In My Veins: just stay

― Они зовут меня в Нью-Йорк! Шеннон, они зовут меня! Именно меня! ― я влетела в кухню как ненормальная, и теперь подпрыгивала на месте, размахивая телефоном. ― Кто? Амбиции? ― Шенн ответил довольно безразлично, давая понять, что мой порыв не разделяет. Он даже не потрудился оторваться от кофе и просмотра ленты новостей в смартфоне. Меня задела его отстраненность, но даже это не могло испортить моего более чем приподнятого настроения. ― Да нет же! Коддингтон выбила съёмку для Vogue и ждёт ответа через час. Нужно быть там в следующую субботу. Шеннон вдруг приобрел вид весьма раздраженный, и я, перестав подпрыгивать и улыбаться как идиотка, смирно встала около стола. Хотя вид мой и правда был смешон: растрепанные волосы, остатки зубной пасты на губах (когда поняла это, быстро облизнула губы, пока Шеннон не заметил), а из одежды на мне были только трусы и его футболка с широченными проймами, которую я приспособила для сна. ― Так не тяни и ответь ей, ― он смерил меня тяжелым взглядом, от которого я невольно поежилась. Не нравилась мне его реакция. ― Ты прав, ― уже спокойнее ответила я. ― Отпишусь и пойду собираться. Я развернулась и молча вышла, а внутри все взрывалось от предвкушения. Я снова буду работать! Делать то, что так люблю, получая за это хорошие деньги. Не так уж и много мне было нужно, но просидев на шее Лето достаточно времени, я поняла, что полная зависимость от мужчины меня унижает. ― Вообще-то, ты не летишь, ― по-отцовски строгий голос настиг меня на лестнице. ― Что? Решив, что не расслышала, я сначала остановилась, а затем вернулась в кухню. ― Ты не полетишь в Нью-Йорк, ― скрестив руки на груди, я лишь скептически изогнула брови, мол, ― «правда?», но Лето был настроен решительно. ― Серьезно. ― Шенн, это же Vogue! ― взмолилась я, посчитав это достаточно весомым аргументом. ― Да плевать, кто это. Я тебя не отпускаю. Отставив недопитый кофе и собственноручно приготовленный завтрак, Шенн наконец встал из-за стола и направился в мою сторону. Я же, наоборот, бросилась прочь от него на задний дворик, так громко хлопнув стеклянной дверью, что та чудом осталась цела. Я закрыла глаза, чтобы не позволить слезам хлынуть потоком. Кто он такой, чтобы ограничивать мою свободу? Я ничего ему не обещала и ничего не жду от него взамен. А что, если я не отпущу его в тур?! Что тогда? Он согласится с этим? Конечно нет. Так почему он считает себя вправе распоряжаться моей жизнью? Шеннон бесшумно подошёл ― я чувствовала его горячее дыхание на коже, ― и замер. Потом я почувствовала его пальцы на своём лице. Нежные, трепетные прикосновения. Он обводил ими каждый шрамик: над верхней губой, на левой брови и чуть выше. Потом положил горячую ладонь мне на шею и провёл вдоль позвоночника. Напряжение между нами не спадало и я нетерпеливо положила свои руки ему на запястья. ― Теперь ты понимаешь, почему я не тороплюсь за тебя замуж? ― мой голос дрожал от злости и обиды. О, Боже, за столько лет я так и не научилась элементарному ― контролировать чертовы эмоции! ― Если уедешь ― конец всему, ― прошептал он мне на ухо тихо и спокойно. ― Но ты же отпустил меня однажды, ― взмолилась я. ― Ты сам хотел, чтобы я занималась тем, что люблю. ― И жалел об этом каждый день. И сейчас жалею. ― Шеннон… ― Нет, ― отрезал он. ― Пока я в Лос-Анджелесе, ты тоже должна быть здесь. Когда мы на гастролях ― можешь жить, где хочешь. И он просто ушел обратно в дом, оставив меня стоять босиком на мокрой траве. Это всё?! Когда я открыла глаза, то не поверила, что он вот так просто развернулся и оставил меня здесь! Одну, с этим его блядским «нет!» без объяснения причины! Просто «нет», потому что он жалел, однажды разрешив мне уехать? Ну так мы не из-за этого расстались, а потому что он спал с моей сестрой. Моей вины здесь нет. Отдышавшись, я стерла с ресниц слезы и вернулась в дом. Лето сидел в гостиной