In My Veins: just stay

Предрассветные сумерки быстро таяли в лучах восходящего солнца, вместе с ними рассеивалась и драгоценная ночная прохлада, которой мне так не хватало в душном Лос-Анджелесе. Я наблюдала за этим неизбежным явлением каждое утро, хотя предпочла бы мирно сопеть в подушку еще пару часов. Какого-то черта просыпаться я стала намного раньше обычного, и потому не торопилась покидать постель, которую в отсутствии Шеннона занимала всю целиком. Лето. В Лос-Анджелесе с его приходом не менялось ровным счетом ничего. Хотя нет, вру: на целых девяносто два дня туристы оккупируют центральные улицы и отели, опустошают магазины и занимают все вакантные места в любимых ресторанах. Раньше, если мне приходилось проводить какую-то часть лета в Калифорнии, мы с Меган и Максом чаще сидели дома, поедая заказанную еду. Иногда выходили размяться или ехали к океану. Но и на пляжах было не протолкнуться, и мы брали в аренду небольшую яхту, и уже на её палубе позволяли ультрафиолету поджаривать нашу белую кожу до золотистого цвета (это в случае Меган, я же больше походила на розового поросенка). Я вздыхала по тем временам, а глаза наполнялись слезами, когда я думала о Мегги — это был верный признак того, что пора вставать и жить дальше. Этот город «своим» я уже давно перестала считать, предпочитая ему Нью-Йорк, в котором смену времён года можно было наблюдать не только в календаре. К Манхеттену я привязалась всей душой, и поэтому моему разочарованию не было предела, когда по утрам я обнаруживала себя в кровати нашего съемного дома. Был бы здесь сейчас Шеннон — было бы плевать, где мы проснулись. Но без него это не имело никакого смысла. Теперь вместо прохлады в открытые окна просачивался летний, густой и горячий воздух. К середине дня он раскалится и сожжет легкие дотла при любом неосторожном вдохе. Во дворе истошно мяукала Банши, наконец-то явившаяся ради порции ее любимой ветчины. — Хорошие кошки так себя не ведут, — я подала ей тонко нарезанные кусочки деликатеса, и она, посмотрев на меня с нескрываемым презрением, в очередной раз громко мяукнула. Себе я заварила мятный чай и уселась на террасе рядом с довольно мурлыкающей кошкой. По небу тянулись рваные облака, похожие больше на кусочки розовой сахарной ваты. Я думала о том, как бы мне сейчас хотелось оказаться в Санта-Монике с огромным шаром сладкой ваты на палочке. Меня начало мутить от этих мыслей. Спать совсем не хотелось, и в таком взбудораженном состоянии я находилась с самого вечера: Шеннон возвращается ко мне сегодня. В девять утра у меня встреча с Гвен в нашем новом доме. Когда мы купили дом, она даже не спрашивала, потребуется ли её помощь в качестве дизайнера: Шеннон бы её категорически отверг, а я бы не захотела напрягать сестру. Гвен просто сказала, что подготовит проект, а Шеннону знать не обязательно, и встречаться мы будем исключительно в его отсутствие. Я улыбнулась и поблагодарила её, а в душе была этому несказанно рада: у Гвен отменный вкус, завышенные требования к подрядчикам, и мне не придётся контролировать процесс целыми днями. — Вот здесь высадим живую изгородь: бассейн нужно отделить от основного пространства, — Гвен сверялась с планом и показывала, где по ее мнению лучше всего расположить бассейн. Я только кивала, ведь меня устраивало абсолютно все. Если насчёт цвета гостиной мне ещё хотелось с ней поспорить, то в саду такого желания не возникало. — Бассейн продлим на два метра, — она тут же пририсовала в плане несколько ровных линий. Я снова соглашаюсь. Так мы расхаживали туда-сюда по двору, потом по дому, часа полтора, но я не смела даже взглядом или вздохом дать понять, что мне дико надоело и я хочу есть. Гвен любит, когда её ценят