"Душа человека" (This Man's Heart)

В декабре Марта поехала в Римоуски навестить сестру своего покойного мужа, с которой она всегда переписывалась и поддерживала связь. Узнав, что ее дорогая подруга больна туберкулезом и, возможно, скоро отправится в мир иной, Марта решила последний раз повидаться с ней, и почти на неделю оставила Шерлока с черепом, которого по такому случаю вызволили из спальни. Шерлок с пользой провел время, почти постоянно играя на скрипке. Он никак не мог решить, что же сыграть для Джона, а череп не мог предложить ничего подходящего. И потому Шерлок принялся репетировать всё, что знал и любил, надеясь, что в нужный момент вдохновение придет само. В первую же декабрьскую метель Шерлок увидел красный шарф Джона, развевающийся на ветру среди моря снежинок. Шерлок бросился домой за скрипкой, но к Западной Березовой Бухте нарочно пошел медленно. Вдруг это их последняя встреча, Шерлок хотел растянуть радость. Когда он дошел до места, Джон ждал его под деревом. От метели маска отсырела, к тому же, от холода она сидела не так, как обычно, но Шерлок почти не заметил этого. Сначала Шерлок подумал, что они идут на Остров Влюбленных, но Джон продолжал вести его прямо к поместью. В последний раз, когда Шерлок побывал в запретной усадьбе, было темно, и потому сейчас он внимательно осматривался по сторонам. Грегори говорил, что Гарри Уотсон позавчера уехала в Квебек, и потому Шерлок, зная, что за деревьями никто не прячется, готовый его подстрелить, расслабился. Оказавшись в усадьбе, Шерлок нервно огляделся, пока Джон что-то прошептал слуге, поприветствовавшему их у порога. Как только слуга исчез, Джон повернулся к Шерлоку и, не говоря ни слова, провел ладонями по лацканам его длинного серого пальто и расстегнул три пуговицы. – Сестры нет, мы будем одни, – прошептал Джон. – Слуги мне преданы, они не расскажут, что ты был здесь. Джон развязал шарф Шерлока, двумя пальцами касаясь кожи под подбородком, потом разделся сам и повесил одежду на вешалку. Как только Шерлок повесил свое пальто, Джон повел его через коридор, а потом через еще один, и еще. В какой-то момент Шерлоку попалась на глаза комната, в которой он когда-то ночевал, но они свернули от нее налево. Им повстречались двое слуг, которые склонили головы и улыбнулись. Казалось, они не удивлены присутствию Шерлока, напротив, даже рады. Наконец, они добрались до цели – Джон отворил тяжелую дверь и провел Шерлока в самую большую комнату, которую тот когда-либо видел. Одну из стен украшало оружие всевозможных видов. В основном тут были ружья, но попадались и ножи, мечи, луки и копья. Не нужно было быть гением дедукции, чтобы понять, что все это коллекция Гарри Уотсон. На двух других стенах красовались трофеи – чучела голов оленей, снежных баранов, антилоп, шкуры медведей и рысей. Посреди комнаты помещалась громадная голова вепря, которого Гарри так искусно пристрелила, когда еще была девочкой, а на столике лежало собственноручно набитое ей чучело рыжей лисицы. Заметив, что Шерлоку не по себе, Джон взял его за руку. – Пойдем, – сказал он, ведя Шерлока к двери в конце охотничьего зала. За дверью оказалась маленькая комнатка, заставленная книжными шкафчиками, пол был устлан мягкими подушками. В единственное окно, узкое и очень высокое, лился дневной свет. Шерлок остолбенел – после холодного зала, где Гарри хранила свое оружие и трофеи, эта маленькая потайная библиотека казалась каким-то раем из кожи, золота и бумаги. Джон сел на подушку и постучал по второй рядом с собой, приглашая Шерлока присоединиться. – Видишь, – сказал Джон, – здесь я никогда не бываю одинок, сами стены наполнены волшебством, яростью и страстью. Люди, которые живут на этих страницах, совсем меня не боятся. Сейчас, даже не касаясь Джона, Шерлок понимал, что никогда еще не чувствовал его таким близким. В самой атмосфере было что-то интимное, что-то таилось внутри, за стенами, воздвигнутыми не природой, а самим