перед телевизором, допивая остатки кофе. Он делал вид, что смотрит новости. ― Шенн, давай поговорим об этом, ― как можно увереннее произнесла я. Он даже не обернулся. ― О ситуации в Каире? Считаю, это бесчеловечно. ― Не о Каире, блять, а о моей поездке, ― кажется, я достигла температуры кипения, и пальцы невольно сжались в кулак. ― Бесчеловечно ― это когда ты вытираешь ноги о мои желания. Я ждала этого, ты же знаешь! Я работала, чтобы в один день все потерять? И когда мне дают второй шанс ― ты его отнимаешь, даже не объяснив толком причину! Я просто хочу быть счастливой, так сложно меня понять?! ― Я кричала, захлебываясь злостью и ненавистью к человеку, которого еще полчаса назад боготворила. А он ломает мне жизнь. Снова. ― «Я, я, я, я!» ― Шенн вскочил с дивана и подлетел вплотную, изображая меня, копируя жесты и интонацию. Я пошатнулась, но с места не сдвинулась. ― Вечно ты на первом месте! Джейн так плохо живется! Бедная Джейн! Хреновый Шеннон не разрешает ей делать, что хочется? Так я скажу почему: ты можешь только брать, ничего не давая взамен. Ты ― чокнутая эгоистка. Ты, ― его указательный палец был направлен прямо мне в сердце, и я ощущала, как внутри всё рушится от обидной правды. ― Ты высосала все мои силы и сделала гребаным параноиком. За всё это время ты ни разу не спросила, чего хочу я. Знаешь, такое ощущение, что я вообще тебя не знал раньше, ― Лето горько усмехнулся. ― Если ты хотела отыграться за прошлое ― что ж, поздравляю, тебе удалось. Но в следующий раз, когда будешь винить кого-то в том, что несчастна ― посмотри заодно и в зеркало. ― Что? ― тупо переспросила я. ― Но разве не твоя вина, что … ― Что? Да ты издеваешься! ― Шенн спрятал лицо в ладонях, давясь нервным смехом, и от этого стало совсем жутко. Когда же он убрал руки, меня пронзил его колючий, несчастный взгляд. Даже не знаю, видела ли когда-нибудь более расстроенного Шеннона. ― Всё, что я предлагаю тебе весь последний месяц ― это выйти за меня. Я хочу семью, нормальную полную семью. С детьми и всё такое, понимаешь? Что за семья такая, если мы разъедемся в разные концы страны на несколько месяцев в году? Я пытаюсь сохранить эти отношения как могу, не позволяя тебе уехать. Это сложно понять? ― Я говорила, что пока не хочу детей, ― прошептала я, тупо уставившись в пол. Я представила, что в руке у меня нож. Маленький такой, швейцарский ножик, раскладной. И слова эти не хуже ножика сейчас я всадила Шеннону под ребра по самую рукоятку, для верности повертев ею в разные стороны. Я не хотела этого делать, но он не оставил мне выбора, и если начали этот разговор, нужно довести его до конца, сколько бы еще ножевых ранений он не получил. Уверена, он представил то же самое. ― Тогда почему ты еще здесь? ― спросил он совсем тихо, и я поняла, что острое лезвие достигло цели. ― Сама не знаю. Пусть я и смотрела на него теперь снизу вверх, но в этот взгляд постаралась вложить всю ненависть, что он разжег сейчас. Не хочу больше ни видеть, ни слышать его. Ту частичку моего сердца, что еще утром принадлежала Шеннону ― вырвали и растоптали. И это меня до чертиков напугало. Поднявшись в комнату, я заперла дверь и обессиленная упала на кровать, накрывшись одеялом с головой. Я не знала, что ответить на предложение журнала. Сказав «да», получу работу и потеряю Шеннона, и в этом я была абсолютно уверена. А сказав «нет», просто лишний раз потешу мужское самолюбие и позволю Лето думать, что со мной можно обращаться подобным образом и впредь, и я беспрекословно подчинюсь из страха его лишиться. Спустя некоторое время я услышала, как Шеннон сначала стучит, а потом колотит в дверь, уговаривая впустить его. Я и с места не сдвинулась, бездумно глядя в потолок заплаканными глазами. Не позволю ему сломать меня как тоненькую веточку только для того, чтобы он утвердил свою власть надо мной. Нет никакой власти. Я вольна делать, что хочу.

