***
Он дойдёт. Обязательно. До Готэма бесконечность в бесконечности, но он дойдёт. Автостопом, зайцем, по морю или по небу. Он обязательно доберётся, рано или поздно. — Знаешь, она очень натурально выглядит. — Она натуральная, — парень оборачивается и трясет головой в воздухе. Ему лет непонятно сколько. Можно пятнадцать дать, а можно двадцать — лицо изуродовано рытвинами и мимическими морщинами. Язва на щеке не то кровит, не то гноится. Отвратительное зрелище. Тусклые глаза глядят зло и полусонно. Наркоман, думает Жердь. Зрачки расширены так, что цвет радужки неопределим, она кажется чёрной. Здесь торчков много, на самом дне Лондона, и все они когда-то жили наверху. Жердь когда-то тоже. Нормально жил, не жаловался, покупал пиццу в университетской столовой. Когда-то. — Породистая. — Гавкала много и не по делу, пришлось… знаешь, я не люблю, когда шумно. От шума голова болит, а у меня режим — мне нельзя, чтобы голова болела. Мёртвая голова таращила белки глаз, из раскрытой окровавленной пасти торчал обрывок языка. На секундочку Жердь даже зарделся любопытством, ему стало вдруг очень интересно узнать, кто именно откусил собаке язык перед тем, как её голову отделили от туловища. — Украл поди? — Жердь лениво зевает, закуривает. — Сам сделал, в этом деле важно, чтобы своими руками. От сердца. От Души важно. — Отрезана профессионально, хирург поработал, не меньше, — Жердь сделал скептическую мину. — А у меня тётка, она лосей потрошит, — парень вдруг издал глухой смешок, поднёс голову к своему лицу и зубами вцепился в обрубок языка. Жердь закашлялся и отвернулся. Противно. Запахло старой кровью. — Так ты говорил, что тебе денег не хватило на пистолет? — Не хватило. — Ну, да… времена трудные, даже на подохнуть денег не найти. — Парень облизнулся, сунул руку в карман и вынул тонкую пачку купюр, стянутую резинкой. — На, купишь себе удавку и мыло. — Откуда? — Жердь удивился. — Оттуда же, откуда голова. Бери. — Неудобно. Я тебя не знаю даже. — Бери, — он хмыкнул, — на пистолет не хватит, но на удавку… Я приду и проверю. Если к этому времени не повесишься, то я тебя сам зарежу, понял?***
«Привет, Гарри! Я снова пишу письмо! Ты так и не ответил на прошлое! Директор Дамблдор разговаривал с профессором Макгонагалл! Я слышала, как они говорили о тебе. Мне жаль, Гарри, что так вышло, я хотела написать об этом в прошлом письме, но я подумала, что тебе не понравится. Рон всё ещё зол, я его понимаю. Я тоже злилась, но теперь… мне правда жаль. Я не уверена, что эти письма доходят до тебя, но если ты их получаешь, то ответь, пожалуйста. Хотя бы просто пришли пустой конверт. Просто чтобы знать, что ты есть». «Привет, Гарри! Учебный год уже начался, а ты не пришёл. Мы с Роном думали, что это несерьёзно и что ты вернёшься. Но тебя нет. Рон говорит, что нам стоит забыть о тебе и помалкивать. Ребятам не нравится вспоминать о тебе, только Невилл сказал, что вытерпел бы тебя в тройном количестве, если бы ты снова проучил Драко. Невилл недавно подрался с Малфоем, потому что Малфой назвал меня грязнокровкой. Я вспомнила, как ты заступился за меня. Помнишь? Был первый урок полётов. Ты сделал это как бы невзначай, но я верила, что ты это ради меня. Скоро Рождественские каникулы, я еду домой. Гарри, если ты можешь, пожалуйста, пришли мне адрес, где они тебя держат. Я думаю, что родители разрешат навестить тебя. А за Бэтси не волнуйся, ей