In My Veins: just stay

Шеннон весь вечер не отходил от меня ни на шаг. Вот и сейчас он заботливо обнимал меня за талию, пока к нам подходили гости и благодарили за вечер, задерживаясь на пару секунд для фото, — нормальный фотограф у нас всё-таки был, только заметила я его уже после регистрации. — Отличная свадьба, — Лилит подошла к нам первой, чтобы скорее умчаться на очередные роды. — Лучшая из всех, на которые меня приглашали. Поверь, мне есть с чем сравнивать: мою тетку Рахель похитил табор цыган с собственной свадьбы. Ее нашли только через два дня. А не обесчестили ее только благодаря тому, что она кусалась.  — Что делали цыгане на еврейской свадьбе? — удивленно спросил Шеннон. — Тетка выходила замуж за парня из цыганской общины, а противоборствующий клан ее украл, — мы смотрели на неё с легким недоверием, но Лил только всплеснула руками: — да бросьте, это же Америка! Здесь можно все! — и с этими словами она быстро зашагала в ночь, бормоча в телефон что-то про участившиеся схватки. Следом подошел Макс и остановился, очень серьезно глядя Шеннону прямо в глаза. Пока я лихорадочно соображала, что сказать, брат уже протягивал Шенну ладонь, и оба улыбались. — Не обижай мою сестренку, — вполголоса произнес брат, похлопав моего мужа по плечу. — Никогда, — пообещал тот. Макс поверил. Я тоже. Щелчок затвора. Я моргнула, и мою правую ногу обхватил Бенджи, а Мэрилин тянула за руку, чтобы я ее обняла. Жизель расцеловала нас с Лето, оторвала от меня детей, и снова щелчок. Когда же это закончится? Констанс с Джеем, видимо, понимая, что мы с Шенноном изрядно устали, уложились в пару кадров. Эмма, Томо и Гвен тоже нас пощадили: у каждого на фотосессию ушло не больше десяти секунд. Ноги мои горели адским пламенем, и я, не веря своему счастью, что желающих сфотографироваться больше нет, шепнула Шеннону, что плохи мои дела и пора уходить. И в этот момент откуда ни возьмись к нам выплыла блондинка в черном платье, расшитом бисером. В приглушенном свете гирлянд оно искрилось как звездное небо, подчеркивая её хрупкую фигуру. Безупречные локоны пепельного цвета обрамляли худое лицо с большими серыми глазами и пухлыми губами. «Красивая и холодная», — подумала я про незнакомку, которая вряд ли была подругой Джареда. Мне было не до реверансов, ведь я не чувствовала ничего кроме боли там, где раньше была моя правая нога. Она застилала глаза черным пятном, и я сильнее сжала зубы, чтобы не закричать. Девушка отлипла от Шеннона и, легко улыбнувшись, что-то сказала мне, а я лишь тупо кивнула в ответ, потому что пытаться подавить крик и отвечать на любезности одновременно не умела. Я лежала посреди кровати в одном нижнем белье, раскинув руки, устало глядя в окно на ночной Лос-Анджелес, который с этой точки просматривался как на ладони. За то, чтобы видеть это каждый день, можно и душу продать.  Шеннон расплел мою косу, вынул все ленты и цветы, и теперь гладил меня по голове, лёжа рядом.  — Как ты? — спросил он, и голос выдал усталость.  — Всё прошло, — ответила я, водя пальцами по его ладони, в которую часом ранее вцепилась с такой силой, что на ней теперь алели пятна от моих ногтей. Никто ничего не заметил, но идти сама я бы не смогла, поэтому мы быстро со всеми попрощались и Шенн, подхватив меня на руки, отнёс в дом.  — Утром нужно пойти к врачу, — безапелляционным тоном заявил он.  — Вот глупость какая, это со всеми случается, — я облокотилась на руку и нависла над Шенноном. Выглядел он обеспокоенно. — Я же не связки потянула. Это серьёзная травма, и мне вообще повезло, что все хорошо кончилось. Да и к тому же, судороги сейчас случаются гораздо реже. Или ты думаешь, что это признаки столбняка? — я пыталась перевести всё в шутку, но мои слова его ни капли не убедили. Шенн дотронулся до моей щеки так нежно, что у меня невольно защемило сердце, потому что это никак не вязалось с его грустным, полным сожаления взглядом.  — Что не так?  Он медлил, взвешивая каждое слово: — Я часто думаю, что не достоин тебя. И это настоящее чудо, что ты до сих пор любишь меня после всего.  