Дальше

      «Пристрели меня прямо сейчас…»       Мои руки обнимают тонкое женское тело, ладони сжимаются всё сильнее. Я знаю, что если сожму их ещё, то просто сломаю ей рёбра.       И я сжимаю. Смотрю в огромные глаза испуганного оленёнка — и сжимаю. Сильнее. Ещё сильнее. И жду, с нетерпением жду ощущения влажного хруста ломающихся рёбер.       — Назови моё имя.       Маленькие руки вцепляются в мои запястья, словно пытаясь дать отпор, но они слишком слабы. Они даже не могут обхватить мои запястья целиком, и я не замечаю этого сопротивления. Взгляд бездонных глаз испуганно-лукаво мерцает и переливается. Словно смеётся и сам боится этого смеха.       — Данс.       Я едва-едва слышу, как будто моего слуха касается тёплое лёгкое дыхание. Овевает звуком чужого имени. Отравляет этим беззвучным смехом.       И звук влажного хруста под моими руками взрывается в ушах, раздирает их, оглушает меня самого.       «Не-на-ви-жу… тебя… Не-на-ви-жу…» — болезненно дрожит в ответ само пространство, плюясь кровавым смехом.       — Данс, — смеясь, всхлипывает взгляд, — Данс, Данс, Данс…       Я открыл глаза и уставился в серый каменный потолок, пытаясь отдышаться, словно всё время, что этот сон издевался надо мной, я не дышал. В ушах ещё звучали отголоски того плачущего смеха, в котором я слышал не своё имя, этот хруст и ощущение того, как под моими руками ломаются тонкие рёбра. Я встал рывком, босиком прошёл к раковине и сунул голову под холодную воду, пытаясь вытряхнуть, вымыть оттуда это мерзкое ощущение.       Возможно, в этом было что-то слишком личное, но я не любил Цитадель. Слишком многое меня связывало с этим местом, и я не хотел об этом думать — всё равно мои личные предпочтения в этом вопросе никогда значения не имели. Зато Цитадель, видимо, любила меня слишком сильно и не хотела надолго отпускать.       Мне до сих пор не нравились эти стены, не нравился даже сам запах внутри Цитадели — они душили, и когда-то казалось, что я вынужден с ними бороться, чтобы выжить и не сойти с ума. Эти стены — наследие тех людей, что обитали тут до нас и в конечном итоге уничтожили свой же мир — душили всех, кто жил здесь, но много лет назад казалось, что меня — особенно.       Мне было десять лет, когда я понял это. Тогда же появилось желание избавиться от тяжкого давления этих стен. Странное было желание: я не хотел сбежать из Цитадели — наоборот, хотел подчинить её себе, сломать, как она едва не сломала меня.       Думаю, это был первый настоящий бой — в моей голове. Пришлось ринуться в атаку на то ожившее нагромождение из Устава, правил, законов, каменных колец, которое почти погребло меня под собой, и биться насмерть с собственными тенями, отвоёвывая, защищая свой разум от сумасшествия. Никому не было дела до того, что творилось в голове десятилетнего мальчишки, но это и не имело значения — ни тогда, ни сейчас.       Так было нужно. Не знаю, откуда пришло это знание, но оно было правильным. Я должен был сделать это сам — и я сделал. Сломал, разрушил всё это внутри себя и понял: законы и правила — это я и есть. Я сам. Осознал, что я смогу всё. Абсолютно всё.       Потому что Устав, законы и правила — это бред.       Я сам закон. Я сам Устав.       Я пригладил мокрые волосы, глянул в окно, потом на часы, потому что за окном всё было густо затянуто плотным зеленоватым туманом, и сложно было судить о времени. В Содружестве радиоактивные шторма не были редкостью, но всё же до Столичной Пустоши не дотягивали.       «Впрочем, какая разница, который час? — с раздражением подумал я, сдёргивая со спинки стула форму и начиная одеваться. Сон отменялся.       И с чего это я вдруг вспомнил о том, что было столько лет назад?.. Вопрос не успел оформиться толком, как я уже знал ответ на него: мне приснился не просто сон, а кошмар — впервые с тех пор, как мне удалось справиться с тенями внутри себя. Я не боялся их возвращения. После пережитой битвы в этих стенах меня вряд ли будет что-либо пугать. Тем более сон. Просто я забыл то гадостное ощущение чего-то безысходного, непоправимого и как это бывает отвратительно.       Я затягивал ремень, когда в дверь постучались. Успел обернуться, и почти тут же в комнату влетел запыхавшийся юнец в форме послушника.       — Старейшина?.. — врезался в меня встревоженный голос. Послушник едва не налетел на меня, но тут же затормозил и попятился, словно не ожидал увидеть. Надо полагать, меня собирались разбудить.       — Слушаю.       — Старейшина Мэксон, — он перевёл дыхание, — отдел радиолокации рас… располагает срочными сведениями. Вам… вам надо это увидеть, — он выдохнул.       Пожалуй, его нетерпение было даже отчасти заразительно, особенно если учесть, что «срочных сведений» я ждал уже очень, очень давно — со вчерашнего вечера. Для «срочных сведений» это было приличным сроком.       — Это всё?       — Так точно… так точно, старейшина, — поспешно исправился он.       «Нетерпение» — точно, это было именно оно. «Срочные сведения», что бы они из себя ни представляли, были очень кстати. Либо я наконец увижу цель, либо пойму, что сам стал целью.       Я быстрым шагом направился к отдельному крылу, в котором располагался отдел радиолокации, пересёк тренировочную площадку — и миниатюрный счетчик Гейгера, прикреплённый к обратной стороне воротника формы, вяло затрещал, словно подгоняя меня.       Стать целью? Мне это годилось, как вариант. Почему бы и нет? Моя задача — увидеть, откуда исходит потенциальная угроза. Ради этого можно выдержать и пару попаданий, ибо информация всегда того стоила. На данном этапе разрозненных данных хватало до такой степени, что мне бы понадобилась не одна неделя на то, чтобы всё систематизировать. Столько времени у меня, скорее всего, не было, и в этом заключалась небольшая сложность.       Правильность моих решений подтвердилась очень быстро — когда я получил рапорт одного из патрулей. Низкочастотный сигнал, который вдруг начал пробиваться откуда-то из пустоты под зданием — как позже выяснилось, довольно-таки обитаемой! — привёл к настолько интересным результатам, что мне нужно было видеть это собственными глазами.       Пустота оказалась бомбоубежищем, сравнительно недавно — лет пятьдесят или около того — соединённым с недостроенной веткой метро. Там было два выхода: первый обнаружил патруль, а второй обнаружила та особа, которую я хотел видеть не меньше, чем данные от радиолокационного отдела. Самой большой странностью оказалось то, что к старому аппендиксу этой ветки, на котором в изобилии складировались записи и дневники с печатями Анклава, примыкало смежное помещение, и дверь была замаскирована так, чтобы открыть её можно было лишь с одной стороны. Я не всегда понимал назначение тех или иных механизмов или строений, которые собирал или возводил Анклав, но в любом случае, хорошего от их изобретений ждать не приходилось.       Дверь, ведущая в смежное помещение, была когда-то заперта, а замок, судя по нескольким сломанным шпилькам возле двери, был аккуратно взломан. А то, что обнаружил патруль за той полупотайной дверью — вообще тема отдельного рапорта для целого отдела аналитики. Я не удивился факту взлома. Некоторые части моего тела прекрасно знали, какими чуткими и лёгкими могут быть те пальчики, что взламывали замок. Определённо, этим нежным ручкам могло найтись куда лучшее применение, чем взлом. Я даже знал, какое.       Мысли завернули в другом направлении, и я не препятствовал — мне нравилось, когда они сворачивали именно туда, несмотря на то, что неизменно вызывали у меня вполне однозначную реакцию, от которой в форме становилось тесно. Несмотря на то, что я желал это гибкое нежное тело и не мог получить прямо сейчас. Несмотря на то, что злость, бешенство, ревность и дикое плотское желание уже давно слились в нечто единое и неразрывное.       Я на ходу встряхнул головой, не переставая, однако, улыбаться. А ведь вполне вероятно, что моя маленькая принцесса даже не знала, насколько я близко.       Моё присутствие неизменно ассоциировалось с Придвеном. И пары дней здесь хватило, чтобы понять — если в небе над Столичной Пустошью не было видно Придвена, то многим совершенно напрасно начинал мерещиться дух анархии. Мне некогда было вышибать эти заблуждения из местного отребья, к тому же мне лично они пока не мешали — ни отребье, ни их заблуждения. Не всем обязательно было знать о моём присутствии.       Я замедлил шаг, не обращая внимания на трескотню счётчика Гейгера возле уха. Да, мне нравилось думать о моей девочке. Пусть даже эти мысли за последние недели становились всё более навязчивыми, не давали заснуть по ночам, с наступлением темноты превращаясь в фантазии, которые вполне могли привести к тому, чтобы проснуться утром на липких простынях.       Когда я зашёл внутрь, все моментально зашевелились, и я раздражённо махнул рукой.       — Вольно.       