Игра в себя

Джаред вывалился из легкой дремы, услышав сдавленные всхлипы из ванной. Даже не удосужившись натянуть белье, он рванул туда и застыл на пороге. Он видел Дженсена загибающимся от боли, видел умирающим, злым, ехидным, бьющим морду альфам, но таким… Падалеки просто замер, чувствуя себя вернувшимся на пять лет назад в то чертово кафе, в котором не захотел выслушать напуганного мальчишку с покрасневшими глазами… Эклз сидел на полу между ванной и стиральной машиной, обняв колени и уткнувшись в них лицом. Холодная вода тихонько лилась из-под крана, пол тоже был ледяным, и Джаред, сбросив секундный ступор, тут же рывком потянул его на себя, заставляя встать: — Джен, ты что? Замерз совсем… — А ты, значит, отогреть пришел? — с горечью усмехнулся Эклз, ощущая каменный стояк своего альфы. — Ну, давай. Вспомним молодость. В ванной же мы это делали уже… Джаред, прижимая Дженсена к себе, вспоминал ту их единственную ночь: делали. На узкой кровати студенческой общаги, на полу, на столе, стряхнув на жесткий ковер конспекты, и в тесной ванной, где толком не развернуться, и было плевать… Он едва не взвыл, представив сколько бы их накопилось за эти годы — таких ночей! — Джен, я же обещал, — борясь с желанием, прошептал он, тяня парня за собой в ванну и открывая на полную горячую воду. — Зря, надо было остыть, — пробурчал Дженсен, но от воды не отказался. Странно, но когда Джаред пришел, паника немного отступила. То ли эти чертовы флюиды, то ли Истинность, но с альфой становилось легче. Он знал, что потом его будет ломать, что опять замучают кошмары с полутемным подвалом и обшарпанной кушеткой, что накроет вина… Он ведь не Джареда наказывает, он себя наказывает, запрещая отпустить прошлое и начать сначала. Наверное, Джей заслуживал шанса. Он рядом, он пытаеся бороться за их отношения, и от этого тошно. Потому что у Дженсена бороться не было ни сил, ни желания. А еще не было сил больше думать, потому что от запаха альфы, который не мог уничтожить даже горячий душ, кружилась голова. Джареда тоже вело, и он не смог удержаться от осторожного прикосновения губами к открытой шее, не мог не касаться осторожно любимого тела, испытывая внутри протест от того, что сейчас Дженсен невольно смывает его запах. — Хочешь? — усмехнулся тот, не поворачиваясь к Падалеки. — Так давай. Че теперь-то ломаться, не целка давно… — Дженсен, прекрати это, пожалуйста, — прошептал Джей, крепко прижимая Эклза к своей груди. — Я хочу. Ты и сам прекрасно это знаешь. Но я пообещал, что это не будет насилием. И то, что ты рыдаешь в ванной после секса… -… не имеет никакого значения. Эта идиотская течка скоро закончится, переживу. А до следующей тебе еще три месяца дрочить. Или снимать белобрысых шлюх, — невольно вырвалось у Дженсена, и тот едва сдержал порыв зажать рот рукой. К чему это? Какой смысл ревновать Джареда к другим, если после течки он все три месяца проведет в обнимку с унитазом и будет блевать от воспоминаний о том, как выгибался и стонал под этим мужчиной, словно не было недель истерик и долгого собирания себя по кускам. — Ты ревнуешь, — Джаред даже не спрашивал. — Об этом я и мечтать не смел. Но нет, Джен, я не стану никого снимать. Сегодня с тобой стало бы незабываемым, если бы я знал, что ты тоже хочешь, что тебе хорошо… Если тебя не скрутит снова от боли, мы не станем… — Поздно, — прошипел Эклз в ответ, — опять начинается… Джаред вырубил воду, снял с крючка парочку больших махровых полотенец (хвала Кэссиди, которая любила завернуться во что-то мягкое с головы до пят после душа), попытался поднять супруга на руки, но тот так посмотрел на него, что от идеи пришлось отказаться, и он прошел в комнату, сдергивая с кровати мокрую простынь. — В шкафу справа, — услышал он тихий голос. — Белье постельное. Джаред, уже не заморачиваясь поиском простыни, бросил на кровать полотенце и мягко потянул