Дальше

      Вероятно, впервые за последние несколько недель я пожалела о том, что прервала связи с Братством. Но ещё вероятнее было другое — я впервые пожалела об этом сознательно.       «То, что ты задумала, — сказала мне Хэйлин за неделю до моего невольного путешествия, — самоубийство».       «Или самопожертвование», — ответила я тогда.       И я до сих пор не знала, что же это… Всё это. И то, когда приходилось бежать сломя голову, не падая только потому, что жёсткие руки снайпера панически тянули, рвали меня вперёд, а позади ревел сам воплощённый ужас, сметая куски бетона и железа как бумагу. И то, когда под моим сапогом что-то сухо щёлкнуло — но эффект от этого звука был бы примерно тот же, как если бы тот коготь смерти всё же догнал нас.       Если подумать, то практически любая вещь на Пустошах — живая или нет — была предназначена только для одной цели: уничтожение. Но лучше об этом было не думать.       — Только не вышибай эту дверь сразу, а то набралась дурацких привычек у своего…       — Замолчи, Маккриди.       Я склонилась к замочной скважине, пристроила пип-бой так, чтобы он подсвечивал мне её.       — Если здесь такой же винтовой замок, то у меня не будет другого выхода. Только вышибать, — сказала я, невольно морщась. — Шпильки с такими замками бесполезны.       Мне не нравилось так действовать. Хотя, подозреваю, что Данс одобрил бы тот грубый манёвр, который я провернула с предыдущей дверью.       Я вытащила шпильку, разогнула её и осторожно сунула в замок. Это был обычный замок, но я не знала, сколько лет механизму, и опасалась неосторожным движением повредить что-нибудь у него внутри. Мало ли, отвалится там что-нибудь, заблокирует все возможности открыть его без лишнего шума.       «Мы умеем вышибать любые двери»       — Конечно, — согласился снайпер то ли с моими словами, то ли со словами Данса, которые прозвучали у меня в памяти, — вот шуму-то нам сейчас только и не хватало. Чтобы сюда прибежало что-то пострашнее когтя смерти.       Он посмотрел на мои манипуляции, сполз по стене на землю, принялся рыться в кармане. Я знала, что он считал страшнее когтей смерти — гулей. По-моему, гули хоть и были самой мерзопакостной насмешкой радиации над тем, что раньше было людьми, но они по крайней мере дохли от одного выстрела в голову.       Моего обоняния коснулся сигаретный дым и я, не переставая возиться с замком, тихо сказала:       — Нет тут гулей, — хоть тема и не поднималась, снайпер упрямо качнул головой.       — Они вылазят из таких дыр, из которых никогда не подумаешь, что оттуда что-то вылезет.       — Тут не воняет, — в замке коротко скрипнуло, и один из язычков, который я придерживала шпилькой, поддался. Я наклонила шпильку и прислушалась. — Сам же чувствуешь.       — Да тут и без гулей…       Скрипнул второй язычок, и я осторожно потянула ручку двери. В этом я была с Маккриди согласна. Запах ощущался — только я ещё не поняла, что это. Ручка щёлкнула — замок ослаб, я толкнула дверь и, когда она не поддалась, толкнула сильнее.       — Заело что ли? — пробормотала я, наваливаясь на неё всем весом.       Дверь немного сдвинулась в сторону. Наконец я сумела протиснуться в образовавшуюся тёмную щель, и тут же споткнулась обо что-то мягкое.       — Ну ты отойди что ли, — донёсся раздражённый голос Маккриди. Его дверь тоже не хотела пускать.       Я включила подсветку пип-боя, чтобы посмотреть, что за дверью было навалено, и едва смогла поймать визг, уже готовый было сорваться. Практически весь пол был устелен ковром из трупов. Некоторые — почти целые. Тела валялись как попало, переломанные, посиневшие. У некоторых не хватало рук, ног или голов, и только теперь до меня дошло, что за запах тут ощущался.       Я невольно качнулась обратно, ударилась о полуоткрытую дверь. Зачем-то посмотрела вниз и увидела, что под нижним краем двери застряла человеческая рука — посиневшая, со скрюченными окоченением пальцами. Содранный дверью лоскут плоти волочился за огрызком кости, развозил по каменному полу коричневую кровь.       — Ох ты ж… — выругался Маккриди, который протиснулся вслед за мной. — Тут бомба рванула или… Ты чего?       Мне стало не хватать воздуха. Я рванула ворот куртки, едва не выдирая молнию, развернулась к стене, чуть не ударившись об неё головой, и едва успела наклониться, как меня вырвало.       — Тьфу, — сморщился снайпер, и я почувствовала, как он заботливо взял меня за плечи. — Ты чего? Как будто не видела ни разу, — он как-то неловко погладил меня по спине. — Ну трупаки, ну и что? А хотя, — он отодвинул меня, поднял мою левую руку и посветил пип-боем мне в лицо. — Слышь, цыпа, я вдруг подумал… Я, кажись, не всё знаю, да?       Я вывернулась из его рук, вытерла рот рукавом. Меня била дрожь, дурнота накатывала, прибывала откуда-то изнутри мерзкими липкими волнами.       — Потом, — я вздохнула — жалобно, со всхлипом, пыталась говорить твёрдо и спокойно, но получился лишь едва слышный шёпот. — Давай уйдём отсюда, — мне было неприятно за свою реакцию. Стыдно. И ещё из-за того, что я, дрожа крупной дрожью, обливалась холодным потом то ли от страха, то ли от невозможности совладать с собой.       — Уйдём, — согласился он, внимательно глядя на меня. — Воняет тут. А куда пойдём-то? Туда? — он насмешливо кивнул на ту дверь, через которую мы вошли. — Или туда? — ещё один кивок указал куда-то вглубь длинной комнаты. И когда я промолчала, просто не имея сил справиться со своим голосом, он встряхнул меня. — Ну хватит уже! — раздражённо сказал Маккриди. — Подбери сопли-то.       Я стащила берет, вытерла им взмокший лоб.       — Какие сопли? Всё нормально, — на этот раз мне всё же удалось взять себя в руки. — Отравилась просто.       — Угу, — он отпустил мои плечи, поправил рюкзак и сунул руку под ремень винтовки. Прошёл вперёд, осматривая по пути то, что осталось от этих людей. — Кто ж их так, а? И, главное, как? — бормотал он. — А хотя, ясно, как… Смотри, — он присел на корточки, двумя пальцами взял ближайшую голову за посиневшее ухо, развернул.       Голова, подсвеченная зелёной подсветкой пип-боя, уставилась в пустоту мутными стеклянными глазами — и меня не вырвало ещё раз, видимо, только потому, что уже было просто нечем.       — Видишь? — Маккриди нахмурился, ткнул пальцем на ровное отверстие с обожжёнными краями на лбу. — Лазер, — он повернул голову затылком, осмотрел — там волосы были сожжены, и чернело такое же ровное обугленное отверстие. — И тут тоже, — заметил он. — Это не самодельная лазерная пушка, а, скорее, того же типа, что у Братства, — Маккриди испытующе глянул на меня.       — Или Института, — ответила я. — Кто эти люди? Вернее, кем они были, — исправилась я. Мне всё же удалось заставить себя успокоиться и смотреть на эту жуткую картину так, как приходилось смотреть всегда.       Места после зачисток выглядели примерно так же — и мне тоже поначалу это было жутко и противно. Тогда со мной всегда был Данс — и вот уж кто с одинаковым выражением смотрел на тела и когда они были живыми, и когда они уже были расстреляны им же. Да, места после зачисток выглядели так же — за исключением того, что после Братства, как правило, оставались так лежать всё же не люди.       — Люди, — тихо повторила я. — Это — работа Братства? Зачем? — спросила я сама себя. И заставила наклониться над ближайшим телом. Привычным жестом похлопала по холодным бокам, ощупала карманы, провела рукой по ремню.       Пусто. Ни оружия, ни патронов.       Я повернулась к другому телу. То же самое.       — Они даже не были вооружены, — пробормотала я. Прошла дальше, продолжая искать хоть какие-то признаки того, кем были эти люди. — Сколько же их тут? Что тут произошло?       