"Душа человека" (This Man's Heart)

Предстоящая свадьба доставила Сен-Сесилю немало волнительных минут, о ней знал и не переставал судачить весь городок. Чаще всего звучало слово «выгодная». С точки зрения людей, этот союз был выгоден: Шерлок мог положить конец сплетням о своих отношениях с Джоном Уотсоном, а Молли гарантировано избавлялась от одиночества и безденежья, грозившими ей после смерти родителей. Понадобилось несколько недель, чтобы Грегори и Марта, наконец, приняли помолвку Шерлока. Понятно, что Шерлок не забыл своего друга, но он не казался больше таким несчастным, а для них это было самое важное. Они даже не подозревали, что Шерлоку ничуть не лучше (скорее даже, наоборот), что он просто гонит от себя все чувства, чтобы не ощущать боли. Шерлок хотел надеть тот же самый костюм, что и на свадьбу Лейстреда, но тетушка и слышать ничего не хотела об этом. Миссис Вествуд согласилась сшить новый костюм на заказ. Примерка доставляла блаженную скуку; тетушка Марта и Молли неустанно подносили все новые и новые ткани, чтобы взглянуть, как они будут смотреться с кожей Шерлока. Потом они стали обсуждать цвет галстука, а миссис Вествуд снимала с Шерлока мерки, и, наконец, мягкий жужжащий гул усыпил его мозг, и Шерлок улыбнулся краешком губ. В середине марта, когда Грегори был занят в лавке, для Шерлока пришла посылка. Лейстред прихватил ее с собой, решив занести ее по пути в Парусную Бухту. Посылка представляла собой большой, довольно тяжелый пакет квадратной формы. Грегори слегка встряхнул его, но понять, что внутри, было невозможно. На коричневой оберточной бумаге отправитель не указал ни своей фамилии, ни адреса, а только лишь каллиграфически изящным почерком он – или она – вывел имя Шерлока. Шерлок открыл посылку при Грегори. Он уже знал, от кого она, как только увидел почерк, и почти яростно срывал обертку. Внутри были книги: «Рассказы, или Сказки былых времен», «Сказки тысячи и одной ночи», «Собор Парижской богоматери», «Американская девушка и другие моряцкие байки» и, конечно же, «Три мушкетера». Шерлок взял эту последнюю книгу, ласково провел по кожаной обложке, пролистнул страницы и вдохнул их запах. Из книги выпали два листка: один – обрывок их самого первого разговора в ту ночь, когда Шерлок ночевал в поместье, а на второй было написано всего несколько слов. Я прощаю тебя. – Это же здорово, – воскликнул Грегори. – Наверное, – рассеянно ответил Шерлок, все так же поглаживая кожаный переплет книги. – Что значит «наверное»? Это же чудесно! Вы снова будете друзьями, начнете все с чистого листа. Будете снова исследовать бухты, леса, острова. Не одни, конечно, иначе отец Молли тебя убьет, но вы ведь ребята понятливые. Шерлок покачал головой, и Грегори сощурился, пытаясь понять, в чем тут дело. – Думаешь, Молли этого не одобрит, так я уговорю Сару повлиять на нее, научу, что ей сказать. Грегори не мог понять, почему его друг колеблется, ведь с его точки зрения все было просто: Шерлоку не хватало общения с Джоном, Джон его простил, теперь они снова подружатся, и Шерлок перестанет ходить с вечно отсутствующим видом. Когда Шерлок никак не отреагировал, Грегори решил взять инициативу в свои руки: – Разве ты не хочешь снова с ним увидеться? – осторожно и все еще неуверенно спросил он, и Шерлок посмотрел на него так, словно он выпалил разом кучу ругательств. – Не глупи, конечно, я хочу его увидеть, и никакие приличия меня от этого не удержат. Ты не видел его лица, когда он велел мне уходить, – я уничтожил его. Я не стану снова причинять ему боль. – То, что больно и тебе тоже, не считается? – спросил Грегори, но Шерлок просто покачал головой. Шерлок набросился на книги так, как некоторые бросаются в реку, не зная, где их подхватит течение. В книгах жили