Победивший платит

Ночь едва успевает превратиться в серое утро, еще не решившее толком, пасмурное оно или солнечное, как нас будит жужжание комма. Поспать мы успели — что касается меня, тяжелым сном, просыпаясь поминутно, и вряд ли Иллуми было лучше. Тошнотворное ощущение падения и, самое поганое, не знаешь, что на дне пропасти — пуховая перина или заостренные колья. Я чувствую, как держащие меня руки размыкаются и Иллуми встает с постели, но не открываю глаз. И слышу сквозь дрему: адвокат. Приедет прямо сейчас. Поэтому скорый подъем, душ, кофе... Несколько капель стимулятора в чашку — "безвредно", говорит Иллуми, и я не спорю. Нет времени даже остановиться и подумать — потому что, чтобы думать, нужно иметь хоть какую-то исходную информацию. Сейчас мы ее получим. Иллуми приветствует стряпчего вежливо и чуть нетерпеливо. Даже извиняется за то, что поднял в такую рань — но: — ...увы, мэтр Деррес, беды не выбирают времени. Чудовищное стечение обстоятельств, покушение на моего ребенка и лень полицейских, не желающих делать свою работу как должно. Он излагает вкратце суть дела — включая резюме тех разговоров с полицией, которые я не слышал, — и заканчивает фразой: — Происхождение моего деверя автоматически рассматривается как повод объявить его основным подозреваемым и разойтись по домам. Что меня не устраивает. Я желаю правильного ведения дела и обоснованного беспристрастного приговора, кому бы он ни был вынесен. Надеюсь, слуги порядка не столь беспечны, чтобы, сразу получив барраярца в качестве сладкой добычи, всю остальную отпустить, не заметив? — Полицейские уже допрашивают слуг дома, и дело это долгое, — сообщает Деррес со злорадством человека, которому самому не удалось выспаться и он доволен, что другим повезло не больше. — Пока ничего сенсационного не обнаружено, или это умело от меня скрывают. Он разворачивает документы на своем портативном органайзере — маленькое техническое чудо вместо старомодной папки с бумагами. — Я бы хотел прояснить для себя статус господина Форберга, раз уж он оказался в центре этого дела. — Он мой деверь, — сообщает Иллуми так, словно это все объясняет. — Дееспособный, в пределах семейных обязательств. Адвокат кивает, делая пометку. — И лорда-наследника это положение дел не устраивало? — Лорд-наследник не был поражен в правах, — спокойно комментирует Иллуми. — Вряд ли у него были формальные причины для недовольства. Деррес разводит ладони. — Щекотливость ситуации в том, что истец находится под вашей опекой, а ответчик — под вашим покровительством. Это ставит вас в очевидное для всех положение конфликта интересов. — Дело не в моей пристрастности. В невиновности Эрика я убежден. Чего, увы, не скажешь о полиции. Каковы наши шансы добиться смены следователя? Мне не нравится, — кривится Иллуми, — когда мне обещают вытрясти признание из моего же родича. М-да. Похоже, он всерьез уверен, что здешняя полиция стала бы выколачивать из меня признание в убийстве шоковыми дубинками. И это немного неуютно. Адвокат пожимает плечами. — Полиция действует по совокупности улик, а не на основании знания о человеческой душе, милорд. Все известные им факты, о которых вы рассказали, говорят не в пользу вашего родственника. Он просто идеально подходит в пустую рамку под портрет неизвестного преступника: мотив, повод и возможность. — Деррес делает паузу и осторожно уточняет: — И все же этот неизвестный — не мистер Форберг? Я буду отстаивать невиновность клиента в любом случае, но я должен знать правду. — Он невиновен, — повторяет Иллуми упрямо. — А так называемые улики не стоят ни кредита именно потому, что их чересчур много. Эта картина сложена кем-то специально, чтобы полиции осталось лишь дорисовать лицо. Лицо человека, которому я верю. Адвокат тщательно подбирает слова. — Милорд, я надеюсь, вы не оскорбитесь, если я скажу, что ваше доверие к новому родственнику... беспрецедентно? — Будь он коренным цетагандийцем, я бы верил ему не больше и не меньше ни на йоту. Хотя, возможно, он бы меньше нуждался в моей защите, и полиция не была бы против него с самого начала предубеждена. Адвокат задумчиво хмурится. — Трудно назвать предубеждением улики и результаты экспертизы, против которых есть только слово мистера Форберга. Иллуми презрительно фыркает. — В уликах слишком много несообразностей. Оружие с отпечатками даже не спрятано, а брошено прямо на месте преступления. Разве хоть один здравомыслящий человек станет оставлять возле жертвы предмет, полностью его уличающий? И если бы нападавший хотел убить Лероя, ему бы хватило еще одного удара ножом. Что за странная метода — озаботиться оружием, подстеречь жертву, но оставить ее истекать кровью в людном месте? Он качает головой. — Похоже, у сына или у моей семьи в целом есть враг, пытающийся таким образом добиться своей цели. Как только мы поймем, что это за цель, уверен, злоумышленник будет