как профессионала, а идеями восхищаются. В конце концов, она тратит на меня своё время. — Гвен, я хотела кое-что сказать, — я не выдерживаю первой, и этой фразой стараюсь заглушить предательское урчание желудка. — Честно говоря, я тоже, — она как будто с облегчением выдохнула, наконец-то перестала держать лицо и состроила гримасу, как в детстве, когда просила маму уйти уже наконец с пляжа, потому что пекло в июле адское, а мама все не сдавалась. «Подождите, девочки, папа скоро приедет», — говорила мама и щурясь вглядывалась в горизонт в ожидании. Папа никогда не приходил. Мне было три или около того, но я вдруг отчетливо это вспомнила. После того лета мы если и ходили на пляж, то отца мама уже не ждала. Ей даже не было тридцати, а брак их уже дал трещину. Маленькой, большой ли она представлялась маме, как царапинку на новой тарелке или как склеенную фарфоровую вазу она ее видела поначалу — со временем она неминуемо расползлась до бездонной пропасти. Мама… Глаза заслезились, это ветер, определенно. — Ты первая, — предложила я Гвен, у которой почему-то затрясся в руках план участка. — В общем, забеременеть естественным путём у меня не получится. Только Ричард об этом не знает. Я не могу ему сказать. Это его дурацкое условие: он согласен на искусственное оплодотворение, но это должен быть наш ребёнок. А у меня не получится, и когда он узнает — разведётся со мной. Лечение не помогло. Мои яичники меня кинули, — Гвен говорила так быстро, что смысл сказанного дошел до меня только спустя несколько секунд после того, как она закончила. — Вот черт… — выругалась я. Сестра еще ни о чем не попросила, а вопрос уже висел в воздухе. — Я не хочу его терять. Не могу, — она расплакалась, но тут же собралась и мы обе сделали вид, что никаких слез не было. — Поэтому я хотела спросить тебя… ты не обязана отвечать сразу, или вообще что-либо отвечать. Если бы ты могла… — она замялась, окончательно смяв чертеж в руках. — Отдать свою яйцеклетку, — по вздоху облегчения мне стало ясно, что догадка верна. — Я понимаю, это ужасно. Но… если бы вдруг получилось, никто бы не узнал об этом. Ты ведь моя сестра, мы похожи и… — Я беременна, — не выдержала, не смогла больше это слушать. Не могла смотреть, как её трясет от волнений, сомнений, страха. Сестра улыбнулась, отстранённо глядя куда-то поверх меня, будто застыв. Она думала об этом, видимо, не одну неделю, все распланировала, собралась с духом и с мыслями и наконец пришла ко мне с этим вопросом. И опоздала. Потом пришла в себя, извинилась, и обняла меня так, словно и правда рада услышанному. — В феврале у меня будет малыш. И тогда я сделаю то, что ты просишь, хорошо? — Не думала, что ты согласишься, — теперь она смотрела непонимающе, не веря своим ушам, будто и не надеялась на положительный ответ. — Почему я должна была отказать тебе? — Ну, знаешь… всякое у нас было. — Если бы ты попросила у меня почку, я бы и её отдала. Мне не хотелось слушать раскаяния или вспоминать о нашем прошлом. Причин сказать «нет» сразу я не нашла, а если и придумаю, то обещание уже дано. Надежду, какой бы призрачной она ни была, забрать я не имею права. Мы договорились, что ей придется потянуть время хотя бы до марта. — Будет знать только Лилит, — разговор по пути в ресторан на завтрак Гвен вела уже более оживленно, улыбалась и шутила. — Шеннону нельзя говорить, — просила Гвен. — Я догадалась. И он вряд ли будет в восторге от этой идеи. И давай уже закроем эту тему, раз все решили. Гвен согласилась, и я с облегчением выдохнула, потому что нам не нужно больше обсуждать ни ремонт, ни мои яйцеклетки. В дом я вернулась без Гвен, зато с полными пакетами еды. Праздновать окончание тура решили у нас. Хоть я и с