волшебство, страх, любовь, предательство, джины, беды и заклинания. Без Джона он никогда бы не догадался, что есть такой мир, сотворенный только из Слова и бумаги. В апреле неожиданно рано наступила весна, лед в заливе ломался с таким грохотом, что, казалось, его слышно на всей планете, и через два дня уже открылась чистая вода. Все лоцманы дружно утверждали, что такая бурная весна бывает раз в двадцать лет. Три воскресенья подряд священник объявлял запреты на венчания, и в последнее воскресенье Грегори по-глупому так и подмывало встать и сказать, что Шерлок не может жениться, потому что его гложет один секрет. К счастью – или к сожалению – он усидел-таки на месте, и, как всегда, священнику никто не возразил. На начало мая пришелся необычайный коварный выпад зимы – за два дня до свадьбы разыгрался ужасный шторм. Поломало ветви деревьев, повалило мачтовые кедры, люди – неважно, сильные или нет, – идя по улице, не могли даже разогнуться. Стихия пыталась утвердить свою силу, установить свою власть, и ледяной ветер сбивал с ног, всё ломалось, гнулось и рушилось. Потом небо с грохотом раскололось, и пошел град. Ветер только усилился, казалось, какое-то неугомонное и яростное существо решило уничтожить все на своем пути. Шерлок без сна лежал в свой кровати, прихватив с собой череп. Ветер свистел в балках старого дома, на крыше поскрипывала черепица, тряслись оконные рамы. С каждым завыванием ветра Шерлоку казалось, что он слышит стоны Джона, раздавленного невыносимым горем. Он знал, что всё это ерунда, что стонет на самом деле ветер, но с каждым новым жалобным звуком внутри у него всё болезненно сжималось. Когда он, наконец, уснул, уже рассвело. Следующей ночью стало только хуже. Погода теперь была ни при чем, весь день сияло солнце, а всему виной был сон, после которого Шерлок проснулся с криком на устах и с бешено колотящимся сердцем. Ему снилось, что Джон лежит на полу в Пещере Фей, свернувшись калачиком за завесой из парящих в воздухе гагачьих перьев и маленьких черных буковок. Трясясь в бреду, с лихорадочно блестящими глазами, Джон умирал. Марта слышала крик Шерлока, но что-то остановило ее, и она решила не вмешиваться. Когда она услышала, как он вскочил с кровати и выбежал из дома, у нее появилось странное чувство, что сейчас судьба делает какой-то крутой поворот, и ей не хотелось стоять у нее на пути. Марта закрыла глаза и стала молиться, чтобы Шерлок нашел то, ради чего ушел. Луна все еще висела высоко в небе, над морем стоял такой густой туман, что было не видно ни островков, ни бухточек. Шерлок знал, что где-то посреди лугов, пиний и елей умирает Джон. Шерлок не понимал, откуда он это знает, но никогда еще в жизни он не был ни в чем так уверен. Он выбежал на берег, впервые за многие месяцы спустил на воду свою лодку и начал грести. Туман постепенно окутывал его. Шерлок знал, что его друг в опасности, и был готов на все, чтобы его спасти. Плыть было трудно, Шерлок не видел никаких ориентиров, горизонт пропал за густейшим молочным туманом. Шерлоку казалось, что ему приходится преодолевать какие-то невидимые препятствия. Но он все равно греб изо всех сил, направив все свои силы и волю к одной цели. Каждый шлепок весел по воде отдавался в нем приглушенной болью, и, пока Шерлок греб по направлению к Западной Березовой Бухте, его пылкое рвение обратилось в гнев. Он злился на Гарри за то, что она прервала их первый поцелуй, за то, что неверно истолковала его намерения, за то, что парализовала его своими кипящими ненавистью словами. Но главным образом он злился на себя. Столько месяцев Шерлок пытался свыкнуться с тем, что бежал от своего счастья. Раздавленный стыдом и виной, он растерял всю радость жизни, поверил тайному голосу в голове, который