this's black — that's white

монстры творят войну, или война творит монстров?

Акаши не мог понять, когда это произошло. Хотя, наверное, с самого рождения — просто отец невероятно хотел, чтобы в семье родился альфа и продолжил его дело, но вместо этого у Шиори появился... омега. Что только не пережил маленький Сейджуро — доходило вплоть до того, что Масаоми готов был отказаться от родного сына, крича о том, что никакая жалкая омега не может быть ровней его крови — это его сын должен "засаживать", а не рожать от какой-то необразованной сферы жизни. Единственным спасением этого кромешного детства был маленький лучик света, который по статусу оказался омегой и звался Шиори Акаши. Мать. Единственное спасение, что было до конца младшей школы. Защищала, оберегала, когда было грустно и хотелось плакать от собственного осознания ничтожества — потому что Шиори была мамой. Но длилось это не долго — после смерти омеги, на небо, что едва стало показывать свою голубизну и чистоту, снова напали серые темные тучи, заслоняя весь свет. Отец, который так и не смог смириться с сущностью родного сына, решился на гормональные усиления, и шприцы с запахом таблеток стали лучшими друзьями Сейджуро. Два раза в неделю он стал посещать специальные закрытые больницы, где под присмотром опытных докторов и профессоров ему ставили вакцины по всему телу. После приема пищи он пил смешанные с кипятком порошки, заедал свои ужины парой-тройкой разноцветных таблеток и пилюль. Уколы ставили во все части тела без наркоза — первыми были руки и ноги, затем перешли на само туловище, а потом Акаши пришлось справляться со жгучей болью в глазах, когда врачи сообщили о надобности провести вакцины в глазные яблоки. Он не чувствовал рта после уколов в язык, два дня не мог пошевелить пальцами рук после инъекций в вены. Но вскоре, как и полагается, эти эксперименты, на которые Масаоми угробил не один миллион йен, стали приносить плоды. Сначала у Сейджуро стал меняться запах, а когда компьютерные датчики засекли, что его сперма может оплодотворить другую омегу, провели операцию по удалению матки и других омежьих органов. К началу средней школы Акаши уже и не мог вспомнить, что когда-то был омегой.

***

В баскетбольном зале было душно и немного воняло — столько запахов Акаши уже давно не чувствовал. Они проникали в слизистую носа, и Сейджуро чувствовал себя немного не таким — его запах сейчас держался на нуле, он был схож с бетой. Отрезвила парня боль в районе лопаток, и к его ногам упал большой оранжевый мяч, обтянутый твердой искусственной кожей. — Прости, — пробасил рядом громкий голос, и Акаши вздрогнул, повернувшись. Большой, едва ли не вдвое больше его самого парень лениво раскручивал баскетбольный мяч на пальце. Длинные фиолетовые волосы ложились у него на лбу неряшливой челкой, прикрывая такие же сиреневые глаза. От него пахло странно — никакой конкуренции за территории зала Сейджуро от него не чувствовал. Акаши сдержанно кивнул. Великан улыбнулся, помахал рукой и отошел назад, возвращая мяч обратно какому-то синеволосому первогодке. Сладко, жгуче сладко, что аж до тошноты противно. — Берегись! Твердый мяч полетел в бок Сейджуро, но встретился с ладонью парня ровно в тот момент, когда он вытянул руку. Послышался скрипящий мерзкий звук, и мяч, отскочив, откатился от красноволосого. Остро, почти также ненавистно, как вкус и запах васаби. — Прости, я слу... — Надеюсь, больше такого не произойдет, — кратко улыбнулся Акаши-младший. — Или... Моргнув своими красными очами, парень, что случайно кинул мяч в Сейджуро, отшатнулся и упал на задницу — погодите, от него же... —...Тебе несдобровать. ...не пахло.

***

— Вы, конечно, ребятки, не лига чемпионов всея Японии, но я надеюсь, что вы ими станете, — весело сказал Ниджимура, положив ладонь на плечо Аомине. — Хотя насчет тебя у меня сомнения — такого раздолбая во всем, кроме баскетбола, надо еще поискать. — Эй! Акаши прыснул в кулак, увидя, как разозлился Аомине — слава Богу этот первогодка не на столько туп, чтоб идти разбираться со старшими, тем более — со своими будущими капитанами. — А я говорил, что у Дев сегодня последнее место в рейтинге. — Ты-то помолчи, очкастый! — Хм, Мине-чину не нравятся умные люди? Какая жаааалость... — Арррр!!! — вскипел Дайки. — Называете меня тупым, а сами в баскетбол хоть играть умеете?! Я вам покажу! Эй, ты, алый! Акаши перестал смеяться, лицо его стало серьезным. Он обернулся. — Это ты мне? — Ясен пень, а кому?! Давай, иди сюда, я покажу, что в баскетболе мне нет равных! — Аомине развернулся и точным броском отправил кожаный мяч в кольцо. — Играем три-на-один! Сейджуро едва не выпустил феромоны своего альфа-запаха, полученный после долгих операций, когда услышал голос — громкий и ленивый бас. — Я согласен, Мине-чин.