найден. — Милорд Иллуми, — терпеливо поправляет адвокат, молча выслушавший всю эту лекцию, — ваш сын — очень везучий человек. — Он делает машинальный жест, который я по здравом размышлении считаю охранительным знаком. — Люди отправлялись к предкам и после меньшего. — Вряд ли везение или невезение моего сына — доказуемая вещь. А мотивы — вполне. Какой мотив приписывают Эрику? — Месть, я полагаю, — пожимает плечами адвокат. — Ответ на оскорбление. Иллуми невесело усмехается. — Я знаю, в чем состояла ссора: мой сын хотел, чтобы Эрик уехал, и ради исполнения этого желания был готов на все: от увещеваний и просьб до денег и угроз. Он и мне не преминул сказать, что считает мой выбор неподобающим. Но Лерой не волен был в сложившейся ситуации, и в его распоряжении не было ничего кроме слов. Вряд ли они показались моему деверю столь опасными, что на них следовало отвечать ударом ножа, не так ли? — Угроза от наследника Дома — повод серьезно задуматься — Деррес пожимает плечами. — И обратиться к Старшему. Мистер Форберг, почему вы не сделали этого немедля? Две пары глаз сосредотачиваются на мне, до того успешно игравшего мебель в этом фантасмагорическом спектакле. — Да не хотел я ничего говорить, — сообщаю я досадливо и глуповато. — Иллуми расстраивать и... не из-за чего. Я был уверен, что Лерой сам остынет. — Вот видите. У Эрика не было оснований идти на крайности, тем более — покушаться на жизнь моего сына. Это, по меньшей мере, глупо. Адвокат пожимает плечами — Если я стану строить защиту на том, что ваш Младший не способен совершить глупости, мы с вами проиграем дело. Его соотечественники не славятся среди нас особым здравомыслием и взвешенностью поступков. — Что-то я не припомню в своде законов автоматического объявления всех барраярцев невменяемыми маньяками, — язвит Иллуми. — Неужели заключенный брак и трехмесячная успешная адаптация к Цетаганде не значат ничего? — И окружающие согласятся с тем, что он... удачно адаптирован? — уточняет адвокат осторожно. — Включая моего покровителя, — победно усмехается Иллуми. Похоже, тот визит к его патрону пошел на пользу. — Милорд Нару беседовал с Эриком и остался более чем доволен его успехами. За исключением Лероя, никто из моей семьи не был настроен против барраярца. Эрик нашел общий язык с несколькими из моих друзей. Я не вижу поводов объявлять его дикарем, не способным мыслить и держать себя в руках. — Это хороший довод, — адвокат кивает и, поколебавшись, задает еще один вопрос: — У вас в благополучии мистера Форберга личная заинтересованность, лорд Иллуми? Наблюдательный стряпчий наверняка ухватил цепким взглядом то, что я расположился в личных комнатах Старшего и одет в домашнее. Но обученный окольным выражениям язык профессионального юриста явно не может выговорить сакраментальную фразу про общую подушку. Иллуми поводит плечами и признается просто: — Да. Но дело не только в наших отношениях. Близок мне Эрик или нет, он — член моей семьи и заслуживает всей моей опеки и заботы. — Ну что же, — адвокат, кивнув, щелкает органайзером. — Я узнал все, что хотел, и даже немного сверх того. Если милорду будет угодно отдать мне какие-то распоряжения, я к его услугам. Иллуми сосредотачивается и начинает методично перечислять, загибая пальцы. — Мне нужен человек, способный заново провести расследование и разыскать недостающую информацию. Дополнительный осмотр места происшествия, полный список гостей. Официальный запрос на повторную экспертизу и ее результаты… Он трет лицо, припоминая дальше. — Относительно залога — что же, это смешно, но давайте его заплатим и обеспечим Эрику домашнее заключение. Помимо того... Нужен запрос на отстранение следователя и замену его другим, более вменяемым и беспристрастным. Моих показаний относительно угроз подследственному будет достаточно, я полагаю. Документы и законодательные акты относительно статуса Эрика я оставляю на ваше усмотрение. Если есть хоть какой-то шанс затянуть дело — давайте его затянем, пока ситуация не прояснится хоть немного. В деньгах я вас не ограничиваю. Пожалуй, все. Адвокат фиксирует все по пунктам и откланивается. Мы остаемся в гостиной — я, с ощущением разыгрываемого прямо здесь театра абсурда, и Иллуми, опустошенный вспышкой активности. Впрочем, я-то почти все время молчал, это он развил такую бурную деятельность, что даже после кофе я чувствую себя на его фоне отупевшим от недосыпа идиотом. Зеваю — от нервов или сонливости, сам понять не могу. — Вот когда все это закончится, я лягу и буду спать неделю, — обещает Иллуми, глядя на мой зевок и мужественно давя собственный. — Но сегодня мне еще придется побегать. Он машинально глядит на комм — но нет, новых сообщений от врачей там не находится. Вздыхает. — Пойдем, полежим. В спальне холодно. Остается только прижаться друг к другу посильнее. И так и лежать, обхватив друг друга руками и ногами, в иллюзии тепла