нашептывал, что он все это заслужил, и как возмездие – заслужил и боль. Он был виноват в том, что закрыл глаза, когда увидел изуродованное лицо Джона, виноват в любви, которую пробудил в Джоне, виноват в том, что разбил Джону сердце. Не видеться с ним было страшно больно, но так лучше для блага самого же Джона. Может, оттого, что в ветре появилось ласковое дуновение, что закричали чайки, что росчерк света вспорол туманное небо, Шерлок почувствовал, несмотря на всю свою злость, тоску и страшное воспоминания о сне, как что-то растет внутри него, что-то сладостное и прекрасное. С каждым ударом весла о воду он ощущал, как из груди выходит какая-то тяжесть. С тех пор, как его прогнали из поместья, он никогда еще не чувствовал себя так хорошо. Он никак не мог взять в толк, что это за чувство, не мог назвать его, но наслаждался им, гребя так быстро, будто от скорости сейчас зависела вся его жизнь. Но только на карту было поставлено нечто бесконечно более ценное – жизнь Джона. Когда лодка, наконец, приткнулась к берегу, на Шерлока разом навалились воспоминания. Он почти видел развевающийся на ветру красный шарф, привязанный к ветке, прыгающих дельфинов, хищную птицу, усевшуюся на руку к Джону, слышал шелест крыльев баклана, радостные крики играющих тюленей. Надо было найти Джона, но Шерлок не знал, где его искать, и потому решил начать с острова, на котором Джон чувствовал себя настолько свободно, что когда-то снял маску. Хижина на Острове Влюбленных оказалось пустой, маски Джона на столе не было. Несмотря на свою клятву никогда больше не появляться здесь без ведома друга, Шерлок теперь не чувствовал за собой вины – растущая в груди радость давала ему на это право. Убедившись, что друга здесь нет, Шерлок, не теряя времени даром, вернулся в Западную Березовую Бухту и хотел уже идти в Пещеру Фей, как увидел приближающийся силуэт. У Шерлока вдруг перехватило дыхание. В высокой траве в тумане стояла Гарри Уотсон и, как видно, ждала Шерлока. Он подошел к женщине, которая сумела одной только силой слов довести его до оцепенения, лишила его дара речи и сделала беззащитным. Он подошел и стал напротив нее, возвышаясь над ней и бросая ей вызов своим горящим взглядом. Он не дрожал, не впал в ступор, пробудившаяся в нем уверенность делала его неуязвимым. – Я долго тебя ждала, хотела уж послать кого-нибудь за тобой, – сказала Гарри, поспешно направляясь в сторону поместья. Шерлок пошел следом. Он написал новую книгу, столь прекрасную, что однажды она займет свое место на полках Джоновой библиотеки. От осознания, что он вот-вот увидит Джона после стольких месяцев разлуки, сердце ненормально быстро стучало в груди. Он точно знал, что хочет сказать и что сделать, и знал, что это будет самое лучшее переживание из всех, что ему выпали после того рокового вечера. Он любил Джона. Какое гениальное открытие. У входа в усадьбу Шерлок обернулся к Гарри. – Вы были неправы, – сказал он. – Я люблю вашего брата, в маске и без нее. Я хочу, чтобы он был со мной всегда. Живой. Он почти задохнулся, выдав свою тайну, его почти поглотил водоворот эмоций. Все, что требовалось – осознать, что он любит Джона, и все сразу стало на свои места. Больше не было ни путаницы, ни гнева, ни грусти. Шерлок больше не чувствовал себя виноватым, не стало ни следа от того ощущения стыда, что внушила ему Гарри. Он любил Джона, любил все это время, только сам этого не понимал. Джон любил его таким, какой он есть, никогда не пытался его переделать, но все-таки благодаря Джону, благодаря тому, что он увидел мир его глазами, Шерлок стал лучше. И он хотел сделать то же самое для Джона, хотел любить его таким, какой он есть, подарить ему радость, никогда не оставлять. Шерлок прошел через лабиринт коридоров и дверей