Передо мной моментально возникла тонкая фигурка в серой форме скриптора.       — Старейшина, — отчеканил звонкий голосок, — старший скриптор Хэйлин…       — К делу, — резко перебил я её, даже не стараясь говорить ровно. Обойдёмся без долгих вступлений. — Что вы нашли?       Она набрала в грудь воздуха, ничуть не смущённая моим резким тоном. «Хорошо», — мимоходом мысленно одобрил я. Нашивки старшего скриптора прилагались бонусом к целому подразделению, которое было вверено ей в командование. И я бы не сказал, что она была удивлена своему повышению. Мастер-скриптор не возразил ни единым словом, когда я настоятельно порекомендовал именно эту кандидатуру на пост командующего.       — До настоящего времени никакой активности в диапазоне сигнала телепорта выявлено не было, — чётко сказала она, — и срочность касается не этого, — она сделала паузу, в течение которой собрала со стола листы и подала мне. — Взгляните, старейшина. Это данные с радиолокационных станций, расположенных в разных квадратах, — скриптор аккуратно сдвинула в сторону карандаши и циркули, освободив карту, расстеленную на столе. Ткнула пальцем в один из указанных квадратов, — вот здесь была впервые зафиксирована регулярная активность от неких движущихся объектов. Здесь расположен обычный частотный радар, и я считаю, что для такой огромной площади он нерационален. И то, что объекты двигались, мы можем лишь предположить.       Я кивнул, не отрываясь от просмотра столбцов цифр, подписанных от руки разными чернилами, словно писавший торопился.       — Почему до сих пор не исправили?       — Виновата, — на мгновение смешалась она, — исправлю, старейшина.       Радиолокация абсолютно не интересовала Лайонса. Остатки оборудования собирались и складывались как попало, и на подробное изучение он никогда не выделял достаточно ресурсов. Да и недостаточно тоже.       — И в кратчайшие сроки, скриптор, — закончил я за неё, — у вас карт-бланш.       Я мог досадовать на Лайонса сколько угодно, но от этого мало что менялось. Мы проделали большую работу по восстановлению того, что протухало долгие годы, однако слепых пятен на карте у нас было по-прежнему гораздо больше, чем хотелось бы. Особенно теперь.       — Будет исполнено, старейшина, — она вдохнула, задержала дыхание на некоторое время. — Слишком много статичных объектов, которые создают помехи и глушат исходящий сигнал, — продолжила скриптор, звеня своим почти детским голосом, — поэтому насчёт именно этого квадрата я не уверена. Однако, — она вернулась к карте, передвинула палец чуть севернее, — вот здесь слепых пятен куда меньше. Возможно, за счёт того, что там имеется фазовый радар и даже не один, — вскользь заметила она, на секунду вскидывая на меня глаза. — И здесь мы смогли отследить примерно такое же движение — это несколько движущихся воздушных объектов.       Я требовательно протянул руку, и скриптор без единого вопроса, выдернув откуда-то ещё один лист, проворно подала его мне. Я пробежал по нему глазами.       — Выписки из бортовых журналов винтокрылов, задействованных в указанное время, — пояснила скриптор. — Я проверила. Время и дислокация ни одного из них не совпадает с тем, что было зафиксировано на радарах.       — Сопоставили с данными от разведгрупп?       — Так точно, старейшина. Но вам надо взглянуть на них лично, — она вопросительно помолчала.       — Обязательно. Какие-то соображения по этому поводу? — поинтересовался я.       — Да, — скриптор едва заметно улыбнулась, явно польщённая моим интересом к её мнению. — Если позволите, места повышенного внимания продолжают прочёсываться мобильными отрядами, ведётся наблюдение. Но уже на протяжение долгого времени там всё тихо. Даже слишком. В то время как радиосигналами разной частоты всю Пустошь лихорадит уже почти месяц, остатки базы ВВС Адамс и Рэйвен-Рок сохраняют молчание во многих смыслах. И… я не верю в это молчание.       Я слушал. У меня были такие мысли, но с другой стороны, это было слишком откровенное указание на то, что и где следует искать, чтобы сломя голову кидаться именно туда. «Меня что, считают слабоумным?» — сверкнула уже привычным раздражением мысль. Вслух это было говорить необязательно.       — Копии — мне на стол, — я взмахнул листами, которые держал в руке. — Командиров разведгрупп — ко мне. Немедленно.       — Слушаюсь, старейшина. И я взяла на себя смелость… В общем, они вас ждут, — выпалила она.       