и надежности. Иллуми улыбается в ответ на мои утешения, но держит меня так, словно какие-то гипотетические злодеи должны ворваться прямо в спальню и вытащить меня из постели. За десять лет войны я так превосходно научился терять все, чем дорожу: уверенность в завтрашнем дне, друзей, обжитое место, жизнь... Когда я успел утратить это полезное бесчувствие? В атмосфере жалости и страха тяжко. И утешающее прикосновение губ так хочется хоть на мгновение превратить в горячее и настоящее, привычное, сладкое... Тут Иллуми отстраняется. — Прости, — говорит он покаянно. — За что? — в первую секунду только сердито шиплю, прижавшись покрепче и запустив пальцы в расплетенные волосы. Тут до меня доходит: за отсутствие интереса. Ему не до любовных игр сейчас. — Ох. Я дурак. Ну конечно, не буду. — Разжимаю руки и пытаюсь отодвинуться на допустимое приличием расстояние, но меня дергают к себе, резко и с отчаянной жадностью. Ох, похоже, мы испугались пришедшей в голову мысли одновременно и теперь тщательно пытаемся заглушить сигнал тревоги в глубине сознания поцелуями. И довольно успешно. Мы хватаем друг друга так, словно нас сейчас начнут растаскивать. Или до срока окончания мира осталось несколько минут, и нужно успеть, обязательно, непременно успеть. Не урвать последний клочок наслаждения — заново создать другой, прекрасный мир и провалиться в него с головой. Последний раз мы были вместе... ох, меньше суток назад, вчера перед обедом. С тех пор прошла вечность. Геологическая эпоха. Наступил ледниковый период, и все, что мы можем сделать — согреть друг друга теплом, пока лед не поглотил нас... И не иначе, как благосклонностью ангела-хранителя, покровительствующего влюбленным и дуракам, жужжание комма раздается лишь тогда, когда мы уже лежим бок о бок, и я разглядываю лицо своего любовника — запрокинутое, взмокшее, с полузакрытыми глазами и совершенно сумасшедшей бессмысленной улыбкой, о которой он, должно быть, даже не подозревает. Кто-нибудь пробовал из состояния растекшейся в блаженном бездумье протоплазмы в секунду-полторы перейти в полную боевую готовность? Отвратительная затея. Иллуми взвивается, как змея на хвосте, хватая жужжащий приборчик. Он прижимает комм к уху, выслушивает сообщение, и взгляд у него теплеет. — Лерой пришел в себя, хвала всем богам. И врачи говорят, к нему можно посетителям. Я еду. Это он договаривает уже из дверей ванной. Четвертью часа спустя он уже готов к выходу. Не военные сборы в пять минут, но очень близко к тому. Но я почти зримо вижу, как его буквально трясет от невозможности разорваться пополам и лично защитить всех, кто вверен его покровительству. Никогда не видел его в таком... потаенном нервном ужасе. Даже вчера. Отсроченная реакция на случившееся? — Я боюсь тебя оставлять, — не глядя мне в глаза, объясняет Иллуми. — Прости, я не могу отделаться от мысли, что вчера отпустил тебя на полчаса погулять в доме, полном народу, и вот что вышло. — Он колеблется и спрашивает: — Будет очень обидно, если я приглашу в гости кого-то из друзей? Что же, я не буду возражать. Надо, значит надо. В качестве моего временного защитника избирается Пелл. Звонок, короткий разговор, просьба поработать нянькой, уточнения, надо ли прибыть с оружием... Вооруженный до зубов отставной гем-капитан в моей компании — замечательная картинка, думаю я. Или он майор? Кстати, мужик неплохо разбирается в метательных ножах... Нет. Если Иллуми ему доверяет, то и мне нет смысла подозревать, что он и есть мой тайный враг. Пелл приезжает неожиданно быстро. — Куда ты едешь, и в какой из комнат Лерой? — интересуется он у хозяина дома, меня удостоив едва кивка. Ах да, Иллуми толком не сказал ему, кого придется пасти. — Лерой у Табора, — поправляет Иллуми. — Я еду туда. А ты посидишь с Эриком и проследишь, чтобы его голова осталась на плечах. Кажется, только в этот момент он понимает щекотливость своей просьбы и останавливается на полушаге. — Может, я произвожу впечатление буйного сумасшедшего, но я боюсь оставлять его здесь в одиночку без охраны. Пелл отвечает весьма выразительным взглядом. — А кто именно у Табора сейчас охраняет твою жену и сына? — Понятия не имею. Охрана и полиция, надо полагать. — Я посторожу твоего родственника, — сухо обещает приятель Иллуми, не вступая в спор. — Хотя предпочел бы оказывать эту же услугу твоему наследнику, но тебе видней. За Иллуми закрывается дверь апартаментов, откуда мне не рекомендовано выходить во избежание, и я остаюсь наедине с его вооруженным другом. — Что с ним, ко всем демонам, происходит? — спрашивает Пелл прямо, садясь в кресло и кладя на колени расстегнутую кобуру с игольником. — Я бы сказал, что Патриарх от горя лишился рассудка, но он и так давно сам на себя не похож. Твоя работа? Что же, никаких куртуазностей. Скалю зубы в улыбке: — Мне стоит оскорбиться? Нет, не моя. Он сам меняется прямо на глазах. — И не в