Это как раз таки не было чудом: я знаю его полжизни и уже не помню, как это — не любить Шеннона Лето. Мне кажется, что так было всегда, иначе и быть не может. Я ни во что не ставила других своих немногочисленных мужчин, позволяя себе сравнивать их с Лето. И если какие-то параметры не совпадали, меня тут же накрывало раздражение и я могла наговорить чего угодно, не думая о последствиях или о том, что как минимум сравниваю с землёй мужское самолюбие. Пройдя через мясорубку «Джейн», бедняги уползали от меня калеками с двинутой психикой и одним единственным выводом: все бабы — суки.  — Не начинай, пожалуйста. Все давно прошло, — старалась улыбнуться так же, как и он, когда хочет меня в чем-то убедить. — Прошлое не изменить.  — И ты все равно веришь мне? — спрашивает он тихо, и у меня по телу пробегают мурашки от звука его голоса, цепляющего что-то глубоко внутри даже спустя столько лет. — Ну да. Ты же говоришь, что любишь меня. И если это правда — ты не предашь мое доверие, так? — я говорила спокойно и уверенно, а сама понимала, что Шеннон имеет в виду: он сам себе не верит, что с прошлым покончено. Со всем прошлым. Зато я верила в него. Он и раньше заботился обо мне, как мог, но сейчас… Джаред был прав: мы должны были осознать степень своей несчастливости, чтобы наконец уже начать ценить друг друга такими, какие мы есть, не пытаясь исправить или полностью подчинить своей воле другого. У меня даже возникло ощущение, что мы поменялись местами: раньше всегда он убеждал, что любит меня несмотря ни на что, а сейчас — я его, и это меня веселило. — Так, — выдохнул Шеннон.  Не уверена, что разговаривала со своим Шенноном. Этот, что лежал сейчас рядом и нахмурив лоб смотрел в никуда, был каким-то чужим, отстраненным, по-детски беззащитным, но с чернотой в глазах. Той чернотой, что бывает только у людей, погружавшихся на самое дно и вернувшихся обратно; людей, пожалевших, что вернулись, не понимающих, для чего. Его тьма была вязкой и тягучей, состоящей из глубинных страхов, из едких желаний, игнорировать скрипучий голосок которых приходилось постоянно. С этим Шенноном я, к несчастью, была знакома, хоть и недолго: грязный, пьяный и под веществами, с разбитыми руками на заднем сиденье моего Мерседеса — он не помнил, а мы с Джаредом никогда этого не вспоминали. Сейчас я была нужна этому Шеннону как никогда, и это придавало невероятных сил. — Джейн? — позвал он уже громче, и я поняла, что вернулся мой Шеннон. — Мы не произнесли клятвы. — И хорошо, — я только пожала плечами, так как считала унизительным то, что молодоженам приходится на глазах у всех приглашенных доказывать свою любовь, и в который раз мысленно поблагодарила Джареда за то, что избавил нас от этой участи. Если хочешь сделать что-то хорошо, доверь это Джареду Лето. Пусть и в своей непредсказуемой манере, пусть и с прибабахом, но он сделает шоу из чего угодно и никто при этом не пострадает. Шеннон сел на кровати и мне пришлось последовать его примеру. Он взял моё лицо в ладони и заставил посмотреть в глаза. Я отчаянно пыталась возражать, но мне было велено заткнуться и слушать: — Клянусь бесконечно любить тебя, обожать, беречь и радовать каждый день, пока я живу. Клянусь не делать тебе больно. — Шеннон, не надо… — «не надо обещать того, чего ты не сможешь сделать», — хотела сказать я, но его большой палец лег на мои губы, и я больше не смела перечить.  — Нет, это важно. Клянусь не причинять тебе боли и больше никогда не быть причиной твоих слез. Я не обещаю, что нам будет легко. Но обещаю не усложнять нам жизнь. — Он даже не представляет, насколько тяжело будет выполнить это обещание. Я уверена, что это практически невозможно. Что-нибудь да обязательно с нами случится, не сомневаюсь. Это же мы, черт возьми! С нами постоянно происходит всякая хрень. — И я клянусь сделать все что в моих силах и за их пределами, чтобы дать тебе все, чего ты хочешь. Глубоко вдохнув, я чуть не выпалила «спасибо», но вовремя сообразила, что это не совсем то, что он хотел бы услышать в ответ на клятву в любви до гроба. — Я знаю, что ты любишь меня. Пьяную и грязную, истеричную и невменяемую — любую. Но все, что я могу тебе обещать — это впредь быть избирательной к алкоголю и тому, что несу, чтобы быть достойной твоей любви. Больше я ничего не стану тебе обещать.  