Смерив Хэйлин коротким взглядом, я похвалил самого себя за правильный выбор командующего. Я протянул ей пачку листов, возвращая, и, когда она взяла их, чуть придержал, потянул пачку обратно, одновременно пододвигая к себе скриптора.       — Если ли ещё что-то, что мне надо знать? — спросил я, непроизвольно понижая голос.       Хладнокровие покинуло её, глаза девушки моментально распахнулись от испуга, она отпустила листы и отшатнулась. Я видел, что она поняла, какого рода информация меня интересует. Мог бы просто спросить и не давить на неё, но по опыту знал, что такой метод обычно ускоряет процесс получения ответов. А сейчас мне ждать не хотелось.       — Так точно, — ответила скриптор, едва справившись с голосом. Неловко отступила назад, провела пальцем по карте. — Её присутствие было зафиксировано вот в этом квадрате — чуть севернее Ривет-Сити. Её сопровождали двое гражданских.       — Уже двое? — спросил я и сам не понял, что за выражение прозвучало в вопросе. Вероятно, скриптор тоже не поняла, потому что меня робко коснулся опасливый взгляд.       — Судя по траектории перемещения, она направляется именно туда — к Ривет-Сити, — скриптор помялась. — Старейшина Мэксон… — она машинально взяла со стола карандаш и принялась вертеть в руках. — «Вести» её удалённо становится довольно сложно. Отслеживать перемещение наземных и воздушных объектов — это то, для чего и служит оборудование, но человек… — скриптор покачала головой, глядя на меня с беспомощной мольбой в глазах.       — Предложения? — спросил я.       Она шумно вздохнула, коротко оглянулась на своих подчинённых и сказала намного тише, чем говорила до этого:       — Чтобы «вести» её и дальше, нам не хватает источников импульсов на севере. Об активности в том квадрате я могу судить только по тому, что происходит в окрестностях, но не в самом квадрате. Я уже говорила, довоенный частотный радар…       — Продолжайте, — отмахнулся я от подробностей, которые уже слышал.       — Это важно, — твёрдо отвергла мой жест скриптор. — Я изучала полевые записи того времени, когда Братство было вынуждено противостоять вооружённым силам Анклава. Тогда применялся только частотный метод радиолокации, но и тот как-то скудно. Сигналы от радаров как-то глушились — вероятно, поэтому. Я точно не могу сказать, как. Могу только предположить, — она чуть наклонилась ко мне через карту, на щеках от воодушевления даже проступил румянец. — Сейчас наша «слепота» является, скорее всего, следствием именно посторонней заглушки.       — И?..       — И чтобы устранить пробелы, — отчеканила скриптор, — нам надо либо с большей плотностью задействовать мобильные отряды, либо… — она сделала паузу, — импульсные радары, — выговорила она, благоговейно прикрывая глаза, — которые имеют намного большую дальность излучения и точность дислокации разных целей: и движущихся, и неподвижных, — отчеканив эту фразу, взятую явно из справочника или руководства, она перевела дыхание и продолжила, абсолютно уверенная в том, что говорит: — Потери, вызванные атмосферными явлениями или специальным оборудованием, в импульсном методе минимальны.       — Превосходно, — сдержанно похвалил я. — Действуйте, скриптор.       — Спасибо, старейшина.       Разговор с командующими разведотрядами не занял много времени, а информация была исчерпывающей и, в принципе, именно такой, какую я ждал. Времени у нас уже не было. И причина была лишь одна — Анклав, эта гидра, чёртова гидра, которой мы срубили уже бесчисленное количество голов. И нам снова предстояло делать то же самое.       Я просматривал сводки, на ходу сопоставлял их с данными рапортов и понимал, что у нас не осталось времени. Всё совещание свелось к объявлению общего сбора. «Полезный и состоятельный командующий, — думал я о кандидатуре Хэйлин, выходя из радиолокационного отдела и направляясь в главный зал, на ходу всё так же просматривая сводки. — Талантливая девочка. Стоило сразу обратить на неё внимание — хотя бы из-за того, что это сделал Данс. В выборе кадров он никогда не ошибался».       — Старейшина Мэксон, — уже у выхода окликнул меня тонкий, почти детский голос старшего скриптора. — Если разрешите, то я хотела бы сообщить вам кое-что важное — лично, неофициально.       Наконец-то я дождался этого момента: долг всё же перевесил личные предпочтения, либо ситуация намного хуже, чем я думал. По опыту знал, что два «неофициальных» и «личных» слова стоят целого официального разговора. Или даже больше.       — Я слушаю, скриптор, — нервно теребя рукав формы, она некоторое время мялась. Я подбодрил её, стараясь, чтобы это не звучало как сарказм: — Всё настолько плохо?       Потому что по ощущениям всё было несравнимо хуже.       — По правде говоря… — она порывисто оглянулась по сторонам. — Разыскиваемый объект… то есть Нора… направляется прямиком туда, где фиксируется повышенная активность. То есть, — скриптор почти перешла на шёпот, — там опасно, старейшина, — она приблизилась ко мне, но тут же, словно опомнившись, отшатнулась назад, — Нора удаляется от того места, где нами был дислоцирован сигнал маячка. Я не могу сказать, почему, но она направляется туда, где, вероятно, разворачиваются полномасштабные боевые действия.       Я непроизвольно приподнял одну бровь, но сдержался, чтобы не высказать появившиеся мысли вслух.       — Хорошая работа, скриптор, — сказал я. — Меня удивляет ваша осведомлённость, но об этом мы поговорим позже. И ещё: речь идёт не о беззащитном ребёнке. Скриптор, вы говорите о паладине Братства Стали. Не думаю, что ваше беспокойство, — я подчеркнул это слово, — оправдано.       — Так точно, старейшина, — ответила скриптор, и в почти детском голосе пробился недетский холодок. Она помолчала. — Я могу идти?       Я кивнул.       «Спасите её!» — явственно читалось на бледном лице девушки. Но вслух она больше ничего не сказала. Вскинув руку в приветствии, скриптор Хэйлин молча удалилась.       «Паладин Братства Стали» — даже самому стало смешно. Для меня она была кем угодно, но только не тем, кто может позаботится о себе сам. Уже миллион раз она показывала, как разрушительны могут быть её действия без должной направляющей. Колоссальная сила духа поражала, но при этом отсутствие своего собственного «внутреннего» командира могло привести эту неконтролируемую энергию к очень нехорошим последствиям.       Я и сам не мог сказать, почему упорно поручал ей такие операции, успех которых был обеспечен никак не продуманностью действий. Удачей, везением или особым расположением звёзд — но ни в коем случае не стратегическим подходом. Однако я привык доверять своей интуиции, а она упрямо показывала на неё — мою девочку с влажными глазами оленёнка.       А возможно, мне просто не хватало острых ощущений от балансирования на грани провала.       Я проводил взглядом тень винтокрыла, которая, следуя за нами, медленно ползла по земле, преодолевая нагромождения камней, обломки чего-то явно рукотворного, занесённого давним взрывом так далеко в Пустошь, и, казалось, мы движемся ещё медленнее. Это злило. Значит, моя отважная принцесса из довоенной сказки удаляется от того места, где мы срисовали сигнал маячка. Хотела того скриптор или нет, но проговорилась она только сейчас. Не думаю, что это было случайно — просто потенциальная опасность действительно перевешивала всякую конспирацию.       Отчего-то мне стало смешно, хотя, наверное, давно следовало разозлиться на то, как у меня за спиной действовали две девчонки. Точнее, ради кого они это сделали.       «Данс, — всхлипнула тень моего недавнего сна, — Данс, Данс, Данс…»       О да, из-за этого точно следовало разозлиться. Но пока мне было забавно — несмотря на то, что хотелось потереть глаза, и хоть таким бесполезным жестом выгнать тошнотворную липкую мерзость из головы, но в шлеме силовой брони это было невозможно.       Разозлюсь. Позже. Потому что, если судить непредвзято, они обе намного ускорили процесс сбора и систематизации нужной информации, отслеживания множества нужных сигналов. Использовать личные предпочтения людей в интересах целого — это отчасти напоминало игру с огнём: быстро, увлекательно, интересно. Но опасно и не всегда предсказуемо.       Эффективность всегда стоила того, чтобы наступить на человеческие чувства — может быть, даже не фигурально. Страх и ненависть всегда гнали людей вперёд, заставляли их бросаться в бой, сражаясь не с тем врагом, которого они видели перед собой, а с тем, который приходил к ним из собственной головы. Мне не нравилось давить на человеческие страхи, но на крайний случай годилось и это. Любовь, дружба, привязанность — эти рычаги действовали гораздо эффективнее. Человек сражался и был способен на нечто невероятное — ради любви.       Или не человек вовсе. Или — ради не-человека.       