По струнам сердца

      Кили, одетый в новый парадный камзол, расшитый золотыми нитями и жутко неудобный, смиренно принимал поздравления и не забывал благодарить чопорных гномов. «Это вы сейчас такие благородные, — с тоской размышлял наследник. — Посмотрю я на вас через час после начала застолья.» Но мама, стоящая рядом, светилась от счастья и цепко удерживала его за руку, и у Кили не было ни шанса по-тихому слинять с парадной залы, заставленной столами, которые ломились от напитков и приготовленных закусок.       Кили с ужасом понимал, что не сможет уйти до самого конца празднества, ведь он — именинник, а значит, вынужден будет оставаться до последнего гостя, который, возможно, захочет еще раз пожелать ему долгих лет жизни.       К тому же, ему предстоит сидеть рядом со знатью, а значит, вести себя как можно приличнее, что уже не могло его радовать.       — Кили, улыбнись, пожалуйста, — едва размыкая губы, прошептала Дис, и Кили натянул на лицо фальшивую, но приятную улыбочку.       Совершеннолетие само по себе не могло быть хорошим праздником: слишком много гостей, торжественных речей и возложенных на него ожиданий; уже на следующий день ему вручат стопки бумаг, даже не дожидаясь, пока наследник протрезвеет. Кили, конечно, преувеличивал, но за свои обязанности браться придется, а ему этого не хотелось. Чтобы отвлечься, он начала рассматривать убранство зала, которое и так знал почти наизусть.       Высокие, сводчатые потолки из гладкого камня, гобелены по стенам; в комнате — жарко натоплено, много гномов, которые пришли его поздравить. Кили выцепил из толпы дядю Торина, который степенно и неторопливо беседовал с каким-то гномом с длинной седой бородой, перехваченной зажимами.       Он улыбнулся и любезно поблагодарил еще одну семью гномов из бесконечного потока лиц, которых он видел во дворце, но знать не знал в лицо. Дис немного ослабила хватку на его локте и приветливо кивнула знакомым. Кили подумал, что это, должно быть, никогда не кончится.       Наконец, бесконечный поток иссяк, и Кили поспешил занять своё место. Подумать только, он репетировал это так долго! Ведь, оказывается, пройти к своему месту — недостаточно. Нужно сделать это красиво, величественно, как подобает наследнику Торина Дубощита.       Гномы расходились по местам, шумно переговариваясь и отодвигая лавки.       Взревели барабаны, загудели трубы, а после всё резко смолкло. Гости замолчали; все взгляды обратились к поднявшемуся Торину. Гном выглядел как никогда величественно: тяжелые черные косы змеились по плечам, в волосах поблескивали золотые зажимы; борода была сплетена в одну толстую тугую косу (1); гном стоял прямо, плечи оттягивала тяжелая синяя мантия; голубые глаза гордо и сурово оглядывали собравшихся.       Дождавшись, пока в зале стихнут все разговоры, а гномы устроятся поудобнее, Торин низко и раскатисто заговорил на кхуздуле, обращаясь к Кили, сердце которого вмиг подчинилось торжественности момента и глухо затрепетало в груди. Торин говорил долго и витиевато, в лучших традициях народа кхазад описывая Кили трудности и радости жизни настоящего гнома.       Наконец, узбад замолчал, и Кили, низко поклонившись, начал свою ответную речь. Поскольку времени на подготовку было чертовски мало, Кили не успел выучить речь хорошо. Он вздохнул, чувствуя себя просто отвратительно — он ясно понимал, что не помнит конца монолога, поэтому надеялся, что заскучавшие гномы пропустят это мимо ушей.       Кили чувствовал на себе десятки взглядов, произнося первые торжественные слова. Мама успокаивающе коснулась его руки, и Кили вмиг приободрился, продолжая уже более уверенно. Когда он закончил, сократив полагающуюся речь наполовину, раздались громовые аплодисменты. Кили украдкой перевел дыхание, оттянув тугой ворот камзола, врезающийся в шею, и раскланялся.       Его, как он и полагал, никто не слушал. Только мама неодобрительно поджала губы и сквозь зубы прошептала:       — Ты мог бы немного и подучить речь.       Кили стыдливо втянул голову в плечи, но мысленно порадовался, что его позора не заметили.       Праздник шел своим чередом. Оркестр играл какую-то чересчур торжественную мелодию, и Кили откровенно заскучал. Его никогда не прельщали такие сборища, и единственное, что радовало гнома, — это то, что теперь, как совершеннолетний, он имел права не спрашивать у матери разрешение на выпивку.       