Чтобы не разбивалось сердце, не нужно завышать своих ожиданий. Поэтому я и не хотела никаких клятв. Они могут быть нарушены и по не зависящим от нас причинам. Он улыбался, а я чувствовала, что больше не могу сдерживаться и, обняв его за шею, поцеловала как можно нежнее, стараясь не испортить момент, не сорваться раньше времени. Мои пальцы блуждали по его телу, без труда скользнув между брюками и горячей кожей, и вот я уже сижу сверху, выдыхая стон ему в губы от того, что в собственном белье стало слишком тесно.  — Я хочу от тебя ребёнка, Шеннон Лето, — шепчу я, а он с трудом переводит дыхание, когда мои пальцы нащупывают то, что искали. Он и так уже с трудом соображал, когда мои губы переместились с его губ на шею. — Мальчика с твоими глазами и ямочками на щеках. Такого же хорошенького, каким ты был в детстве. А сейчас пойдём в бассейн? Всегда мечтала заняться сексом в бассейне.  Нашу первую брачную ночь я старалась запомнить до мельчайших деталей: такую родную тяжесть на своём теле, мурашки по коже от контраста теплой воды с ночным воздухом, его глаза, смотрящие на меня со всей любовью, на какую он только способен, и Лос-Анджелес у него за спиной — город, который без него мне совсем не нужен. И это своё бесстыдство, когда кончала глядя ему в глаза. Мокрую траву между пальцами, когда пыталась зацепиться за мгновение, и ледяной гранит, царапающий кожу. Тишину, нарушаемую только нашим прерывистым дыханием, и осознание того, что теперь мой. Вся ночь состояла из таких обломков между вдохами и выдохами, которые оживали в памяти всякий раз, стоило мне только остаться наедине со своими мыслями — и это уже будто происходит снова. Утром нас разбудил звонок риелтора: ему удалось немного сбить цену на один из тех домов, что мы рассматривали для покупки. Скидка объяснялась смертью кого-то из прислуги предыдущих хозяев прямо на ступенях дома, о чём случайно стало известно нашему агенту. Несчастный случай нас ни капли не смущал, но скользкое покрытие на крыльце пообещали заменить в первую очередь. Шеннон оставил меня в постели одну — взбудораженную новостями и мыслями о несостоявшемся утреннем сексе, — а сам отправился на поиски кофемашины и чего-нибудь посущественнее вчерашних капкейков на завтрак. Когда же я соизволила спуститься, вдоволь налюбовавшись блеском обручального кольца в свете утреннего солнца, меня ждали кофе и яичница с беконом. — Пока ничего, — Лето как всегда завтракал не отрываясь от экрана телефона. — Только десять утра, — ответила я, сразу поняв о чем он: пытается понять, не слил ли нас кто с утра пораньше. — Доедай, а я возьму сумки и буду ждать в машине, — с этими словами он чмокнул меня в висок и, прихватив куртку, взлетел вверх по лестнице. Прекрасный дом, всё-таки: чтобы позволить себе такой, нам бы пришлось работать еще и по ночам ближайшие лет пятнадцать. Я с досадой барабанила ногтями по мраморной столешнице, отмечая про себя разные детали, которые неплохо было бы привнести в интерьер нашего будущего дома: дубовый пол, широкий диван, обитый бархатом цвета сочного лимона, кожаное кресло с высокой спинкой, стеклянный кофейный столик с причудливыми ножками, множество стеклянных светильников — совершенно разные предметы были собраны вместе и так грамотно вписаны в обстановку, что я невольно заерзала на стуле в предвкушении того, что совсем скоро мне представится возможность обустроить наш собственный дом. За спиной хлопнула тяжелая дверь — это Шеннон вышел на улицу. Я наблюдала за ним, глядя в широкое окно, выходящее на подъездную дорожку, и неспешно потягивала еще горячий кофе, — сливок не нашел, а они, конечно же, стояли под самым его носом. Шенн сел в машину, и спустя секунду крокодил — так я звала машину, — поприветствовал его довольным урчанием мотора. На подъездную дорожку въехал белый Volvo: арендодатели, наверное, хотят проверить, всё ли в порядке с домом. Я наблюдала, как открылась дверь с пассажирской стороны и оттуда неспешно вышел мужчина. У меня все похолодело