человеком. Теперь, когда никакие внешние раздражители не отвлекали Шерлока, он почувствовал, что здесь царит запах маски. Он был не похож на запах книг. Это был запах зверя. И одновременно запах человека. В этом прибежище слов и страниц, которое оказалось самым удивительным из всех сокровищ, Шерлоку еще сильнее, чем прежде, захотелось ласкать лицо своего друга. Он смотрел на маску и думал, как легко было бы немного оттянуть ее от шеи и посмотреть на тот крошечный участок, где искусственная кожа соприкасается с настоящей и увидеть то, что за ней спрятано. Но, как и всегда, Шерлок не осмелился. Вдруг Джон встал и взял Шерлока за руки, чтобы помочь ему подняться. Он развернул Шерлока так, чтобы тот оказался лицом к книжным полкам, на которые минуту назад они облокачивались. Шерлок был на несколько дюймов выше - как раз та идеальная разница в росте, которая позволяла Джону, не становясь на цыпочки и не пригибаясь, уткнуться лбом в плечо друга. Шерлок вздрогнул, почувствовав, как рука Джона обвилась вокруг его талии, а ладонь легла на живот. Когда Джон взял его за левую руку и положил на корешки книг, Шерлок затаил дыхание. Что-то происходило, и хотя он понятия не имел, что именно, он не мог спокойно ждать развития дальнейших событий. – Закрой глаза, – прошептал Джон. С каждой секундой ощущения становились все более и более ошеломляющими, и Шерлок чувствовал всё: дыхание Джона на коже, его волосы, щекочущие шею, накрывшую ладонь чуть грубоватую руку, тепло от их прижатых друг к другу тел, огонь, который зажегся и разлился по всему телу только оттого, что Джон положил руку ему на живот. Даже если бы Шерлок и попытался, он сейчас никаким способом не сумел бы притвориться, что это их обычные дружеские объятия: в каждом их движении сквозило желание, и каждая клеточка в теле Шерлока кричала ему о том, чтобы повернуть голову и прижаться губами к губам Джона. Но, тем не менее, Шерлок не двигался, прилив ощущений опьянял, он упивался им, и желал еще сильнее. – Выбери книгу, – пробормотал Джон, круговыми движениями поглаживая живот Шерлока, – десятым сокровищем будет взглянуть на воображаемый мир, о котором я тебе рассказывал. Выбери книгу, и мы ее вместе почитаем. А потом ты мне сыграешь. По-прежнему не открывая глаз, Шерлок почти ощущал, как книги вибрируют под пальцами, будто его рука касалась целого моря пытающихся выплеснуться со страниц всевозможных миров. У него закружилась голова. – Ты их знаешь, а я нет. Пожалуйста, Джон, выбери сам. Шерлок не понимал, что в его голосе звучат умоляющие нотки. Это вообще был не его голос. Джон рукой Шерлока медленно и долго водил по корешкам книг, потом решился и мягко постучал по одному из переплетов указательным пальцем. – Вот эту, – сказал он, и Шерлок взял книгу с полки. Поворачиваясь лицом к Джону, чтобы отдать ему книгу, Шерлок почувствовал, как соскользнула рука друга с его талии. – А теперь мне бы очень хотелось послушать, какие звуки ты можешь извлечь из своей скрипки, – сказал Джон, отступая на шаг и окончательно разрывая объятья. Шерлоку не хватало тепла тела Джона, но он вдруг понял, что когда они стоят далеко друг от друга, гораздо легче дышать и думать. Он открыл футляр, бережно достал скрипку, положил ее на плечо, пытаясь решить, что же сыграть. Его внимание привлек свет, льющийся из окна, и он посмотрел в него, надеясь, что вдохновение озарит оттуда. Снаружи до сих пор бушевала метель, ветер безжалостно разметывал снежинки, и Шерлок вдруг ясно понял, что он хочет сыграть. Для Джона. Того, который сел на подушку, вытянув ноги, и пристально глядел на Шерлока, целиком сосредоточившись на нем. Еще раз кинув взгляд за окно, Шерлок, наконец, ударил смычком по струнам и заиграл вступительное стакатто. Сначала очень тихо, а потом все громче, по мере того, как нарастало напряжение. А потом вдруг возникло ощущение, что звуки разлетелись повсюду, долетели до Джона, будто Шерлок впустил в комнату ветер, холодный, колючий