отлично живётся в совятне Хогвартса. Мы с Роном за ней ухаживаем». «Привет! Это я. Скучал? У меня бессонница. И я снова пишу письмо. Наверное, в пустоту, потому что ты ни на одно не ответил. У нас всё хорошо. Рон больше не злится, он думал, что ты приедешь ко второму семестру, но ты не приехал. Значит, уже больше никогда не вернёшься. Они о тебе больше не вспоминают. Малфой опять вчера назвал меня грязнокровкой. Рон заступился, но мне всё равно обидно. Они считают, будто я тупая, если я маглорожденная, будто у меня нет таланта. Я чувствую себя чужой. Даже с Роном. Он часто рассказывает о вещах, о которых я не знаю, хотя эти вещи кажутся обыденными для любого волшебника. Я много читаю, чтобы не ударить в грязь лицом, но всё равно я ощущаю себя пришельцем. Мне уже тринадцать, не так уж много, но я иногда ловлю себя на мысли, что понимаю, как ты себя чувствовал. Тогда. Каково это, быть пришельцем. Мы сегодня ели шоколадных лягушек, и Невилл вспомнил, что должен тебе две штуки. Он тебе в карты проиграл. Помнишь, как профессор Макгонагалл отругала весь факультет? Вы тогда играли в покер, и ты пять раз победил Симуса, и вы начали драться подушками, и вся гостиная была в перьях. По-моему, Невилл скучает по тебе. Он здорово изменился ещё после первого курса. Я пришлю тебе две лягушки с совой от Невилла». «Сегодня мне приснилось, что ты сидишь в комнате связанный и тебя бьют дубинками санитары. Жуткий сон. Извини, что давно не писала, ты ведь всё равно не отвечаешь. Уже два года. Но я не обижаюсь, тебе, наверное, не до этого. Гарри, это сильно больно? Я читала про электросудорожную терапию. Тебя ведь не бьют там? Про психиатрические лечебницы много жутких историй пишут. Я знаю, что ты не хочешь или не можешь ответить, но не молчи. Хотя бы один раз. Просто пустой конверт. Чтобы знать, что ты есть. Иногда мне кажется, что ты мне приснился. Потому что в школе о тебе никто больше не говорит. Даже Рон. Даже Невилл». «Привет, Гарри! Ты не поверишь, но в этом году в Хогвартсе будет проходить турнир трёх волшебников! Это невероятная честь для школы! Кстати, поздравь меня, я успешно сдала зимний экзамен по зельеварению. Профессор Снейп поставил мне «Превосходно». Рон моей радости не разделил, потому что он с трудом дотянул до «Слабо», хотя я с ним занималась. Малфой всё ещё обзывается, вчера я треснула его по носу! Никогда ещё такого удовлетворения не ощущала! Знаешь, Рон сегодня не только из-за экзамена злился. Он не хотел, чтобы я отправила письмо. Он злится на то, что я пишу тебе, я сказала, что я не буду отправлять его. Но ночью тайком отправлю с совой. Иногда мне кажется, что он ревнует. Но он так и не пригласил меня на Святочный бал, а я ждала, я решила назло ему пойти с Виктором Крамом. Рон ведёт себя, как придурок, но мне приятно, что мы дружим, без него было бы одиноко и тоскливо. Он рыжий и тёплый, как солнышко. Я ловлю себя на мысли о том, что часто представляю, а что бы на моём месте делал ты. Я не знаю, зачем пишу, Гарри. Ведь ты молчишь. Может быть, письма просто не доходят, но я думаю, что ты не хочешь. Ты ведь… тебе никто не нужен. Я знаю. Помнишь, как ты спас меня от тролля? Ты тогда спросил, хотела бы я, чтобы на месте тролля был Малфой. Я думаю, что не хотела бы. Я не хотела бы, чтобы ты кого-то убил из-за меня. Гарри, ты ведь тогда не из-за своего галстука пришёл, правда? Ведь не из-за него. День