***
— Ты сука, Сэм. Я думал, что он дыру во мне взглядом сделает. Базиль же явно понял, что мы не о пьесе говорили. — Да чего ты паникуешь. Не съест тебя наш французишка. Так, накажет на репетиции парочкой колких фраз нашкодившего котенка и все. — Мяу блин. Пошли выпьем. — Только на час, завтра хоть и выходной, но у меня дела. — Какие же? Опять будешь капать слюной на свою бывшую возле школы, а потом завалишься в клуб и снимешь там похожую на нее. — Ой, все то мы знаем. Нет, надо к матери съездить, ей помощь нужна, она опять переезжает. А откуда ты знаешь о том, что я был возле школы, где бывшая работает? — А я и не знал, ты сейчас сам спалился. — Ты гниль, Мэл. С тебя пиво, кстати. — А ты вечный бомжара. Ребята завалились в бар, Мали заказал две кружки темного на разлив и присоединился к другу в угол бара. Не успел он присесть, как запел телефон песней Nickelback*. Мали знал, кто звонил, ведь у него на каждого стоял определенный рингтон. На Сэма стояла неизменная и давно полюбившаяся песня FOBʼов**. Когда молодой человек присел возле друга, на том конце ответил бодрый голос, принадлежавший Генри: — Привет, не помешал? — Нет, не особо, — Мали повернулся к другу всем корпусом и пытался его оттолкнуть, потому что Сэм обнаглел вконец, прижавшись как можно теснее и приложив ухо к телефону Мэла. — Мне кажется, я все же помешал. Ты еще не дома? — Нет, мы с другом в бар заскочили, а эта паскуда липнет ко мне, чтобы узнать, кто мне звонит. Сэм, твою мать, лучше выпей. На том конце трубки раздался смешок, а потом все стихло. — Не беспокойся, ты правда не помешал. Как у тебя день прошел? — Да не плохо, в училище сегодня был лайт, преподаватели особо не донимали, что радует. Обычно же присядут на уши и начнут говорить об экзаменах, успеваемости, будущих планах на жизнь. После сходили с друзьями в кафе посидели, думали над новыми этюдами. Кстати, тут такое дело… Но блин, ты занят же сейчас в постановке новой, и как-то не удобно просить. — Да говори, помогу, чем смогу. — В общем, у всех обязательно на первом курсе есть сцен.речь и движение, и тут есть один этюд, он предполагает действие без слов. Вот вроде понимаю, что нужно продумать внутренний диалог, выстраиваю его, показываю преподу по сцен.речи, а он говорит, что чего-то не хватает. А чего, толком объяснить не может. Сказал, что мысль мою не понимает, она у меня должна читаться во взгляде. А я не могу это показать. — Приходи завтра, у меня выходной. Сможешь? — Да. Я приду после четырех, сойдет? — Конечно. — Спасибо. И Генри отключился. Мали еще пару секунд держал телефон у уха, будто за гудками можно было услышать что-то еще. А потом с легкой улыбкой повернулся к Сэму, наткнувшись на ухмылочку и иронический взгляд. — Та-ак. Рассказывай. В подробностях. Кто этот смельчак, что охмурил нашего девственника? — Один знакомый. И какого черта я девственник? — А я не прав? Тебя уже успели обесчестить? Негодяи. — Жалеешь, что ты не успел? — Да, тут пожалуй, есть над чем реветь. — Салфеточки принести? — Нет, спасибо. Ты уходишь от темы, между прочим. Кто это был, что ты его с такой радостью пригласил домой? — Черт, долгая история. Сойдемся на том, что это знакомый из театрального. — Он хоть совершеннолетний? Смотри, за решетку посадят, я передачки носить не буду.***
POV Актера На следующий день я врубил на полную музыку в квартире, надел старые шорты и майку, которую даже одеждой назвать нельзя: уж слишком она походила на тряпочку, сделанную из наволочки, которая прикрывала разве только некоторые участки кожи. Сделал пучок на голове из своих белобрысых непослушных волос, намотав их на обычный карандаш на манер прически аʼля гейша. Когда все приготовления были закончены, я приступил к уборке своей лачуги. Иногда во мне просыпалась жуткая домохозяйка, и её нельзя заткнуть, пока дикое желание полнейшей чистоты во всей квартире не будет удовлетворено. Примерно к концу уборки я решил, что стоило бы приготовить поесть, поэтому, слив воду из ведра и ополоснув тряпку для мытья пола, я полез через смартфон на сайт рецептов. Не то чтобы я не умел готовить, но список блюд, которые я могу приготовить по памяти, слишком скудный. И каждый день питаться макаронами с сыром не хочется. Отыскав рецепт острых крылышек и капустного пирога, я прикинул, что все ингредиенты у меня имеются в наличии. Конечно, исходя из стереотипа про актеров, в моем холодильнике должна повеситься мышь, так как духовная пища кормит творческих людей, однако, я такими заскоками не страдал и