лучшую сторону, — пожимает плечами Пелл. — Не знать имени охранника своего наследника, зато вызывать меня охранять твое бренное тело. Неприлично, по меньшей мере, и неблагоразумно. Или у него есть основания считать, что охота идет за тобой, а не за Лероем? Ты успел обзавестись каким-нибудь записным врагом? — Особо злостным? Не знаю. Здесь почти все относятся ко мне без восторга, Иллуми — исключение. — Не без причины, — сухо отмечает гем-офицер Пелл Хар. — Я сюда приехал не по туристической путевке, — раздраженно поправляю я. — И без особого желания. Но я сумел смириться с тем, что по вашим же законам должен жить здесь. Не вижу причин, почему бы и остальным не принять это как факт. Пелл презрительно фыркает. — Он смирился! Как будто это что-то меняет. Ты по-прежнему — раздражающее напоминание о нашем поражении от дикарей, осколок минувшей войны. Мой дед на месте Патриарха с тебя бы попросту шкуру спустил, не побоявшись последствий. — А ты тоже? — интересуюсь я у Пелла, прищурясь. Кто шкуру, кто скальп, и все в сослагательном наклонении... какие мы с ним похожие. — Быть может, — кивает тот невозмутимо. — Я оказываю услугу твоему Старшему, охраняю тебя, и все на этом. Симпатизировать тебе я не обязан. На этой весомой, как гиря, фразе мы оба замолкаем. Пелл сидит в кресле, вроде бы расслабившись, но, если присмотреться, видно, что он прислушивается к каждому шороху в доме и насторожен, как охотничий капкан. И не поймешь, охраняет он меня от нападения или побега. То ли из вежливости, то ли из нежелания дергать своего вынужденного охранника лишний раз, я устраиваюсь в кресле напротив подремать, но даже с закрытыми глазами ловлю любой мало-мальски отчетливый звук. При приближающемся вое машины, который, наконец, затихает под окном, Пелл вздергивается, а я распахиваю глаза. Конечно, это может быть кто угодно — например, смена для нашей доблестной полиции. Хлопает входная дверь. Через три минуты я узнаю, кто приехал. Иллуми входит тяжелым шагом, как будто протащил на плечах мешок всю дорогу от дома Таборов. — Все спокойно? — интересуется он глухим голосом. — А я с дурными новостями. Вопреки всем собственным обещаниям не кидаться к нему с расспросами, как только войдет, я срываюсь с кресла. — Что-то с мальчиком? — В некотором роде, — морщится Иллуми, потом поправляется. — Нет, физически с ним все в порядке. Он пришел в себя, и врачи обещают медленное, но ровное выздоровление. Пауза. Он смотрит на меня почти виновато. — В общем, так, — вздохнув, договаривает мой Старший. — Лерой сейчас в душевном кризисе. Он уверен, что это ты, Эрик, его ударил, хотя нападавшего он успел увидеть, уже падая и смутно. Говорит, костюм был твой, да никому больше такого злодейства и в голову прийти не могло... Кажется, я слишком надеялся на показания Лероя. Пусть я не ждал, что мальчик знает имя несостоявшегося убийцы и вручит мне готовое алиби, но быть обвиненным вот так, напрямую... Со стыдом понимаю, что пальцы у меня дрожат, и голос может оказаться не лучше. Но мне удается произнести ровно: — Он ошибается. Что теперь? Вопрос риторический. И будь я дома, неутешительный ответ на него я бы знал со всей отчетливостью. — А что теперь, — вздыхает мой Иллуми устало. — Будем тебя держать в доме под залог и искать настоящего преступника. Пелл, что посоветуешь в смысле практической реализации? — Найти хороших профессионалов. И не поступать необдуманно, — качает головой Пелл. В его улыбке нет ни капли веселья. — Раз ты взял его на поруки, Иллуми, то простер на него защиту Дома. Поэтому тебе придется отдать его властям по первому же требованию, не то опозоришь и себя, и клан. Я слежу за этим разговором с мерзким ощущением тошноты, которое легко, но ошибочно, можно приписать усталости. Иллуми хмурится. — Я это знаю, и идти против закона не собираюсь. Но если Эрику придется покинуть этот дом, то только вместе с адвокатом, который станет ходить за ним по пятам. — Да пусть хоть спит на коврике у двери в его камере, — усмехается Пелл. — Кстати, и тебе не мешало бы выставить у дверей своих телохранителей. А я, пожалуй, поеду. Я машинально провожаю гостя взглядом до двери, в последний момент спохватившись и успев поблагодарить. Мыслей у меня в голове сейчас умещается не более двух, и обе довольно невеселые. Что теперь нам остается? Ждать новых фактов или новых действий полиции? Подхожу и молча обнимаю. — Не бойся, — говорит Иллуми неожиданно. — И я и не боюсь, — усмехаюсь и фыркаю ему в макушку, ероша дыханием волосы. — Я солдат. И должен уметь сидеть и ждать в неизвестности. Просто помни о том, что не ты меня защищаешь — а мы друг друга, хорошо? — Ненавижу ждать, — признается Иллуми бесхитростно. — Лучше потратить это время на что-то полезное, чем позволять себе киснуть в ожидании. Но я не знаю, что делать... — Пауза. — Может быть, милорд знает. — Ты уже рассказал Нару о том... что узнал сегодня утром? — спрашиваю осторожно. — Нет, — качает он головой. — Еще не успел. Лучше попросить его приехать — не хочу доверять такие вещи комм-связи. Как тебе перспектива еще одного визита за этот день? * * * Чувство дежа вю заставляет морщиться. Это уже было. Стол в гостиной с дежурной вазочкой сладостей и жаровенкой под прозрачным золотистым чайником. Трое мужчин вокруг. Говорят двое. Я в основном молчу. Времени на рассказ у Иллуми уходит не так уж много, хоть он излагает подробно и спокойно, не умалчивая ни о чем. — ...