трудом представляла, как всех разместить с комфортом, отказываться от этой идеи не стала. Готовы для жизни были только кухня — белые фасады в неоклассическом стиле хорошо смотрелись на фоне стен цвета морской волны, — и наша спальня, пока только выкрашенная в белый, с одинокой кроватью и комодом. Кофейный столик из самшита, купленный Шенноном несколько месяцев назад на барахолке, я кое-как перевезла из съемного дома еще неделю назад. А так как на мои физические возможности теперь наложены строгие ограничения, сидеть нам придется на подушках, купленных в ближайшем супермаркете за пару долларов за штуку. Сегодня нам большего и не нужно было. Меню было более чем скромным: я приготовила лазанью, пиццу с беконом, положив сверху столько ингредиентов, что лучше было бы назвать её мясным пирогом, приготовила необходимый минимум для Джареда (а все что было не в моих силах, доставили из веганского ресторана). Все было готово раньше времени, и мне пришло в голову, что неплохо бы ещё и тыквенный пирог приготовить, который так нравился Джею. Аппетит разыгрался зверский, и я, с трудом сдерживаясь, запивала голод водой. Констанс принесла стейки из лосося и запечённый батат. Пирог доделывали уже вместе. Мы расставили посуду на четверых на кофейном столике в гостиной, разложили по полу подушки, и стали ждать. Я мерила пустую гостиную шагами, вертя в руке высокий бокал с виноградным соком. Последние недели я изо всех сил старалась избегать общения с Шенноном или Джаредом, списывала всё на занятость в новом доме или внезапно нарисовавшиеся проекты. Если бы я проговорила с кем-то из них дольше минуты — обязательно проболталась бы, а я хочу сохранить все в секрете до их возвращения. Сегодня я им скажу. — Ну почему так долго? Они приземлились полтора часа назад! — на всякий случай выглядываю в окно — машины на горизонте не видно. Констанс преспокойно потягивала вино, с улыбкой наблюдая за моими метаниями от окна к окну: для неё привычно расставаться с сыновьями надолго. Нет, от того, что это происходит постоянно — не легче, но все же для неё это не ново. Да и я, может, реагировала бы спокойнее в другой ситуации. — Тебе очень это к лицу, дорогая, — вдруг сказала она, пропуская очередной глоток. — Что именно? — не поняла я. — Ожидание, — она улыбнулась. Я остановилась как вкопанная, а женщина продолжала лукаво улыбаться, чем напоминала обоих своих сыновей одновременно. Ну конечно, она догадалась: я слишком дерганная и беспокойная, а блестящие глаза и свежий вид моей кожи вкупе с нежным румянцем вполне мог наталкивать на определенные выводы опытную женщину. И уж без сомнения, она заметила, как я наполнила свой бокал соком, а не вином. Хорошо, что объяснять очевидное мне не пришлось: на улице зашуршал гравий под колёсами тяжелого автомобиля. Скорости, с которой я летела к дверям, могли бы позавидовать племенные арабские скакуны. — Ну привет, малыш, — этот прокуренный хриплый голос, поцелуй с привкусом мятной жвачки и крепкие руки, оторвавшие меня от пола заставляли закипать изнутри. Я так хотела его прямо сейчас, представляя, как по щелчку пальцев мы остаёмся наедине. Терпение. Я вдохнула поглубже чтобы унять дрожь в теле, но безрезультатно. — А можно мне уже войти наконец? — послышалось наигранное недовольство Джея. Как же я скучала! Отпустив меня, Шеннон обнял мать, Джаред отпустил какую-то колкость в адрес брата, Констанс перехватила и отбила её как профи. Мне стало спокойно. Я ощущала себя в полной безопасности рядом с Шенноном. Как будто выпила вина — такое у меня сейчас было состояние: лёгкости и тепла во всем теле в сочетании с приятным головокружением. Все расселись на разномастные подушки у кажущегося игрушечным столика. Мы