T h e O r i g i n a l s

В детстве Ребекка была его светлым ангелом-хранителем. Именно она успокаивала его темными ночами, когда страх одолевал, именно она пела колыбельные и рассказывала истории, именно она объясняла разницу между добром и злом, плохим и хорошим… Именно она была той, которую он впервые поцеловал — Никлаусу это показалось вполне логичным, ведь они были так близки, они были едва ли не одним целым… Вот только Ребекка его порыва не оценила — щеки сестры заалели и она яростно закричала на него, требуя больше никогда так не делать. Ему было шестнадцать — и он запомнил это мгновение, полное недоумения, разочарования и обиды, надолго. Спустя шесть лет он впервые проткнул сестру кинжалом, посыпанным пеплом белого дуба — и когда Ребекка немеющими губами выдохнула «за что?», он лишь холодно улыбнулся в ответ. Месть его была бесконечной — и он все никак не мог насытиться ею. Порой ему казалось. что все позади, что он простил Ребекку за тот отказ, за то унижение, что он понял ее… А когда он извлекал из ее груди клинок и голубые глаза сестры останавливались на его лице, злость снова возвращалась и заполняла сердце непроглядной чернотой. Он убивал всех, кого Ребекка любила, и кто смел отвечать ей взаимностью — она рыдала и называла его чудовищем, обвиняла во всех смертных грехах, умоляла заколоть ее навсегда и избавить от своего преследования, но Клаус был глух и к ее мольбам, и к проклятиям. — Ты нужна мне, Ребекка, — говорил он бесстрастно. — Я люблю тебя. Мы всегда будем вместе. Ты ведь сама обещала мне, помнишь?.. Спой мне. Только твой голос приносит мне успокоение. И Ребекка пела — со слезами на глазах, мучимая противоречивыми чувствами любви и ненависти, и когда ее песня подходила к концу, то они уже держались за руки и были полны того единства, которое связывало их в детстве. Это длилось недолго — до очередной попытки сестры получить свободу выбора, которая неизменно заканчивалась кинжалом, вонзающимся ей в сердце. — Неужели ты будешь так мучить меня целую вечность, Ник? — когда в очередной раз он пришел убить ее, у Ребекки не было сил даже сопротивляться. — За что? Я так устала расплачиваться за неведомые мне грехи, так устала быть твоей жертвой… — За что, сестра? — повторил Никлаус зло, хватая ее за плечи и встряхивая. — За поцелуй, который я украл у тебя, и который ты заклеймила порочным. — В наших жилах течет одна и та же кровь, Ник, — лицо Ребекки ожесточилось, она не поменяла своего мнения даже спустя тысячу лет. — Это недопустимо. Это мерзко и неправильно. Это — удел монстров. — Ну, так я и есть монстр, моя дорогая сестра, — ласково выдохнул Клаус ей в лицо и в следующий миг прижался губами к ее губам. Ребекка билась в его хватке, но тщетно — он был сильнее, он был одержим. — Это — самое упоительное и самое правильное, что со мной когда-либо происходило, — заявил он, когда оторвался от губ сестры. — Однажды ты тоже станешь думать так же. Но до тех пор… До тех пор я буду истязать тебя без малейшего сожаления. Кинжал вонзился в грудь Ребекки, и она обмякла в руках брата. Брата, который никогда не видел в ней сестру.