зимний ветер, который выстужает все тело и продувает насквозь, до самых костей. Он три раза проиграл размашистые порывы ветра, а потом с еще большим напряжением снова зазвучало стакатто, и на мгновение показалось, что вся природа, как и Джон, затаила дыхание. Когда Шерлок заиграл следующую часть, ветер стал плотнее, в нем закружились снежинки, Джон вздохнул с облегчением, он каким-то непостижимым образом сейчас узнал, насколько тяжело приходится природе – терпеть такое нарастающее напряжение, и, наконец, разом разрешиться от него, выбрасывая в воздух такой внезапный и густой снег, что он напоминает клочки заячьей шерсти. Джону казалось, что снег запорошил всю маленькую библиотеку, и во мгле не видно ничего, кроме Шерлока. А потом, как это часто бывает, буря утихла, и Джон видел только белые снежинки, танцующие на ветру, который подул уже мягче. Вслед за чувством облегчения Джона наполнило ощущение спокойного ожидания. В Квебеке он видел много вьюг и знал, что нельзя поддаваться ложному спокойствию, ведь стихия утихла, чтобы обрушиться с новой силой. Так и случилось, сначала это было едва заметно, лишь резкие холодные ноты зазвучали немного иначе, но вскоре напряжение снова начало нарастать, упали первые снежные хлопья-предвестники, и небо снова разверзлось, заметая все белым, пока вся природа – и Джон – не выдохнули, и всё не закончилось. Шерлок слегка задыхался, начиная вторую часть. Буря закончилась, но Джон видел поблескивающий, нетронутый слой снега на полу, как в раннее утро после метели, когда никто еще не успел оставить следов. Шерлок играл прекрасный зимний ослепительно солнечный день, без единого облака на небе. Такой день, когда воздух стынет в носу и кажется, что замерзнешь, едва выйдя за порог. Джон практически чувствовал холод, исходящий от высоких нот, от струн, по которым почти лениво водил смычком Шерлок, в какой-то момент хотел поплотнее завернуться в пальто, и только потом вспомнил, что он дома, никакого пальто на нем нет, и тут, в сущности, вовсе не холодно. Глаза Шерлока были закрыты, казалось, будто он просто отдыхал, зажав под подбородком скрипку. Рука, державшая смычок, двигалась медленно и мягко, и рука, придерживающая струны у шеи, казалось, живут собственной жизнью, вне связи со всем остальным телом. Шерлок, должно быть, почувствовал, что за ним наблюдают, потому что открыл глаза, заканчивая играть вторую часть. Его серые глаза никогда еще не казались красивее, чем в этот момент, когда воображение Джона наполнял искрящийся снег. Эти глаза были похожи на саму зиму: они способны и на свирепые вьюги, и на ледяные порывы ветра, и на мгновения тишины, и на слепящее солнце, и на беспечные танцы снежинок. На губах Шерлока мелькнуло обещание улыбки, но оно исчезло, когда он снова закрыл глаза, приготовившись сыграть третью, и финальную, часть. Сначала Джон еще чувствовал некую умиротворенность, но совсем не ту, что солнечным утром. В воображении Джона небо затянуло облаками, предчувствие становилось все тягостнее. Он видел, как снова начал падать снег, но не чувствовал ни облегчения, ни желанного освобождения от нестерпимого бремени. Снег падал все неотвратимей, снежный покров, обнимающий землю, дюйм за дюймом прибавлялся. Казалось, настал один из тех дней, когда зима всё длится и не хочет уходить, когда каждый дюйм выпавшего снега кажется тяжелее, чем тонна кирпичей. Шерлок играл отчаяние, которое приходит в такие моменты, и Джон чувствовал невидимую руку, сдерживающую его, замедляющую каждое движение. Наконец, Джон услышал, как Шерлок взял высокие ноты, звучавшие надеждой и обещанием робкого солнца, но зима все тянулась, пока, наконец, в комнате не стало на несколько градусов теплее, и снег не превратился в дождь. Мрачный зимний дождь, от которого всё окружающее становится серым, но который возвещает о надвигающейся весне. Джон радовался дождю, видел, как он постепенно съедает белый саван на земле, пока однажды тот совсем не