Я поморщился от странной вяжуще-горькой беспомощности, кольнувшей куда-то в живот. Видимо, это и было то, что называлось «ревность» — новый и неведомый доселе демон.       Нет. Буду думать об этом позже.       Сигнал маячка, около месяца назад помещённого в упаковку в виде Данса, стабильно исходил из абсолютно пустого места, что было ожидаемо. Либо по старой памяти остатки Института снова забрались под землю, либо с нами играли в кошки-мышки по той же старой памяти.       Крысы, мать их! Хотелось плюнуть, но опять же — мешал шлем силовой брони.       Я смотрел на проплывающий внизу больной ландшафт и думал о том, что уже сам готов взорвать ко всем чертям всю Пустошь, лишь бы достать из-под земли остатки Анклава — или то, во что он мог превратиться, — это полудохлое убожище, которое никак не могло сдохнуть окончательно.       Источник сигнала маячка стабильно и ровно испускал свои импульсы, хотя в этом уже и не было необходимости. Источник оставался неподвижен, и мне отчасти было любопытно, почему Данс ещё жив. А он несомненно был жив, потому что маячок иначе не смог бы работать. Либо это опять были порядком мне надоевшие заигрывания с Братством Стали.       Мы не могли просто явиться туда и взять, что хотелось. В данном случае никак нельзя было привлекать к себе внимание — и меня бесил именно этот факт. Белые пятна неведения, касающиеся агентурной сети в Столичной Пустоши, плотности этой сети, командующих наземными операциями, хроники десятилетней давности, битва у Рэйвен-Рок, база ВВС Адамс — это всё я знал, вероятно, лучше, чем хотелось бы. Потому что мысли неизменно отказывались покидать эту удобную и знакомую почву, на которой «вырастал» Анклав в моей голове.       Я не знал, чего от них ждать. Мог догадываться — но это было совершенно равнозначно неведению.       Всё больше хотелось взорвать всю Пустошь. Просто взорвать. Шумно и эффектно. Как подземный комплекс в Бостоне — несколько прекрасных минут радовавший меня огромным огненным грибом.       Словно отвечая моим мыслям, вспышка расцвела внизу белым ярким цветком среди обломков бетона и ржавчины, заставила глаза метнуться туда едва ли не в тот же момент. Немного позже следом пришёл и звук — гулкий судорожный спазм пространства, отдавшийся в наушниках шлема смачным щелчком по барабанным перепонкам.       Вовремя.       — Снижайся! — не поворачиваясь к пилоту, крикнул я.       Он знаком показал, что услышал меня; винтокрыл тряхнуло и сильно повело, когда он потянул штурвал от себя. Я, не глядя, упёрся ногой в край свёрнутого трапа. Работало не отребье с их самоделками — я оценил размер и мощность взрыва. Этот ослепительный белый оттенок вспышки — настоящий ядерный заряд. Не коробка, набитая тротилом и гайками.       Система наведения в шлеме брони чётко и равнодушно подсветила цели — слишком большие для простых головорезов, слишком холодные для супермутантов — и, размышляя всего долю мгновения, кинула на дисплей решение:       «Объект: человек. Вооружён. Уровень защиты: очень высокий».       Хм. Силовая броня? Люди.       Я заметил оживление и бросил туда короткий взгляд.       — Что они там делают? — услышал я. И это был первый вопрос, заданный вслух. Я не знал, кто его задал, но как бы то ни было, он озвучил то, на что я сам себе уже ответил:       — Захватывают мою землю.       Я чуть наклонился вперёд, следя за движением внизу и чувствуя, как губы сами искривляются в оскале, а внутри зарождается низкое рычание. Растёт, приближается, плещет в уши готовым сорваться неистовством. Ласкает близким и родным безумием боя.       Лязгали карабины и гатлинги, и даже стекла на шлемах брони как будто стали сверкать ярче. Система наведения у всех работала одинаково, все мы видели одно и то же. Мои ребята явно с нетерпением предвкушали веселье, и у меня тоже исподволь прорастало такое же ощущение. Как будто тот адреналин, что ощутимо витал в воздухе, впитывался в меня.       Пострелять по живым мишеням?       О да.       О… да…       — Пошёл! — крикнул я одному из солдат, и тот поднял вверх большой палец, блеснул свеженьким, ещё даже не поцарапанным рыцарским знаком на руке брони.       — Начали без нас? — хохотнул он, на секунду обернувшись к остальным. — Нехорошо.       — Щас накажем, — металлически усмехнулись ему в ответ, и переговорное устройство искажённо рассмеялось.       С лязгом он цапнул поручень и тут же отпустил, выпрыгивая. За ним посыпались остальные. Я проследил за ними, перехватил гатлинг одной рукой и чуть повернул голову к пилоту.       — Уходи отсюда, — приказал я и взялся за поручень.       Отметил знак пилота «Вас понял» и вытолкнул себя в визжащее и рвущееся пространство. Гашетка джетпака под левой рукой безо всяких признаков свободного хода услужливо толкнулась в пальцы, но я её не трогал — пока без надобности. С грохотом взрыва тяжко брызнули во все стороны куски бетона и металла, когда броня, приземляясь, яростно сокрушила их. Инерция бросила, швырнула гатлинг прямо мне в руки, удобно и правильно укладывая его в пальцы брони.       — Ad victoriam!       Крик сам собой вырвался из груди, разодрал мой слух, ударил налетевшим изнутри ураганом. Разметал в клочья все человеческие чувства, подхватил, понёс, потащил в безумие.       Система наведения чётко реагировала на происходящее даже раньше меня: «Объект: человек. Вооружен…»       Вижу.       Я видел только их — не глазами, не системой наведения. Всем существом. Они светились словно сами по себе, испускали слабое розоватое свечение, облачками расходившееся во все стороны от фигур в силовой броне. Красные пучки лазерных лучей беспощадно разрывали пространство, оглушали смертоносной яростью — и этой яростью был я сам.       Яростью. Самим гневом Небес.       Чужаки ненадолго смешались — очень ненадолго. Я не видел то, что делали тут они, но знал, что сделаю с ними я. В моей голове прокручивались отрывки мыслей: «Чужаки. На моей земле. Убить. Убить, убить, убить!..»       — Ad victoriam!       Уже знакомая белая вспышка на миг резанула по глазам, и пространство сильно толкнуло меня, норовя сшибить с ног. Выравниваясь, я нажал на гашетку джетпака, одновременно взглянул на систему наведения.       Гранатомёт — вижу.       В броню что-то ударилось, обожгло сквозь обшивку, нисколько не замедлив меня. Коротко пискнул индикатор повреждений — до него ли мне было? Я пробивался вперёд, отрешённо отмечал отлетавшие куски воронёного металла, не чувствуя ни боли, ни быстрых уколов стимуляторов.       — Ad victoriam! — гремело вокруг.       Чужаки двигались проворно, отступали — и отлетавшие от их брони куски металла заставляли меня выть от восторженного безумия боя. «Крови, с-суки! Крови, крови!» — взвыло у меня внутри, отдалось очередным раздирающим уши взрывом.       Джетпак словно сам собой выплюнул столб пламени, швыряя меня ближе, и ещё ближе. Кидал на них смертью с небес. Смутно и отрешённо в этом хаосе я отмечал своих ребят, которые действовали слаженно и оперативно: им не нужна была направляющая помощь, они не были зелёными юнцами, не нюхавшими пороха.       Правильно. Молодцы.       Гатлинг ненадолго замолчал, пока я, нажав на гашетку джетпака, придвинулся к чужакам ещё ближе — преодолевая, уничтожая собой сопротивляющееся и умирающее от ужаса пространство и почти уже сдохшее под сплошным лазерным огнём. На ходу я вышиб пустой ядерный блок, щелчком загнал туда новый — руки сделали это сами, как будто ими управлял не я.       Цель.       «Объект: человек. Вооружён…»       Вижу.       Обрушился сверху, с наслаждением приняв содрогание от удара металла о металл. Размахнулся, подталкивая инерцию, с которой гатлинг врубался в чужой шлем. Хромированная поверхность подалась — и оглушённый чужак начал заваливаться назад. Гранатомёт выпал из пальцев брони, откатился. Одно касание гашетки — и я придавил чужака сверху, сшибая ногой брони помятый шлем. Череп под подошвой треснул как пустая скорлупа, расплёскивая содержимое мокрой красной кляксой. Гатлинг качнулся, удобнее устраиваясь в моих руках, подставил мне спусковой крючок — всего долю секунды, пока я разворачивался на запах рваного облачка чужого страха.       — Ad victoriam! — и лазер исторгался посланником самой адовой бездны, сносил на своём пути металл, плоть, бетон. Всё вокруг: и живое, и неживое.       «Объект: человек…» — бросала на дисплей система наведения, но не успевала закончить, когда «объекты» разлетались кусками окровавленного металла. Гашетка джетпака ластилась к пальцам. Я даже не нажимал на неё — она сама подставлялась, повторяя за движениями руки, и джетпак, злобно исторгая пламя, был моим продолжением.       Всё было моим продолжением. И даже эти руины, что со стоном крошились под тяжёлыми приземлениями брони. И лучи лазера, что доставали чужаков, сокрушая моей яростью. И даже те красные ошмётки, что неровными нитками выплёвывали пробитые каркасы чужой силовой брони, прежде чем рухнуть на землю.       