По струнам сердца

      Первую неделю Финн был не в силах совладать с собой. Он только ел, пил, спал да смотрел в потолок. Билл, видя состояние друга, покорно позволил занять его кровать и всячески пользоваться гостеприимством, которым он обычно не славился. Однако он все же надеялся, что Финн скоро выйдет из своего кокона, сплетенного из горя и рефлексии. Необходимость кормить еще одного человека (гнома) больно ударила по скромным запасам. Денег не хватало и, в конце концов, мямля и заламывая руки, Билл вынужден был сказать Финну, что тому неплохо было бы подыскать работу.       Финн тогда только кивнул и снова провалился в сон. Однако на следующий день встал с кровати, умылся, оделся и ушел в город. Вернулся он глубокой ночью, положил перед еще не спящим Биллом пять серебряных монет и ушел на диван — выселять Билла с его собственной кровати и дальше было неловко.       «Пять серебряных монет — неплохая сумма», — хмыкнул Билл, прикинув, что если так пойдет и дальше, то он даже не против уступить Финну свою кровать.       У самого Билла с работой не ладилось. Лисса и Крис уехали куда-то к дальним родственникам — насколько он знал, в район Шира, — Финн был не в состоянии играть на скрипке, и вечерняя подработка медленно сошла на нет. Одному на флейте особо не наиграешь.       Он завернулся в одеяло так, что наружу торчал только кончик носа, и расслабился. Теплое, хоть и ветхое, одеяло согревало, и Билл, лишь на минутку прикрыв глаза, почувствовал, что погружается в сон…       .       .       .       Странно, но Финну не снились кошмары. Когда он впервые вдохнул запах паленой плоти, увидел руины, что остались от дома, ему казалось, что эта картина будет стоять перед глазами еще долго.       Но этого не было.       Измученный сильными переживаниями, он спал вполне спокойно, лишь изредка просыпаясь посреди ночи от необъяснимого ужаса.       Вспоминать было больно. И он позволил себе одну-единственную слабость — забыть. Забыть тот запах, забыть ту боль, забыть то чувство безысходности, сравнимое только с осознанием смерти.       Он забыл и не мог сказать, что было бы лучше — забыть или помнить.       Забыть оказалось легче.       Билл любезно приютил его, и на время Финн мог просто лежать, рефлексируя и глядя в потрескавшийся потолок. В углу сплел паутину паук с длинными, тонкими лапами; наблюдать за ним было интересно. В какой-то степени. Однако долго так продолжаться не могло. Финн видел, как на него смотрит Билл, понимал, что друг не сможет кормить его долго — откуда у него деньги? Совсем вон, поистрепался — вся рубаха в заплатах и потертостях.       Поэтому пришлось собраться и внять гласной и негласной просьбе Билла — найти работу.       Выйдя на улицу, Финн замер. Куда ему идти? Что он умеет, кроме как бренчать на скрипке? Да ничего, собственно. Немного по дереву, немного починить что-то — да и всё. В рождном селении его нанимали только потому, что брал он меньше, чем настоящие мастера, а денег у односельчан, понятно, не водилось.       Поэтому пришлось поломать голову.       Как назло, работы всё не находилось и не находилось, и Финн, отчаявшись, вернулся домой, прошел в спальню и замер, глядя на пылившуюся под столом скрипку. Стоило, пожалуй, попытать счастья. Он взял в руки инструмент, стряхнул пыль с чехла и нежно провел ладонью по ткани, ощущая плавные контуры скрипки.       И только сейчас Финн понял, как он скучал. Скучал по ощущению смычка в руке, скучал по тонким струнам и нежным, немного грустным мелодиям. Он любил музыку и был очень благодарен маме за то, что она в свое время заставила его не бросить скрипку.       — Спасибо, — одними губами прошептал он и еще раз огладил деревянный корпус скрипки. — Спасибо, мама…       .       .       .       