с Шенноном сидели рядом, но этого мне было мало — я остро нуждалась в постоянном физическом контакте, поэтому цеплялась то за его руку, когда он откладывал вилку, то за ногу, если вилка все же была у него в руке. — Хочу кое-что сказать, — я подняла бокал, когда почувствовала в себе достаточно уверенности и, как мне показалось, нашла момент. У меня всё равно перехватило дыхание. Стук в дверь всё испортил. Мгновение было упущено, и у меня внутри зародилось какое-то нехорошее чувство. — Это Ева! — Шеннон вскочил на ноги и помчался к двери. Ева? Какого черта? Мы с Констанс уставились на Джареда: — На меня не смотрите, я говорил ему, что это плохая идея, — пробормотал тот, набивая рот салатом. — Джейн, принеси приборы, — Шеннон будто указание мне отдавал, пропуская впереди себя девушку. Одета она была так, словно не на ужин в полупустой дом приглашена, а на светский раут под открытым небом где-нибудь в Бэль Эйр. Свободный комбинезон из чёрного шелка струился до самого пола, лишь немного приоткрывая носы изящных туфель от популярного дизайнера. На плечи небрежно накинут белоснежный блейзер, а в руках — клатч от Prada из новой коллекции. Ева не была похожа на бедствующую вдову. Когда я вернулась в гостиную, на моем месте восседала блондинка, аккуратно сложившая ножки так, чтобы и комбинезон не испортить, и чтобы я рядом не уместилась. Констанс, понимая всю нелепость происходящего, велела девушке потесниться и заняла место, предназначавшееся мне. Затем она перехватила у меня чистую посуду, подсовывая её незваной гостье, и меняя наши тарелки местами так, чтобы я снова оказалась рядом с Шенноном. Нужно было сохранять самообладание и проявить хорошие манеры, но славный букет гормонов внутри меня твердил об обратном. Да, мне следовало спросить, какого хрена мое место отдали незваному гостю, но к горлу подкатывала тошнота, а спорить или выяснять отношения в присутствии Констанс мне не хотелось. Просто пусть всё это быстрее закончится. — Джейн, ты хотела что-то сказать, — вдруг вспоминает мой муж спустя какое-то время, когда его новая собеседница делает перерыв на глоток вина. — Я хотела сказать «добро пожаловать домой», — проговорила я бесцветным голосом, а про себя добавила «сволочь». Джей, всегда четко угадывающий моё настроение и сейчас прекрасно его понимал, просто сидя рядом. Он рассказывал нам с мамой про тур, про забавные моменты и не очень, а я лишь делала вид, что слушаю. До меня фразы долетали клочками, через слово, и я даже не замечала, как Констанс пытается поймать мой взгляд. На самом деле я слушала Шеннона и Еву. Меня будто не существовало, зато Ева ловила его восторженные возгласы чуть ли не каждую минуту. Ева точно знала, как себя правильно подать и какая сторона у нее «рабочая» (потому она и оказалась на моем месте). У неё все схвачено, а если нет — это лишь вопрос времени, всё просчитано на несколько ходов вперед: взгляд, жест, полуулыбка, движения плеч, рук — ей заранее известно, какое впечатление они произведут на собеседника. Или лучше сказать «на объект»? Я не любила вешать на людей ярлыки, думать или говорить о ком-то в духе «такие, как ты» — мне это казалось невероятно неприличным. Но таких, как Ева, было видно за милю: они ни дня в жизни не работали, порхая между SPA и фитнесом днями напролет, устраивая перерывы на шоппинг или завтраки с себе подобными в закрытых клубах. Она и не думала искать работу в привычном смысле этого слова. У таких, как Ева, призвание было в одном: украшать статусных мужчин. Некоторые из таких, если повезёт, могут ещё и беседу поддерживать. А если нет — ничего страшного, можно просто хлопать ресницами и дуть губки. Главное спину прямо держать, как у куклы