внутри: мой отец терпеливо ждал, когда Шеннон заметит и выйдет к нему. Я, наверное, не дышала, пока Лето преодолевал эти несчастные пару метров, спешно выбравшись из машины. Но я зря волновалась, ведь они не обменялись и парой слов, и отец направился в дом. — Так вот, значит, где моя дочь клялась в любви до гроба этому … человеку? — послышался папин твердый голос из холла. Он оттягивает ворот рубашки, будто ему жарко, или галстук слишком затянут — ни то ни другое, а просто неконтролируемый жест, всё от нервов, от злости. Красивый мужчина, даже несмотря на то, что шестой десяток на исходе. Только с возрастом совсем невыносимым становится, пытаясь зачем-то повлиять на мою жизнь именно теперь, когда я давным-давно переросла культ слепой веры в умных взрослых. — Я ни в чем ему не клялась, — я скрестила руки на груди, то ли защищаясь, то ли сердясь. — Тобой можно гордиться, — сухо ответил Фил. — Пап, что-то случилось? — нетерпеливо интересуюсь, но зря, видимо: нужно было дать время, чтобы он чуть остыл. — Заехал поздравить молодоженов, — он наигранно улыбнулся, по-деловому, как новому партнеру, который еще не знает, с кем имеет дело. — Эль сказала, тебе понравился дом? — отец окинул помещение оценивающим взглядом. — Семь миллионов, кстати, и он ваш. — Уже навел справки? — я вздохнула, предчувствуя очередную порцию едких замечаний. — Загуглил, как выражается Мэрилин. Хочешь, это будет моим свадебным подарком? — Нет, пап, не хочу. Для меня подарок уже то, что ты пришел повидаться. И почти не оскорблял моего мужа в этот раз. Тем более, это слишком дорогой подарок, и у меня опять будет ощущение, что меня покупают. — Серьезно? — он рассмеялся. — От тебя ничего не потребуется. Разве что осознание того, что твой так называемый муж никогда не сможет обеспечить тебе тот уровень комфорта, который ты заслуживаешь. — Спасибо, что пришел, пап, — я поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, а затем вышла из дома, чтобы никогда больше в него не возвращаться. В один момент я остыла к этой коробке из стекла и бетона. Если в кино все проблемы главной героини свадьбой заканчивались, то у меня они только начинались. И на данный момент самой большой из них было расставание на полтора месяца спустя всего два дня после свадьбы. Мы стояли посреди зала вылета в аэропорту Лос-Анджелеса, уткнувшись друг в друга и пытаясь надышаться на недели вперёд.Не знаю, о чем думал Шеннон, но я думала о том, что страданиям, без которых я себя уже не представляла, без драмы, в которую закутывалась как в тёплый плед зимним утром, пришёл конец. Теперь мне предстояло привыкнуть жить без этого и попытаться перестать ожидать самого худшего, подстерегающего за углом. Именно на это я и планировала потратить несколько недель — свыкнуться с тем, что всё хорошо. — Как пятилетки, честное слово, — Джаред не мог обойти это своим вниманием. Его коробил сам факт проявления нашей близости на людях примерно так же, как и то, что лететь им придется обычным рейсом. Группа летела в Чикаго, а я — в Мадрид через Нью-Йорк. — Хоть бы за колонну спрятались. Но Шеннон будто и не слышал его:  — Ты позвонишь? — Когда прилечу? Конечно, — я попыталась пригладить его отросшие волосы, торчавшие в разные стороны, но безрезультатно: они такие же своенравные, как и их обладатель. — Само собой. Я про другое, — брови Шеннона причудливо изогнулись в упреке.  Я замялась, соображая:  — Да. Позвоню.  Ну почему?! Почему когда мы расстаёмся на шесть недель, его больше всего волнуют мои месячные? Это несправедливо и, черт возьми, странно. Что-то происходит с ним, а я понятия не имею, чему обязана таким вниманием к своему циклу.  — Смотри что подарю, — он наклонился, чтобы вынуть что-то из дорожной сумки: это были его чуть ли не самые любимые солнцезащитные очки в темно-коричневой деревянной оправе. Шенн надел их на меня, — чуть великоваты, с разболтавшимися от постоянной носки дужками, но невероятно стильные, — и добавил, улыбнувшись на секунду: — вернешь, когда встретимся. Шеннон отдавал себе отчет в том, что Джаред будет ворчать весь полет, что в зале вылета есть еще люди, но он все равно сделал то, что хотел: обнял меня так крепко, что где-то хрустнули позвонки, вставая на свои места, а потом поцеловал так же отчаянно, будто расставались мы не на шесть недель, а на шесть долгих лет. Мадрид встретил летней духотой, но даже беглого взгляда из окна такси мне хватило, чтобы понять: следующие четыре дня я проведу глядя на город через объектив фотоаппарата. По утрам меня ждала работа: мы снимали на территории музея Рейна-София в Хрустальном дворце — невероятном по красоте сооружении, служившим оранжереей, среди цветов и тропических растений в невыносимой влажности. Когда же полуденное солнце делало локацию непригодной для дальнейшей работы, я шла в галерею, чтобы оказаться в обществе Веласкеса, Рафаэля, Гойи, Эль Греко и Боттичелли. С наступлением легких сумерек я позволяла себе выбираться на улицы города и теряться в объятиях узких улочек или площадей с обступившими их величественными зданиями. Паэлью можно было заказать на каждом углу, и ни разу не найти ни одного похожего вкуса, а пицца здесь ни на что не годилась. Испанская жара, еда и архитектура немного отвлекали меня от навязчивых мыслей, но в последний вечер, придя в отель и сбросив кроссовки, я решила, что мне нужна помощь друга. — Джей, нужно поговорить, — заявила я, как только его усталая физиономия появилась на экране моего смартфона. Не дожидаясь дальнейших просьб, обычно следующих за фразой «нужно поговорить», Джаред послушно повернул телефон вокруг своей оси, давая понять, что брата рядом нет. — Что происходит с Шенноном? То есть, я не против детей, наоборот, но… — Но что-то не так? — заканчивает он за меня.  — Он как будто… — Как будто торопится.  — Да, это я и хочу сказать. В чем дело, Джей, ты знаешь?  Джаред набрал в легкие побольше воздуха, и стало ясно, что история будет долгой и непростой: — Больше года назад умер его старый друг из Нью-Йорка, Тим Монтгомери, ты его не знала. Вообще-то, в последние годы они не слишком тесно общались, но раньше были очень близки. У мужика просто остановилось сердце, а он был всего на пару лет старше Шеннона. Он жил на полную катушку, женился на красотке, и умер, не оставив после себя ничего — бизнес распилили бывшие партнеры, а Ева — его жена, — осталась ни с чем, да ещё и с долгами. Она, кстати, была на свадьбе. Блондинка с длинными волосами. — Я сразу вспомнила девушку с бледной кожей и светлыми глазами. — В общем, после Тима ничего не осталось — ни детей, ни бизнеса, а Ева пустилась в свободное плавание. Вернее, в бега от кредиторов мужа, поэтому перебралась в Лос-Анджелес из Нью-Йорка.  — Ну и причём тут вообще Шеннон?  — При том, что он дико озабочен темой оставления после себя следа на этой планете. Ему нужен наследник. После смерти Тима он долго грузился по этому поводу. — То есть, женился он на мне только потому, что ему взбрело в голову срочно обзавестись выводком? — Блять, не переворачивай с ног на голову, прошу. Он любит тебя, ты это знаешь. И давай смотреть правде в глаза, часики у обоих тикают. А вообще, я склонен считать, что смерть Тима вернула Шеннона с небес на землю, ибо до него наконец дошло, что он не вечно будет по барабанам хреначить. Зря я тебе рассказал. Не сдавай меня. — Не буду, — пообещала я, запоминая свое выражение лица в этот момент, чтобы точно воспроизвести его, когда Шеннон сам решит рассказать мне эту историю. Мы еще немного помолчали, глядя друг на друга и думая каждый о своем, пока в дверь номера Джея не постучали. — Всё, мне пора. — Привет Детройту. — Позвони мужу, — напомнил Лето и отключился. Зачем? Что я ему скажу? Что задержка в неделю для меня — норма? Это обнадежит Шеннона, а я не хочу, чтобы у него появлялись надежды на пустом месте. Я выключила телефон и уснула так, будто ничего не происходит. Ночью мне снились голоса. Меня звали двое: смутно узнаваемый голос Шеннона, с одинаковой тональностью повторяющий мое имя раз за разом, и другой, принадлежащий юной девушке, до боли похожий на мой собственный. Были ли они повсюду или сидели в моей голове, стучась в череп изнутри — не знаю, но в кромешной тьме я бежала от них прочь, мечтая проснуться.