Тишина свалилась на нас так неожиданно, что на миг моя система наведения отметила дружественного бойца — но тут же, сконфуженно помигав, остыла. Я опустил гатлинг, тяжело дыша. Перед глазами плавал красный туман, в ушах тяжело и глухо шумело — кровавый неутолённый голод ещё дребезжал низким рычанием где-то в пересохшей от адреналина глотке. Я оглядел то, что осталось от поля боя.       — Осмотреть всех, — глухо сказал я, не глядя ни на кого и едва понимая свою речь. — Найдёте целого — тащите сюда.       — Слушаюсь! — мне отсалютовали и кинулись выполнять приказ. Я не видел, кто. Неважно.       Вдали заскрипела разламываемая броня, из неё достали труп — он почти уцелел, не хватало только одной руки, оторванной треснувшим каркасом. Я взглянул на него, кивнул в ответ на вопросительный взгляд. Сойдёт.       — Скрипторам на вскрытие, — указал я на труп, залитый кровью. — Обыщите остальных. Целых — с собой. Всех. Броню — тоже.       Я выбил из гатлинга ядерный блок, загнал новый, перехватил его поудобнее. Огляделся. Пошёл вперёд, разрушая шагами брони то, что не разрушил лазерный огонь.       «Это ещё не конец», — одобрительно усмехнулась интуиция.       «Не конец», — мысленно согласился я.       Я молчал, но дребезжащая ярость глухо рычала, готовая в любой момент сорваться по зову своего кровавого голода. И я знал, почему. Видел, когда ещё прорубался сюда сквозь чужаков. Здесь жили люди — обычное скудное поселение тех, кто пришел сюда, возможно с юга, спасаясь от тамошней анархии, и которое было кое-как устроено в нескольких почти уцелевших домах. И я видел, что от них осталось — и от домов, и от людей.       Я не был щепетилен, и вид разрушенного в щепки поселения, трупов, разорванных градом пуль, на меня произвел совсем иное впечатление: злость, ярость, желание сделать то же самое с теми, кто творил такое на моей земле.       На. Моей. Земле.       Я вдохнул — шумно и глубоко.       — Живые есть? — спросил я, едва поворачивая голову к своим. Меня не интересовали живые. Меня интересовала информация. Если есть тот, кто знает больше меня, значит, его жизнь стоит больше, чем один заряд лазера.       — Пока нет, старейшина, — ответил мне искажённый голос.       — Ищите.       Тишина оглушала. Пульсировала шипящим биением в ушах, в голове, внутри — в животе, напрягая все мышцы, как перед рывком. Мало крови. Мало — билось в голове тупой болью неутолённого голода. Голод требовал ещё — крови, чужих жизней. Много. Сейчас.       Я вдохнул, ненадолго задержал дыхание. И резко повернулся на некое смутное движение, о котором вдруг тихо тренькнула система наведения.       «Объект: человек, — сообщила она. — Вооружён. Уровень защиты: низкий».       Рейдер? Прекрасно. Я легко коснулся гашетки, позволяя джетпаку плавно вознести меня туда, на сплошное нагромождение бетонных обломков, судорожно цеплявшихся друг за друга ржавыми пальцами арматуры.       «Объект: человек, — повторила система наведения. — Вооружен. Уровень защиты: низкий».       Не один?       С грохотом, от которого бетонное нагромождение содрогнулось и испуганно бросило в воздух каменную крошку и пыль, я тяжело опустился — подо мной что-то треснуло и прогнулось.       «Живые, — быстро отметил я. — Не рейдеры». Их было трое: один легко ранен — учитывая то, что здесь творилось, ему несказанно повезло, что он ещё может хотя бы держаться на своих ногах. Три потрёпанные маленькие фигурки, как перемазанные каменной пылью и пятнами крови, ободранные куклы.       Они перепуганно замерли, даже машинально пригнулись от грохота, едва не опрокидываясь — мое приземление больше напоминало взрыв, от которого вздрогнули и подпрыгнули даже остатки асфальта. Глядя на меня снизу вверх, люди быстро опомнились и поползли, попятились назад. Это было бы забавно, если бы не адреналин, кровавыми кругами расходившийся перед глазами, рвавший меня изнутри.       Одна перемазанная бетонной пылью фигурка осталась на месте. От падения с головы свалился берет, горячий ветер недавнего сражения разметал волосы, и я машинально отметил кровавую дорожку, что тянулась от её правого уха, убегала за воротник кожаной куртки.       Она не двигалась, словно парализованная так же, как и я.       Долгое-предолгое мгновение я был почти уверен в том, что кровавый хмель играет со мной злую шутку — я с жадностью вглядывался в побледневшее лицо и огромные влажные глаза оленёнка.