Barbie, чтобы другие кошельки с ножками обзавидовались. Кому-то удавалось выйти замуж, и тогда девушка автоматически попадала в высшую лигу. Все, стремиться было уже не к чему, у неё теперь все есть, и даже больше, чем нужно. Детей в этих браках как правило не бывает: или из-за ранних абортов, или из-за гормональных сбоев на фоне расстройств пищевого поведения, но чаще обоим это просто не нужно. В том, что ты чайлдфри, сейчас нет ничего зазорного, наоборот, некоторые этим хвалятся, отпуская философские фразочки типа «в нашем несовершенном мире заводить детей просто преступление …». В нью-йоркской элите я наблюдала это постоянно: послы, конгрессмены, владельцы крупных корпораций — у каждого была такая ручная собачка. Не гавкает, выглядит умилительно, вызывает зависть у друзей. Очень надеюсь, что ошибаюсь на её счет, ибо если всё так… После третьего бокала виски с колой с явно нарушенными пропорциями, Шеннон решил, что пора всем узнать о непростой доле сильной девушки, волей судьбы покинувшей родной Нью-Йорк и оказавшейся в Лос-Анджелесе совершенно случайно, без денег, работы и связей. Ну да, как же. А если бы я сейчас начала рассказывать, как мне пришлось покинуть родной Лос-Анджелес и переехать во враждебный Нью-Йорк в семнадцать лет, да еще и с твоим ребенком в животе? Рассказала бы, как меня облапошили ушлые взрослые и я по глупости отдала им своего ребенка, как поселилась в мерзкой помойке, которую всерьез считала квартирой, и как голодала несколько дней, пока не получила первые чаевые на работе? И как вкалывала днями и ночами официанткой, лишь бы не вспоминать себя, и что я здесь делаю. Может, съездить за своим дневником и зачитать его прямо здесь, всем присутствующим, делая акценты на самых ярких моментах? Это вызвало бы в тебе, любимый, столько же восхищения, как и позорное бегство этой содержанки от суровой действительности и долгов, которые, я уверена теперь, образовались в кармане ее покойного мужа в том числе из-за брендовых сумочек и десятков пар новых туфель? — Джейн, твоя квартира пустует, — сказал Шеннон, запивая сказанное очередной порцией алкоголя. По чистой случайности в этот момент я и выбралась из своих мечтаний. — Можно сдать её Еве. Я уже рассказал ей про район — она в восторге, да? — он обращался к девушке, и та энергично закачала головой, как по команде. — Я уже нашла применение своей квартире. Так что сдать её не получится, — отвечать я старалась как можно спокойнее. О доброжелательности речи не шло. Я не врала: ко мне через пару месяцев возвращалась моя прежняя ассистентка из Нью-Йорка, и квартира уже была обещана ей. Ева, кажется, ничуть не расстроилась. Напряжение росло в воздухе, и не замечали его кажется только эти двое. Шеннон рассыпался в комплиментах о том, какая Ева мужественная и независимая, а девушка игриво улыбалась, отмахиваясь. Тихо извинившись, я сослалась на усталость и поднялась на ноги, что заметили только Джаред и Констанс. Меня пошатывало, а ужин, который итак не лез, теперь настойчиво просился наружу. Я направилась в нашу спальню с одним желанием: заснуть. Сначала опустошить желудок, а потом уснуть. Справившись с первым пунктом, я стянула джинсы и рубашку, закинув их под кровать, и в одном белье залезла под свежую простынь. Пожалуй, самое приятное ощущение за последний час. Что бы там ни происходило внизу, я была слишком опустошена и разочарована, чтобы злиться или психовать. К тому же меня все ещё трясло и бросало из жара в холод. В дверь аккуратно постучали, когда я уже проваливалась в сон: не Шеннон, очевидно. Я все равно не ответила. — К тебе можно? — Джаред приоткрыл дверь, но во мраке коридора я даже не видела его лица, а не ответить было бы неправильно. — Входи, но