был солнечный, помнишь? Я помню. Вчера я видела, как Невилл играет в карты с Симусом. Невилл выиграл! Ты его научил, да?» «Привет, Гарри» Я скучаю. Просто, чтобы ты знал. Не обижайся, но мне тебя очень жалко. И твоя сова… Бэтси сегодня умерла. Мы с Роном попросили Хагрида помочь нам: мы похороним твою сову на опушке Запретного леса. Мне правда жаль, Гарри. Бэтси очень по тебе скучала, у неё перья вылезли все, и она ничего не ела. В Хогвартсе стало неспокойно. Я не могу объяснить, что именно, но чувствую, что неспокойно. И страшно. Рону снятся пауки и змеи. И мне страшно. Знаешь, я иногда обижаюсь на тебя за ту ночь. Помнишь? Ты толкнул меня и Рона поранил. Я обижаюсь, потому что ты был уверен, что мы тебе не ровня. Не друзья. Мы терпели тебя, несмотря на то, что ты вёл себя странно и опасно. А ты выкинул нас на помойку, как ненужный хлам. Рон тебя точно не простил. Я знаю, что он всё ещё злится. Он считал тебя другом, тогда на первом курсе я слышала, как он хвастал Симусу, что дружит с тобой. Но я знаю, что ты не плохой. Просто ты сумасшедший, ты не виноват в том, что ты сумасшедший. Я не злюсь. Только иногда обижаюсь. Я всё ещё помню, что ты спас меня. И я до сих пор жду пустого конверта. Ты ведь ещё есть? Правда?» Он ни на одно письмо не ответил. Он их и не читал даже, просто складывал в кучу, стягивал туго бечёвкой и держал под кроватью. Он не читал. Ему было плевать. Он ждал, что скоро Грейнджер надоест, но она была упёртой. Каждый раз. Большие листы. И подпись крупным каллиграфическим почерком: «От Гермионы. Жду ответа!» Иногда, в периоды рецидивов, когда в крови было слишком много психотропных, он доставал конверты из-под кровати и смотрел. Просто молча пялился на буквы, указательным обкусанным пальцем водил по засохшим чернилам. Это помогало сосредоточиться и не стать овощем. Это помогало сохранить остатки разума. Зеленоволосый человек внутри просыпался, и Гарри ощущал себя живым. Ему было плевать на письма. Он бы их сжёг, если бы ему дали спички в руки. Когда Дадли однажды попытался их распечатать, он вытащил ручку из карандашницы и проткнул ему руку насквозь. — Мистер! Мистер! Очнитесь! Вам плохо? — Шёл, устал, поспать прилёг! Точно наркоман. Рик достал из кармана платок и протёр лоб. Он не помнил, что надо делать с наркоманами при передозировке. Препод на лекции что-то рассказывал, но Рик не помнил, потому что был занят разглядыванием голых девушек в телефоне. — Я вызову скорую помощь, мистер! — Спать я лёг! Глухой?! В голосе парня послышались истеричные нотки. Рик глубоко вдохнул и, задержав дыхание, попытался приблизиться к незнакомцу. Сальные, спутанные волосы, некогда густые, теперь сосулинами торчали в разные стороны. Эдакие короткие чёрные перья. Он таращил на Рика мутные глаза и рассеянно водил указательным пальцем по стёклам круглых очков-велосипедов. В воздухе стоял тяжёлый удушливый запах металла, пороха, лекарств и грязи. Рик ощутил, как к горлу подступают иглы. Он не был брезгливым. И наркоманов видал. И моложе видал. Просто этот был совсем уж ненормальным. Собачья отрезанная голова в руке. Это перебор. — Ну, ладно, давай, — словно передумав, незнакомец вдруг хохотнул и сунул руки в карманы, выпустив собачью голову на землю. — Мне правда хреноватенько, как видишь, я просто бобов переел, заблудился. И ногу подвернул, поглядишь? М? Мамочка, наверное, обо мне волнуется! — Скорая уже