и, боюсь, пока что я даже приблизительно не знаю, кто мог задумать такую мерзость, — заканчивает. — Слишком много несовпадений, слишком все это напоказ, и слишком похоже на то, что кто-то решил сыграть на наших семейных разногласиях. Нару не прерывает его ни словом, но изумление в глазах пожилого лорда говорит само за себя. — Ты полагаешь, твой сын сознательно говорит неправду или честно обманывается? — наконец, уточняет он. — И то, и другое сразу, — отвечает Иллуми, вздохнув. — Он мало видел нападавшего, но воображение, темнота и желание, чтобы виновным оказался нелюбимый родственник, а не кто-то из "приличных" гостей, взяли свое. Предубеждение чистой воды, как видите. — Можно опровергнуть сознательную неправду, но не убежденное заблуждение — а попытайся ты давить своим убеждением на раненого, да еще несовершеннолетнего, наследника, это будет свидетельствовать не в вашу с Эриком пользу, — с сожалением произносит Нару. — Предубеждение — да; недостаточно обоснованный вывод — быть может; но если ты скажешь, что твой сын лжет, тебя назовут предвзятым. — Высказанное им в суде, предубеждение станет ложью, — сухо сообщает Иллуми. — Ты готов обвинить своего наследника в лжесвидетельстве? — столь же сухо интересуется Нару. — Так ли нужно, чтобы ни один, так другой член твоей семьи был обвинен? Иллуми морщится. — Кинти и Лерой требуют крови, невинной притом. Что мне остается делать? Требуемый на заклание невинный агнец в моем лице сжимается от неловкости и стыда. Конечно, и жена Иллуми, и его наследник — люди мне, в сущности, посторонние. Цеты. Но получается, что я расколол семью Эйри. И по моей вине небезразличный мне человек лишается сейчас того, чем столько десятилетий гордился. Отвратительная неблагодарность с моей стороны. — Всего лишь помни, что твоя позиция в отношении Лероя еще более шаткая, чем его — в отношении Эрика, — строго отчитывает своего подопечного пожилой лорд. — И если ты развяжешь семейную войну, твой Эрик будет в ней первой жертвой. А проиграв, ты к тому же оставишь несмываемое пятно на репутации фамилии Эйри. Иллуми смотрит раздраженно и беспомощно. — Я же не могу словом Старшего запретить сыну давать показания, которые погубят и Эрика, и его самого... — Не можешь. Погоди, я подумаю, — просит Нару. Воцаряется пауза. Спокойно. Не надо есть полным надежды взглядом ни моего Старшего, ни его патрона. Я беру какое-то печенье и рассеянно ломаю его на мелкие кусочки, просто чтобы занять пальцы. Птицы в парке были бы счастливы такому расточительству, а вот слугам, убирающим комнаты, оно вряд ли понравится. Хотя, возможно, их восторг от визита старшего лорда сравним с реакцией на схождение божества на землю? Если хозяин — непререкаемый авторитет для слуг в доме, то кем тогда является его покровитель, обращающийся к грозному Старшему "мальчик мой"? Я видел, с какой запредельной почтительностью приветствовала Нару здешняя челядь и как соревновалась за честь принять скинутую им верхнюю накидку — что-то вроде теплой пелерины. — Смотри, — заговаривает тот, наконец. — Преступление тяжкое, ты не в силах вмешаться в уголовное следствие по нему, пока оно находится в ведении полиции, — в голосе старого гема скользит легкое пренебрежение, — но у тебя есть уникальный шанс. Должно быть, ты сам это отметил: и жертва, и потенциальный преступник находятся под твоей семейной властью и опекой. Это дает тебе право воззвать о решении к Небесному суду, а не полагаться на слуг закона, чересчур ревностных в своем стремлении закрыть дело. — Положиться на милосердие и справедливость Небесных? — Иллуми удивленно хмыкает. — Милорд, вы гений. Он погружается в задумчивость, я — в недоумение. Очевидное для гемов звучит бессмысленно для меня. — Э-э, — осторожно уточняю я в образовавшейся паузе, — а что такое этот ваш "Небесный суд"? — Суд именем Императора, — сообщает Иллуми. — Дарованный гемам волею Небесного господина высший судебный орган, состоящий из аутов и глав нескольких семей, зарекомендовавших себя мудростью, беспристрастностью и праведной жизнью. "А-а, избранная комиссия Совета Графов", — перевожу я услышанное на собственный язык. Хотя вряд ли я вызову у них больше симпатии, чем у полицейских. Если цетагандийские простолюдины не гнушаются хотя бы заговаривать со мной, то высшие гем-лорды и вовсе не посчитают меня за человека. Впрочем, Иллуми