Он с удовольствием отхлебнул едва теплого эля и с интересом уставился на возвышение, на котором стояли музыканты.       Финна объявили как приглашенного принцем Кили музыканта. Кили одобрительно похлопал вместе со всеми и замер, ожидая услышать ту самую божественную мелодию, которую слышал в городке. Радовало, что Сарн не сидел рядом с королевской семьей, иначе он бы непременно испортил Кили всё удовольствие.       Финн был бледен, и Кили заметил, что сжимавшие смычок пальцы едва уловимо подрагивают. И он тоже невольно заразился: сердце забилось быстрее, в животе появилось такое легкое-легкое ощущение, которые бывает только при сильном волнении.       А потом Финн заиграл, и все: гости, недовольная мама, угрюмо молчавший Торин — все исчезли. Даже Финн куда-то пропал, растворился. Остался только Кили и восхитительная, берущая за душу музыка. Мягкие, чарующие звуки до краев заполнили вмиг притихшую комнату. Гномы замолчали, бросили свои важные дела и прислушались.       Слушая невероятную по красоте мелодию, Кили забыл обо всём, что его тревожило, и расслабился так, как не расслаблялся давно. Ему вечно что-то мешало. Поэтому сейчас, глядя на игравшего Финна, Кили четко осознал одну важную вещь: он дома.       Мама рядом прерывисто вздохнула и украдкой вытерла глаза. Кили втянул голову в плечи — он терпеть не мог, когда кто-то плакал.       Когда Финн закончил играть, зал вежливо ему похлопал. Гном неумело поклонился и поспешил улизнуть. Кили усмехнулся: за то время, что он провел рядом с Финном, он успел понять, что тот не любит излишнее внимание.       Кили хлопал громче всех. Он ни капли не пожалел, что пригласил Финна во дворец. Тот оказался неплохим малым, хоть и себе на уме, а играл так, что сердце замирало.       Кили скосил глаза на маму. Гномка уже успокоилась, но выражение ее лица показалось ему несчастным. Он нахмурился. С тех пор, как Финн появился во дворце, мама ходила сама не своя. Она даже ни разу не повысила на него голос! Кили прикусил губу. На маму это было совсем не похоже. Раньше она ни дня не могла прожить, чтобы не выговорить ему за какой-либо проступок. Кили снова посмотрел на маму, но та о чем-то беседовала с министром, и Кили отвернулся, решив оставить ее в покое.       В конце концов, у каждого должны быть свои секреты.       .       .       .       Когда Финн плюхнулся на скамью рядом с Кили, его всего вело. Он никогда еще не выступал перед таким огромным количеством зрителей. Сердце гулко стучало о ребра, руки дрожали, казалось, еще немного — у него бы подкосились колени и он бы упал там, где стоял. Ему вежливо поаплодировали, но быстро вернулись к своим делам.       Кили мечтательно улыбался. Едва Финн сел с ним рядом, гном порывисто заключил его в объятья.       — Это было великолепно, друг! — воскликнул Кили ему в ухо; Финн поморщился. От незамысловатой похвалы затрепетало в груди, а губы сами собой расплылись в широкой, искренней улыбке. Финн давно так не улыбался. Он неловко обнял Кили в ответ, всё еще сжимая в руках смычок и скрипку. От Кили шло тепло, даже жар, и неуловимо веяло чем-то, чем пах только он. Финн вздохнул и отстранился.       — Спасибо большое, — сдержанно ответил он, складывая смычок и скрипку на колени. Внутри все переворачивалось и трепетало, когда Кили весело рассказывал ему о том, что почувствовал, слушая его музыку. Финн особо не вслушивался в его болтовню, хотя ему очень нравились похвалы. Внезапно он ясно понял: за этот короткий срок Кили стал важной частью его жизни, прочно вошел в нее и осел в самом сердце. Финн украдкой горько вздохнул, думая, что уже завтра должен будет уехать обратно.       Кили болтал, он что-то отвечал, пил, ел, даже смеялся, но внутри всё сжималось — так бывает, когда предчувствуешь что-то неприятное. Финну не хотелось расставаться с улыбчивым и добродушным наследником. Скосив глаза, он принялся украдкой его рассматривать.       Лицо Кили раскраснелось и пылало жаром; щеки налились густой краской — то ли от того, что в зале повисла невыносимая духота, то ли от того, что Кили, не стесняясь, подливал себе еще и еще эля. Волосы растрепались, выбились из церемониальных косичек, скрепленных зажимами. Кили то и дело оттягивал ворот бархатного камзола и отфыркивался. Финн усмехнулся, мысленно порадовавшись, что ему носить такие непрактичные вещи, как душный, не пропускающий ни дуновения ветерка, камзол.       