Дженсена к себе, осторожно целуя. Почувствовал, как тот невольно сжался, и прошептал: — Прости меня, Дженс! Я все просрал… моя вина, что для тебя все это превращается в моральную пытку. Что мне сделать, родной? Находить тебя рыдающим на полу в ванной после секса… больно, оказывается. — Самолюбие страдает? Другие, небось, не рыдали? — похоже, язвительная усмешка прилипла к губам, но за ней пряталось столько всего… Дженсен боялся, что как только она пропадет с лица, все его страхи, комплексы, боль и вина выплывут наружу, как это уже случилось чуть ранее. — Плевать на других. Я не засну снова и не оставлю тебя один на один с твоими тараканами, Дженс. Люблю, — вырвалось само собой, и Эклз немного изменился в лице. В любви ему никто никогда по-настоящему не признавался, и в груди предательски екнуло. Но поверить в это? Пока еще не мог. Дальше думать стало некогда, потому что руки Джареда мягко стянули с него полотенце и принялись ласкать полунапряженный член. И откуда в нем столько терпения и нежности сейчас, когда она уже не нужна и ничего не меняет? Было бы лучше, если бы он просто взял. Тогда это стало бы просто инстинктом, физиологией, а не связью, которая вопреки желанию Эклза крепла, прикосновения вызывали желание, но мерзкая дрожь — отголосок того страха и той боли — не давала расслабиться окончательно, и Падалеки это чувствовал, но не останавливался, зная, что если не дойдет до конца, Дженсена опять скрутит, да и его тоже. Поэтому мягко растягивал напряженные мышцы, целовал и старался быть осторожным, как вдруг его остановили: — Прекрати это… — Дженс, если не хочешь, я… — он тут же отстранился, думая, что совладать с собой в такой момент будет трудно, но тот лишь с удивлением взглянул на него: — Прекрати тискать меня, как бабу, Джаред. Я омега, который весит восемьдесят килограмм, и при всем желании ты ничего мне не сломаешь, если будешь чуть жестче! — Рана толком не зажила. — Та рана, которая не дает мне просто расслабиться и наслаждаться процессом, никогда не заживет. Что ты намерен с этим делать? — Джей смотрел на свою пару и понимал, чего он хочет. Без чувств, нежности, эмоций, чтобы не думать, не анализировать, возможно даже, чтобы не испытывать удовольствия, просто дать организму то, чего тот хочет. — Хорошо, но не проси меня ее расковыривать, Дженс, — и с силой впился в его губы, крепко прижимая к себе. Вошел почти сразу до конца, но все же плавно, не рывком, удержал, сжимая плечи и не давая сразу двигаться, а потом подхватил под бедра и опрокинул на кровать, задавая жесткий и быстрый темп, но стараясь не тревожить рану, не причинять боль. Одному небу известно, как ему удавалось балансировать на грани, но Джен не мог сдержать стоны. Тело отрывалось за все годы воздержания, а мысли он просто гнал. Старался хоть на миг забыть, ощущая твердый член в заднице, почему случились эти пять лет. Забыть, что этот человек просто послал его, когда был нужен, когда бы он все отдал, чтобы все стало так, как сейчас. Оргазм выкрутил все кости, и Джей не стал доводить снова до сцепки, это было бы чересчур. Он вытер их мокрыми полотенцами, скинул их на пол, поднялся, силясь вспомнить, где простыни: слева или справа. — Справа, — словно дежавю, снова услышал он тихий голос. Вот оно. Вот она — та связь, которую так романтично описывали в книгах. Когда будто одни мысли на двоих… А может, Дженсен просто проследил его озадаченный взгляд. Схватив в шкафу то, что попало под руку, он развернулся к кровати. Дженсен осторожно встал, сгреб грязную простынь и полотенца в охапку и ушел в ванную, запуская стиральную машину и включая воду, чтобы снова быстро ополоснуться. — Дженсен, — Джаред юркнул за ним, — все хорошо? — Сопли распускать не стану. Я сейчас. Иди. Дай две минуты. — Ладно. Дженс, только не накручивай себя, ладно? И то, что я сказал… Я люблю тебя. У меня было пять