и, оказавшись перед маленькой библиотекой, сделал глубокий вдох и открыл дверь. Джон лежал на подушках на полу, свернувшись калачиком и прижав серое пальто Шерлока к груди. На висках у него блестел пот, от которого промокли края кожаной маски и слиплись волосы, а лоб влажно поблескивал. Шерлок закрыл дверь и встал на колени возле своего друга. Он взял Джона за руку – за ту самую руку, которой он водил ладонью Шерлока по корешкам книг, руку, которой он гладил Шерлока по волосам и ласкал его шею. Шерлок медленно поднес эту руку к своим губам и поцеловал ладонь. Пальцы Джона были ледяными, и Шерлок вдруг страшно испугался. Он придвинулся к Джону поближе, посмотрел в его огромные глаза и утонул в них, ища какой-то проблеск, искорку, хоть какой-нибудь знак того, что его друг узнает его. Глаза Джона еще никогда не были настолько потухшими, из легких вырывались хрипы, влажная рубашка прилипла к груди, а брюки – к бедрам. Шерлок хотел заговорить, но слова застряли в горле, душили. На него обрушилась волна паники, но он несколько раз глубоко вздохнул, не давая себе поддаться ей. Осторожно надавив на плечо Джона, Шерлок перевернул его на спину. Потом он ласково погладил тонкую кожу маски и скользнул пальцами по волосам Джона, пока не нашел завязки. С нежностью, которой в себе не подозревал, Шерлок развязал их и позволил маске упасть на пол, открывая обезображенное лицо Джона. Без спешки, без страха Шерлок исследовал каждую вмятину, каждую рытвину, каждый рубец, каждый шрам. Он делал это снова и снова, и с каждым разом его пальцы все более уверенно скользили по щекам Джона, потом они остановились в уголках рта и поднялись к носу. И снова и снова Шерлок искал глаза того человека, которого так любил, и ему показалось, что какой-то робкий проблеск мелькнул в потухшей синеве. Пальцы Шерлока заменили его губы, он поцеловал каждый участок изуродованной плоти, каждый страшный рубец. – Я люблю тебя, – шепнул Шерлок своим глубоким рокочущим голосом, – люблю и никогда больше не оставлю. Мы придумаем другую охоту за сокровищами, отправимся в путешествие по страницам книг всего мира. Я хочу, чтобы твои мечты стали моими… Шерлок был так испуган, что не мог продолжать. Вот сейчас Джон должен был сделать то, что делают герои из его книжек: встать и поцеловать Шерлока в ответ. Шерлок читал о таком в «Американской девушке и других моряцких байках»: как только Красавица сказала, что любит Чудовище, Чудовище оправилось от болезни. И с Джоном должно было произойти то же самое, ведь не зря же он послал Шерлоку именно эту книгу. Шерлок отказывался признавать, что все его представления терпят крах. – Я хочу, чтобы ты любил меня, – прошептал он на ухо другу, – такой, какой ты есть, с твоими глазами, твоими губами, твоими руками… Всем твоим телом. Ответом ему была тишина. Казалось, будто все страстные любовники, короли, гоблины и русалки, обитающие на страницах книг, ждут вместе с Шерлоком, чем же обернется эта история. – Я люблю тебя, – прошептал Джон так тихо, что Шерлок едва его расслышал, и будто от тяжести невыносимой усталости прикрыл глаза. Лицо Джона было бледнее зимней луны. Слишком поздно. Шерлок понял, что Джон умирает от горя, у него едва были силы дышать. Проблеск в глазах Джона был всего лишь иллюзией. Он уходил. Под ошеломляющим приливом тоски Шерлок долго не мог пошевелиться, пристально вглядываясь в друга, а потом вдруг, как цапли, подчинившиеся тайному сигналу, поспешно встал и вышел. Когда-то он знал молодого, здорового, крепкого Джона. Чтобы так зачахнуть он, наверное, следовал примеру самок гаг, не покидающих свои гнезда. Но ведь сам Джон научил его, как спасать ослабленных птиц. Джон Уотсон будет жить. Еще не поздно. Шерлок будет за него бороться. За них обоих.