осушил кубок, поставил его на стол и сжал так, что побелели подушечки пальцев. - Значит, пора действовать. Довольно раздоров, Локи, - в ее голосе впервые проскользнула требовательность. – Выпусти брата из заточения. Позволь Тору тебе помочь. - Он найдет единственный способ, на который я не согласен. Он потребует, чтобы я оставил Хлидскьяльв. - Это всё еще имеет значение? Локи едва не задохнулся от возмущения. Обернувшись, уставился ей в лицо. - Трон Асгарда принадлежит мне! Если не по праву рождения, то точно по праву победителя! Фригга молчала. Она печально смотрела своими серебряными глазами откуда-то издалека, и под этим взглядом Локи вновь ощутил на плечах груз ответственности. Он вновь заходил по кабинету, тяготясь ее молчанием. - Я достоин того, чтобы править Асгардом! Я взял его сам, и сам справлюсь с зимой! Мне не нужен Тор! Фригга молчала. Ждала. Хорошая тактика. Подлая. Она умела вытягивать слова молчанием, и Локи чувствовал себя обязанным говорить, чтобы заполнить эту тишину, даже если изначально собирался держать язык за зубами. - Я достиг того, о чем мечтал. Разве это не должно иметь значение? – спросил он уже тише. - Тебе виднее, раз ты уже достиг того, о чем мечтал, – парировала Фригга, и ее слова ударили неожиданно больно. Она нашла брешь в его броне, и Локи ощутил себя лисой, угодившей в тенета. – Если ты мечтал править Асгардом, то стой на своем решении, и пусть будет так. Но если ты рвался получить эту власть, чтобы просто доказать на нее свое право, то сейчас самое время сделать выбор, Локи. Если отказаться от трона не дает тебе гордость, то позволь брату забрать его у тебя силой. - Ты серьезно? Отдать трон Тору?! После всего, что я сделал? Да ты издеваешься надо мной! - Не отдавай без боя завоеванное. Подеритесь, как вы всегда это делали раньше! Поорите друг на друга, выпустите пар, разнесите тронный зал – и придите к примирению! - Прийти к примирению? Теперь это называется так? Она устало покачала головой. - Природа ваших чувств от меня сокрыта, как и от вас самих. Но ваша сила в братстве, Локи. Не губи это сгоряча. - То есть, трон или Тор, - подытожил он. – В итоге, всё сводится к этому. - Боюсь, что так. Но если ты сумеешь найти решение, которое не заставит тебя выбирать, это будет прекрасно. - Почему всегда я? – он печально усмехнулся. – Пусть выберет Тор. Я с радостью дам ему такую возможность! - Все-таки он тебе дорог, - мать улыбнулась. – Иначе ты не стал бы так опрометчиво вверять ему свою судьбу. - В этом моя слабость, - признался он вдруг, и это была правда. – А я должен избавляться от слабостей. Но Локи уже не верил тому, что сказал. Это не было ложью, и не было правдой. Так, пожалуй, звучит заклинание, потерявшие силу. Пустой набор слов. - Быть может, не так уж плохо – позволить себе иметь слабости. Это успокаивает и возвышает душу. - Что мне с того? - Обретя душевный покой, ты будешь счастливее. - Это буду уже не я. - Тогда слушай, - тон ее стал строже. – Я хочу, чтобы вы сберегли друг друга, поскольку грядущее вам предстоит встречать вдвоем. Ты не хуже меня знаешь, что значит эта зима. И чтобы выстоять, ваш союз должен быть крепок. Если вы еще можете объединиться в братстве – на том и стойте. Локи. Более всего меня страшит не зима и не то, что должно прийти за ней, а то, что тебе придется встречать эту беду в одиночку. - Меня тоже это страшит, - тихо откликнулся он. – И мне жаль, что тебя нет со мной. Серебряные глаза Фригги заблестели, и когда Локи встретился с ней взглядом, его подхватила волна любви. - Мне тоже жаль. Если бы я только могла... Стук в дверь заставил его обернуться. Дверь отворилась, на пороге застыл Сиверт. - Повелитель, вы просили докладывать о перемещениях мидгардца. Он в огненной комнате. С ним леди Сиф и воины, - доложил он. – Какие будут распоряжения? Локи горько усмехнулся. - Никаких. Пусть судачат, сколько влезет. Продолжайте наблюдение и не спускайте с них глаз. - Слушаюсь. Когда он повернулся, кабинет был пуст. Локи не знал, насколько безумен. Не знал, была