в пути, мистер! Я могу осмотреть вашу ногу, я пока что только студент, но я знаком с основами… Рик был очень неосторожным, глупым и смелым. И он всегда мнил себя большим и сильным, и он не боялся. Малолетних наркоманов, тощих и очкастых, с запавшими глазами не боялся. А зря. Потому что пинался очкарик больно. Стоило только Рику чуть наклониться, нога в тяжёлом ботинке с каким-то даже хрустящим треском впечаталась в его лицо. Наркоман истерично захохотал, и Рик, отшатнувшись назад, ощутил, как к его горлу приставили что-то тонкое и ледяное. В глазах потемнело. По лицу стекала тёплая струйка. — Я просто не люблю, понимаешь? Я просто НЕНАВИЖУ, когда мне мешают спать! Ты знаешь, откуда у меня голова этой собаки? — Гарри Поттер! Рик вздрогнул и захлебнулся криком, когда нож надавил на кожу и шею ожгло болью. Малолетний наркоман вдруг отстранился. Рик открыл глаза, проморгался и увидел. Старик был высоким и статным. Как из книжки. Есть такие книжки, в них любят описывать магов или колдунов, они носят длинные седые бороды, звёздчатые колпаки и посохи. Этот старик был не в колпаке, а в мантии, и посоха не было. Но что-то такое… Рик глаз оторвать не смог. Было в дедуле что-то такое, потустороннее, что ли. Что-то не от мира сего. То ли очки-половинки, то ли неожиданно яркие голубые глаза и взгляд пронзительный и завораживающий, словно дед вылез из сказки, представ перед ними на самой грязной улице Лондона во всей своей фантасмагоричности. — Я думал, что тебе стало лучше, мальчик мой. — А мне стало, директор, — наркоман принялся яростно тереть глаза. — Я просто ещё от лекарств не отошёл, вы под галоперидолом бы тоже кого-нибудь попугать решили. Вы старый, а значит, вы были бы ещё более восприимчивым. — Я рад, что нашёл тебя относительно здоровым. Я слышал, что ты сбежал из «Пилгрима». — Выписали, сэр. Они меня выписали, а потом сами об этом забыли, представляете? Смешно, а? Он облизнулся и издал глухой смешок.***
— Вы сошли с ума! Вы свихнулись, Альбус! Минерва Макгонагалл ничуть не поменялась. Совсем ничуть. Только очки сменила, оправа стала дороже, Гарри это сразу заметил. Он продолжал притворяться спящим и через приоткрытые веки наблюдал за деканшей, мечущейся по кабинету в темпе престо. — Ничуть, Минерва, — старик усмехнулся и, поднеся лимонную дольку к огоньку свечи, стал изучать её прозрачность. Как всегда, спокоен. Поттер испытал острую жажду вскочить и выдернуть старому гаду клок бороды. ТАКИМ спокойным быть просто невозможно! Это нонсенс! Никто не может так себя вести рядом с Джокером, никто! Ни капли страха! — Зачем вы привели его сюда?! — Он определённо нуждался в помощи. Никогда не мог понять магловских снадобий, по-моему, в них слишком много побочных эффектов. Скажу вам по секрету, — старик понизил голос, — даже Невилл не изготавливает зелья с большим количеством неблагоприятных эффектов. — Шутить изволите?! Альбус, это не смешно! Зачем вы привели сюда его?! Где он должен быть, по-вашему?! — Он сказал, что его выписали. Значит, у четы Дурслей? Что-то мне подсказывает, что они были бы не очень рады. Как вы думаете? — Альбус улыбался и смотрел на дольку, жёлтыми жилками просвечивающую на свету. Минерву трясло от негодования. От праведного негодования. И понять, что бесит её сильнее: Поттер или Дамблдор — было трудно. Гарри мысленно предположил, что всё же Дамблдор, потому что невозмутимость и всезнающая