исправно докупал продукты, чтобы не умереть с голодухи. Другое дело, что не все продукты доживали до своего логичного конца, но уж тут извиняйте, я иногда давал слабину и поддавался стереотипу. Пока я прибывал в умиротворенном состоянии за готовкой, раздался звонок в дверь. Прошаркав в прихожую, я, не глядя в глазок, открыл дверь. Собственно передо мной стоял Генри с совсем немного охреневшим лицом. Я глянул на себя, потом перевел взгляд на него и лучезарно улыбнулся, будто все отлично. Кажется, я догадался, почему он так смотрел. Он первый раз был приглашен ко мне домой, и поэтому в домашнем виде ему не приходилось меня лицезреть. Вот у парня и случился диссонанс в голове. Не получалось соединить то, что он видел ранее с нынешнем видком. Пропустив к себе домой, я решил одеть обычную белую футболку, чтобы хоть как-то не травмировать психику ребенка. Пожалуй, на тот момент он мне казался слишком невинным («казался» тут главное слово). — Проходи, тапочки в тумбе на нижней полке, я на кухню. — Ага. Впечатлительный попался. Черт с ним, посидит, пока я готовлю, привыкнет. — Вкусно пахнет. Что готовишь? — Острые крылышки и капустный пирог. Ты, кстати, голоден? А то придётся подождать минут 15. — Я пока осмотрюсь, если ты не против. — Да, конечно. Только руки перед едой помой. Генри ушёл осматривать мою холостяцкую берлогу. Гостей я не жаловал обычно, но сегодня ему повезло, и квартира была убрана начисто, не придерешься. Хоть тут парня шокировать не буду. Пока он проводил сам для себя экскурсию и мыл руки, я дожарил крылышки и сервировал по-быстрому стол: поставил две плоские тарелки для каждого и одну — под кости, достал из холодильника сок, кетчуп, сырный соус. Решил, что стоит поставить чайник к пирогу. — Ты там заблудился? Вроде не такая большая квартирка у меня. — Да, иду, вот руки мыл. Я присел на одну из табуреток и стал копаться в телефоне в поисках смешных картинок. Через минуту на кухню зашел Генри, мило улыбаясь. — Я конечно не Гордон Рамзи, но уж руки у меня растут из правильного места. Приятного аппетита. — Спасибо, и тебе приятного. На некоторое время воцарилось молчание. Генри вел себя немного скованно, что чувствовалось в каждом его жесте. — Расслабься, я тебя не съем. Расскажи лучше, что за этюд и что конкретно тебе нужно сделать, чтобы я смог тебе помочь. — В общем, нужно построить этюд без слов, но при этом он должен быть наполнен напряжением, и зритель должен понять, о чем я думаю. Но все же одно слово разрешено. — У нас было такое задание. Я его с треском провалил, кстати. — Потрясающе, спасибо за отличную новость. — Не дрейфь, мы вместе сейчас придумаем что-нибудь. Это не самое сложное задание. К концу нашего разговора пирог уже был готов. Я разлил чай по чашкам и подал на стол. — Осторожно, он еще горячий, — предупредил я. — Ты готовишь удивительно вкусно. — Это повод приходить ко мне чаще. — Пожалуй, воспользуюсь твоим советом. Но пирог просто божественный. Старинный рецепт твоей бабушки? — Нет, чей-то чужой бабушки. — В смысле? Эм. ты. я. что? — Да из интернета рецепт, не переживай, я не любитель постарше, хотя они и опытнее. — Фу, давай сменим тему. Я громко рассмеялся, глядя на Генри.***
Чуть позже мы переместились в гостиную на диван. Я развалился, даже не подумав о том, что у меня гости, и это могло выглядеть не вежливо, как минимум. — Я объелся. Не могу шевелиться, поднимите мне веки. — Так, я зря что ли ехал к тебе. Где обещанная помощь? — Вот чего тебе не сидится? Ладно, возьми табуретку с кухни. Будем считать, что центр гостиной — импровизированная сцена, а мой диван — это ложе для зрителя. — Кое-кто зажрался как зритель. — И обожрался. Но об этом потом. Давай двигай на кухню. Расположившись поудобнее, я сел четко посередине дивана (как Базиль в день проб в зрительном зале, удачно вспомнил я). Когда Генри поставил передо мной табурет на некотором расстоянии и сел на него. На пару секунд он задумался. — Этюд мой заключается. — Стой, не рассказывай. Я же должен догадаться как зритель? — Да. — Тогда дай мне эту возможность. Вздохнув, Генри сосредоточился и постарался принять более напряженную позу на стуле. Он сидел минут пять, кривя лицо и что-то шепча под нос, но разобрать слов я не мог. Иногда его рука тянулась к телефону и то включала, то выключила его. Мне показалось, что он ждет важный звонок, но выглядело это слишком напускным и притянутым за уши. Мысль казалась слишком очевидной, и оттого интерес к его действию пропадал уже на первой минуте. — Ты, — выдал