Период полураспада

Дирк чувствовал себя лучше (чем кто-то и просто так). Или ему казалось, что он чувствует себя лучше, или он заставлял себя верить в то, что чувствует себя лучше, — всё равно, как об этом говорить, заявлял он, смеясь, Роуз. Всё равно. Ему лучше. Роуз цокала и его обнимала, нежно, ласково, подолгу, гладя его волосы, как Джейк иногда делал; даже она видела, какой дрянью было это дело, и понимала, что Дирк меньше всего нуждается в фирменном психоанализе, и продолжала его обнимать, а он так очаянно за неё хватался, плакал, но, кажется, верил, что всё в порядке, и Роуз повторяла про себя, что она не из тех, кто любит горячо переубеждать, и она уходила, когда обнимать правильно больше не получалось. И Дирк оставался один. Он думал: «Бросающему больнее, чем брошенному». Он думал: «Я всё сделал правильно». Он листал новостную ленту в фейсбуке и смотрел сквозь неё, подходил к окну и смотрел сквозь улицу, дома, небо, туда, прямо в космос, который он упрямо не хотел воспринимать как какую-то часть Джейка — ну, материальную или почти материальную, как, например, глаза; они были не синие, не серые, не какие-нибудь чёрные, не такие поэтично-астрономические, в которых влюблённым обыкновенно видится небо, звёзды, инопланетяне, чёртики. Дирк иногда думал, что никогда и не был влюблённым: духовная ересь всегда неточная, хотя, конечно, ни из чего они бы любви стольких лет не построили. Дирк вымучивал из себя мысли и продуктивность; ничто не должно было выбивать его из накатанной колеи, лишать трудоспособности, сил, времени, особенно вещь, к которой он так долго себя готовил и которую провернул так для себя безболезненно. Иногда накатывало, разумеется, и тогда Дирк опрокидывал в первую очередь несколько водочных шотов, после звал Рокси; с ней он даже хотел пару раз переспать, чтобы отвлечься и проверить, такой ли он гей, как ему казалось. Может быть, думал он, проблема как раз в этом, и целовать Джейка было противно только поэтому; но проблема, кажется, была глубже, глубже, чем Марианская впадина, и в ней он до сих чёртовых пор разобраться не смог. Его раздражал Джейк. Раздражало всё, что с ним связано, косвенно или прямо; всё, что было когда-то связано, всё, что когда-то могло быть, и это Страйдер принял в качестве должного. Ладно. Ладно. Нормально, когда разлюбливаешь. Нормально, когда уходишь. Не нормально, когда от этого хочется сдохнуть. * Первое время ему не хотелось. Это была эйфория. Дирк чувствовал: он свободен, и больше никто не в силах это отобрать, гнусно, злостно его в себя влюбить через месяц-два, через полгода, через несколько долгих лет; тогда Дирк бегал по барам, слушал «Don’t Threaten Me With A Good Time», спал с кем попало, пил что попало, не отвечал ни на чьи звонки. Это было самое лучшее время; как будто вся его потраченная на Инглиша ранняя молодость вдруг вернулась, шурша кружевными оборками Канайей придуманных юбок, и теперь навёрстывает упущенное, которого скопилось так много, что на него может уйти вся оставшаяся жизнь, и поэтому всё происходило в каком-то тумане — пьяном ли, сонном, то ли и другое — и ускоренной перемотке видео, когда мир ещё пользовался дивиди и дисками (Дирк, кстати, сам это делает время о времени; это как смотреть фильм по телевизору: кажется прошлым веком, но греет так сильно душу, и любое кино, даже самое-самое дерьмовое, лучше в десять в девятнадцатой степени раз. Попробуйте). Вторая стадия была выстраданным осознанием. Жить оказалось труднее. Его больше не целовали по утрам, не готовили блинчики, не заботились о… Да ни о чём, в общем-то, не заботились, если выбросить всё случившееся за это время, кроме, конечно, Роуз. Роуз была душкой, таскала вкусный сидр и яблочные пирожные, оказывавшиеся более чёрствыми, чем о них можно было подумать. Как-то раз пьяный Дирк обозвал их непристойно высохшими; это выглядело для него тогда очень удачной ироничной шуткой, и он переименовал Роуз в журнале — теперь она была НепристойнойПирожковойМамочкой. Конечно, ей он об этом сказать не смог, потому что боялся; не кары божьей, а остаться совсем один. Дейв был слишком счастлив и слишком занят, остальные очень жалели Джейка, оставалась одна она. * Очень неудобно, когда у вас с бывшим все друзья общие. Очень. * Третью стадию Дирку посчастливилось пропустить; это было отчаяние; он сразу шагнул почему-то в нулевую и совсем обезумел. Роуз обеспокоенно шептала в трубку, что «у этого Страйдера совсем шестерёнки поизносились, милая, приезжай, даже я не знаю, что можно сделать». «Этот Страйдер» совсем устал и глотнул по ошибке бензина. Резал кожу возле ногтей канцелярским ножом. Голыми руками для чего-то начинал разбирать тостер, включенный в сеть. Влезал в ванную, температура воды в которой была чуть ниже температуры кипения. «Этот Страйдер» устал, потому что ну сколько можно. * И себя он на стадии не делил; он сказал Джейку: «Я любил тебя слишком долго, это неправильно», — и сорвался в Техас, и стал каким-то плутонием, и распался, и больше его не существовало, не было стадий, и не было ни-че-го.