***

Шеннон уехал спустя полчаса уговоров, которые на меня так и не подействовали, а я умылась и ушла из дома, прихватив немного денег и телефон. Было абсолютно всё равно куда идти, лишь бы не останавливаться и не возвращаться домой. Когда я случайно добралась до пляжа, была уже глубокая ночь, ноги гудели, а в купленной утром пачке сигарет уже ничего не осталось. А еще срочно нужна была бутылка чего-нибудь покрепче выпитого вина. На противоположной берегу стороне подвернулся второсортный бар. Войдя в него, я сразу приковала внимание немногочисленных посетителей: растянутая майка под косухой, треники, взъерошенные волосы ― я, мягко говоря, отличалась от собравшихся. ― Литр виски, ― указав на бутылку из зеленого стекла, я полезла в карман за деньгами и нащупала там вибрирующий телефон. Выключила его, даже не думая о последствиях. Сейчас это правильнее всего. Мне нужно еще пару часов побыть наедине с собой, да и есть ли мне дело до чувств Шеннона? ― А мороженое у вас есть? ― Со вкусом черничного пирога, ― бармен недоверчиво посмотрел на меня, пытаясь зрительно оценить степень моей вменяемости. ― Еще с лесными ягодами. ― С черничным пирогом, ― я неуверенно улыбнулась ему, пытаясь припомнить, удосужилась ли нанести макияж перед побегом. Через минуту бармен вернулся, завернул мою покупку в бумажный пакет и подал её вместе с мороженым в картонном стаканчике. Я поспешила покинуть бар, не находя статус белой вороны привлекательным. Бутылку я сунула под мышку, пока ела мороженое, и неспешно пошла вдоль береговой линии. В лицо дул порывистый морской бриз. От мороженого меня знобило, и хотелось лишь одного ― чтобы скорее наступил рассвет. Меня мутило из-за недосыпа, и я толком не понимала, где нахожусь. От нашего дома до побережья километров пятнадцать по прямой, но я явно прошагала больше. Я села на берегу, протягивая гудящие ноги, а пальцы запустила в песок. Порывы ветра приятно ласкали лицо, играя с волосами, и в этот момент все перестало быть важным. Всё, что было и будет ― теперь не имело никакого значения. Я поняла, что осталась совершенно одна в этом мире, без Мегги и Макса, без родных и друзей, и весь мир против меня. А еще я пьяна. Очередной порыв ветра ― и меня насквозь пронизало ледяным холодом до самых костей. Нужно идти дальше. Только не останавливаться. Чёткого плана действий у меня не было ― я просто брела по улице, отпивая из бутылки виски, так непривычно обжигающий горло. В тот момент даже не задумывалась о том, как сильно мне повезло, что по пути не встретились какие-нибудь отморозки или наряд полиции ― пьяной женщине, шатающейся ночью по улице без документов и особого понимая того, что она, собственно, здесь забыла. Решение пришло спонтанно, будто его подкинул кто-то извне. Мне срочно нужно было повидаться с подругой, поговорить по душам. И я отправилась в ту сторону, где по моему разумению оно и находилось ― кладбище. Такси поймать стоило невероятных усилий: их просто не было. Но один таксист мне все-таки попался, когда высаживал клиента у входа в какой-то бар. Едва предыдущий пассажир расплатился и вышел из машины, как я плюхнулась на заднее сиденье и как можно чётче произнесла адрес. Водитель был крайне недоволен моим появлением, пытаясь отделаться фальшивыми заявлениями о двойном тарифе с двух до пяти утра, а потом о конце своей смены. Правила поездок на городском транспорте мне были знакомы, поэтому я вежливо попросила водителя не вешать лапшу на уши, и какое-то время мы ехали молча. На заднем сиденье старенького форда пахло автомобильным освежителем с ароматом лимона, пылью и моим нетрезвым дыханием. Водила бурчал, но я не слушала его, уютно растянувшись во всю ширину миниатюрного салона. Расплатившись, я вышла, громко хлопнув дверью ― хорошо помогает, когда хочешь врезать кому-нибудь по лицу. Кладбище встретило закрытыми воротами, но, пройдя вдоль забора несколько метров, я заметила разжатые прутья, сквозь которые мог протиснуться разве что подросток. Но пьяной женщине море по колено, и, сбросив куртку, я просунула меж прутьев сначала голову, а затем провалилась туда вся. Встала, стряхнула пыль с ладоней и треников, и вспомнила, что забыла бутылку по ту сторону ― прихватила и её. Кладбищенская тишина угнетала, пугала, пусть