лет, чтобы это понять. У тебя — чтобы возненавидеть. Я не знаю, что с этим делать, не знаю, что говорить, как исправить все это. Но я действительно люблю тебя, — Джаред прикрыл дверь, видя, как побелели пальцы, которыми Дженсен со всей дури впивался в бортик ванной. Когда Эклз вышел, Джаред уже оделся: — Выйду в маркет, тебе поесть надо, — Дженсен едва не рассмеялся истерически, вспоминая, что дома на столе так и остался не тронутый никем ужин, — или… поедем домой? Я на машине. — А твой дружок…? — Я вышвырнул всех, как только ты ушел. Они не прошли дальше коридора. Я проветрил дом, пока обзванивал твоих друзей. Надеялся, что ты успел доехать к кому-то. Дженсен, обещаю, что никогда больше не поставлю тебя в такое положение, — Джаред подошел к нему, думая, обнять или пока не трогать, дать ему эти гребаные пару минут, — но ты тоже пообещай не сбегать так. Я чертовски за тебя испугался. У нас самые идиотские семейные отношения, но давай не будем мучить друг друга еще сильнее? — Ладно. Достирается сейчас, и поедем, — просто кивнул Дженсен, вспоминая, что его одежда в ужасном состоянии. Хорошо, закинул запасной комплект. Собрав грязное белье в пакет, последовал примеру Джареда и проветрил комнату. Джаред глядел за этой нервной жаждой деятельности, потом просто подошел, притянул к кровати и усадил рядом. — Опять? Может, потерпишь до дома? — Джен, успокойся. Тебя трясет, чувствуешь? — Это нормально в моем состоянии. — Пусть так. Тогда пообещай выслушать меня, не перебивая, не рубить с плеча, а принять взвешенное решение. Возможно, не сейчас, а когда течка закончится, хорошо? — Говори. — Дженс, я говорил с врачом, который проводил диагностику твоей репродуктивной системы… — О, нет, только не это! — Дженсен попробовал вскочить, но Падалеки не позволил: — Ты обещал. Успокойся, прошу. Ты винишь и себя, и меня, что наш малыш не родился. Не знаю, кого сильнее, но лучше бы меня… — Нет, Джей, не тебя, — с его губ впервые слетело это мягкое сокращение имени, и Джаред даже замер на миг. Это было приятно. Всегда бы так называл. — Ответь сейчас честно, хорошо? Пойми, я не хочу бередить раны. Но этот разговор нам нужен, Дженс. Сейчас, пока полощется это чертово белье. Почему ты даже не пытался лечиться раньше? Ты же знал, что были последствия. — Знал. Но зачем мне было лечиться? Моя пара от меня отказался. Смысл? Но самое главное — я убил своего ребенка, Джаред. Ребенка, которого подарила природа. А я пошел против нее. И получил по заслугам. Это справедливо. Это не значит, что я не хочу детей. Я хотел бы. Завидую Джошу и его жене белой завистью, глядя на их малышей… И я просто не понимаю, зачем я кому-то такой после всего этого? Зачем я тебе? — Дженсен… что у тебя в голове творится, господи! Так в этом дело? Ты не испытываешь отвращения к сексу со мной… ты считаешь отвратительным себя? Я завтра же ищу семейного психолога, Дженсен. — Да зачем, Джаред? Что это даст?! — Дженсен сорвался на крик. — Да, я все еще злюсь на тебя, черт возьми! Ты даже не бросил меня, ведь для этого надо было хотя бы встречаться. Ты просто попользовался мной и пустил в расход. Я не понимаю, теперь-то чего ты хочешь? Ты не видишь? Я как сломанная кукла. Вроде, та же игрушка, а глаз не радую, шарниры заедают. У нас нет ни одного шанса стать полноценной семьей. Зачем ты так хватаешься за эту истинность, пять лет жили без этого?! К чему было все бередить?! Я смирился, понимаешь? Смирился, что никогда не будет семейных ужинов, любящего мужа и оравы детей, что это так и останется сопливой мечтой о любви семнадцатилетнего парнишки. Я научился с этим жить, и тут ты. Какого черта, Падалеки?! Джаред слушал, не зная, что делать. Он все-таки довел мужа до истерики. Нужно было что-то сказать, дать надежду, но врач пока запретил говорить о возможности зачатия. Для этого им надо сблизиться. Но как? Это и раньше было понятно, что