я в кровати. — В восемь вечера? — он попытался придать голосу беззаботность, но вопрос его остался без ответа. — Блин, прости за… это. Я говорил ему. Не знаю, что у Шеннона в голове, но ... — В штанах, — продолжила я за Джея, но он задумчиво почесал затылок, мол, я не права. Но возражать не стал. — Что у Шеннона в штанах, а не в голове. — Джейн, ты же не думаешь, что… — Я устала. Давай не будем об этом, — и тут у меня предательски защипало в глазах. — Лучше ложись рядом. — Что с лицом? Ты бледная, Джейн. Что с тобой? — друг сел на кровати, пристально глядя на меня, строго и обеспокоенно одновременно, и я во всем созналась. — Я беременна, Джаред. Я ношу его ребёнка — то, чего ему до смерти хотелось. А он даже не знает об этом и флиртует с какой-то девицей в нашей гостиной. Шеннон пьёт вино, веселится, пока я выблёвываю ужин, который готовила весь день. Видеть его не хочу, — пропищала я и потянулась к Джею для утешительных объятий. — Черт, поздравляю! Это потрясающая новость! Я стану дядей Джаредом! А Шеннон … он будет счастлив! — бедный Джей чуть не задыхался от восторга, а мне стало ещё обиднее. — Если доживёт до утра. Все уже знают, кроме Шеннона. Я хотела сказать, но пришла эта стерлядь и все испортила, чтоб её! — Мы с мамой выпроводим Еву, — решительно заявил Джаред. Потом чмокнул меня в лоб, слез с кровати, чтобы исполнить какой-то несуразный ритуальный танец, и вертясь вокруг своей оси покинул комнату. А я упала обратно на подушки не сильно веря в то, что земля под ногами Евы все-таки разверзнется и она сгинет навеки. Когда после очередного токсикозного перфоманса я вышла из ванной, стирая с губ воду, в комнате меня дожидался изрядно накидавшийся Шеннон. С того момента, как меня покинул Джей, прошло не больше часа, значит, в него вместились еще как минимум два бокала вина. Сейчас он пребывал в самой безобидной стадии: «плюшевый мишка», как я ее называла. Так вот, Плюшевый Шеннон глядел на меня мутным, но очень понимающим взглядом. Улыбка обнажила белоснежные зубы, и я невольно представила, что бы он мог ими сделать с моим телом, если бы я не злилась на него. — Иди сюда, — он подался вперед и притянул меня к себе, сильно сжав запястье и усадив на колени. — Поцелуй меня, малыш. — Не хочу, — взбунтовалась я. — От тебя несет алкоголем, — а ещё ты весь вечер не замечал меня, предпочтя моему обществу общение с этой девчонкой. — На что ты обижаешься, я не понимаю? Я так скучал по тебе, а ты… — выдыхает он мне в шею, чуть ниже уха, но я не сдаюсь и продолжаю отчаянно пихаться. — А ты притащил сюда какую-то пигалицу и проболтал с ней весь вечер! — Ну извини, — бросает Шеннон беззаботно, словно он мне на ногу наступил чисто случайно. — Ты хоть представляешь, как я себя чувствовала? Сегодня тебе лучше спать где-нибудь не в кровати, — я встала, наконец, и отошла на расстояние достаточное, чтобы не попасться снова. — И где же мне спать? — Не знаю. В машине? Можешь вообще сваливать к маме или Джареду, или в съемный дом! — в голосе моем сквозили истерические нотки, предвещая полноценную истерику с фейерверками. — Сколько ещё раз я должен извиниться? Я хотел как лучше. У Евы здесь совсем нет друзей, она никого не знает и целыми днями сидит одна. Было бы неплохо, если бы вы подружились, сходили куда-нибудь, а ты ведёшь себя как последняя стерва. — Ох, Шеннон, какой же ты наивный, блин, — схватив подушку с кровати я что было силы стукнула ею Шеннона по голове, но он заслонился рукой, и я промазала. Так сильно он меня разозлил, что я бы и комодом в него запустила, если бы только могла! — Ева пришла в новых шмотках, подготовленная от и до. Не знаю, наверное, этих людей вряд ли можно назвать ее друзьями, но кто-то