я и не верила в зомби. Не боялась и призраков, ведь не так давно я на собственной шкуре убедилась, что они существуют (при условии, что у меня с головой все в порядке). Хоть я и понимала, что никто не выпрыгнет мне навстречу из-за дерева или не скажет на ухо «бу-у-у» ― легче не становилось. Я боялась темноты и того, что здесь мог оказаться кто-то живой. Кажется, какое-то из двух полушарий, а может всего лишь небольшая область проспиртованного мозга была ещё не в дрова убитая, и это она как раз сейчас взывала к рассудку, громко крича, что я неадекватная, тупая дура-истеричка с завышенной самооценкой и нереальными ожиданиями, и давно должна быть дома со своим мужчиной, в кровати, а не шататься на ватных ногах по кладбищу среди могильных плит. Я хорошо помнила, где похоронена Мегги, хоть и была здесь один единственный раз. Новая часть кладбища несколько отличалась от остальных ― из насаждений только столетний дуб в центре, с поисками которого справилась. Оставалось только найти могилу: появились новые, и теперь я не могла с точностью определить место. Освещение было слабым, явно не рассчитанным на ночные прогулки, но когда я все же нашла ее, испытала огромное облегчение. ― Привет, родная, ― рукой я опёрлась о холодный мрамор, и плюхнулась прямо напротив него, представляя, что передо мной сейчас Мегги ― такая же красивая и счастливая, как и в наш последний вечер. Я улыбнулась буквам на камне и черточке между датами, и представила, что подруга мне отвечает. ― Ну, и чего ты сырость развела? Рассказывай. ― Надо мной возвышалась Меган, такая же реальная, как и тогда в доме. У меня от удивления упала нижняя челюсть, и я пыталась ущипнуть себя за ляжку, чтобы убедиться, что ещё не в отключке. ― Что случилось, Дженни? ― переспросила она, присаживаясь рядом, по-хозяйски прислонившись спиной к камню. Аромат её духов расползался, окутывал меня, пробиваясь сквозь затуманенное сознание. Я ничего не могла поделать с собой и разревелась как маленькая, кидаясь прямо в объятия подруги. ― Я с ним счастлива. Вроде как, ― я умолкла, догоняя сказанное. ― Боже, что я несу? «Вроде как» ― это что вообще? Либо счастлива, либо нет, ― истерический смех поднял с рядом стоявшего дуба целую стаю воронов. ― И все же «да» или «нет»? ― терпеливо спросила Мегги, гладя меня по спине. ― Да, ― я страдальчески всхлипнула. ― Тогда почему ты ещё здесь? Мне потребовалось много времени и несколько глотков из зеленой бутылки, чтобы как можно более четко сформулировать ответ: ― Я не знаю, Мегги. Мне хорошо с ним. Я всегда об этом мечтала, но, черт возьми, я не хочу все испортить. Выйти за него ― настоящее безумие. Уже нельзя будет развернуться и уйти, как сейчас, в случае чего. Думаешь, я поступила глупо, свалив среди ночи? ― Я почувствовала, как она набрала воздуха для ответа. ― Да, знаю, что ты сказала бы «да». Но он… он посягнул на единственное, что у меня осталось ― мою свободу. Выйдя за него, я перестану быть свободной. Я просто хочу иметь право выбора, а Шеннон отбирает его. Мы так не договаривались. Ну почему мужчины такие собственники?! Как ты вообще согласилась выйти за Макса, если они все одинаковые?! А знаешь, забудь. Я пришла потому, что лучше тебя никто не поймёт… И ещё меня приводит в бешенство тот факт, что тебя нет, а Земля продолжает вращаться как ни в чем не бывало! Мы говорили и говорили без перерыва. Она спрашивала ― я отвечала. Меган сказала, что все-таки я неисправимая дура, и что должна возвращаться домой, к Шеннону. К Шеннону …. которого я люблю больше всего в этой жизни, и ничто этого не изменит. Глупые запреты, ссоры из-за моего нежелания выходить за него и иметь детей ― вся эта херня не должна больше иметь значения. Я и не заметила, как жадный рассвет сожрал чёрное небо надо мной. Я не представляла, сколько просидела, прислонившись к надгробию. Бутылка опустела ― третья за сутки, которая вне всяких сомнений была лишней. Кажется, я даже иногда дремала, хоть мне и казалось, что все это время я говорила без остановки. О, черт, сил нет вообще ни на что, не говоря уже о том, чтобы подняться на ноги и своим ходом покинуть кладбище. Я просто отдалась всепоглощающему чувству тоски и безысходности, и, свернувшись калачиком у могильного камня, уснула.