День, не задавшись с самого утра, обещал окончиться так же паршиво. Плечи уже затекли от того, что Финн долго стоял в одном положении; хотелось есть, к тому же подморозило, и пальцы левой руки он почти не чувствовал.       Но продолжал терпеливо играть, не обращая внимания ни на голод, ни на холод. Деньги, правда, у него все же водились. Всего несколько медяков и один серебряный, но это — лучше, чем ничего.       Темнело, и он решил было, что хватит; один серебряный — его предел, больше не напиликаешь, да и недостойная это для здорового гнома работа. Стал собираться. Налетел порыв ветра и растрепал волосы, поигрался полами рубахи и улетел дальше. Финн в последний раз положил смычок на струны и медленно провел, так и не решив, что будет играть. Звук вышел плавный и нежный, и в голову сразу же пришла мелодия, которую он учил совсем недавно под чутким маминым руководством. Печально улыбнувшись, он подумал: «Пусть эта мелодия будет посвящена тебе, мама». И заиграл.       Он полностью отдался музыке, не следя за нотами и не придавая значения движениям смычка. Музыка лилась из самой глубины его естества. Он словно играл по струнам сердца.       Когда он закончил, вокруг раздались аплодисменты. Финн удивленно открыл глаза, блестящие от слез, и увидел, что во время его выступления вокруг него собралась небольшая толпа.       В чехол из-под скрипки посыпались монеты. Люди и гномы улыбались ему, и Финн заметно оживился. Он даже подмигнул одной красивой гномочке, отчего та покраснела. Он не помнил, когда последний раз чувствовал себя так… замечательно.       «Спасибо, мама».       .       .       .       — Дурак вы, Ваше Высочество, — глубокомысленно заметил Сарн, подкидывая в костер хворост и улыбаясь. — Ох и дурак. Это ж надо было попереться в такую даль, и зачем? Ради собственной прихоти… Эх, тяжело вам в жизни будет.       — Не мели ерунды, — нахмурился Кили, поплотнее завернувшись в куртку. Плаща он не взял, а «заботливый» Сарн «любезно» ему об этом не напомнил. — Я всего лишь забыл плащ, а ты разводишь комедию!       — Хотите я отдам вам свой? — спросил Сарн, невинно хлопая глазами.       Предложение было более, чем заманчивое, но Кили не мог на него согласиться. Если сейчас он возьмет из рук слуги плащ, тем самым признавая свою несостоятельность даже собраться в путь, то Сарн будет тихо посмеиваться над ним еще долго. Так что оставалось только одно — стиснув зубы, терпеть.       — Нет, спасибо. Мне ничего от тебя не нужно. — Кили гордо задрал нос, и тут налетел порыв ветра, пробрав до костей. — Хотя давай. И ни слова!       — Конечно, Ваше Высочество, — покорно согласился Сарн, снимая с плеч шерстяной плащ, подбитый мехом и передавая его Кили. — Я буду молчать, как мертвец.       — Вот и постарайся, — буркнул Кили, грея покрасневший нос в пушистом меху. По телу стремительно разливалось тепло. Он вздохнул, чувствуя, как начинают колоть кончики замерзших пальцев, а конечности постепенно отогреваются. Да, и чем он думал, когда пустился в путь, не прихватит даже плаща? Тонкая кожаная куртка, отороченная тонким, больше декоративным мехом — явно не то, что согреет в холодный вечер.       А холодно было на самом деле. Сарн не хотел разводить костер, но пришлось. Видя, как мерзнет Кили — да и самому ему было явно не жарко, — он все-таки согласился. Кили в полчаса набрал приличную кипу хвороста и принялся бить кремень о кресало, чтобы получить хоть малюсенькую искру.       К сожалению, окоченевшие пальцы плохо его слушались, и выбить искру получилось только с пятнадцатой попытки (на самом деле Кили не считал, ему просто не забыл напомнить Сарн).       Стремительно темнело, и Кили решил, что пора ложиться спать. Однако хочется не хочется, а придется подежурить. Вынырнув из теплого плаща, он с надеждой обратился к Сарну:       — Слушай, Сарн, а кто первым будет дежурить? — и посмотрел такими глазами, которые действовали на всех безотказно.       — Думаю, в… — и тут он посмотрел на Кили. Прямо в глаза. В бесстыжие, грустные, жалостливые глаза. И попался. В душе Кили довольно усмехнулся, продолжая глядеть на него так.       Победа.       — Хн, — кашлянул Сарн, стараясь скрыть смущение. — Думаю, в… этом тайны нет, Ваше Высочество. Я, конечно. — Кили счастливо улыбнулся и хотел было начать устраиваться на ночлег, но тут Сарн добавил: — А за час до рассвета разбужу вас. Мне тоже поспать надо, а то завтра вы, как обычно, дорогу забудете, а если я буду сонный, то даже помочь не смогу. И останемся мы здесь до следующей ночи куковать.       — Я понял, Сарн, — ответил уязвленный Кили. Немного помолчал. — И когда это я последний раз дорогу забывал?!       — Мне вам напомнить? — угодливо отозвался слуга, шмыгнув носом.       — Дава… — начал Кили, но налетевший порыв ветра разворошил волосы, несколько прядей попало в рот, и гном закашлялся. От унижения хотелось зареветь, но Кили сдержался, гордо вскинув голову и вытащив волосы изо рта. — Давай. Я с удовольствием тебя послушаю. Ты ведь только и умеешь, что языком трепать. Делом ты заняться не способен.       Кили принял оскорбленную позу и замолчал, выжидающе глядя на Сарна. Ну, и чего он медлит? Вот он, Кили сидит, путь насмехается!       Однако Сарн на удивление замолчал и уставился в огонь, вороша тлеющие угли длинной тонкой палкой.       «Вот и хорошо, — решил Кили. — А то уже надоело. Я ведь в конце концов его господин, а он — мой слуга. И позволяет он себе слишком многое».       Так они просидели где-то с полчаса. Кили начал укладываться спать. Достал из седельной сумки легкое одеяло, расстелил поближе к огню и лег, поплотнее закутавшись в плащ. Он уже давно согрелся, но отдавать Сарну плащ не спешил. Пусть померзнет.       Однако сон всё не шел, и Кили лежал, закрыв глаза и глубоко вдыхая холодный воздух, тихо радуясь тому, что Сарн таки отдал ему плащ — без него замерзнуть насмерть было более чем реально.       Его мучали мысли о доме. Да, когда идея пришла в голову впервые, он казался себе дерзким искателем приключений, которому не страшны никакие злые родственники. Но сейчас, лежа у костра и страдая от бессонницы, Кили по-другому оценил свое положение.       Нет, за ним не отправят поисковый отряд, обнаружив, что Сарна при дворе тоже нет. Ему дадут нагуляться, но после… После его ждет нечто ужасное. Нотации мамы, картинные хватания за сердца, осуждающий взгляд дяди Тюрина — и всё это перед самым совершеннолетием, после которого Кили ждет еще более скучная жизнь, полная долгих заседаний, пыльных бумаг и раскалывающейся от церемонных поклонов головы.       Ему всего этого отчаянно не хотелось. Наверное, поэтому он и пустился в это, так сказать, странствие, разрешив себе последнюю вольность перед «взрослой» жизнью.       Внезапно в голову закралось сомнение: а правильно ли он, собственно, поступил? Ведь дядя может лишить его престола… Нет, Кили тряхнул головой, не лишит. Он — единственный наследник, пусть и не сын Торину. Своих же детей у дяди — убежденного холостяка, занятого лишь скромными государственными делами — не предвидится, в этом и сомневаться не приходится. Так что максимум, что Кили светит, это выволочка и испорченные нервы.       Он улыбнулся. Это — ничто. К этому он уже привык.       Глубоко вздохнув, Кили прикрыл глаза, чувствуя, что начинает засыпать.       .       .       .       Сарн не соврал и разбудил его ровно за час до рассвета. Кили ворчал и плевался, но всё-таки встал, заступая на дежурство.       — Вот и хорошо, Ваше Высочество, — пробормотал Сарн и, накрывшись одеялом, затих.       Время дежурства пролетело быстро. Они условились, что двинутся дальше, когда солнце взойдет, и Кили сидеть пришлось от силы часа два. Обнаружившаяся в кармане фляга с разбавленным вином скрасила одиночество и ожидание.       