Дженсен обижен. Но кто знал, что он так сильно ненавидит себя за свой поступок? И боится теперь даже подумать, что у него еще все может быть, что жизнь не заканчивается на аборте в семнадцать лет. Столько людей его совершают, и не один раз, это страшно, черт возьми, но это можно пережить и идти дальше. Если есть, кому поддержать по-настоящему. У Дженсена был Крис. Но одна беда — он не был Джаредом. И Падалеки принял решение. Он мягко обнял Дженсена, который размашисто тер глаза. Дал слово не рыдать, как тупая сучка, но это было тяжело. Чертовы гормоны! Нервы ни к черту совсем! — Джен, тише. А теперь послушай меня. Хорошо? Просто выслушай. Повторю, я говорил с доктором Смитом. Доктор сказал, что у тебя действительно серьезные нарушения. Но тот факт, что течка у тебя есть, говорит о том, что твое бесплодие — обратимый процесс. Запущенный, но обратимый. — Ты хочешь сказать, что… — Дженсен, врать не буду. В обычных ситуациях шансов действительно нет. Док сказал, тебя сильно порезали, на матке рубцы, в трубах спайки*. Это значит… — Падалеки, я знаю что это значит! Если даже я забеременею, на что шансов ноль, выносить из-за этих травм не смогу. — Но есть кое-что. То, что мы Истинные. — И? То, что мы будем трахаться, как кролики, тут не поможет! — Ошибаешься. Но этого недостаточно. Врач сказал, что у него был случай. Омега с такими же проблемами. Тяжелая беременность, аборт по медицинским показаниям, бесплодие. Они с мужем очень хотели детей. И у них получилось. Смит сказал, для этого нужно две вещи. Первая, как ты заметил, регулярный секс. — А второе? — Дженсен смотрел на него потерянным взглядом, в котором зарождалась надежда, и Падалеки дал себе мысленный подзатыльник. А если не выйдет? Что тогда? Это же его сломает окончательно… — Второе сложнее, Джен. Супруги должны быть очень близки, понимаешь? Любить они должны друг друга. — Ты просто издеваешься надо мной, да? — Дженсен встал, поворачиваясь спиной к Джареду. — Нет, не думай так, ради Бога! Врач объяснил, что все дело в обмене энергией. Когда тебе плохо — мне плохо, когда ты в таком состоянии, как сейчас, мне удавиться хочется. Мы подсознательно обмениваемся энергией. Сейчас — в большей степени негативной. Но если обмениваться позитивной, можно, наоборот, поддерживать друг друга вплоть до лечения болезней. Но ты подсознательно отвергаешь мою энергию, даже чуть не умер… Поэтому я говорю о психологе. Я не должен был тебя обнадеживать… — он подошел к Дженсену и все-таки обнял. — Но мне хочется верить, что все еще может наладиться. Пойми, я с тобой не для того, чтобы напоминать своим видом о прошлом. Я просто хочу с тобой будущего, каким бы они ни было, черт возьми! — Мы попробуем, Джаред. Как долго пыталась та пара? — Падалеки просиял: — Врач сказал, пару лет, или около того… — Два года, Джаред, — Дженсен повернулся к нему, выбираясь из медвежьих объятий, и резко добавил: — потом ты просто перестанешь нас мучить и снимешь метку. Ты меня отпустишь. Падалеки на секунду замер, разглядывая витеватый узор. Отпустить? Ни за что! — Нет, Дженсен. Два года, потом мы идем в интернат и берем ребенка на воспитание. Мы оба совершили грех, не позволив нашему малышу родиться. Но мы в силах помочь тем, кто все-таки появился на свет. — Джаред… — Дженсен, ты поступил честнее. Если бы ребенок появился на свет и был брошен… это еще более жестоко. Но если ты прямо сейчас уже говоришь, что хочешь уйти, к чему эти попытки? «Мучить друг друга»? Ты этим два года собрался заниматься? Не хочешь мне дать шанс, так дай его хотя бы себе, Эклз. Нельзя так, Дженс, — Джаред притянул его к себе и поцеловал, практически кусая, — нельзя. Я найду психолога. Пообещай, что хотя бы попытаешься… — Ладно, пусть будет мозгоправ, — кивнул Дженсен. Джаред обнимал его, и это не вызывало желание пообниматься с фаянсовым другом. Может, и правда, есть шанс?