ли она истинным призраком, или же он сам создал ее, поверив в реальность своего наваждения. Она говорила, что иллюзии могут стать реальнее реальности. Пусть так. Он избегал прикасаться к ней. Не хотел знать наверняка, довольствуясь счастливым неведеньем. У морока были глаза его матери. В них была тоска, океаны тоски. И любовь. Этого было более, чем достаточно. И всё же... всё же... Ты бы сказала мне это, если бы была настоящей?.. Он подошел к окну. За пеленой снегопада поблескивали городские огни. Чтобы выстоять в грядущей битве... Выжить в побоище. Он уже не сомневался, что побоище грядет, сомневался только в том, что хочет выжить. И выстоять. В конце концов, выживание – это совсем невесело, а Локи был почти убежден, что жизнь может предложить ему что-нибудь получше. ...Трубит Хеймдалль, грядет беда, спина к спине, к плечу плечо... Глефа ждала его в оружейной. Стоило лишь ощутить близость новой схватки – и мир налился красками, заиграл; снежный, обреченный мир улыбался ему – и Локи невольно улыбнулся в ответ. Ему было упоительно хорошо. Даже сейчас, когда все было хуже некуда, было хорошо. Но сперва надлежало разобраться с Капитаном. Причем, следующий его шаг Локи уже знал. Об этом еще не доложили, но скоро доложат. Стив Роджерс не был предателем. Уж это Локи, предатель со стажем, мог утверждать определенно. Не та порода. Просто героическая придурь таких типов, как Роджерс, требовала определенных жестов. Несмотря на то, что Капитан пришел к нему, явно готовый поступиться принципами ради желаемого, Локи был уверен, что Стив изменит свои планы, чтобы остаться собой. Не сможет иначе, узнав реальное положение дел. Роджерс не был напыщенным изрыгателем дешевых лозунгов. Он искренне верил в то, что делал. Поэтому бравый Капитан бросится вызволять Тора из узилища. Один или с кем-то, вооруженный или безоружный – а полетит на выручку, как пить дать. Вполне может статься, что сам он об этом еще не знает, но стоит быть готовым и перехватить до того, как ему вздумается пасть смертью храбрых, не успев принести никакой существенной пользы. На Стива Роджерса у Локи еще были планы. Впрочем, пока не доложили, можно не торопиться. Он обдумывал последний разговор. Получил всё, что хотел... Он добился желаемого, и был этим счастлив. Вот только это была ложь. А правда заключалась в том, что последние два года эта власть держала его за горло. Локи ждал восторженного трепета, думал, что трон его успокоит, а расправа утолит. Но этого не наступило. Потому как добиваться было куда веселее, чем потом владеть завоеванным. Даже будучи мертвой, Фригга одной фразой высветила самый потаенный угол его рассудка. Как часто борьба становилась важнее цели... Сколько раз желание обладания становилось слаще самого обладания... Он жаждал победы. Все это время он жаждал только победы. И Хлидскьяльв был лишь символом ее – призом победителя. Правда была убога и напрочь лишена какого-либо флёра: он хотел победить и захватить престол силой, потому что его пытались убедить, что он не сможет этого сделать. Выкуси, судьба! Смог! Это было пределом его желаний, если у его желаний вообще есть предел. И мать оказалась права: все, чего он хотел, уже свершилось. Времени нарадоваться своим призом оказалось достаточно, чтобы жажда, кипящая в крови, возжелала новых побед, но и приз был слишком лакомым куском, чтобы от него отказаться. Следовало быть честным с собой. Он повзрослел и изменился. Во всяком случае, он уже не столь охотно рвался исполнять любой свой каприз, не был ведом юношеским порывом: «Я вам еще покажу!», а стал всерьез оценивать себя и то, что казалось ему ценным теперь. Стал более циничен. Более критичен. Это значит – повзрослеть?.. Он оказался в западне. Маялся, раздираемый на части противоречиями, и с одной стороны та часть его души, что была Младшим, требовала новых битв и свершений. Младший не мог удовлетвориться одной победой и на том успокоиться. Его натура требовала постоянных побед. - Мне надоела эта игра, - капризничал он. – Я хочу поиграть