видней. Учитывая, что у полиции уже готов ордер на мой арест, трудно добиться перемен к худшему. — Это реальный шанс, — задумчиво кивает Нару, грея ладони о чашку, над которой поднимается ароматный парок. — Я поддержу твое ходатайство о клановом суде, хотя не сомневаюсь, что твои родные его тут же оспорят. Но у тебя хотя бы будет неделя. — Две, учитывая состояние Лероя, — кивает Иллуми. — И время понять, кто же реально может стоять за этим делом... Хм. Глаза у него вновь блестят, когда он встает и принимается расхаживать по комнате. — А ведь где-то таится истинный виновник происшедшего, но Лери лишь бы барраярца убрать с глаз долой и любой ценою... Кто это может быть? Не пойди Эрик в эту чертову оружейную... Он резко останавливается. — Может, здесь и была ловушка? Рау и компания... И если да, зачем? Ударить моего сына ножом, мстя барраярцу за случайную перебранку на балу?! Это немыслимо. Несоизмеримо. Иллуми пристально глядит на Нару, как зритель на фокусника, обещавшего вытащить кролика из шляпы. — Вы кладезь ценных советов, милорд. Помогите мне обуздать вспыхнувшие подозрения, умоляю. Что вы знаете про Рау? Нару неожиданно улыбается. — Немного. Я хорошо знаком с его дядей. По его рассказам, да и по слухам, что ходят в свете, мальчик отнюдь не склонен к мести, тем более — изощренной. Кто был с ним еще? Иллуми морщит лоб, вопросительно смотрит на меня. Я напрягаю память, превращенную в кружевную салфеточку потрясениями последних полусуток, и выуживаю из нее имя. — Далт или Далит, кажется. Точно капитан. — И какой-то Сеттир, — добавляет Иллуми, — который, кстати, проиграл Рау пари насчет клинка в пресловутой оружейной. — Сеттиры, по-моему, недавно заключили для своего сына генетический контракт с ветвью Теппинов, — вспоминает Нару. — Не знаю, для этого ли. Когда я был у них в доме на празднестве, то, увы, не приглядывался к молодежи. Иллуми хмурится, точно что-то вспоминая: наверное, имя последнего офицера из вчерашней компании, лейтенанта, так и оставшегося безымянным. — Спасибо, милорд, — только и вздыхает он наконец. — Боюсь, сейчас нам все равно не разгадать эту загадку. Сосредоточимся на ближних целях. Что я должен делать? Нару разводит ладони. — Прямо сейчас составь прошение в Высокий суд и заверь печатью клана, я им займусь. Потом — жди. Если прежде, чем ты получишь согласие на переход дела в руки Небесных, объявится полиция, не противодействуй ей открыто. Попытайся решить проблему деньгами, это может помочь. — Милорд Нару, я... любые слова благодарности прозвучат слишком бледно, — признательно склоняет голову Иллуми. — Я пока ничем не помог тебе, мальчик, — улыбается Нару. Четвертью часа спустя патрон уже откланивается со свежесоставленным свитком в руках и обещанием доставить его по назначению как можно скорее и держать Иллуми в курсе дела. Проводив гостя, Иллуми возвращается почти бегом. — Я же говорил! — бросает он досадливым, но одновременно гораздо более оживленным тоном, чем я слышал от него до сих пор. — Только что из уст милорда прозвучала одна оч-чень хорошо знакомая мне фамилия. Теппины. Выходит, они в родстве с одним из вчерашних задир. Как раз с тем, кстати, из-за которого ты понадобился в оружейной. А у юного Теппина школьное соперничество с моим Лероем, это я давно знаю. Совпадение? — Ну и что? — удивляюсь. Это уже сверхподозрительность. — Мало кто с кем дерется из-за девочек на школьном дворе? Иллуми смотрит на меня с короткой жалостью, как на человека, только что употребившего выражение "этот ножик" в отношении императорского меча. — При чем тут драки и женщины? Речь идет о будущей карьере наследника клана. Награда за первое место в школе высока, и... впрочем, извини, я опущу детали, тебе они мало что скажут. И в школе ведь знали... Лерой сам говорил, что приятели попрекали его новой родней. — Иллуми виновато разводит ладони. — Неужели охота шла за ним? А тебя просто использовали? Беспомощно пожимаю плечами — сей мимический этюд должен означать очевидное для Иллуми "а мне откуда знать?". Хитросплетения здешних отношений и правил для меня пока темный лес. — Я немного знаю Рау, — говорит Иллуми задумчиво. — У него неплохая репутация в обществе — молодой бонвиван, хорош собой, безобиден, болтлив и не слишком честолюбив. И то, как он вчера давал показания на следствии, прекрасно уложилось в эту же картину. Немного недогадлив, весьма обаятелен... Мне определенно стоит его расспросить. А заодно и поблагодарить за беспристрастные показания. Черт возьми, — в голосе вдруг прорезается горечь, — он повел себя лучше, чем моя собственная семья. — Ты поедешь к нему? — вздыхаю, мысленно распрощавшись с надеждой на вечер вместе. — Не знаю. — Иллуми смотрит на меня вопросительно. — Я бы предложил потерпеть его общество за ужином, но ты, похоже, уже по горло сыт гостями? Неуместная деликатность. Спасая мою же шкуру, заботиться, переживу