улыбка Мона Лизы на его лице могли бы взбесить даже святого. — Только не говорите мне, что вы… нет, Альбус. Я понимала вас, когда вы настояли на том, чтобы Ремус… Вы ведь помните, что Поттер не совсем приспособлен! Да дементор же вас побери, вы не можете оставить сумасшедшего студента в коллективе! — Вы правы, думаю, в общей гостиной ему жить не стоит, другим студентам может быть некомфортно… — Альбус! — Возможно, где-то в отдельной комнате. Занятия он вполне может посещать по вечерам. Я думаю, ему будет достаточно трёх предметов для изучения. — Вы заставляете меня усомниться в вашей адекватности. Неужели вы не понимаете, что мистер Поттер совершенно не приспособлен для жизни в коллективе? Я солгу, если скажу, что он не обучаем, он определённо обладает повышенными интеллектуальными способностями. Но Альбус, он неадекватен, он может быть опасен для коллектива! — И всё же он должен находиться в Хогвартсе, Минерва. Вы поймёте почему, но намного позже, а сейчас я прошу вас мне довериться. Когда вслед за разъярённой деканшей гриффиндора хлопнула дверь, Дамблдор опустился в кресло и сунул приторную конфету в рот. Лицо его утратило всякое юродивое блаженство, уголки губ опустились, и на переносице, между бровями залегла глубокая складка. С минуту старик поглощал лимонные дольки, а потом вдруг заговорил: — Ты можешь притворяться спящим и дальше, Гарри. Я не против. Но постарайся не уснуть по-настоящему, потому что я хочу, чтобы ты меня услышал. Поттер напрягся и замер. Альбус стряхивал со стола сахарные крошки и говорил. Много о чём. О том, что Волан-де-морт вернулся в своём теле, о том, что Гарри Поттер здесь, как кот-крысолов, он нужен для того, чтобы остановить Лорда. О жертвенности и материнской любви, о дружбе и влюблённости. Он рассказывал про пророчество, про предзнаменования и судьбу, про детский дом, про жестокость, про маленького мальчика, который умел разговаривать со змеями и ненавидел своего отца. Рассказывал так много, что в конце Поттер не вытерпел, открыл глаза, встал с клетчатого старого диванчика и тоже стал дольки есть. Как оказалось, приторные липкие конфеты здорово успокаивали нервы. Гарри вдруг понял, почему директор их так любит. — И вы не побоялись мне рассказать? Я, значит, как собака? Должен исполнить своё предзнаменование? Вы не побоялись, что я сейчас уйду? Я не герой, сэр, вы же знаете. Я как Мефистофель, только наоборот. Я блага хочу, но оно у меня своё собственное. Я, благо, по-другому понимаю. Зло, выходит, по-вашему, — он хмыкнул и провёл рукой по щеке. Язва рассосалась, на коже осталась рытвина. — Не побоялся, — Дамблдор почесал кончик носа. — Ты не герой, Гарри. Знаешь, в мире вообще героев мало, и они все очень несчастны. Я думаю, что ты рад это слышать. Ты в нём нуждаешься, как и он в тебе. И вы встретитесь рано или поздно. — И вы готовы впустить меня в Хогвартс ради того, чтобы я находился под вашей защитой, не умер раньше времени и сделал то, чего вы от меня ждёте? — Совершенно верно. — Цинично звучит, не находите? — Зато правдиво. К каждому свой подход нужен, я спел бы тебе дифирамбы о долге, о привязанности к тебе и о том, что даже в темноте можно разжечь свет. Но не буду, ты не поверишь. — Знаете, сэр, вместо конфет можно шалфей пить. Он тоже помогает, вы знали? Впрочем, вам, наверное, всё равно, вы ведь уже без зубов и так скоро останетесь. Старость не радость.