во что-нибудь другое! А другая часть, та, что была Старшим, его эгоцентричная и тщеславная половина, вцепилась зубами в асгардский трон. Это был его выигрыш. Приз! Трофей! Эта половина отказывалась терять что-то столь дорого приобретенное, причем, терять по собственной воле, даже если другой половине это было уже не нужно. Но власть была, а счастья не было. - Будешь счастливее... - Это буду не я. Не осталось ничего. Только он один – и трон. Большой золотой стул. И всей мечты-то... ДОПРЫГАЛСЯ, РАТАТОСК. Он не собирался сдаваться. Неутоленная гордыня нашептывала, что он еще не достиг величия, которого заслуживал. Он поставил условие Тору! И Тор почти согласился провозгласить его царем Асгарда! Короновать. Чтобы он мог встать во весь рост, самим собой, и провозгласить: «Я победил! Узрите же!». Разве он хотел именно этого? Быть прикованным к трону золотой цепью власти?.. Трон или Тор... трон или брат... Я СДАЮСЬ. Пусть Тор сам всё решит! Пусть сам сделает выбор! В конце-то концов, впервой ли ему играть, не зная, куда игра его заведет? Повышай ставки! И если придется отказаться от Хлидскьяльва... так тому и быть! Вот тут он и ощутил ЭТО. Ненавязчивый, совсем легкий, едва ощутимый... НАЖИМ. Нельзя отказываться от трона. Локи моргнул. Почему нельзя?! Еще как можно! Он же делает, что хочет, он имеет полное право! Верно. Он делает, что хочет. И хочет он властвовать открыто, самим собой. О том и просил Тора, и брат дал согласие. Или, вернее, даст, когда он разберется с деликатной проблемой Капитана. Это именно то, чего он хочет. Локи нахмурился. Разве? Разве он хотел кричащей, открытой власти? Да. Именно такой он и хотел. Он стал старше. И то, что он орал Тору на скалах Мидгарда: «Я вырос, сын Одина!» и рядом не стояло с этим «старше». Он вырос. Он научился критически оценивать свои действия. Он умен и весьма талантлив, и имел возможность продемонстрировать это. Он знает Асгард и чаянья асов. Из него выйдет... «...мудрый правитель. Кому, как не тебе, быть царем? Кому править, как не тебе?..» Чувство опасности взревело сигнальным корном. Паника затопила все его нервные центры. Локи начал быстро, судорожно громоздить руны защиты одну на другую, отсекая сознание, выстраивая барьеры... Слыша далекий, тихий, шелестящий смех. Чувствуя, УЖЕ чувствуя мягкое, ласковое давление, которое столько лет считал частью себя самого, частью собственных желаний! Собственной воли! Как она могла проскользнуть?! Как, как она могла пробраться так глубоко?! Нет, следовало спрашивать не так... КАК ОНА МОГЛА ПРОСКОЛЬЗНУТЬ ТАК, ЧТОБЫ Я НЕ ЗАМЕТИЛ?! Закончив воздвигать барьеры, Локи лихорадочно перевел дыхание. Его колошматило так, будто он нашел в себе признаки заразы, могущей выкосить всю цивилизацию. И почему-то казалось, что мысль недалека от правды. Он провел перекличку. Обе другие головы были на месте. Обе, по счастью, принадлежали ему одному. Но как? Как ей удалось?! Он же варлок! Он нутром может чуять чужое присутствие, оберегает сознание, его даже Камень Разума подчинить не смог! Во всяком случае, надолго. А она... она вела его столько лет... лет!.. Ответ напрашивался только один. Я САМ ДАЛ ЕЙ ДОСТУП. Но он не мог этого сделать! Он запомнил бы, если бы сделал такое! Когда это могло произойти? Как?! Внезапно вспомнились старые байки... «Не давайте умертвиям разрешения войти в свой дом». Без него они войти не могут, хотя тут байки врали. Могут, пусть и не все. Он сам пригласил ее. Впустил ее. Дал доступ в собственный разум. Когда? Как?.. Биндеруна? Нет, он передал метку отцу без каких-либо проблем. Когда же... как... Старший и Младший не могли здесь помочь. Это случилось до их пробуждения. Это случилось... случилось... Локи вдруг понял. Ноги сделались бескостными, как желе. Алсвидер. Потрясающий белый конь. Он принес его в жертву в капище Хель. Со всеми нужными ритуалами. Сделав это, он стал ее жрецом. Сам. Всё верно. Он сам открыл ей доступ. Нет, хуже... Он ПОЗВАЛ ее. И она, Серая Хель, Смерть – ОТОЗВАЛАСЬ! Она пришла к своему жрецу. Богиня. А