в конце Генри. Потом он посмотрел мне в глаза, ища там ответ на мучавший его вопрос, что он делал не так. Да все. Слишком прямолинейно, выдумано и «разжевано», как сказал бы француз. Черт! — Так, давай по порядку. Мне показалось, что все очевидно в твоем этюде. Ты слишком стараешься показать свое ожидание. Но нужно же не играть, а жить этим. Зритель должен понимать, что происходит, но интрига, что случится в конце, у тебя не присутствует, потому что ты практически все говоришь открытым текстом. Точнее показываешь. Ты вообще понял, что я сказал? Сумбурно получилось. — Да. Я должен ждать звонка, но не показывать, что не дождусь его, потому что сейчас все выглядит очевидно. У меня слишком обреченный вид? — Да. Постарайся думать, что у тебя есть надежда изменить ситуацию, переломить в свою сторону и добиться расположения. Не будь уверен в провале в самом начале этюда. Слово «ты» дает тебе эту возможность. И этого достаточно. Он неуверенно улыбнулся и на некоторое время ушёл в себя. Мне же представилось время рассмотреть его. Почему-то до этого я не замечал, что он привлекательный молодой человек. Иссиня-черный цвет волос необычно сочетался со светло-голубым, почти бледным, цветом глаз. На первый взгляд создавалось впечатление, что парень подкрашивает волосы, пряча свой натуральный цвет, но при более близком рассмотрении было видно, что это не так. Никаких признаков окрашенных волос я не заметил, оставался вариант, что у студента отличный парикмахер, но помня о том, что он слишком самостоятельный и вряд ли шикует на родительские деньги, а с подработки ему на приличного парикмахера не хватит, вариант быстро перешел в разряд нежизнеспособных. Длина волос была обычная, чуть прикрывала кончики ушей, чёлка иногда спадала на глаза, но, видимо, Генри это не мешало. Он был примерно одного телосложения со мной, только на полголовы ниже. Что привлекало внимание, так это длинные пальцы. «Как у пианиста», — промелькнула мысль в моей голове, в нашу первую встречу. Такие руки выглядели изящно, и их обладатель обычно умело с ними обращался в сексе, как подсказывал мне опыт. Я мечтательно вздохнул и, кажется, Генри очнулся после этого жеста. Он как-то пристально посмотрел мне в глаза. Обреченно улыбнувшись, Генри снова опустил взгляд, и тут прозвучало резкое: — Не отрывай от меня взгляда! Пожалуй, в этой тишине, я слишком громко озвучил свою мысль, отчего парень немного дернулся, но теперь смотрел снова на меня. Глаза в глаза. Одна минута. Две минуты. — Ты сдаешься, мне нужна мысль в твоих глазах. Его пальцы напряглись, он соединил руки в замок, хоть как-то защищаясь от меня и моего такого враждебного сейчас голоса. — Сиди, я сейчас. Я сгонял на кухню за вторым стулом, поставив его напротив Генри, сел примерно в метре от него. — Ты должен говорить со мной взглядом. Представь, что ждешь звонок от меня, не от воображаемого «ты», а от Мали. Так будет легче выстроить внутренний монолог и диалог глазами со мной. — Хорошо, — тихо согласился он. Я прикрыл на пару секунд глаза и вновь посмотрел на моего гостя. На этот раз взгляд немного изменился, в нем появилась мягкость, но смешанная с тревогой. Было видно, что ему тяжело смотреть в глаза, не отрываясь, не каждый найдет в себе смелость на это. В обычной жизни зрительный контакт продолжается секунды 3 не более, даже при разговоре не всегда мы смотрим в глаза, если говорим. А зачем? Собеседник нас слышит и, пожалуй, этого достаточно, ему не обязательно читать то, что в моем взгляде. Оттого сейчас Генри и трудно. Было видно, что он пытается отвести взгляд, что-то просящее появилось у него спустя минуту. Мы сидели уже минуты три, а по внутренним ощущениям все тридцать. Слишком долго для первого раза, слишком мало, чтобы я заметил его движение. Поглощенный своими мыслями, я и правда не заметил, как расстояние сократилось от метра до каких-то жалких сантиметров. Казалось, тишина начала звенеть в моих ушах, парализуя меня. Или это действовал его взгляд? Когда я почувствовал чужое дыхание на своих губах, зрительный контакт был прерван. Мной. Его губы. Они так близко. Он сократил между нами расстояние до критического минимума. Я почти ощущал этот невесомый поцелуй, но соприкосновения не было. Будто воздух сгустился на столько, что желал нас скорее соединить. Господи. О чем я думаю? Что я творю? И я поддался на провокацию, приблизившись и коснувшись таких непростительно манящих губ. Но прежде чем окончательно сдаться, до меня дошло тихое, едва различимое «ты».