***

Глаза полоснуло резкой болью при первой же попытке открыть их. Все что я могла, так это издать глухой стон и тяжело перевернуться на другой бок. Постель казалась необыкновенно мягкой и прохладной ― то что нужно на утро после всего выпитого. Странно, но я не помню, как добралась домой. А Шеннон? Боже, что он обо мне подумает? Судя по высоте солнца за окном, уже далеко за полдень. Не так уж и страшно, что я ушла всего на несколько часов. Я запустила руку под одеяло в надежде найти там телефон, и с ужасом поняла, что абсолютно голая. Более того, простыни, по которым я теперь лихорадочно шарила руками ― льняные. Но у нас дома нет льняных простыней! Мои глаза округлились до странно большого размера, и я судорожно переводила их с одного предмета интерьера на другой, но ясности это никакой не добавляло: белые стены, дубовые шкаф и комод, зеркало в массивной деревянной оправе; шторы из того же материала, что и постельное белье. У меня вообще никаких идей! С трудом привстав на локте, обнаруживаю на пути в ванную свои разбросанные вещи. Похмелье ещё кружит голову и меня мутит, и я снова издаю этот звук ― стон раненной в задницу газели, полный отчаяния, ужаса и бессилия. Такого пиздеца, чтобы я потом не вспомнила, в чьей кровати провела ночь, ещё не было. Ниже падать некуда. Хотя нет, постойте… Есть! ― Вставай! Я услышала знакомый голос. О, Боже, пусть и на несколько децибел громче, чем мог воспринять мой мозг, но я слышу его. ― Почти двенадцать, блять, часов! ― он продолжал кричать, а я спрятала лицо под подушку и не подавала вида, насколько счастлива, что это Шеннон сейчас орет на меня, а не какой-то незнакомый мужик припер завтрак в постель. ― Двенадцать гребаных часов ты была в отключке! ― Шенн, у меня голова раскалывается. Будет здорово, если ты перестанешь орать, ― почти шепотом произнесла я. Шеннон сорвал подушку с моего лица и швырнул её куда-то на пол. ― Не нужно тебе пить, Джейн! Видела бы тебя сейчас Меган, ― он замолчал. Но стыдно мне не было: она ведь видела меня и не такой. ― Спускайся вниз, я сделаю кофе. Вниз? Кофе? Да где мы, черт возьми?! После душа наткнулась на майку Шеннона, валявшуюся на полу среди моих вещей. Пахла она вкусно и на вид была чистой, в отличие от моих шмоток, от которых за метр несло чем-то кислым. Натягиваю майку на себя и плетусь к Шенну с видом нашкодившего ребенка. Глаза режет яркий дневной свет, падающий на лестницу сквозь стеклянную крышу, и голова кружится. Вцепляюсь в перила, чтобы не рухнуть. В небольшой кухне с дубовой мебелью, выполненной в тех же тонах и том же стиле, что и комната, в которой я спала, уже во всю кипела работа — Шеннон приготовил завтрак (обед, ужин — понятия не имею!). Дом был раза в два меньше нашего, но и раза в два дороже, на первый взгляд: мебель из массива дерева, натуральные ткани, каменный пол. В съемном доме мы с Шенноном жили гораздо проще и не парились. Это натолкнуло меня на мысль о том, где мы … Шеннон стоял у барной стойки, опершись о неё руками, глядя на меня сверху вниз с нескрываемыми злобой и отвращением. ― Я добавил виски, ― он ставит передо мной кружку ароматного черного кофе с такой злостью, что содержимое частично расплескивается. ― По какому поводу пьянка? ― А где мы? — я в свою очередь смотрю на него робко из-под полуопущенных ресниц. Не действует. Мне конец. ― По какому поводу ты надралась? — еще серьезнее спросил он. ― Ну, мы поругались, я ушла подумать. Как ты нашёл меня?! ― резкая смена темы должна была отвлечь его хотя бы на секунду. ― Джаред нашел. Я не разрешил ему привозить тебя обратно домой. Это, кстати, его домик для гостей. ― Почему? — кофе я проглотила, но он комом пошел, как и слова Шеннона, которые