***

Солнце слепило глаза, и мне пришлось заслониться от него ладонью, разглядывая дом: покрытие ступеней заменили, живую изгородь подстригли, замок на калитке больше не скрипел. Выглядел наш новый дом безжизненно и как-то угрюмо: несмотря на белые стены, окна зияли пустотой. Открыв выданным ключом дверь, я прошла внутрь и остановилась едва сделав пару шагов по холлу, прислушиваясь к ощущениям: пахло пылью и сыростью, а не свежесваренным кофе и скошенной травой, запах которой пробирался бы через выходящие на лужайку стеклянные двери. Прохожу дальше в гостиную: стук каблуков эхом отскакивает от стен и возвращается обратно, напоминая, что я здесь одна, без Шеннона.Сюда следовало бы впустить сначала кошку, но моя некогда верная подруга опять гуляет сама по себе, не желая встречаться с хозяйкой даже ради сытного обеда. Я прикрыла глаза. Пять недель прошло. Осталось несколько дней, и он вернется ко мне. К нам … Я еще колебалась, ведь ни один тест не показал ничего определенного, а Шеннону доказательства были не нужны: отсутствие месячных он называл «верняком», по скайпу разговаривая теперь не только со мной, отчего я зачем-то краснела и испытывала ужасную неловкость. Он, конечно, валял дурака, но вот мне было совершенно не до смеха.И правда, шесть недель — уже слишком долго. И всё же вероятность того, что скоро на заднем дворе будет помахивать ушками кокер-спаниель, удирая от щекастого босого малыша, казалась призрачной. Я нервно разглаживала складки на шифоновом платье в мелкий цветочек и кусала губы в ожидании своей очереди. Тест, сделанный пару часов назад в новом доме, так, «на удачу», показал две жирные синие полоски, и я сразу поехала к Лилит на прием. В последний раз я видела две полоски почти шестнадцать лет назад и чуть не задохнулась от ужаса. А сейчас я не соображала ровным счетом ничего: мозги плескались в черепной коробке как взволнованный океан после бури. Пахло больничной едой и дешевым кофе из автомата. Мимо меня как в ускоренной съемке вереницами тянулись женщины: беременные с большими животами и не очень, молодые, взрослые, новоиспеченные мамы — всякие, но с одинаковым выражением на лицах, будто постигли величайшую тайну мироздания и ни с кем не собирались ею делиться. Я же, наверное, выглядела как безумный шляпник, на автопилоте добравшийся до клиники. Кажется, даже проезжала на красный пару раз. Наконец меня пригласили войти. — Безмерно рада, что ты пришла по записи, а не для того, чтобы вытащить на обед, — доктор Бергер расплылась в улыбке и, кажется, мой растерянный вид её только забавлял. — Лил, похоже, я того… — только и смогла я промямлить, всё еще сжимая в кулаке край легкой ткани платья. Как в тумане Лилит уложила меня на кушетку для УЗИ, затем проделала свои нехитрые манипуляции, параллельно расспрашивая меня о цикле и общем самочувствии. — Ну да, ты «того», — наконец сказала подруга. — Что? — я повернулась к экрану, но яснее от этого не стало: что там вообще можно разобрать? — Говорю, ребенок скоро в школу пойдет, — она указала на крохотное темное пятнышко в верхнем углу монитора. — Семь — восемь недель, если судить по размерам. Есть небольшой тонус, но думаю, не страшно. Расскажу, что делать. Поздравляю, Шеннон. Ты станешь папой. Снова.