***

— Да чтоб вас! Аомине, разве что, только на стенку не лез после проигрыша — снес несколько матов, едва не сломал баскетбольное кольцо и мяч, кричал на всех (ну, кроме Ниджимуры — на него и дьявол побоится лезть). — Мы не виноваты, что ты проиграл. — Трое на одного! Я играл против вас троих! И где тут честность?! — А ну не ори, — рявкнул Ниджимура, и Аомине тут же замолчал. — Сам же предложил "три-на-один". — Эээ... разве? Мурасакибара хмыкнул, ударил опешившего Дайки по плечу и отошел, беря в руки полотенце. Обтирая влажные волосы, Атсуши обдумывал, как же на самом деле этот Дайки силен, даже несмотря на то, что против него играли три парня. Блоки Мурасакибары Аомине не часто, но все же обходил; трехочковые Шинтаро пытался блокировать, иногда получалось; но финты и анкл-брейки этого... — Привет. — Ша! А когда он рядом-то появился?! — Я тебя напугал? — изумленный голос. — Прости, я не хотел. Атсуши оглянулся. — Да не, просто ты немного... эм... — он почесал затылок. — Маленький... Э, только не обижайся! Обижаться? Какое обижаться? Акаши просто может его связать где-нибудь в подсобке школы и убить, перерезав петли кишечника, или завести на крышу и столкнуть вниз, на горячий от солнца асфальт. Он бы потом с удовольствием посмотрел, как кто-нибудь отскребал бы поджаренное мясо этого гиганта стальной лопаткой. А хотя — все мысли уж точно не вслух. — Брось, — кратко улыбнулся Сейджуро. — Я не в обиде. Сильнее... Ближе... Ох... — Что ж, — парень кивнул. — Мурасакибара Атсуши. Приятно познакомиться. — Акаши Сейджуро. Быстрее... Глубже... Дааа... — Мне тоже.

***

— Мурасакибара-ччи! — восхищенно позвал гиганта Рета, и Атсуши мог бы поклясться, что у блондина в глазах звезды вспыхнули. — Расскажи мне побольше о Куроко-ччи! Ну пожалуйста! — О Куро-чине? — удивленно переспросил Мурасакибара. — И... Что ты хочешь узнать? Рета в восхищение сжал кулаки. — Имя, фамилию, статус, дату рождения, место проживания, встречался ли он с кем-нибудь, и нравятся ли ему блондины. Атсуши поперхнулся газировкой. Рядом сидевший Аомине громко рассмеялся. — Еще один. Тецу уже пора собирать собственный гарем! — Аомине-ччи, что значит "еще один"!? Атсуши хлопнул по лицу ладонью. Аомине разразился новым приступом смеха.

***

— Я... В зале на его позывы никто внимания не обратил. Либо он говорил невозможно тихо, либо это не было кому-то интересно. Мне так одиноко... Так грустно... По... — Ака-чин, ты чего? ...мо... — Пойдем играть, нас уже заждались! ...ги... — Ака-чин..? Тебя больше никто не спасет, Ат-су-ши.

***

— Послушай... — Да что тут слушать?! Он идеален, Акаши, идеален, идеален, идеален! И он мой! Мой! Мой! Мой! — Он не твой, Сейджуро! Он тоже человек! — Да к черту твою человечность! Неужели, твоя внутренняя омега еще не взвыла при виде такого самца?! — Да какой он к черту самец... — Ты вообще ему ниже лица смотрел? — Не привык я, знаешь ли, во время разговора на чужие члены смотреть. Да и вообще... — Правильно. Помрешь девственником. — Заткнись! — Знаешь что? Если ты не хочешь брать дело в свои руки, то этим займусь я. — Не смей! Слышишь? С ним так нельзя, он как ребенок... Пожалуйста... — Ох, что я слышу. Ты что, влюбился? Ха, я прямо-таки не могу терпеть, чтобы вылезти из этого тела, и хорошенько встряхнуть тебя за плечи. — Я прошу. — Замолчи, Акаши. Выкинь свою влюбленность из головы — раз я снова возродился, значит, твои мысли не настолько чисты. — Но и не настолько грязны. Слушай... — Не собираюсь. Я даю тебе день — дальше я сам возьму все в свои руки. И простым "я тебя люблю" этот Атсуши не отделается. Помяни мое слово, Акаши.

***

— Ака-чин... Они стояли в опустевшем спортзале, и Мурасакибара до сих пор не мог понять, почему все еще не слинял — быть может, не хотел, а может стоять на ногах заставляла изменившаяся аура Сейджуро. — Что-то не так, Ат-су-ши? — Все. — Я слушаю. Центровой дернулся, набираясь смелости и воздуха. Это Акаши не тот, не тот, не тот, он другой — совсем не такой, какой понравился при первой встрече. — Хотя отвечу сразу. Я не изменился. — Не ври, Ака-чин, — ощетинился Атсуши. — Ты даже пахнешь по-другому. — Даааа? — Сейджуро внезапно оказался непозволительно близко. — И давно тебя манит мой запах? Мурасакибара молчал — Акаши тоже. Лишь сбитое дыхание говорило и напряженной ауре спортзала, где каждый — жертва. — Знаешь, — отозвался капитан. — Я думаю, что мы идеальная пара, — Сейджуро медленно оголил плечо центрового. Атсуши дернулся назад, как ошпаренный. — Погоди... — И не посмею. Когда произошел рывок, Мурасакибара ахнул от боли — Акаши вцепился в его основание шеи, как изголодавшийся вампир, не задевая сонные артерии клыками. Метка. Он пометил его. "— Нет, не надо!" — Уж прости меня, дорогой Акаши-кун, но ты та еще нюня. Теперь он мой. И только мой! Чуть позже, игнорируя всхлипы, Акаши поймет, что все сделал правильно — присвоил, сказал, пометил. Доказал, что ни у кого больше нет прав на Мурасакибару, как у него. Чуть позже, прося у Куроко помощи с бинтами, Атсуши поймет, что попал — рану жжет, артерии не задеты, а Тецуя тактично молчит. Боится спросить. А Атсуши боится тишины. Чуть позже, наверное, когда перевалит за полночь, начнется отсчет тех пяти лет. Тех лет, когда Акаши поймет, что бесповоротно влюбился, и что его счастье уже существует — в фиолетовых глазах и кровавых улыбках.