мне сейчас тоже придется проглотить. Это напоминало мне наш недавний разговор, когда я не щадила его чувств и не выбирала слов. ― Потому что ты была пьяна в дрова и уснула на кладбище, — коротко ответил он. — Это нормально? Ты обнималась с бутылкой. У тебя лицо в крови было. Джаред думал, что тебя кто-то избил, но нет! Оказалось, у тебя давление подскочило, и просто кровь носом пошла. Потому что ты была пьяная до опизденения, а мозги у тебя еще не на месте после сотрясения. ― А что думал ты? — Глупый, глупый вопрос! Глупая Джейн, которая вообще всё это учудила. Хотелось умереть прямо на этом самом месте, на этом стуле. Упасть, разбив голову о каменный пол, только бы не быть сейчас здесь и не испытывать всё это. Я заплакала от обиды и невозможности что-то исправить. Слезы ручьём катились по щекам, и я тщетно пыталась прикрыть лицо ладонями. Я действительно ничего не помнила. Усталость, я сползаю вниз по холодному камню на мокрую траву и засыпаю, а после — темнота, и очнулась я уже наверху. ― Я думал о том, насколько же сильно влип, — Шеннон аккуратно убрал растрепанные пряди мне за ухо и стер слезы, и теперь гладил по щеке. ― Я держал тебе волосы, пока ты блевала, а потом промывал тебе желудок, и после этого ты уснула. Я думал только о том, насколько сильно ты делаешь мне больно. Он замолчал, и я осторожно подняла глаза: он улыбался. Какая же я сука. Просто пиздец. — Давай кое-что проясним раз и навсегда? Просто ответь, и я больше никогда не подниму эту тему. Я медленно кивнула, и Шеннон продолжил: — Что дальше, Джейн? Чего ты хочешь от меня? Чтобы я был рядом, не приставая со всей этой ерундой вроде настоящей семьи? Хорошо, я больше и слова не скажу. Хочешь работать как раньше? Хорошо. Всё что скажешь. Только больше не поступай со мной так, как сегодня. Шеннон смотрел на меня — я не сводила глаз с него и тщательно подбирала слова, чтобы снова случайно не обидеть его. — Я сама не знаю, чего хочу. Я до смерти боюсь тебя, Лето. Боюсь, что ты снова меня опрокинешь, а я уже не молодая девочка. Я взрослая тетка с ворохом проблем и предрассудков. Думаешь, просто тебя любить? Не просто. Сижу и жду, когда это случится в очередной раз. — Не случится, — отрезал он. — Ну, тогда, наверное, я готова принять твое предложение, — я улыбнулась как можно более непринужденно, но меня всю трясло, и Шеннон это заметил. — Если оно еще в силе, конечно. Через час мы уже ехали за кольцом, предварительно переодев меня в чистые вещи. «Джаред привез что нашел», — сказал Шеннон. Да твою же мать, чем я заслужила этих двоих?! Этот засранец еще и сочетаемые шмотки привез — точно провел в моем шкафу не меньше часа! — Есть только одно условие, — теперь я хрипела, как старая собака — его величество сушняк изволили явиться. — Валяй, — рассмеялся Шенн. — Никаких церемоний. Пойдем в суд, нас поженят, и на этом все. — Никакой девочки-цветочницы, никакого платья, клятв? — он скептически уставился на меня, пока мы стояли на светофоре. — Нет. Никого. Только ты и я. — Мэрилин хотела бы быть цветочницей. Меган оплатила красивое платье … — Ни слова о ней. — Разве не ты говорила, что должна теперь и себе и ей? «Меган никогда не выйдет замуж, Меган никогда не родит ребенка», — это же ты говорила? Почему ты не думаешь о себе? — Замолчи, иначе я тебя стукну, — зарычала я. — Ты, между прочим, лишаешь мою маму чуть ли не главного события в ее жизни. У тебя совесть есть? Обещай подумать: ты, я, мама, Джей, Жизель, Мэри, Макс и Фил. Джей … как же я счастлива, что он не почтил нас своим присутствием сегодня. Так стыдно перед ним мне еще никогда не было, да и вряд ли может случиться что-то более отвратительное. Я только плотнее надвинула