ли я сопутствующие спасению мелкие неудобства? Подхожу ближе, решительно приобнимаю его за плечи. — Давай, звони своему Рау. По крайней мере, мы будем знать, сколько у нас осталось времени наедине. — Что меня в тебе всегда восхищало, так это твоя барраярская практичность, — смеется Иллуми наконец-то и идет звонить. Увы, практичному барраярцу и деловому гем-лорду пообниматься времени не остается. Рау находится неподалеку в городе, и по настоятельному приглашению появляется достаточно скоро. Вид у майора слегка утомленный после вчерашнего (или дело в фиолетовых полосах под глазами, на непросвещенный взгляд больше похожих на синяки?), но его любопытству усталость не помеха. Однако инициатива на стороне хозяев дома. За приветствиями следуют приглашение за стол, "как здоровье вашей тетушки" и прочие ритуальные пляски — а гость все с большим трудом скрывает нетерпение. — Для меня честь, что в разгар ваших дел вы нашли время оказать мне гостеприимство, милорд Эйри. Куда уж прозрачней намек переходить ближе к делу! — Как и честь для меня то, что вы так быстро откликнулись, — подхватывает подачу Иллуми. — Видите ли, я пытаюсь разобраться в обстоятельствах случившегося вчера... И прошу в этом вашей помощи. Я обратил внимание, что следователю вы охарактеризовали моего родича довольно благосклонно, хотя ваше с Эриком знакомство началось с взаимных колкостей. Не развеете ли мое удивление? — Так и было, — подтверждает Рау с легким смущением. Понятно, что у моего Старшего есть формальное право взять сейчас майора в оборот, как тот вчера с компанией — меня, и припомнить все остроты до единой. — Разумеется, доводить до настоящей ссоры никто не собирался, — оправдывается он, — мы просто хотели проверить вашего дебютанта на прочность. — И оружие было заранее выбрано как предлог для этой проверки? — холодно уточняет Иллуми. — Или даже способ? Рау улыбается и машет рукой. — Да, мы не собирались затронуть вашего родича ничем острее слов. Это было бы дурным тоном. Эрик, подтвердите?.. Иллуми быстрым взглядом предостерегает меня от ответа и продолжает: — Я не утверждаю, что вы собирались устроить поединок. Но полагаете, моему Младшему понравилось смотреть в трофейном зале на плененное оружие своей бывшей родины? Это тоже... проверка? — Эрик не похож на нервное впечатлительное создание, — чуть язвительно замечает майор, даже вилку отложив в сторону. — И никто не мешал ему ответить на мое приглашение отказом. — Ваше? — переспрашивает Иллуми. — Ну, конечно, — удивленно подтверждает Рау. — Это я понимал, что можно попросить вашего Форберга по-хорошему и рассчитывать на исполнение просьбы, а для моих парней эта идея оказалась полным сюрпризом. Вот задирать его — на это все охотники. Сетти, когда узнал, что на приеме настоящий барраярец, оживился, словно дозу стимулятора принял... — Хм, — комментирует Иллуми, явно расслышав интересующую его фамилию, но не акцентируя на ней внимание. — Сетти — это не тот ваш приятель, с которым вы поспорили из-за клинка? — И который мне с треском проиграл, — довольно усмехается Рау, подцепляя очередной деликатес с тарелки. — Поделом. — Вы, похоже, собрали вокруг себя любителей экзотического оружия, — То ли это одобрение, то ли насмешка. — Обычное хобби для экспедиционного корпуса. То, что кажется экзотикой на Ро Кита, — мягкий смешок и замысловатый жест вилкой в воздухе, — на диких планетах вещь привычная. Многие пополнили свои коллекции за эту войну. Но куда интереснее барраярских клинков Табора мне показался ваш барраярский родич. — Рау посылает улыбку лично мне, я с трудом удерживаюсь от фырканья. — Вы выбрали довольно экзотический способ проявить интерес к моей семье, — прохладно замечает Иллуми. — Могу я надеяться на то, что в следующий раз ни вы, ни возглавляемая вами компания достойных офицеров не примется дразнить моего родича, как лисицу в клетке? — Ну что вы, — по здешним меркам очаровательно улыбнувшись (а по моим — хаотично сместив пурпурные пятна и рыжие завитки раскраски на физиономии), открещивается Рау, — раз он показал себя таким очаровательным и воспитанным молодым человеком... Не перегибает ли майор палку с любезностями? Кажется, Иллуми приходит в голову то же самое, но он не успевает одарить гостя колкостью. Звонит комм и, проверив номер, Иллуми хмурится и быстрым шагом исчезает в кабинете со словами "Прошу меня простить, дела". Майор, проводив взглядом напряженную спину, поворачивается ко мне. — Обвинение изрядно накалило атмосферу в доме? — Это ложное обвинение, — бросаю коротко. — И, разумеется, мой Старший ему не верит. К сожалению, его и моего слова недостаточно, чтобы доказать это людям посторонним. Рау широко улыбается: — Я бы вам поверил. Ваши уверения не обязательно голословны только потому, что вы — барраярец. Поворачиваюсь с интересом, близким к изумлению. — Вот как? Даже если вы говорите это из чистой