ее обеспечивает абсолютно точно, и понятно на каких основаниях. И зачем она сюда пришла, мне тоже абсолютно ясно. А ты либо идиот, либо меня за дуру держишь. Пошёл вон отсюда, — я расплакалась, швырнув в него подушкой, которой размахивала до этого и отвернулась, чтобы как следует прореветься. — Ну прости меня, малыш. Я и правда идиот. Только не плачь, — его рука скользнула по моему животу и вниз. Я и не заметила, как он оказался возле меня. — Я совсем по-другому планировала этот вечер. Ты все испортил, Шеннон, — всхлипнула я. Он развернул меня лицом к себе, пытаясь поймать мои губы, но я упорно уворачивалась, потому что целовать этого предателя мне хотелось меньше всего на свете. А на самом деле сделала себе только хуже: под поцелуи попали моя шея, грудь, разгоняя кровь по артериям, заставляя хотеть его не смотря на кипящую злость. И как бы я не старалась, полностью отстраниться от слюнявых поцелуев не получалось. Его руки сжимали мои ягодицы, не оставляя шансов на освобождение. Это удивительный дар: сначала довести до белого каления, заставить практически ненавидеть себя, а потом извиниться так просто — одними руками. Эти руки не могли лгать, так крепко обнимая меня, сжимая, легко касаясь, почти невесомо проводя пальцами по бёдрам. — Ты идиот, Шеннон, — выдыхала я ему в рот. — Прости, прости, — повторял он между поцелуями. — Прости. Он тянет меня обратно к кровати, падает на белые простыни и увлекает за собой, усаживая сверху. Теперь я готова к конструктивному диалогу, или что у него там на уме? — Я так скучал, малыш, — запуская руки мне под майку, произнёс он. — Я скучал. — Шеннон, я ненавижу это, — выпалила я, прикрывая глаза от бессилия. — Что? — он делает вид, что не понимает. Будто и в мыслях у него не было манипулировать мною. Ну да, да … сделаем вид, что это не очевидно. — То, как легко у тебя это получается, даже когда я смертельно зла на тебя. Он невинно улыбается, заставляя меня таять от нежности к этому пьяному созданию. Ощущение, будто я и сама напилась. Будто не было никакой Евы в нашей гостиной и я совсем на него не злилась. Я даю волне этой нежности утащить меня, я тону в ней, захлебываюсь своим счастьем. Как же я на самом деле счастлива! Как я могла усомниться в этом? Глупая и пьяная от своих чувств, падаю на Шеннона, обнимаю, целую его губы — он кусает мои. Отстраняюсь, усаживаюсь верхом и придаю взгляду серьезность, загадочно молчу и бездействую. А самой хочется смеяться в голос — такое у Шеннона озадаченное лицо, и даже жаль, что вижу это только я одна. — Я беременна, — произношу шепотом, улыбаясь наконец. — У нас получилось. В этот момент я рада, что мы одни: его реакция бесценна. Шенн сел, кажется, в миг протрезвев. Он смотрел на меня так потеряно, так беззащитно, бесшумно шевеля губами. Он кладет ладонь мне на живот, я прижимаю её сильнее, чтобы он почувствовал. Мой Шеннон улыбается, затем следует поцелуй — нежный и легкий, кардинально отличающийся от тех, которыми он одаривал меня ещё пять минут назад. «Я тебя люблю …», — повторял Шеннон, целуя меня в нос, лоб, губы, щеки, гладя по волосам, а я хохотала от счастья как ненормальная и не могла остановиться. Между нами теперь было что-то еще, что-то больше и значительнее, и мы оба это ощущали — то, что под его ладонью, гораздо больше чем «я тебя люблю». В ту ночь мы так и не уснули: сначала занимались любовью, а потом говорили и говорили без остановки. Шеннон рисовал пальцами причудливые узоры у меня на животе, вслух рассуждая о том, что девочке лучше быть похожей на меня. Стоило мне сказать, что это, наверное, мальчик, как Шеннон засветился еще больше. Наконец в постели больше не пусто, я в безопасности, и я абсолютно счастлива.