Финн поймал на себе тяжелый взгляд принцессы Дис. Гномка, заметив, что он на нее смотрит, величественно отвернулась и поспешила завести беседу с братом. Финн поежился. Он всё время чувствовал на себе ее пристальный, изучающий взгляд, от которого становилось не по себе.       Финн тоже отвернулся и налил себе эля. Тот оказался чуть горьковатым на вкус, но приятным теплом разливался внутри. Финн задумался.       Праздник продолжался. Примерно через час оркестр гномов заиграл веселую мелодию, и гости, довольно загудев, начали разбиваться по парам. В зале тут же поднялся шум, раздался смех. Кили улыбался и притоптывал в такт музыки, что-то выкрикивая в толпу. Он тут же нашел себе партнершу и исчез в толпе.       Финн сжал пальцами переносицу и нахмурился. Голова болела нещадно. Казалось, будто кто-то методично бьет по черепу. Он очень устал. Отхлебнув немного эля и тоскливо поглядев на остатки, он поудобнее перехватил скрипку и решил, что это будет нормально, если он сейчас пойдет в покои Кили и там отдохнет.       Бесшумно выскользнув из-за стола, Финн, стараясь не привлекать внимания, поспешил к выходу, краем глаза заметив, что принцесса Дис тоже встала и, переговорив с братом, направилась к дверям.       Выйдя в коридор, Финн с удовольствием вдохнул свежего воздуха и прислушался к ласкающей слух тишине. После шумного празднества этот коридор показался ему самым лучшим местом на свете. Всё-таки он не привык к такому большому количеству гномов в одном помещении. Они были гораздо шумнее людей, их праздники проходили веселее и живее.       Финн потянулся и чуть было не выронил скрипку. Поймав на себе жалостливый взгляд стражника, он прокашлялся и поспешил выпрямиться, проходя мимо гнома со всем имеющимся у него достоинством.       Перехватив смычок и скрипку в одну руку, Финн устало потер переносицу и, завернув за угол, остановился, решая, куда идти. Он слабо помнил, где располагаются покои Кили, и теперь в растерянности крутил головой и щурил глаза, пытаясь вспомнить, какой дорогой они пришли в зал.       Пройдя несколько шагов, он резко замер и настороженно прислушался. С балкона, которым кончался длинный коридор, слышались взволнованные голоса. Женщина, явно на взводе, что-то доказывала тихо отвечающему ей мужчине. Финн вслушался тщательнее. Судя по всему, это была принцесса Дис.       — Я… Торин, я не стала бы выдумывать, если бы не была уверена, — запальчиво восклицала гномка. Торин говорил твердо, но настолько тихо, что Финн, как бы он не напрягал слух, слов разобрать не мог.       Мелькнула мысль, что подслушивать нехорошо, но Финн, выпив, вел себя так, как не стал бы вести трезвый. Поэтому, отбросив ненужные мысли, он, стараясь не шуметь, сделал несколько шагов и притаился.       — Я уверена, — твердо произнесла принцесса и сверкнула глазами. — Я не могу не узнать собственного сына.       Финн нахмурился и крепче сжал скрипку.       — Предположим, он и правда твой сын, Дис! — воскликнул явно рассерженный Торин. Дубощит облокотился о перилла балкончика и отвернулся от сестры. — Прошло столько лет… Подумай, хочешь ли ты сводить с ним знакомство? Даже если — подчеркиваю, если! — этот парень и правда каким-то чудом нашедшейся сын принцессы Дис… нет смысла с ним знакомиться. Он вырос в совершенно другой среде, он ничего о нас не знает.       Дис замолчала. В наступившей тишине был слышен только вой ветра да далекий гул празднества. Финн задержал дыхание и замер, стараясь не издать ни звука. Если он сейчас выдаст себя, проблем потом не оберешься. Но так интересно узнать, что же будет дальше…       — Ты думаешь, я не понимаю этого, Торин? — жалобно проговорила Дис и взяла брата за руку. — Разумом я осознаю: скорее всего, это мои фантазии, но… Сердцем мне хочется верить, что этот мальчик, Финн, мой сын…       Принцесса еще не успела договорить, как произошло две вещи: Финн, охнув от неожиданности, уронил скрипку, а в дальнем конце коридора послышалось удивленное: «Какого?».       — Кили! — в отчаянии крикнула Дис, бросаясь к сыну. Тот, побледнев, во все глаза смотрел на такую же белую в прозелень мать.       — Я… Я… — он, словно выброшенная на берег рыба, хватал губами воздух, но не мог сказать ничего внятного.       Будто внезапно опомнившись, Кили мотнул головой, прерывисто вздохнул и бросился обратно, в темноту. Финн, который никак не мог отойти от шока, быстро поднял скрипку и, затравленно глянув на принцессу, бросился за Кили.       В коридоре осталось двое.