Так что совсем скоро Сарн, ворча и отряхиваясь, поднялся на ноги, они споро собрали немногочисленный багаж, оседлали пони и поехали дальше по дороге. Кили всё время занимало, что же тогда он видел? Дым, поднимавшийся к небесам, вороны… Наверное, набег. А поссорившись с родней, Кили так и не узнал у дяди Торина наверняка.        «Ну и ладно, — подумал он. — Жители соседнего городка наверняка всё знают. У них и спрошу».       Ехали молча. И только когда до города оставалось совсем чуть-чуть, Сарн тихо и на удивление без сарказма спросил:       — Где мы остановимся, Ваше Высочество?       — Хн. — Кили задумался. Особых пожеланий у него не было. В лицо его здесь всё равно никто не знает. — Давай в том трактире, где я устроил драку. Там неплохо кормят.       — Хорошо. — Коротко и лаконично. И совсем не похоже на Сарна. Кили насупился.       — Ты злишься на меня, Сарн? Если да, то в любом случае я не виноват, когда сказал тебе перестать насмехаться надо мной. И думаю, ты сам это признаешь. Так к чему дуться?       Сарн лишь покачал головой.       — Да не злюсь я на вас, Ваше Высочество. Вы всё правильно сказали. — Он задумчиво пожевал губу и продолжил: — Просто вчера, когда вы спали, я слышал кое-что. Будто кто-то в рог трубил. Это могли быть и простые путники, а могли и орки или разбойники…       — Да… — в задумчивости ответил Кили. — Когда мы в прошлый раз возвращались домой, мне показалось, что близлежащая деревня сгорела. Возможно, мне просто показалось, но если учесть и то, что видел ты…       — Этого мы не узнаем, пока не вернемся обратно, — сказал Сарн и замолчал. Кили согласно кивнул и решил больше ничего не говорить.       .       .       .       Трактир встретил их тишиной, нарушаемой только грохотом посуды, которую мыли на кухне, да храпом пьяницы, которого никак не могли добудиться и выгнать наконец на улицу.       Кили усмехнулся. А вечером здесь совсем не так — играет веселая музыка, улыбаются девушки, и смеются гости; можно выпить пива и проиграть в карты с местными жуликами. Атмосфера таких заведений с дешевым алкоголем и простой компанией, как ни странно, всегда привлекала Кили больше, чем утонченные гости и выдержанное вино королевских домов.       — Здрасьте, — небрежно поздоровался он с хозяином, распластавшемся в кресле с книгой. — Нам нужно две комнаты…       Барная стойка явно сделана была для людей, и Кили едва-едва доставал до её края. Это его немного смутило, но, взяв себя в руки, он постарался выглядеть не так смешно, как на самом деле.       — Приветствую, — вяло отозвался средних лет мужчина с длинными сальными волосами, собранными в низкий хвост. Он даже не потрудился встать. — Свободна только одна комната. Не нравится — уходите, я никого не держу.       Кили вздохнул. Местная гостеприимность всегда сбивала его с толку. Так и хотелось закричать: «Эй, человек, что я тебе сделал? Почему ты смотришь на меня, как на кусок дерьма?» Однако он поборол в себе желание высказать этому лентяю всё, что о нём думает, и оглянулся на Сарна. Тот пожал плечами — мол, мне всё равно, решайте сами.       Кили и решил. Здесь ему нравилось, а пиливать куда-то еще не хотелось.       — Ладно, а там две-то хоть кровати?       — Две, — так же меланхолично отозвался мужчина, не отрываясь от книги.       — Тогда давайте.       — Ага, — всё так же отозвался хозяин и, не вставая, протянул им ключ и забрал деньги. Кили захотелось его стукнуть.       «Ладно, — сказал он себе. — Мне же не с ним общаться».       Комнатка оказалась на удивление чистой и прибранной. Кровати были застелены хоть и старыми, но всё же чистыми простынями, окна вымыты, а пол подметен. Кили улыбнулся. Ну хоть что-то радует.       Он бросил вещи на пол и, не разуваясь и не реагируя на слова Сарна, завалился спать.