Эффект был прежний. Ни оружия, ни боеприпасов. Как будто их сюда согнали специально. Чтобы устроить резню? Бред какой-то.       — Ладно, — снайпер поднялся, отряхнул плащ. — Пошли дальше. У них из оружия только какие-то самоделки. Из таких разве что по тараканам шмалять, а патронов и того меньше. И то — всего у пары человек. Остальные пустые. Ты чего нашла?       — Поселенцы? — вместо ответа спросила я. — Так кто же их…       — А я-то почём знаю? — раздражение в голосе Маккриди стало более отчётливым, он резко дёрнул ремни рюкзака, поправляя. — Пошли, чего встала. Сама же просилась уйти отсюда.       Место резни внушало дикий страх. Судя по тому запаху, что мы ощущали, и тому, что тела пока ещё сохраняли окоченение, прошло не больше двух суток. И ещё… среди тел мне попалось даже несколько детей.       Работа Братства? Хм…       — Налюбовалась? Ну так иди, иди, — подгонял меня Маккриди и для убедительности подтолкнул прикладом винтовки.       — Ты-то чего разнервничался?       Перешагивая через тела, как через беспорядочно наваленные брёвна, мы двинулись вперёд, в темноту, которую свет от пип-боя мог только робко ощупать, но не рассеять. Аварийное освещение, если и было здесь когда-нибудь, не работало, и темнота была кромешной. Ноги иногда скользили, попадая в лужи крови, и я с замиранием сердца отчаянно пыталась сохранить равновесие — упасть в эту груду мне совершенно не хотелось.       Я не удивилась тому, что мы наткнулись на ещё одну дверь — уж чего тут было более чем достаточно — скорее, я была удивлена, что она оказалась открыта. Точнее, настежь распахнута.       Я выключила подсветку, махнула рукой — сделала Маккриди знак не приближаться. Отпустила курок револьвера, убрала его за перевязь и сняла с плеча карабин — руки работали сами, я даже не смотрела на то, что делаю. Вместо этого я глазами обшаривала этот дверной проём и то тягуче-чёрное пространство, которое мне было видно.       Дверь была распахнута, но света это не прибавляло — снаружи уже давно наступила ночь. В Столичной Пустоши, в отличие от Содружества, ночи были настоящими. Чёрными, как смола.       Медленно, прижимаясь к стене, с карабином на изготовку я вышла из этой бетонной кишки, в которой, как выяснилось, мы провели почти весь день. И тут же плавно и быстро развернулась, осматривая, ощупывая, обыскивая взглядом пространство позади себя. Было просто отвратительно темно, чтобы я могла полагаться только на своё зрение. Я прислушалась, но ночные звуки на Пустошах таковы, что им можно было бы доверять ещё меньше.       — Никого, — негромко сказала я, отворачиваясь от двери, и опустила карабин…       Чтобы тут же понять свою ошибку.       — Конечно никого, — одновременно со звуком передёргивания затвора согласился чей-то голос, и к моему виску прижалось дуло дробовика, коснулось холодным металлическим поцелуем. Откуда-то прилетел пучок света, врезался в стену и открытую дверь. И в мои глаза — почти ослепив на миг. Я разжала пальцы, и карабин немедленно повис, закачался на ремне. Я замерла, машинально поднимая руки ладонями вперёд.       — Повернись.       Уже знакомо изображая замедленное па неизвестного танца, я неторопливо повернулась, мелко переступая. Дуло вместе с тем, кто держал оружие, передвинулось мне на другой висок, а потом на затылок. Дрогнуло — когда чьи-то руки неловко и суетливо сдёрнули карабин с моего плеча, путаясь в его ремне и собственных пальцах. Я повернулась к двери — в чёрном проёме едва заметно блеснул прицел снайперской винтовки, отражая направленный почти прямо на него свет. Я знала, почему Маккриди медлит — я стояла как раз на пути полёта пули. И когда я попыталась качнуться в сторону, дуло плотнее прижалось к моему затылку.       И вдруг… Мне показалось, что внутри у меня всё заледенело, превратившись в огромную ледяную глыбу. И не потому что мне в затылок упирался ствол. Немного привыкшие к ослепляющему свету глаза выделили рисунок, грубо и неумело, но вполне узнаваемо нацарапанный на каменной стене: керосиновый фонарь.       Я выдохнула и едва не поморщилась от того, с каким свистом воздух покинул лёгкие. Позади нас ждал призрак из прошлого целого мира — Анклав. Здесь же — призрак из моего личного прошлого — Подземка.       В голове зашумело — гулко, противно, словно набирающий обороты двигатель. И перед глазами, ещё недавно ослеплёнными ярким светом, стала стремительно разливаться темнота. Я моргнула, встряхнула головой, пытаясь вытрясти из неё и этот шум, и эту сгущающуюся тьму, со стыдом понимая, что сейчас произойдёт.       — Не стреляй, — прошептала я в сторону блика, сидевшего на прицеле снайперской винтовки, но за шумом в собственной голове не услышала, сказала я это вслух или только хотела. Я даже не успела подумать об этом: моё тело, внезапно ослабев, кульком рухнуло на землю, обрушивая и меня в чёрную густую мглу ночи на Столичной Пустоши.       Мы шли уже трое суток. Не такое уж большое расстояние, если подумать, но мы всё больше удалялись от той самой мигающей на мониторе точки — и мне это не нравилось.       — Я не знаю, что там, — упорно повторял Маккриди и не менее упрямо не желал идти прямо туда. — Мы что ищем? Синта? Синта, — отвечал он сам себе, — а кто у нас занимается синтами — особенно пропавшими? Подземка? Подземка, — снова отвечал он и невозмутимо указывал мне вперёд дулом винтовки.       Меня передёргивало. Я знала, что представляла из себя бостонская Подземка, но понятия не имела, чего ожидать от столичной. Неведение мне тоже не нравилось. Мне вообще не нравилось всё, что уводило меня прочь от цели.       — А ты знаешь, где её искать?       По опыту мне было известно, что это не так просто. И какой бы правильной ни была мысль о том, чтобы привлечь к моим поискам Подземку, мне не хотелось тратить время на разгадывание их дурацких загадок.       — Неа. Ну… одного из них я, может, и найду.       — Откуда?       Маккриди пожимал плечами.       — Слышал.       — Слышал он, — ворчливо бормотала я, оскальзываясь на покатых кусках бетона. — Ушастый-то наш… — но послушно шла вперед, туда, куда указывал снайпер.       Куски бетона, которые постоянно норовили выехать из-под ноги, подвернув её при этом, меня бесили больше всего. Я не понимала, откуда тут такое невероятное количество камней. Как будто по Вашингтону вместо бомбы прошлась громадная скалка, разворотив город и раскатав его обломки по всей Пустоши.       — Когда я ещё жил в Литтл-Лэмплайте, — пояснил Маккриди, — к нам пришёл человек. Выходец из убежища.       Это было что-то новое — вдобавок к нашим ежедневным препирательствам по поводу поисков Подземки, — и я подняла голову. Мы устроились на ночлег, забравшись на остаток второго этажа здания. От него уцелел пол, почти весь потолок и целых две стены. Чтобы не бояться быть сожранными, этого было вполне достаточно. Обняв рюкзак как подушку, я свернулась на бетонном полу, но когда услышала Маккриди, отпустила рюкзак и села.       — Что? — я слышала про легендарного Одинокого Странника, но напрочь забыла, кто мне о нём рассказывал.       — Выходцу надо было попасть в убежище 87, — сказал снайпер, пожёвывая травинку, — а попасть туда можно было, пройдя пещеры насквозь.       — Как его звали?       — Выходца? Не знаю. Я не спрашивал. Да я даже не знал, что он из убежища. Просто он был не один — с ним шла такая мощная тётка в силовой броне, с вот такими знаками, — он провёл двумя пальцами по рукавам.       — Паладин, — машинально отметила я. — С выходцем был член Братства Стали?       — Ага.       Братство, значит. Неприятно облившись изнутри горькой волной, я вспомнила, что Мэксон рассказывал мне эту историю.       «Я видел Выходца из убежища, — говорил старейшина. — Давно. И недолго. Но достаточно, чтобы придти к выводу, что он, хоть и не был приспособлен к выживанию в этом мире, но всё же — он был похож на остальных. Дитя своего времени».       — Они разговаривали между собой, — задумчиво сказал Маккриди. — И упоминали в разговоре Ривет-Сити. Какого-то старого хрыча из Содружества. Институт… И Подземку.       — А ты подслушивал?       — Приходилось.       «Ты другая, — зашептала моя память, возрождая неповторимое ощущение жёсткой хватки на моей шее. — Ты разговариваешь по-другому. Ведёшь себя по-другому. Ты даже пахнешь по-другому».       Я отвернулась от Маккриди, пристроила рюкзак под голову. Подземка вылетела из головы со стремительностью пули, когда там появился Мэксон. «С чего это я о нём вспомнила?» — спросила я у самой себя, пытаясь быть строгой. И тут же сдалась.       Разве я о нём забывала?       — Так что вначале нам надо попасть именно туда. Ривет-Сити, — заключил Маккриди. —Желательно без потерь, без «хвоста» из Братства и прочего. А там разберёмся на месте…       Я потеряла сознание, как мне показалось, всего на секунду, потому что я тут же пришла в себя от громкого разговора прямо над моим ухом.       — Да когда она упала, ты, поди, думал, что убил её ненароком, — сказало пространство голосом Маккриди и усмехнулось. — Сам чуть с перепугу не об… О, зашевелилась!       Я открыла глаза. И тут же закрыла их обратно, когда дощатый потолок, вздрогнув, пошёл рябью и завертелся, сделав немыслимый кульбит.       — Цыпа, ну не прикидывайся, что спишь.       Я потёрла глаза — при этом прикоснуться ладонью к своему лицу и не промахнуться оказалось почему-то довольно сложной задачей.       — Не сплю, — проговорила я и закашлялась — во рту совсем пересохло. Кто-то поднял меня за плечи, вложил в руки кружку с водой, и я выпила её, жадно глотая вместе с воздухом. Затем у меня забрали кружку и бережно уложили обратно, но мне помогло — в голове заметно прояснилось. Я смогла открыть глаза, и тут же принялась озираться. Дощатый потолок никуда не делся, хотя при ближайшем рассмотрении он оказался просто грубо сколоченной деревянной решёткой, как-то прибитой к бетонному потолку, и подпирали его такие же бетонные стены — примерно такие же, из которых мы выбрались. А когда мы, собственно, оттуда выбрались?       — Утро уже, — сказал Маккриди, и я перевела взгляд на него. — Утро, говорю! Знаешь, цыпа, я всегда знал, что удача тебя за что-то особенно любит. Но чтобы так…       Он вольготно развалился в обшарпанном кресле с одним подлокотником, на коленях у него лежала винтовка. Заботливо и даже ласково снайпер протирал её приклад чем-то мягким.       — Подземка сама нашла нас, даже напрягаться не пришлось. Почти.       Открытая бутылка, которая объясняла приподнятое настроение снайпера, стояла рядом с ним на том, что, вероятно, заменяло стол — несколько поставленных один на другой ящиков из-под боеприпасов. У некоторых из них не хватало стенок, отчего «стол» производил какое-то впечатление незавершённости.       — Нам повезло, — продолжал вещать он. — И если бы мне кто такое рассказал, я бы не поверил.       — Мы где? — спросила я, проигнорировав его разглагольствования, и внутренне поморщилась от своего голоса. Таким разве что гулей пугать.       — У меня дома. Почти, — ворчливо ответил мне голос ничем не краше моего.       Я вздрогнула, дёрнулась всем телом, машинально хватаясь за перевязь — точнее то место, откуда мне в руки легко и быстро прыгал револьвер — обычно прыгал. Именно этот голос велел мне повернуться, когда меня в затылок холодно поцеловал металл. Но перевязи не было. И револьвера тоже.       — Тихо, цыпа, тихо! — крикнул Маккриди, для верности замахав руками. — Ну чего запаниковала-то? Тихо. Лежи, а то как бы опять не свалилась.       Я села, обливаясь потом и тяжело дыша. Мне пришлось схватиться за стену, потому что голову тут же повело, комната поехала куда-то, унося с собой всех, кто там был.       — Я тебе говорил, оставь ты ей эти ремешки! — выговаривал Маккриди кому-то. — Она ж без них как голая, честное слово. Убьёт одним плевком.       — Кто… — я не договорила, закашлялась — и вдруг показалось, что этот кашель выбивает из меня остатки сил.       — Друг я, друг, — ответил ворчливый голос. Рядом со мной прогнулся матрас. Зрение ещё подводило, но я смогла разглядеть нашего нового знакомого. Это был бодрый, жилистый и крепкий на вид старик — из того типа, про который обычно говорят, что у них нет возраста.       — Ты была без сознания намного дольше, чем думаешь, — сказал он, взяв меня за обе руки и снова вложив в них кружку. На этот раз она была тёплой. — Это чай, не бойся. Там сахар — это то, что тебе, судя по всему, сейчас очень нужно. Обморок от гипогликемии — обычное дело.       — От гипо… — пробормотал Маккриди, — глюко… Ну-ну.       Я отхлебнула и даже зажмурилась от удовольствия. Божественно…       — Меня зовут Хорес Пинкертон, — представился наш новый знакомый и церемонно наклонил голову. — И я прошу прощения за то, что целился в вас. Но вы сами видели, что в том бункере творится. Когда оттуда вышли живые, я, признаться… хм…       Я поперхнулась, внезапно вспомнив ту жуткую картину. Опустила кружку, борясь с очередным приступом тошноты.       — Что там произошло?       Пинкертон поджал губы.       — Я не видел, а потому не могу ответить на ваш вопрос. А если бы видел, — он на секунду сморщился, — то тоже не смог бы. Подозреваю, что меня просто постигла бы та же участь.       — Там был знак Подземки.       — Я знаю, — ответил старик и склонил голову набок, словно оценивал меня. — Я увидел останки около полутора дней назад.       Я заставила себя допить чай, надеясь, что не расстанусь с ним в скором времени, и протянула Пинкертону кружку.       — Вы как-то связаны с Подземкой?       Он принял кружку, другой рукой неожиданно схватил меня за запястье, впившись в него крючковатыми пальцами. Испытующе, цепко заглянул мне в глаза.       — Скорее, это они связаны со мной, — жёстко сказал он, понизив заледеневший голос. Старческие пальцы сжали запястье с совсем не старческой силой. — А вы, леди? Как вы с ней связаны?       Рядом со мной сухо и равнодушно лязгнул затвор.       — Полегче, старик, — вклинился Маккриди, который до этого молча занимался своей винтовкой. — Со столичной Подземкой она не связана никак, — протрезвевший голос оброс холодом, затвердел, а сельский выговор испарился, словно его и не было. — Мы искали кого-то из вас, но не за тем, чтобы немедленно уничтожить. В этом случае ты бы не разгуливал живой и невредимый.       — И кого вы искали? — быстро спросил Пинкертон, коротко взглянув на направленный в него ствол. — Подземка? Или те несчастные, которые остались там? — он медленно разжал пальцы, отпуская мое запястье. Я так же медленно убрала руку.       — Как они связаны? — мне стоило некоторого труда задать вопрос ровно. Запястье ломило, как будто старческие пальцы пытались его переломить.       — Да никак! Поселенцы. Я слышал сигнал, а те, похоже, не слышали. Или не поняли. В Подземке его запускают, когда есть опасность.       — Опасность? — спросила я и раздражённо махнула рукой, чтобы Маккриди опустил оружие. Видно же было, что старик тоже напуган и растерян, потому и вёл себя так.       — Это условный знак. Если услышишь в эфире скаутскую побудку, значит, туда соваться нельзя. Вообще.       Конспираторы, мать их.       Я потёрла виски. Северная Церковь в Бостоне никуда не делась из моей памяти. Скорее, наоборот. Сейчас эти катакомбы вдруг оживились, стали как наяву давить своими разрушенными склепами, закружились перед глазами знакомые лица, которых уже не было в живых. С моей подачи.       — Что за опасность там была?       — Я не могу сказать. Опасность, исходящая от людей, естественно. И те от кого-то спасались, — Пинкертон неопределённо кивнул куда-то, вероятно, имея ввиду тех, кто остался лежать в бункере. — Подземка знала, что это было, но они куда-то ушли — гораздо раньше, чем началась эта резня. А сигнал оставили, чтобы свои знали — туда ни ногой. До тех пор, пока эта побудка не прекратится.       — Умно, — заметил снайпер. Закинул ногу на уцелевший подлокотник, положил на колени винтовку и принялся поглаживать её, как любимого питомца. Другой рукой потянулся за бутылкой. — А что ж ты там забыл, папаша?       — Наблюдал, — ворчливо откликнулся Пинкертон. — Что для Подземки опасность, то для меня — новые данные. Не первый раз уже. Но я пришёл то ли слишком поздно, то ли слишком рано. Те люди просто хотели от чего-то спрятаться. Я ещё издалека услышал перестрелку, но значения не придал. Тут же без конца патрули Братства шастают… Так что мало ли…       — А те… поселенцы, — запнувшись, сказала я, — могли как-то… не знаю… помешать Братству? — вопрос прозвучал наивно и нелогично, и я это слышала, но понятия не имела, как и что спросить. Что меня вообще может интересовать?       Пинкертон нервно дёрнул головой.       — Кто его знает? У них старейшина молодой, голова у него горячая. Кто знает, что ему могло в голову прийти?       С этим я могла согласиться. Если бы Мэксону помешали люди, то он без промедлений мог бы устроить такую же резню. Но простые поселенцы?       Допустим, Мэксон решил уничтожить вместе с бостонской Подземкой и столичную тоже. Но кто бы ни вёл штурмовой отряд, он должен был видеть, что это не агенты Подземки, а обычные люди, которые даже не были толком вооружены. С трудом верилось, что кто-то из Братства Стали мог пойти на такое — расстрелять в упор безоружных людей, среди которых к тому же были дети.       — Мэксона нет в Вашингтоне, — поспешно ответила я. Возможно, слишком поспешно, потому что Пинкертон остро взглянул на меня. Помолчал секунду.       — Не было до сих пор, — наконец сказал он, цепляя меня как когтями взглядом своих выцветших глаз. — А что?       — До сих пор? — переспросила я и резко метнула в Маккриди беспомощный и поражённый взгляд, но тот почти незаметно развёл руками, показывая — мол, я предупреждал, что ничего хорошего из этой затеи не получится. — Мэксон здесь? — спросила я, непроизвольно переходя на шёпот, и зачем-то даже огляделась по сторонам.       — Это слухи, — сказал Пинкертон. — Говорят, что слишком часто на Пустошах стали попадаться солдаты в силовой броне. Люди их боятся.       — И что? Люди их всегда боялись, — неуместно хохотнул Маккриди. — И это было правильно. Когда они между собой грызлись… с этими… как их там… Изгоями, так тем более — рядом с ними мог появиться только тот, кому жизнь стала совсем не мила. Сметали всех. Только кучки золы оставались.       — Сейчас другое, — быстро ответил старик; на миг его выцветшие от времени глаза метнулись к снайперу, царапнули едва ли не ощутимо. — Это не тот междусобойчик, который когда-то был у Братства с Изгоями. Это война. Даже если Мэксона здесь нет, то скоро он здесь будет.       Я осторожно выдохнула.       — Это не новость.       — Мы не враги Братству, — сказал Пинкертон, и колкий цепкий взгляд вернулся ко мне, закогтил. — Мы не переходили никому дорогу: ни Братству, ни Мэксону.       — Подземка? Не враг Братству? — саркастично спросил Маккриди, — Ну тогда ты, папаша, многого не знаешь.       — Знаю, — твёрдо ответил старик, — и гораздо больше, чем вы думаете. Из Бостона новости доходят не так скоро, как хотелось бы, но доходят.       — Ага. Птичка на хвосте приносит.       Я махнула рукой в сторону снайпера.       — Хватит, Маккриди! — и вновь обратилась к Пинкертону. — Вы говорите про бостонскую Подземку?       — Именно, — старик кивнул. — И про тот шорох, который там навело Братство. Вы об этом знаете, надо полагать, если уж вас обоих каким-то образом занесло именно оттуда.       — Об этом только глухой не знает, — уклончиво ответила я и принялась наматывать на палец нитку, которая вылезла из драного одеяла. — Но как это относится к столичной Подземке?       — Знаете что, леди, — перебил меня Пинкертон, но внезапно замолчал, глядя на мой палец, устало присел на край лежанки и провёл рукой по глазам. Какое-то время мы сидели в тишине. — Ладно, — вдруг решился он, — чёрт с вами. Давайте начистоту. Я работал с Подземкой — заменял программное обеспечение синтов или, как вы называете это, перепрошивал их. Тех синтов, что сбегали из Содружества. Ребята из Подземки платили мне за это, но, признаться, крышки меня не особо интересовали. Гораздо интереснее было работать с такой технологией, о которой я не читал даже в довоенных записях. Работы никогда не было слишком много, поэтому на каждого синта я мог тратить столько времени, сколько хотел. Я видел синтов, которые знали, кто они такие. И видел синтов, которые были перепрограммированы там, в Содружестве — иногда приводили ко мне таких, но это стало случаться намного, намного позже. И уже тогда, когда мне довелось поработать с перепрошитым синтом, я понял, что грядёт что-то страшное.       — Каким образом?       Пинкертон посмотрел мне прямо в глаза.       — Вы не задаёте лишних вопросов, леди. Вам известно гораздо больше, чем я думаю, не так ли?       Я невольно провела рукой по тому месту, где всегда была перевязь.       — Возможно, — как можно более вкрадчиво ответила я. — Продолжайте, пожалуйста. Это… очень интересно.       И я улыбнулась ему — открыто, душевно. Мне не приходилось делать это уже очень давно — и так улыбаться, и, вкрадчиво и интимно понижая голос, спрашивать о вещах, о которых собеседник предпочёл бы не распространяться.       Его брови дрогнули, выражение лица изменилось, будто старик уже разучился удивляться, а сейчас ему пришлось вдруг это сделать. Мне, впрочем, тоже.       — Конечно, — он как-то смущённо взглянул на меня. — Но тогда, раз уж вы мои гости, а разговор нам предстоит долгий, могу я предложить вам что-нибудь перекусить? По-моему, леди это требуется.       Позже я сидела на жёсткой лежанке с комкастым матрасом, держа обеими руками кружку с горячим супом. Если учесть все те места, на которых мне приходилось спать за последние несколько недель, этот неровный свалявшийся матрас был для меня поистине королевским ложем. Наслаждаясь ощущением тепла под пальцами и вкусом настоящей, а не сублимированной еды, я внимательно слушала Пинкертона. Я понимала, что Маккриди был прав — нам очень, очень повезло. Ему самому я об этом сообщить не могла — уютно свернувшись, снайпер спал на другом краю лежанки, по-детски подложив ладонь под щёку. Я чуть повернула к нему голову и, не удержавшись, с умилением поправила на нём одеяло. Всё же спящим он выглядел гораздо более трогательно. Особенно благодаря тому, что молчал.       — Когда я впервые столкнулся с той технологией, — заговорил Пинкертон, — то даже не понял, что от меня, собственно, требуется. Заменить воспоминания? Как? Я же не господь бог, чтобы вложить в голову другие мысли, другое, если так можно выразиться, восприятие себя, окружающих — всего. А когда разобрался, то понял, что всё не так уж и сложно. Надо просто… А, ладно. Это подробности. Они вас не интересуют.       — Да как сказать, — задумчиво произнесла я и взглянула на пип-бой. На зелёной сетке ровно мигала точка, и я вздохнула. Это успокаивало.       Держись, солдат. Держись. Помощь уже близко.       — Я могу говорить об этом часами, — неумело улыбнулся Пинкертон. — Но в любом случае, первый опыт с перепрошивкой показал, в чём я ошибся. Я оставил нетронутым код доступа к настройкам синта — и дальнейшее показало, что этого делать нельзя было ни в коем случае.       — Почему же?       