Период полураспада

Дирк вообще никогда ничего не объяснял. Брал за руку, вёл куда-то, целовал легко и быстро, неприлично указывал пальцами — одним, двумя, всей ладошкой сразу — чаще молча, иногда говоря что-то полушёпотом, хриплым и низким, чуть-чуть наклоняясь к Инглишевым ушам, чтобы услышал только он, потому что Дирк всегда был немножко сдвинут по этому пункту: вроде как верил, что правильно произнесённое имя имеет силу, может быть, как и голос, хотя звучит это вообще-то очень странно и просто невыполнимо, но кто знает. Знает точно не Джейк. Потому что он всегда был нечутким неловким увальнем, которые всем почему-то нравятся; да ладно, все знают, почему: их хочется защищать, у них мягкие волосы, тёплые руки и глаза тоже тёплые, даже если цвета условно холодного — кому нужны художниковые условности. Джейк не умел читать атмосферу, понимать намёки, принимать подарки, красиво улыбаться, временами даже не мог услышать, что такое говорит Дирк (и понять не мог, как ни силился), и Дирка всё это бесило, и Дирк (из-за этого ли) ушёл. Все думали, Инглиш себе и места искать не будет, куда уж там находить, может быть, вместо места сорвётся искать своего Страйдера, может быть, наконец-таки станет жутким буйнопомешанным, и его придётся привязывать к батарее (никто никогда не сомневаться не мог, что он кончит как-нибудь по-другому), может быть, погорюет и женится, потому что ему двадцать пять и пора заводить семью, а всё это — просто юношеский максимализм и желание отличиться, ему просто та самая не встречалась, понимаете. Джейку об обществе ничего не докладывали; он всё равно бы ползвука услышать не смог. Он был оглушён, разбит и совершенно потерян, как если бы проспавшего пару сотен лет бросили в центре Нью-Йорка без помощи, сведений и хотя бы носового платка. Джейк был брошен в обратную сторону: вот Нью-Йорк, полнота жизни, везде ярко, цветно и шумно, вот — капсула заморозки, вот — пуританские нравы Виктории, и странно, и страшно, и ничего не понятно — так сейчас чувствовал себя Джейк. Если любишь кого-то настолько долго, если прицветаешь к другому всем своим существом, чувствуешь, вот вы вместе — целое, ты знаешь, что он любит (тебя, чёрный чай без лимона и сахара, тратить время впустую на всякую дребедень), чего он не любит (когда ты глупо себя ведёшь (почти что всегда), острое, возвращаться домой из каких-нибудь новых полёвок); знаешь, куда он поставит зубную щётку, какое приложение будет проверять первым, сколько хлопьев отсыпет на завтрак, — если ты любишь кого-то настолько сильно, что без него перестанешь существовать, ты действительно распадаешься. * Но Джейка сейчас окружает так много людей; ему очень непозволительно распадаться на их глазах, это попросту моветон, говорят они, похлопывают по плечу, кто-то из них обнимает, кто-то советует таблетки получше, кто-то — напиться и блевать у туалета всю чёртову ночь, чтоб эта любовная зараза вышла с последним завтраком. * — Я так и знала, что Дирк — он последний мерзавец, и как ты ему доверился, и как я не могла проследить, — последние тридцать часов повторяет бабуля в стену. Джейк просит, чтобы она перестала, Джейк говорит: он до сих пор лучшее, что в его жизни происходило. — Джеки, малыш, у тебя ещё всё впереди, а твоя работная мегачушь — та уже не ждёт, ты бы лучше отвлёкся и, может, выпил, — Рокси виснет на Джейке бессовестно, дышит в его ухо чёрт поймёшь чем, и он только выдыхает: «Какая, мать его, Рокси, работа, какие планы, тут даже жить-то не хочется, Рокси, прошу». — Милый, скажи, ты хотя бы ешь? Смотри, бульон, ну же, пожалуйста, ложку за маму, за папу, за, боже, кого-нибудь, он не будет счастлив, если увидит, что ты умрёшь, — Джейн заботливая и мамочковая, такая, какой её видеть хотелось бы меньше всего, и Джейк стискивает зубы, потому что плакать на людях тоже плохо, а чудный бульон и так достаточно солон. Джейк чаще и чаще сбегает с семейных ужинов, обедов и полдников; ему не интересны ни шоу, ни проекты, ни новости. Джейк звонит Дирку раз по семнадцать в день, только это уже не срабатывает. Страйдер сменил номер и, может, дом, он уже всё в этой жизни переменил, и отброшенным остаётся слежаться с грязью, потому что «просто друзья» для него не работают. Они вообще никогда не работают. * Джейк перепробовал все таблетки, разбил кулаки о стены и спит больше, чем ему положено, — снятся кошмары и Дирк, только разницы между ними почти никакой, одно утекает в другое, и это лучше, и так приятно, когда там тебя всё ещё обнимают. Когда там вы счастливы; и так и останетесь.