сознание жрецов настежь распахнуто для своих богинь. Ну хорошо... Хорошо, пусть так. Он, Локи – жрец Хель. Вполне может статься, что и кровожадность, толкавшая его руку с кинжалом, была не совсем его собственная. Да что же, в таком случае, было его собственным? Любовь к Тору?! К матери?! Да... да, это было его. Любовь же слабость, так? А еще – это сила. Или хуже... Это единственная действенная причина говорить себе «НЕТ». То, что может сдержать руку с кинжалом. А ТЫ НЕ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ Я СДЕРЖИВАЛ ЕЕ, ВЕРНО? ТЫ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ Я УБИВАЛ ДЛЯ ТЕБЯ. Тянуло смеяться. Он снова был инструментом. Этого не заметил даже Всеотец! Не заметила мать! И он сам не заметил. Они все оказались слепы, не увидели, что Локи-безумец уже ПРИНАДЛЕЖИТ кому-то другому! Картина мира медленно переворачивалась с ног на голову. То, что Локи привык считать собой и частью себя, оказалось чужеродным, внедренным. Навязанным извне чужой волей. Серая... тяжелый шелк волос в руках... Зачем? Зачем ты привела меня сюда? Зачем возвела на престол? Зачем тебе Локи-йотун на троне Асгарда? Ради кого или чего?! Во что ты играешь? Ты меня любишь?.. Последняя мысль показалась смехотворной и жалкой, внебрачным порождением тщеславия и тревоги. Заносчивый, самонадеянный недоумок! До чего же он все-таки самолюбив и как легко на этом можно сыграть! Он ни разу не усомнился в ее расположении. Но если усомниться... отринуть любовь как одну из причин... Откуда в ней может быть любовь?! Любовь существует ради жизни, а в смерти любви быть не может, так почему она... Ответ явился в ту же секунду. И в черепе разверзлась Гинунгагап. Локи изумленно моргнул, осознав, что на несколько мгновений перестал дышать. Пустая голова зазвенела; он все повторял, и повторял, и повторял про себя эту новую мысль, не в силах поверить, насколько все оказалось просто. Почему-то захотелось смеяться. Одновременно с этим пробрал озноб. И стало очень легко, как бывает, когда все детали встают на свои места, даже если эти места предвещают катастрофу. Нужно было проверить догадку. Приняв облик эйнхерия, он вышел из кабинета и заспешил в хранилище. Там, помимо прочего барахла, хранилось зеркало гальдры. Магию норн и дис Локи считал недостойной даже просто именоваться «магией» из-за спутанности и туманности возникающих образов, истолковать которые можно было на любой лад. Однако азами гальдр и сейдр он владел. Тем более, что сегодня его не интересовало будущее, да и прошлое не интересовало тоже. Достаточно было повнимательнее посмотреть в настоящее, чтобы окончательно всё понять. Десять минут спустя догадка подтвердилась. Локи сидел прямо на полу, дрожа, поджав ноги и прислонившись спиной к подставке, на которой стояло глубокое черное блюдо, залитое водой до краев. Зеркало, открывшее истину. По ободу блюда таяли руны, расползаясь по воде причудливыми световыми узорами. Локи понял, что смеется. Негромко и глухо. Возможно, увидевший его со стороны решил бы, что он спятил. Возможно, так оно и было. Всё равно он не смог бы внятно объяснить, как же приятно оказаться правым! Пусть даже эта правота сулит гибель всем вокруг. И в то же время он чувствовал растерянность, почти радость. Слишком много новостей за раз. Слишком много крушений мира за день... Прошло около четверти часа, когда он, наконец, успокоился. Глубоко вздохнул, возвращая себе ясность мысли. Ну, вот тебе и ответ. Ты доволен, дружок? Впрочем, предпринять хоть какие-то меры было пока еще в его власти. Он метнул наваждение по ленте Биврёста, вставая за плечом неподвижного Стража: - Хеймдалль. Тот невозмутимо скосил золотые глаза. - Локи. - Услышишь сигнальный рог из Нифльхеля, не вздумай открывать Мост. Тебе ясно? - Да, - отозвался он, и Локи развеял иллюзию, не став дожидаться расспросов. Не был готов сказать это вслух. Поднялся. Следовало закончить несколько важных дел. Стива Роджерса можно отпустить на все четыре стороны. Всё остальное – потом. И будь, что будет! ПОВЕСЕЛИМСЯ.