исчезнет. Зима, которая прятала кустарники и цветы, мешала живым существам жить в полную силу, вымораживала все вокруг, уходила, совсем как тихо сбегающий преступник, что шесть месяцев при помощи своих черных делишек сковывал страхом всю деревню. Джон знал, что весна настанет, он ощущал надежду, но с последним ударом смычка музыка оборвалась, и ему показалось, что он парит, застряв в межсезонье. Он несколько раз поморгал, и только потом вспомнил, где он и с кем. Шерлок опустил скрипку и выжидающе посмотрел на Джона. Джон знал, что должен что-нибудь сказать, подобрать слова тому, что он испытывал на протяжении десяти минут, и уже открыл рот, чтобы заговорить, но сумел выдавить только: «Шерлок…» Хорошая попытка, но этого мало. «Шерлок, я…», – снова попытался он. Шерлок положил скрипку назад в футляр, пытаясь скрыть улыбку, которая тронула краешек его губ. Десять минут игры существенно охладили его пыл – это происходило с ним почти всегда, когда он полностью отдавался музыке. Сейчас он был вполне доволен собой: как талантливый скрипач, он знал – выбранное произведение наполнено таким совершенством, что Джон почувствовал что-то очень сильное. Судя по храбрым, но безуспешным попыткам Джона сказать хоть что-нибудь, Шерлок мог поздравить себя с победой. Когда он снова повернулся Джону, тот еще был сам не свой. – Иди сюда, потрясающий чудо-человек, – сказал Джон. Шерлока не нужно было просить дважды. Шерлок устроился рядом с Джоном, и когда тот поднял руку и обнял его за плечи, он сразу же ответил ему, уткнувшись головой в плечо друга. Они так чудесно сидели, что Шерлок мог одновременно слышать дыхание и сердцебиение Джона и сосредоточиться на них, чтобы утихомирить вновь вспыхнувший в теле огонь. – М-м, подушка, – сказал Шерлок, устраиваясь поудобнее и про себя проклиная свои длинные руки и ноги. Он не знал, куда девать руки, хотел положить свою левую ногу на ногу Джона, но не решался. – М-м, котенок, – ответил Джон, запустив левую руку в кудри Шерлока и, чередуя, то поглаживал кожу головы, то перебирал мягкие пряди. – Серьезно, Шерлок, то, как ты играл – прекрасно. Я все это видел. Я все это чувствовал, по-настоящему. Шерлок только прогудел что-то в ответ. Он хорошо понимал, о чем говорит Джон, ведь он и сам это чувствовал. – Давно ты играешь? – Начал в шесть лет, но я одержим музыкой столько, сколько себя помню. Скрипка принадлежала моему дяде, тетушка Марта хранила ее в гостиной. Скрипка меня поразила. Потом тетушка подарила ее мне, она была рада, что после стольких лет на ней хоть кто-то играет. Рука Джона лежала так низко, что большой палец касался шеи Шерлока, медленно поглаживая кожу вниз-вверх. Шерлок вздрогнул, сердце у него застучало чаще. Джон, наверное, почувствовал его реакцию, потому что его сердце тоже забилось чуть сильнее. Удивительно – их сердца словно вели между собой собственный тайный разговор. Рука Джона скользила все ниже и ниже по шее Шерлока, и вот он уже поглаживал нежную кожу под воротом рубашки. У Шерлока сбилось дыхание, тепло разливалось от шеи к рукам и ногам, снова участился пульс, только на этот раз еще сильнее. И Джон это чувствовал, конечно, чувствовал, ведь его грудь была прижата к груди Шерлока. – Хочешь, я немного тебе почитаю? – спросил Джон. – Да, – прошептал Шерлок в ответ, и Джон взял толстую книгу в кожаном переплете, положил ее на пол и начал читать. «В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Мента, где некогда родился автор „Романа о розе“, казалось взволнованным так, словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель…» Джон читал долго, Шерлок изо всех старался сосредоточиться на мушкетерах в плащах и при шпагах, борющихся за справедливость. Но он все равно слышал лишь голос Джона, его очаровательный акцент, как меняются интонации, звук, который он издавал, переворачивая страницу – облизывал губы – и чувствовал только неустанную нежность руки, поглаживающей его шею. Потом Джон прервал