черные очки на глаза. Нехотя, но я все же согласилась, и на этой радостной ноте Шенн приплел к этой сказочной компании еще и Томо с женой, и Эмму. Класс. Кончится двумя сотнями приглашенных, я уверена! — Хватит пить, родная, — Шеннон крепко сжал мою ладошку, и я невольно вздрогнула, до этого погруженная в свои мысли. — Тебе это не идет. — Наверное, у меня крышу снесло, — абсолютная правда, ведь логического объяснения своему поступку я так и не смогла найти. Все пары ссорятся, скандалят, бьют посуду, но кто уходит спать на кладбище?! — Раз так, у меня тоже есть условия. Вернее, правила, — он сиял от удовольствия как новенький цент на солнце. Я вопросительно уставилась на него. — Ты больше не куришь. Меня это просто выводит из себя. — Не много ли ты хочешь, Лето? Тогда ты тоже бросаешь. — С чего вдруг? — Я не буду делать что-то просто потому, что ты так сказал. Было бы мне семнадцать — не вопрос. Но я… — Взрослая тётка с ворохом проблем, я помню. Хорошо, идёт. Я тоже бросаю курить. Твою же мать! Так можно было? — И мы больше не напиваемся. Оба, — кое-кто вошел в кураж! Ох, Лето, зря ты меня раззадорил, зря … — Ты в своём уме? Может мне и траву ещё начать жрать? — Равноправие, Шеннон, — я задрала нос кверху, давая понять, что никаких исключений по половой принадлежности не будет. — Бокал вина за ужином, например, вреда не принесет, — а вот я и нашла маленькую лазейку в законе. Он расхохотался так, что у меня в ушах зазвенело. — Ну, тогда, может, внесёшь половину суммы за дом, когда будем его покупать? — Шеннон продолжал ржать, пока я судорожно соображала, сколько денег у меня есть, и что я могу продать из своего имущества, чтобы скинуться на покупку дома. — Легко, — ответила я после нехитрых вычислений. — Ну нет. Это уже слишком. Шеннон больше не смеялся надо мной. — Так что? Бросаем пить, курить, принимать запрещённые вещества? — А когда ты в последний раз их принимала? — почему-то он отреагировал довольно резко, посчитав, что это был камень в его огород. — Лет десять назад, а ты? Он не ответил, сделав вид, что сосредоточен на дороге. Ему было о чем молчать, но я верила ему; верила и Джареду, который говорил, что всё давно позади. — Давай заедем в Tiffany? Джаред говорит, там отличный выбор. — Новое правило: от бессмысленных трат тоже отказываемся, — отрезала я. — Да брось, это же будет мой подарок. — Просто представь, что это ванная комната в нашем новом доме. Поехали в какой-нибудь торговый центр. Найдём там ювелирный отдел и купим что-нибудь неброское. — А я думал, все женщины хотят Tiffany, — Шенн недоверчиво поджал губы. — Я не все женщины, Лето. Мне не нужны твои деньги. Только твоя душа. Да, я хочу высосать твою душу. Но деньги — нет, они меня не интересуют. В ювелирном отделе торгового центра в Даунтауне мы подобрали мне скромное помолвочное кольцо из белого золота с небольшим бриллиантом — очень красивое, на мой взгляд, и слишком маленькое по мнению Шеннона. Боже, я думала он никогда не перестанет ворчать: всю дорогу я слушала, что помешала ему сделать то, чего он очень хотел. Будто я стану любить его еще больше, если кольцо будет стоить двадцать тысяч. Будь оно хоть за двадцатку — мне было бы плевать. Я просто молча смотрела на него всю дорогу до дома и улыбалась самой глупой улыбкой из всех возможных. Уже дома, выставив руку перед сбой, я как завороженная глазела на свои тонкие пальцы и кольцо, будто созданное для этой руки и этого случая — такое прекрасное в своей простоте. Шеннон подошел сзади и обняв, чмокнул в макушку. — Мне так мало надо для счастья: просто знать, что это навсегда, — прошептала я и расплылась в счастливой улыбке, понимая, что я такая же, как и все женщины.