любезности к хозяину дома, майор, все равно спасибо. Кажется странно трогательным, что посторонний, задиристый, не демонстрирующий чудес интеллекта цет вдруг оказал мне подобный кредит доверия. Старею, должно быть. — Не за что, — любезно ухмыляется Рау. — Я имел возможность убедиться в том, что ваши умеют держать слово так же, как и наши. — Где? — невольно интересуюсь. — В плену, где же еще, — удивляется майор. — Весьма болезненный, но полезный опыт. И почему-то мечтательно улыбается в свою чашку. — Даже спрашивать не стану, каким чудом вам удалось, гм, сохранить прическу в целости, — хмыкаю я скептически. — Меня обменяли. Повезло. И, вопреки моим опасениям, барраярцы — по крайней мере, тот, с которым я... общался — оказались более гостеприимны, нежели свирепы. — Гостеприимны? С вами? — Смешно. — Вы забавно подобрали слова, Рау. Как правило, мы не устраиваем пленным приятный вечерок за чашкой чая. — Но вечер и вправду был приятный, — вздыхает тот. — И полный сюрпризов. Я и не подозревал, что носителям диких генотипов свойственна такая... энергия. Надеюсь, та ночь не аукнулась ему проблемами на службе. С трудом могу представить, чем таким запрещенным по службе можно заниматься ночью. То есть да, представить могу. Но наверняка этот тип Рау говорит о чем-то ином, а у меня просто испорченное воображение. И вообще, что это он ухмыляется? А почему меня не передергивает от вида этой раскрашенной улыбки? Видно, я глубоко завяз на Цетаганде, если начинаю ценить дружелюбное отношение от малознакомого гем-офицера. Именно это осознание провоцирует меня на резкость: — Для меня тоже сюрприз, что вы можете быть нормальным человеком, а не бесцеремонным снобом, как вчера на приеме. — Что было — забудьте. Я не хочу с вами ссориться, — Рау остается беззаботен. — Вы мне интересны. Знаете, у вас глаза точь-в-точь такие, как у офицера, которому я попал в руки. Как полированная сталь. — Сходство с человеком, который держал вас в плену, не лучшая рекомендация. И на Барраяре серые глаза не редкость. — Рекомендации лучше не придумаешь, Эрик. А еще вы столь же прямолинейны и недогадливы, как и он. И пристальный, мягкий, улыбчивый взгляд — осторожное прикосновение, будто кошка трогает лапой, втянув коготки. Очень уж откровенно на меня пялится майор. Даже невинное создание на моем месте насторожилось бы. Нет, зря я грешил на испорченное воображение. — Боюсь, у вас с догадливостью не лучше, — пожимаю плечами. — Вы зря тратите усилия, Рау. Я, э-э... занят. — А я понял, — смеется Рау и беззастенчиво комплиментствует: — Человек столь неординарного характера и внешности может быть свободен лишь чудом. Но, знаете ли, интереснее всего осаждать занятые крепости. От такой наглости я просто теряю дар речи. И не успеваю выдать в ответ, что барраярские крепости обычно держатся до смерти (желательно — смерти осаждающих), как дверь открывается и появляется Иллуми. Судя по лицу, ничего экстраординарного он по комму не узнал, и слава богу. — Надеюсь, вы не скучали? — уточняет он, меряя взглядом обоих и придвигая себе стул. — Нет, мы превосходно пообщались, — заверяет Рау. — Поделились воспоминаниями. — Плодотворно? — усмехается Иллуми. — Лорд Рау, я рад, что недоразумение между нами прояснилось и ваши отношения с моим младшим улажены. Благодарю вас. — Не стоит благодарности, — отмахивается Рау и встает. — Визит к вам доставил мне истинное удовольствие. Милорд Эйри, господин Форберг, желаю вам благополучия и буду рад увидеть вас снова; можете всегда рассчитывать на мое гостеприимство. Прощальная улыбка предназначается персонально мне. Надо понимать, я должен быть в восторге. Ну каков нахал, а? — Что это ты улыбаешься, младший? — с притворной хмуростью спрашивает меня Иллуми, когда мы остаемся одни. — Этот Рау, — признаюсь честно. — Знаешь, он забавный. Болтун, и приврать, по-моему, не прочь. Он действительно был в плену или сочинил для красного словца? — Был, — припоминает Иллуми, расслабляясь в кресле с очередной чашечкой чая. — Недолго, впрочем, но воспоминания живы до сих пор, раз он решил с тобою ими поделиться. — По его словам, ему фантастически повезло. Не только скальп сохранил, но и приятные воспоминания привез. Не верится что-то. Наверняка выдумал в попытке произвести на меня впечатление своим интересом к моим соотечественникам. — Попытка оказалась успешной? — с отчетливым оттенком ревности интересуется мой Иллуми. — Он тебе что, делал авансы? — Он намекал, что у него-то есть опыт в соблазнении барраярцев, — сообщаю со смешком. — И что я чересчур недогадлив, чем разительно ему напоминаю его прежнего знакомца. Я не знаю, либо это те самые авансы, либо я — идиот... Иллуми чуть чашечку из рук не роняет. — Я ему покажу соблазнение барраярцев, черт возьми! Я присаживаюсь на подлокотник кресла и обнимаю моего ревнивого гем-лорда. — Мне лучше покажи, — говорю решительно. И мне показывают.