чтение, чтобы сделать чай, который дожидался его на маленьком подносе с печеньями. Он передвинул поднос поближе, и они пересели – Шерлок облокотился на стену, а Джон устроился между его раздвинутых коленей. Он снова взял книгу и принялся читать, а Шерлок левой рукой обнял его за талию, а правой держал чашку, из которой быстрыми глотками отпивал свой чай. Шерлок выпил чай, и как раз тогда когда Джон читал о камердинере Атоса Гримо (ужасно мрачный тип, никогда не улыбался и не смеялся), отвлекся на волосы своего друга. Шерлок во время предыдущих встреч уже тщательно проанализировал их цвет, почувствовал их текстуру. А теперь он хотел услышать их запах. Он прижался щекой к виску Джона и глубоко вдохнул. Несколько раз. – «Невзирая на то, что Атосу было едва ли тридцать лет, и он был очень красив и умен, никто не знал, была ли у него когда-нибудь любовница. Он никогда не говорил…», Шерлок, ты меня нюхаешь? – Да. Твои волосы везде пахнут по-разному. – И чем же они пахнут? – Мылом, розами, чаем и снегом. Вот это самое непонятное. – Ну что ж, пожалуй, продолжай свое исследование. Мне больше не читать? – спросил Джон, отпив чаю. – Читай. Мне нравится Атос. Джон опять принялся за чтение, а Шерлок уткнулся лицом ему в волосы. Они чудесно пахли, но лучше всего в месте рядом с шеей. Шерлок задумался, может ли запах кожи повлиять на волосы, опустил голову и вдохнул. Удивительно, но сама шея отчетливо пахла волосами – смесью мыла, шерсти и чего-то еще, что он никак не мог разгадать. Джон резко вдохнул воздух – Шерлок прижался носом к его шее, и ему пришлось на несколько секунд прервать чтение. Когда он снова принялся читать про Базена, лакея Арамиса, голос его слегка дрожал. Шерлок теперь уже прижимался носом к месту под правым ухом Джона, где кожа пахла теплыми сливками. Вскоре одного обоняния Шерлоку стало недостаточно, желание прижаться к коже Джона губами становилось нестерпимее с каждым вдохом. Больше не в силах сопротивляться искушению, он определил самые вкусно пахнущие участки – на полпути между шеей и ухом, чуть ниже волос – и прижался к коже сомкнутыми губами. И снова Джон замолчал, только на этот раз продолжать читать он был не в силах; он откинул голову и немного наклонил ее влево, чтобы дать Шерлоку больше доступа. А Шерлок был счастлив просто водить сжатыми губами по шее Джона, чувствуя тепло, удивительно мягкие и тонкие волосы и мурашки, которые пробегали по коже всякий раз, когда он задевал особенно чувствительные места. Почувствовав, что проанализировал сомкнутыми губами всю доступную область, Шерлок отстранился, облизал губы, приоткрыл их и так решил продолжить свое исследование. Джон закрыл глаза, выгнул спину, рука, державшая книгу, безвольно упала на пол, опрокинув пустую чайную чашку. – Шерлок… – прошептал он, а Шерлок ответил только тем, что вцепился в его сюртук и крепче обнял за талию. Каждый раз, когда губы Шерлока касались его шеи, Джон с шипением втягивал в себя воздух. То, как Джон вздрагивал и пытался поймать каждое прикосновение, яснее ясного намекало Шерлоку, чтобы он не останавливался. Едва Шерлок захватил губами мочку Джона и слегка ее пососал, и Джон снова выгнулся и застонал. Поняв, что сделал, он поспешно зажал рот ладонью, а Шерлок, усмехнувшись, выпустил из губ мочку его уха. Вспомнив, что у него есть вторая и в данный момент свободная рука, Шерлок положил ее на грудь Джону, прямо на сердце, почувствовав, как оно колотится – еще чаще, чем раньше. Поскольку Джон, кажется, совсем не возражал против исследования его шеи, Шерлок снова прижался раскрытыми губами к месту чуть ниже уха, но на этот раз коснулся кожи языком, наконец сумев попробовать Джона на вкус. Это оказалось лучше, чем он себе представлял, Джона было не описать никакими другими словами, кроме как «изумительно вкусный». Чудесный. Джон не мог вспомнить, когда в последний раз испытывал такое удовольствие. Шерлок был первым человеком – за исключением Клары – который