Пинкертон подвинул кресло ближе к лежанке, тяжело опустился в него, скрипя то ли креслом, то ли своими суставами.       — Потому что нашёлся тот, кто им воспользовался. Неважно, с какими целями. Понимаете ли, леди, на самом деле код доступа — это такая простая в применении вещь…       — Я знаю.       — Откуда? — вскидывая на меня свои глаза-когти, спросил Пинкертон.       — Мне приходилось воспользоваться таким кодом, — неохотно созналась я, досадуя на себя за слишком быстрый язык. — Один раз. Но это было… впечатляюще. И необходимо.       — Необходимо?       — Синт оказался простым головорезом. Либо уничтожить его, либо отключить через код доступа. У меня был небогатый выбор.       — Хмм… — протянул старик, взгляд потяжелел, прошёлся по мне каменным дождём. — Вам стоило просто выстрелить ему в голову. Впрочем, ладно. Я не буду спрашивать, откуда вам стал известен код отзыва — судя по всему, правдивого ответа всё равно не получу, — он вздохнул и вновь нехотя вернулся к своему рассказу: — Итак, я оставил активным этот код — и вскоре пожалел об этом. С синтом ничего не случилось, но это только по милости того, кто код применил. А если бы… — он оборвал сам себя и молчал некоторое время, покачивая головой. — Короче, я стал разрабатывать новую схему. И не только потому, что видел, что можно сделать с синтом с помощью обычной голосовой команды. Просто мне стало казаться, что это… хмм… нечестно. Создатели наделили синтов свободой воли — а зачем? Чтобы эту самую свободу тут же отнять? За что? Синт, сошедший с конвейера, уже, получается, наказан за что-то заранее?       Под-зем-ка. Их мысли. Их идеология. Их путь. Мне было тяжело слышать это ещё раз, потому что вместе со словами «Синты — это люди», «Это рабство!» — вокруг меня снова возникали призраки тех, чьи жизни я отнимала собственными руками.       — Синты, перепрограммированные в Содружестве, были другими. Я долго разбирался с теми, кого ко мне приводили ребята из Подземки. Видите ли, леди, я уже сказал, что разработал принципиально новый алгоритм, основанный на… — он посмотрел на меня и махнул рукой. — Ладно. Говоря проще, я не отключал коды доступа к настройкам синта. Просто специфика становилась такова, что исполнитель кодов, принудительно «переведённый» на другой язык, с другой семантикой и всем прочим, просто переставал понимать обращённые к нему старые коды. Это оказалось проще, чем я думал. Побочным эффектом оказалось то, что системный диск тоже переставал их понимать. Почти все. Ну да, алгоритм ещё был сырой, — он развёл руками, словно оправдываясь. — Нуждался в отладке. У меня было время, чтобы заниматься этим, но не было нужного оборудования.       — И как же вы справились?       — Справился? — искривил губы Пинкертон. — Никак. Я просто задействовал часть активных секторов на жёстком диске. Тех, что имеют связь с «живой» памятью — вернее, я предположил, потому как они оказались загружены больше остальных, — и перенаправил поток данных через них туда, куда вели ассоциативные связи.       Я мало что понимала, но не прерывала этот поток откровений. По опыту знала, что в огромной массе ненужной информации могло попасться и крошечное драгоценное зерно. Пока, правда, его не было.       — Да, признаюсь, я действовал вслепую, — продолжал Пинкертон. — Я не знал, что и куда в конечном итоге выведет. Надежда была только на то, что мозг, в отличие от процессора, понимает любой язык. Мозг будет вынужден расшифровать и направить полученные импульсы от структуры иерархически более высокой, чем он сам, именно туда, куда сочтёт нужным. В конечном итоге так и получалось, но, опять же, со стыдом могу признать, что сам до конца не знаю, как это получалось. Думаю, — он секунду размышлял, и я не могла не заметить, каким фанатичным огнём загорелись его глаза, — что если бы у меня был должный уровень оборудования, я мог бы, скажем, отключить чип синта. Вообще, — и Пинкертон даже зажал рот рукой, словно сказал некое страшное богохульство. — Вообще, — ещё тише повторил он даже с каким-то зловещим оттенком, глядя на меня. Я даже поёжилась от того, каким безумием полыхнули эти выцветшие глаза.       — Вы пытались, я полагаю? — спросила я как можно более спокойно и миролюбиво.       — Пытался! — почти со страданием воскликнул Пинкертон, всплеснув руками. — Я пытался! Но чип имеет слишком много связей с глубинными структурами. Попытка вмешаться в работу системного диска мгновенно приводила к осложнениям: как программным, так и соматическим. И если программные ошибки ещё были обратимы, то соматические — далеко не всегда.       У меня внутри как-то неприятно кольнуло.       — Что за соматические осложнения?       — Я не могу сказать, какие вообще возможны. Потеря одного из каналов восприятия — самое безобидное осложнение, которое мне довелось наблюдать.       — «Безобидное»… А что же ещё возможно?       — Думаю, всё, что угодно. Я не ставил опыты по тому, выживет синт или нет, если я инактивирую ту или иную область жёсткого диска, — Пинкертон помолчал, и мне почему-то казалось, что он жалел о своём некстати случившемся благородстве. — Что же касается тех синтов, перепрограммированных в Содружестве, то тамошние дельцы пошли по другому пути. Они как бы аккуратно записывали новую личность на свободную область жёсткого диска, не подвергая его форматированию. И почему-то не просто не инактивировали старые коды доступа, а добавляли новые, как клавиши для управления.       — Зачем? — спросила я, — А впрочем…       Старик кивнул.       — Именно, — сказал он. Потёр глаза тыльной стороной ладони и бессильно уронил руку на колени. — Новые коды — новые рычаги управления. — он вдруг как-то порывисто наклонился ко мне, заглянул прямо в глаза. — Столичная Подземка не имеет отношения к ним. К тем, которые занимались синтами в Содружестве. Они были созданы Институтом!       Я отставила кружку, аккуратно пристроила её на импровизированный стол из ящиков.       Это мне было известно. Ничего нового этот загадочный программист столичной Подземки не сообщил.       — Почему вы так думаете? — осторожность лишней не бывает, и мне показалось, что Пинкертону вовсе необязательно знать то, что знаю я. — Это само по себе кажется какой-то бессмыслицей. Зачем Институту создавать самому себе врага?       Пинкертон сел на место, переплёл пальцы, положил их на колено и одарил меня снисходительным взглядом.       — Не врага, а союзника, — пояснил он, понятия не имея, насколько хорошо мне это всё известно. — Личность, записанная в самый уголок чипа, никому не мешала, и до поры до времени была способна создавать видимость социализации. Когда же синт получал определённую голосовую команду, то… — старик звонко щёлкнул пальцами. — Получалось прекрасное оружие. Или шпион. Всё, что угодно! — Он помолчал и добавил: — Я так не делал никогда.       «У меня не было нужного оборудования»       Я ничего не ответила. Чем больше его слушала, тем больше проникалась к Пинкертону какой-то брезгливостью и с нарастающей неприязнью думала о том, что он не делал ничего подобного только потому, что у него в распоряжении не было того самого оборудования, которое позволило бы вмешиваться в голову синта более тонко. А не потому, что его вдруг начали мучить благородные цели.       Учёный — он ученый и есть. Хоть в Институте. Хоть в Подземке. Хоть в Братстве.       Но всё же продолжала с доброжелательным интересом слушать его.       «Ты — разведчик. Твоя главная цель — информация, — сами собой звучали в голове чёткие, как обрубленные, слова Данса. — А информация всегда важнее твоего личного отношения к ней».       — Мой алгоритм подразумевает невозможность дальнейшего вмешательства, — с вызовом сказал он, словно я собиралась оспорить это.       — Невозможность стереть личность, вы хотите сказать? — спросила я, надеясь, что пока что понимаю его правильно.       — Лишь отчасти это так. Возможно, оказались бы стёрты ложные воспоминания, потому что они всё ещё оставались записаны на жёсткий диск чипа. Но новые воспоминания — те, что синт получил бы после перепрошивки, — стереть было бы невозможно. Ну разве что, — неожиданно злорадно ухмыльнулся он, — этот кто-то нашёл бы способ отформатировать половину структур мозга. Ну или применить самый универсальный инструмент для форматирования.       — Какой же?       — Вот этот, — он кивнул на прислонённый к стене дробовик и радостно засмеялся, довольный своей шуткой. — Поистине, решает любые проблемы.       Я поморщилась. Не нравилась мне его шутка и то, что этот «новый алгоритм» подразумевал — как это называлось в Институте? — утилизацию. Я посмотрела на монитор пип-боя: сигнал чипа по-прежнему мигал, ровно и невозмутимо, как неделю назад. И две недели. Сколько уже прошло? Месяц?       — А скажите мне, — я оперлась локтем о грубо сколоченную спинку лежака и доверительно заглянула Пинкертону в глаза, — вы пытались когда-нибудь отследить тех синтов, что попадали к вам?       — Отследить? Зачем?       — Я не знаю… — я неопределенно повела пальцами в воздухе. — Неужели вам не было интересно узнать, как сложится у них жизнь? — спросила я, понимая, как наивно и даже глуповато звучит мой вопрос.       — Было, — снова улыбнулся он. Вероятно, купился на мой легкомысленный тон. — Но я же не мог потом пойти спросить у якобы незнакомого мне человека, как у него дела. Не побаливает ли его перепрошитая голова и всё такое, — он снова засмеялся, словно сказал что-то остроумное.       — Нет-нет. Я имела ввиду, не ведёте ли вы каких-нибудь дневников. Ну, скажем, некого удалённого наблюдения. Было бы так… любопытно… взглянуть на них. Вы совершаете поистине великое дело — неужели вы не оставляете каких-то записей об этом? — и я, протянув к нему руку, доверительно тронула его за рукав.       «Нет чётких инструкций в отношении путей получения информации, — снова всплыл в памяти голос моего наставника, — Они все равнозначны. Соотносить цель и средство придётся, самостоятельно принимая решения об их значимости. И о том, насколько ценен источник — в случае силового решения вопроса».       «Силового? О да, — вдруг подумала я, — Дансу по этой части не было равных».       — Записей, — повторил Пинкертон, и на его впалых щеках даже проступил легкий румянец. — Конечно. Вы хотите взглянуть на них?       — Если можно, — я улыбнулась, склонив голову набок.       Самой было смешно вести себя как любопытная школьница. Не думала, что мне придётся поднимать откуда-то из глубины свои навыки вытягивания информации.       Но…       «Нет чётких инструкций в отношении путей получения информации. Они все равнозначны».       — Это возможно, — ответил Пинкертон, обводя меня странным взглядом. — Но они остались в моей лаборатории — в Ривет-Сити. ***       — Ты хочешь идти по равнине? — спросил снайпер утром, когда мы наконец двинулись в путь.       — Так быстрее, — ответила я и провела пальцем по карте.       — Точно-точно. Быстрее, — сказал Маккриди и усмехнулся. — Встретишь на равнине когтя смерти и побежишь очень быстро.       Я не стала спорить — не для того он согласился быть проводником, чтобы теперь слушать нытьё о том, насколько быстро и бесцельно мы теряем время. Мы решили сделать большой крюк. Вероятно, эффект от этого решения всё же был, потому что кроме вялых гулей нам никто пока не встретился.       За всё время пути мы почти не разговаривали. Шли, слушая жалобные стоны полуразвалившихся древних конструкций, когда ветер гулял между остатками стен и фундаментов, качал куски бетона, повисшие на проржавевших нитках арматуры, или отдалённое чавканье гулей. Иногда до нас долетал далёкий мерный стук лопастей винтокрыла — бывало, что после этого пространство начинало глухо пульсировать звуками перестрелки или взрывов. Но это было далеко. Чем бы ни занималось Братство — меня это не касалось.       Посерело, ещё один день медленно подходил к концу, который почти ни на шаг не приблизил меня к цели поисков. Я привычно смотрела на мигающую точку.       «Как ты там, Данс?» — мелькнула мысль, облив меня тоской и усталостью.       — Ривет-Сити — это хорошо, — подвёл итог Маккриди, явно обрадованный цели нашего похода. — Да не дёргайся ты так из-за своего «Железного дровосека». Если бы его хотели списать в утиль, то уже давно бы это сделали, а ежели он до сих пор ещё шевелится, — он кивнул на пип-бой, — то, значится, на него есть особые планы. А Ривет-Сити — это да. Это хорошо, — довольно бормотал он, затягивая патронташ. — Бухло, девки…       Сидя на полу среди рассыпанных патронов, я собирала только что вычищенный револьвер, но после этих слов оторвалась от работы и взглянула на снайпера.       — Какие девки? Мы идём туда по делу. Или ты думаешь, я буду смирненько ждать, пока ты накувыркаешься? — я взмахнула рукой, не желая выражаться яснее.       — Угу. Я же ждал, пока ты отоспишься, — Маккриди встряхнул плечами, одёрнул рюкзак, примеряя длину ремней.       — Я могу дальше пойти одна.       Возня прекратилась, рюкзак тяжело ухнул на пол. Маккриди вдруг метнулся ко мне, цапнул меня за воротник куртки, вздёргивая с пола, и жёстко встряхнул.       — Слушай сюда, цыпа, — серьёзно, даже в некоторой угрозой проговорил он, наклонившись и продолжая держать меня за шиворот, как нашкодившего щенка, — злишь ты меня зря. Не надо думать, что я слепой и глухой. Или что я тупее, чем есть. Или что видел только тех баб, что за крышки уложить можно. Во-первых, я не заметил, чтобы за всё время, что мы шляемся по Пустоши, тебя озаботили какие-то бабские проблемы. Во-вторых, я был женат и знаю почти наверняка, что означают твои слёзы, обмороки и блевания по любому поводу.       — Да ты… в бомбоубежище… Это был не «любой повод»!       Маккриди раздосадованно встряхнул меня ещё раз.       — Курица глупая! Я не спрашивал у тебя напрямую не по причине собственной тупости, но теперь уж, цыпа, скажи-ка мне: Мэксон знает, что станет папой?       Кровь бросилась мне в лицо.       — Ах ты… — я даже задохнулась от унижения, и когда начала вырывать свой воротник из жилистых и неожиданно сильных пальцев снайпера, он только ещё раз встряхнул меня вместе с курткой, как кулёк. — Глядите-ка, какие все заботливые, — с ненавистью прошипела я, наконец выдирая свой воротник из его руки. — Да идите вы все в…       — Дура! — раздражённо ответил Маккриди, и его ладонь отвесила мне звонкий подзатыльник. — Угомонись, а? Тебе ещё ремня ввалить, что ли? Ввалил бы, да как бы такого курёнка, как ты, совсем не прибить!       Я замерла, перестала сучить ногами и пытаться его пнуть — скорее от того, что меня покоробили его слова, а не от подзатыльника.       — Чего тебе сказать? — угрюмо спросила я. — Знает ли Мэксон? Знает. Пристрелит ли меня, если поймает? Почти не сомневаюсь, что так и сделает.       — «Когда», — сухо отметил Маккриди.       — Что?       — Не «если», цыпа. «Когда». Когда поймает. Учитывая ещё… хм… наследника империи, — Маккриди насмешливым кивком указал на мой живот. — Будет ловить с удвоенным вниманием.       Я наконец выдернула свою куртку из его хватки, сердито поправила, вернула на место съехавшую перевязь, огладила её, машинально сдвигая подсумок с патронами поближе к левой руке.       — Это мы ещё посмотрим, — пробормотала я.       — Дура, — повторил он уже спокойнее. — Ребятишки в Братстве Стали не лыком шиты, а уж главный у них на такое дело очень даже скор, — снайпер демонстративно чиркнул себя по горлу. — Я о том узнал, когда твоя куриная тушка ещё в морозилке прохлаждалась. И ты, цыпа, — он ткнул в меня пальцем, — если уж улеглась к нему в постель…       — Заткнись.       —…хотя бы не бесила его лишний раз, — Маккриди поднял рюкзак, закинул за спину. — Головёнка целее была бы. И ещё раз говорю: не зли меня. Я сам-то ещё думаю, не вернуть ли тебя ему в подарочной упаковке.       Глубоко вздохнув, я открыла было рот, чтобы сказать что-то злое, но тут же закрыла его обратно. Что бы я ему ответила? В чём он был не прав?       Я шагала, стараясь держаться в одном ровном ритме, как когда-то учил Данс. Не получалось — зыбкая растрескавшаяся почва постоянно норовила выскользнуть из-под сапога, расползалась на скользкие дорожки из стреляных гильз, пыли и мусора. Чем дальше мы продвигались на юг, тем труднее было сохранять равновесие. Дорога то спускалась, то поднималась, но это ещё было полбеды — вскоре она стала заваливаться набок и потому приходилось идти, постоянно отклоняясь влево. Это выматывало ещё больше.       Из-за старика нам приходилось двигаться шагом, а не бегом — это тоже задерживало нас и не добавляло благого настроя ни мне, ни Маккриди, для которого желанные удовольствия в Ривет-Сити всё больше откладывались. За прошедшие двое суток я уже была согласна простить снайперу ту выволочку, которую он мне устроил, и его «девок» — лишь бы быстрее получить доступ к информации, но, к сожалению, моё прощение ничего не меняло. Мы передвигались шагом, в обход и только когда было светло. Зачастую приходилось идти между полуразрушенными зданиями.       — Не высовывайся, — донёсся до меня голос Маккриди и я, послушно убираясь в тень, стиснула зубы, чтобы не ответить дерзостью.       Сейчас меня всё раздражало: и то, что местная вода воняла металлической бочкой, и то, что стоило открыть рот, как туда сразу же набивалась песчаная пыль, и то, что стоило мне задуматься, как в мыслях тут же возникал…       — Прижмись к стене, чтоб тебя! — раздражённо окрикнул Маккриди, сказав это гораздо громче, чем следовало.       — Да прижалась уже! — огрызнулась я в ответ, не поворачиваясь. — Как к родной прижалась!       — Не ори.       Я понимала, что его тоже всё раздражает. И, возможно, в этом списке я занимала даже не первое место.       Где-то очень глубоко — до такой степени, что мне уже было наплевать на всё, и на безопасность в том числе. Я остановилась и обернулась к нему, на ходу поднимая палец и набирая в грудь побольше воздуха, чтобы…       Свистнув рядом со мной и почти мазнув по рукаву куртки, в щербатую бетонную стену впечаталась мерзкая зелёная плюха и медленно потекла вниз, распространяя невероятный смрад. Раздался знакомый шлёпающий звук, что издавали небольшие аккуратные ладошки. Судя по звуку, мутант то ли убегал от нас, то ли пытался обойти с другой стороны. Мы дёрнулись почти одновременно — снайпер в одну долю секунды сорвал с плеча винтовку, выругался и бегло обвёл глазами стену, после чего выругался ещё раз. Действуя инстинктивно, я моментально сжала рукоять револьвера, взвела курок, поворачиваясь за звуком ладошек. Тварь — разумна?       «Чёрт побери, — с запоздавшей досадой подумала я. — Что же я не догадалась расспросить Маккриди о местной „дичи“?»       — Вот чёрт! — загоняя патрон в патронник и передёргивая затвор, ругался он, быстро-быстро обшаривая глазами пространство перед нами.       Я сжала обеими руками револьвер, нашла глазами Пинкертона, который почти всё время молча держался в арьергарде и в наших препирательствах не участвовал. Он проворно скинул свой дробовик, удобно прикрывшись остатком того, что когда-то было углом здания, а теперь превратилось в неплохое огневое укрепление.       — Дооралась, цыпа? — пробормотал Маккриди, вскидывая винтовку.       Я промолчала, хотя вопрос о том, кто из нас орал громче, оставался открытым, сделала один медленный шаг вперёд, одновременно отпуская курок револьвера. Сунула его за перевязь и сняла с плеча карабин.       — Верное решение, — донеслось до меня. Откуда-то справа снова раздалось шлёпанье ладошек и мы синхронно повернулись туда. — Не позволяй твари плюнуть в тебя, — сквозь зубы бормотал Маккриди. — Я видел…       Грохнул выстрел. Почти прыжком разворачиваясь в сторону, я увидела, как, не добежав до нас всего пару метром, свалилась и покатилась отвратительная розовая туша, размахивая всеми своими конечностями и ещё какими-то скользкими выростами — языками? Густо потянуло непередаваемой вонью.       — М-мать твою, — от накатившей тошноты у меня на глаза даже слёзы навернулись.       — Видел, как от плевка этой дряни у человека руку разъело почти до кости, — закончил Маккриди, стремительно перезаряжая винтовку. Он не смотрел на то, что делает, вместо этого его глаза лихорадочно ощупывали пространство. — Так что…       Ещё один выстрел разодрал воздух, поглотив то, что хотел сказать Маккриди, и на миг запах пороха даже заслонил собой смрад от этой розовой туши. Я невольно бросила быстрый взгляд в направлении стрелявшего. Пинкертон качнул вперёд дымящимся стволом, весьма разумно предлагая следить за открытым пространством перед нами.       Я стащила с лица пыльник, глубоко вдохнула, стараясь не сильно привередничать воздухом, и всё же от мерзости, которая, казалось, даже была во рту, тошнота только усилилась. Я вскинула карабин и медленно выдохнула.       Через прицел тварь была ужаснее.       Я нажала на спусковой крючок, когда смогла разглядеть в прицел маленькие глазки с полузаросшими веками. Красный луч прошил эту почти человеческую голову аккуратно между глазок. Голова с хлюпающим хлопком отделилась от туловища и, размахивая длинными языками, покатилась в нашу сторону, словно пыталась-таки добежать до нас. Я вдохнула, отчаянно пытаясь не обращать внимания на тошноту. Выдохнула, не переставая следить за движением ещё одного розового пятна. Тварь бежала в непонятном направлении, шлепала ладошками по остаткам асфальта, петляла между кусками стен и фундаментов. Я «вела» её, глядя в прицел, но она никак не желала останавливаться.       Наконец тварь на секунду замерла, запнувшись о кусок арматуры, и два выстрела почти слились в один звук.       — Я первый, — заявил Маккриди, разворачивая винтовку дулом вверх и сдувая с него воображаемый дымок. Затем выдернул из-за пояса бинокль, поднёс к лицу и хмыкнул. — А ты вообще промазала. — Он ткнул пальцем на ровное чёрное пятно гари, что теперь уже навеки застряло в опоре.       — Это не моя, — ответила я. Таких горелых пятен от лазерного карабина тут было много. Квадрат когда-то был зачищен — явно бойцами Братства Стали.       Какое-то время мы неподвижно оставались на своих местах, прислушиваясь и вглядываясь в нагромождения бетонных конструкций. Потом Маккриди довольно хмыкнул и направился к неподвижной груде розоватого мяса. Я секунду смотрела ему в спину, потом окликнула:       — Ты что, серьёзно собираешься освежевать вот это?       — Угу.       Недавняя неожиданная встряска моментально перестала меня занимать, вернулось прежнее раздражение.       — Ты в своем уме?       — Да не дёргайся, цыпа, — бросил снайпер через плечо, на ходу вытаскивая нож. — Эта тварь могла сожрать что-нибудь полезное. Надо посмотреть, нет ли у неё чего в пузе.       — Стойте. Слышите? — шаркая ногами, ко мне подошёл встревоженный Пинкертон.       — Ну винтокрыл, — сказал Маккриди, наклоняясь над тушей. — Ну и что?       Я с брезгливостью смотрела на то, как он пинком перевернул тушу вверх ногами (руками?), и, прищурив глаза, что-то прикидывал.       — Ты же говорил, что тварь ядовита.       — Только её слюни, а я не собираюсь с ней целоваться.       — Фу. Роберт…       Он хохотнул.       — «Роберт, брось каку»! — искажая голос, пропищал он и рассмеялся. Оттянув лоснящуюся розовую кожу, подцепил её ножом. — Ты прям как…       — Что тут делает этот винтокрыл? — перебил его Пинкертон и дёрнул меня за рукав.       — Летает, папаша. Летает, — сказал Маккриди, вываливая из вспоротого брюха твари внутренности.       Я резко отвернулась, прикусив кулак. Очень не хотелось расставаться со своим обедом только из-за того, что одному говнюку вздумалось заняться мясницким ремеслом.       — А почему так низко?       Пинкертону никто не ответил. Опасаясь повернуться на хлюпающий звук, с которым Маккриди свежевал кишки, я просто пошла вперёд. Отошла к остаткам стены и села прямо за землю, положив карабин на колени.       Я прекрасно слышала мерный глухой стук лопастей, гудение двигателей винтокрыла. За те двое суток, что мы еле-еле ползли через Пустошь, пробираясь исключительно среди полуразрушенных районов, мы слышали этот звук довольно часто, но ничего не опасались. Во-первых, с воздуха нас, скорее всего, не было видно. А даже если и было, то патрули Братства не интересовались людьми. Во-вторых, вряд ли они могли с воздуха разглядеть меня, если предположить, что ими уже получены и приняты к сведению все возможные ориентировки.       — О, крышечка!       Я зажмурилась и сжала зубы, чтобы не сказать грубость, которая на языке уже вертелась, и, кажется, даже не одна.       — Надо уходить, — не унимался старик. Не убирая дробовик, он беспокойно сновал туда-сюда. — Мы зря тут задерживаемся.       Ему я тоже хотела сказать что-нибудь резкое, но внезапно передумала. Задрала голову, посмотрела вверх.       — Мда, — проговорила я, вдруг заражаясь беспокойством Пинкертона. Винтокрыл действительно летел слишком низко. — Маккриди, бросай мясо. Пошли отсюда.       — Ну конечно, бросай… Тварь сожрала целую тонну крышек.       — Пошли, твою мать! — я вскочила одним прыжком, закидывая карабин за спину. Натянула очки и пыльник. — Маккриди, я серьезно.       Звук винтокрыла приближался. Медленно. Гораздо медленнее, чем если бы он летел прямо сюда, но тем не менее. Я сама не поняла, что же не так с этим звуком, но решила положиться на мой внутренний пронзительно звенящий сигнал, который доносился всякий раз при обнаружении опасности.       — Да я… — начал было снайпер, но договорить не успел. Тоненько запел свист, наполняя воздух мелодичной трелью, от которого внутри всё смертельно похолодело по мере того, как звук приближался к нам.       Но так было лишь миг. Потому что в следующую секунду в нас яростно швырнуло оглушающим, вышибающим разум звуком и разметало взрывной волной. Пространство вокруг нас, мгновенно заполнившись густым непроницаемым облаком горящей пыли, завизжало, засучило в ужасе кусками арматуры и бетона, обрушивая на нас обломки.       Падая, я инстинктивно прикрыла руками голову, а когда по мне перестал барабанить бетонный дождь, по-кошачьи перевернулась на живот и поползла, обдирая ладони об острые грани камней. В правом ухе звенело и выло на разные голоса, щёку что-то щекотало, и, когда я на секунду скосила глаза к плечу, увидела кровь. Меня не особенно озаботила травма. «Главное, чтобы не голова», — подумала я, перебирая руками и ногами со всем возможным проворством. Голова — это значит обмороки, которые мне сейчас не нужны.       Пыль очень мешала видеть, и я уже исподволь начинала паниковать, когда наконец смогла разглядеть среди обломков кусок знакомого плаща.       — Роберт? — я нашарила в подсумке стимулятор. Опасаясь подняться, подползла ближе, протянула руку и, упираясь ногами во что-то, подтащила к себе снайпера, дёргая его за полы плаща. Положила руку ему на шею, отчаянно надеясь, что стимулятор ему всё же поможет.       Мёртвых поднять не мог ни одни стимпак.       Но, видимо, снайперу ещё рано было покидать этот никчёмный свет, потому что под моими пальцами явно ощущались толчки пульса, и я всадила туда шприц. Возможно, слишком усердно, потому что из-под иглы выкатилась красная капля, а Маккриди глухо зашипел, приходя в себя.       — Горло мне решила перерезать? — услышала я сквозь плавающий звон в ухе, и тут же шлёпнула его по шее.       — Придурок.       «Не высовывайся», — не услышала, скорее, прочитала это по губам. Едва придя в себя, Маккриди пошарил под обломками и с явным облегчением подтянул к себе винтовку.       — Где наш старик? — спросила я, и снайпер только досадливо пожал плечами. Извернувшись, он вытащил бинокль и смотрел вперёд, хмурясь всё больше.       — Не ори. Слышишь? — тихо спросил он.       — Что? — я не слышала почти ничего — в ушах звенело, а до того уха, из которого сочилась кровь, звуки вообще не доходили.       — Да что ты орёшь? — раздосадованно огрызнулся он. — Вон там! — он махнул рукой и сунул мне бинокль.       Винтокрыл приземлился. В клубах пыли это выглядело даже красиво. Из его чёрного нутра посыпались фигурки в силовой броне. Я не слышала этого, но прекрасно знала, как хрустят и крошатся под подошвами остатки асфальта.       — Братство? — как сквозь густую жижу донеслось до меня. — Чего они тут делают?       «Братство?» — переспросила я у самой себя. Пока мы топали сюда, я прекрасно помнила, как мои ноги оскальзывались и едва не разъезжались на кучках гильз, также в голове возникло и чёрное горелое кружево на стенах, которое мы заметили после битвы с мутантами. Братство тут уже побывало. Зачем они вернулись?       Я машинально обвела глазами отряд. Пять… шесть… семь? Да с кем они собрались воевать?       — Зачистка? — пробормотала я. — В таком количестве?       — Кого там зачищать? Там когда-то было… — Маккриди вырвал у меня из рук бинокль, поднёс к глазам. — О чёрт… Чёрт! — повторил он, и я вдруг заметила, как тот побледнел.       — Что там?! — я получила травму, от которой лишилась половины слуха, но не до такой степени, чтобы не услышать звук шквального огня.       — Пошли отсюда, — Маккриди дрожащими руками засунул бинокль за пояс и грубо оттолкнул мою руку, когда я потянулась к нему. — Не трожь! Налюбовались! — рявкнул он. — Уходим.       Он схватил меня за шиворот и буквально поволок за собой.       — Давай найдём нашего учёного папашу и валим отсюда. Очень быстро, цыпа! — говорил он, таща меня за собой и едва не впечатывая лицом в асфальт. — Скажи спасибо этим зверушкам, что нас тут задержали. Иначе вон те молодцы нас бы зажарили точно так же как и остальных.       — Каких остальных? — спросила я, рискуя набрать в рот пыли.       — А кого они там только что выпилили. Вот тех остальных.       — Чего?!       — Да не ори, овца глухая! — мы ползли так быстро, как, вероятно, не ползали никогда в жизни.       — Я не ору! Кого там «выпилили»?       Маккриди внезапно толкнул меня, и я, не удержавшись, скатилась по пологим ступенькам вниз и ударилась о стену.       — Ты придурок! — пискнула я, хватаясь за спину. — Голову, что ли, повредил?       Когда-то это был вход в метро — створки металлических дверей прогнулись и повисли на проржавевших петлях, открывая внутренность блестевшей аварийными огоньками станции.       — Сиди тут, пока я поищу нашего спеца по синтам, если он ещё жив, конечно. Не высовывайся, ясно?       Не дожидаясь моего ответа, снайпер скрылся за бетонным парапетом. Я едва не окликнула его в спину, но вовремя закрыла рот. Во-первых, это была не самая умная идея с точки зрения самосохранения. А во-вторых… «Молчание», — подумала я, и мысли со стремительностью пули ринулись в том направлении. От внезапного понимания я даже зажала рот рукой.       Бойцы атаковали свою цель — какой бы они ни была — молча.       Не я ли бесчисленное количество раз слышала боевой клич Братства Стали? Не им ли встречали новых членов Братства и провожали погибших? Не с ним ли шли в атаку?       «Ad victoriam» — то, чего не было слышно. Не потому, что мне взрывом повредило одно ухо, а потому что это было не Братство.