захотел прикоснуться к нему после того, как он вернулся с войны изуродованным. Но до сегодняшнего дня все прикосновения были вполне невинными и дружескими. Эти же, судя по такому физическому отклику, были вовсе не невинны. То, что Шерлок его нюхал, удивляло, то, как он прикасался губами, было необычайно приятно, но его язык… Уверенный и ищущий, он заставлял Джона захотеть закричать, обмякнуть в объятьях друга, прижиматься к нему до тех пор, пока они не станут единым целым. Казалось, Шерлок едва сдерживается, чтобы не откусить кусочек от шеи Джона, но тот не возражал, он бы разрешил ему это без всяких вопросов и протестов. Сейчас ему было наплевать, что сегодня настало время десятого сокровища, что, как только игра закончится, Шерлок, возможно, не захочет больше с ним видеться. Всё, чего он сейчас хотел – чтобы друг не переставал прикасаться к нему губами, и пусть даже это их последняя встреча, воспоминания о ней будут согревать его по ночам. Те же самые мысли проносились в голове Шерлока, но он старался прогнать их, с все большей страстью целуя шею Джона. Ему не хватало контакта, не хватало кожи, не хватало данных. Он хотел исследовать еще больше, сравнить запахи, вкусы, текстуру кожи. Он хотел большего, чего-то настолько большего, чего не мог осмыслить, что не знал, как назвать и как воспринимать. Все, что он мог делать – лишь крепче прижимать Джона к груди, шепча его имя между поцелуями. Наконец, Джону надоела пассивная роль. Он неохотно отстранился и обернулся, чтобы посмотреть на Шерлока. В серых глазах друга Джон попытался найти какой-то знак, говоривший, что это плохая идея, но так и не нашел. Шерлок смотрел на него широко распахнутыми глазами, в которых не было ни намека на страх, только любопытство и что-то похожее на легкое недоумение. Губы у него были полуоткрыты, дышал он тяжелее, чем обычно – он был великолепен. Джон нервно облизнул губы и сел на бедра Шерлока. Шерлок моментально откликнулся, сжав ноги, чтобы Джону было удобнее. Джон коснулся ладонями шеи Шерлока, осторожно поглаживая кожу большими пальцами, будто стараясь не сломать. Потом, наконец, опустил голову и прижался губами к шее друга. Шерлок задохнулся и так дернулся, что ударился затылком о книжный шкаф позади себя, и двумя руками вцепился в шерстяной сюртук Джона. Теперь он понял, что чувствуешь, когда вот так губами прикасаются к шее, но все мысли тотчас вылетели из головы, как только Джон дотронулся до кожи языком. – Джон… – полувымолвил, полупростонал Шерлок, пока Джон покрывал поцелуями его горло и подбородок. Потом он остановился, нежно прикусил кожу и поднялся к правому уху. – Ты прекрасен, – шептал Джон, прижавшись губами к уху Шерлока. – Ты изящный, – прошептал он и поцеловал правое веко. – Великолепный, – пробормотал он и поцеловал левое. Руки Шерлока скользнули вниз и оказались на бедрах Джона. В глубине души Шерлоку стало смертельно стыдно – наверное, Джон заметил его эрекцию, но, казалось, он совсем не обращает на нее внимания. Если бы Шерлок посмотрел вниз, он бы увидел точно такую же выпуклость в брюках друга. Неважно, насколько Шерлок смутился – всякий стыд забывался, когда Джон поглаживал его горло и целовал лицо. Внутренняя часть бедер Шерлока горела огнем, он чувствовал, будто невидимая рука сдавливает все органы, а сердце колотится прямо в паху. А Джон тем временем продолжал исследовать его лицо. – Красивый, потрясающий, – говорил Джон, целуя каждую бросающую вызов гравитации скулу, а потом быстро дотронулся губами до кончика носа. – Очаровательный, – добавил он, а Шерлок уже едва мог дышать. Он чувствовал, что вся комната наполнена ожиданием чего-то, что вот-вот должно было произойти. Он не слышал ничего, кроме дыхания Джона, не видел ничего, кроме синих глаз Джона под маской, не вдыхал ничего, кроме Джона, не чувствовал ничего, кроме него. Всё было только – Джон, Джон, Джон. – Восхитительный, – прошептал Джон и, наконец, прижался губами к губам.