Дальше

      Нашему старикану определённо повезло, о чём я ему и сообщил, пока выкапывал из-под завала. Звуки стрельбы ненадолго стихли, и я принялся доставать старика с удвоенной силой.       — Везунчик ты, папаша, — говорил я, раскидывая в стороны камни. — Кто б другой на твоём месте был — уже давно бы скуёжился.       Пинкертона отбросило взрывом, засыпало, придавило ноги, и я, расшвыривая обломки кирпича и штукатурки, к которым красивыми крылышками прилеплялись ошмётки обоев, всерьёз опасался увидеть его вовсе без ног. Что бы я тогда делал?       Но нет. Слава уж-не-знаю-кому, ноги были на месте. Обе. И даже в рабочем состоянии — и мое облегчение было несравнимо ни с чем, когда я рывком поставил его на ноги и увидел, что тот, хоть и шатаясь, но всё же может на них стоять. Старик несколько секунд непонимающе хлопал глазами и бессмысленно смотрел на меня. Что ж. Не ноги, то, стало быть, голова пострадала. Я перекинул его руку через плечо и поволок прочь отсюда. Потом разберёмся, некогда.       Сухо трещали под ногами, перекатываясь, куски бетона и кирпича, закруглённые и выровненные самим временем. В воздухе густо пахло озоном пополам с пороховой гарью, плотной занавеской всё застилали белёсые клубы пыли, сокращая видимость. Я пытался прислушиваться, но в голове всё ещё звенело от удара, и звуки вливались в уши изрядно поредевшими.       — Не сиделось мне ровно на заднице. Ох, не сиделось, — без остановки ворчал я, раз за разом вздёргивая вверх сползающего по мне Пинкертона. — Ну надоело бухать в «Рельсе»… Ну кабаков, что ли, в Содружестве мало?       Глухо и мерно запульсировало пространство, прорезаемое гулом, и я машинально крепче вцепился в Пинкертона, сгрёб его куртку на спине всей пятернёй.       Винтокрыл.       — Дёру, папаша, — тихо приговаривал я и тащил его почти волоком. — Давай, давай. Шевели поршнями, старик. Сейчас будет повторение для тех, кто плохо разглядел в первый раз.       Я на ходу поглядывал в небо, но пока ничего не видел. Однако очень хорошо слышал знакомый гул двигателей, стук лопастей, и мне не нравилось ни то, ни другое. Но то, что я не видел, откуда исходит этот звук, — не нравилось больше всего. Среди руин, которые окружали нас, шум от винтокрыла отражался сразу со всех сторон, дрожал глухим гулом отовсюду.       — Ad victoriam! — эхом принёс воздух, бросил в уши, продираясь сквозь звон в голове.       «Ну здрасьте, — я поморщился, но не удивился. — Явились». И сплюнул на пыльную землю, выругался.       Я взглянул на изрезанный искорёженными зданиями горизонт. На фоне неба из-за нагромождения руин показалась чёрная громада винтокрыла. Одного… Второго…       — Явились, — вслух пробормотал я. — Железки тупые.       Это было плохо. Очень плохо. Чем бы тут ни занимались эти, пришлые, но уж всяко они бы пограбили и успокоились, а теперь же…       Со свистом прорезая воздух, посыпались бойцы — силовая броня зловеще раскидывала вокруг них туманные блики. Я даже с такого расстояния чувствовал, как вздрагивает и стонет земля, принимая на себя непомерную тяжесть металла.       По глазам больно резанула красная вспышка, уши захлестнул оглушительный визгливый грохот. От взрывающего мозги грохота старик пришёл в себя настолько, что смог переставлять ноги самостоятельно, и мы почти бежали. Звук преследовал, накатывал сзади смертоносной волной, подстёгивал нутряным ужасом.       — Ad victoriam!       Работу Братства можно было узнать издалека — и не только по их боевому кличу. Меня уже давно не пугали перестрелки, но было бы абсолютным идиотизмом оставаться на месте там, где появлялись металлические гиганты с крылатым мечом и тремя шестерёнками на броне.       Мы вкатились за бетонный парапет так, что Нора, вжимавшаяся в стену, взвизгнула и отшатнулась. Но тут же опомнилась, и на её лице отразилось облегчение, копируя моё собственное. Огромными расширенными глазами она смотрела на меня. Возможно, хотела что-то спросить, но за звуком сплошного огня, казалось, давящим на все внутренности разом, это было бесполезно.       Я указал на Пинкертона, и Нора, поняв меня без слов, подхватила его под другую руку. Старик же вдруг начал отбиваться.       «Сам! Сам пойду!» — прочитал я по его губам и отпустил. Мне же так ещё лучше. Поправил винтовку, дёрнул вниз рюкзак и осторожно выглянул из-за парапета.       В ушах выло и трещало, но оглохнуть было бы самым меньшим, что могло с нами приключиться — уж если мы имели счастье попасть как раз на линию огня Братства. Я скосил глаза на Нору. Ну, ей даже это не было страшно — она ещё от предыдущего взрыва почти оглохла.       Нора хлопнула берет о колено — в воздух взметнулось мутное облачко пыли — и надела его, заправив внутрь волосы. Я с неприязнью посмотрел на маленькую нашивку на боку берета — неизменные крылатый меч и шестерёнки, чтоб им… Не могла расстаться с Братством, даже став почти вне закона.       Башка стальная.       Прилетевший шквал раскалённого воздуха буквально снёс меня, бросил обратно за парапет, и мы все инстинктивно пригнулись, распластались на бетонном полу. Сверху посыпался горящий мусор и каменная крошка.       — Ad victoriam! — заорало где-то очень, очень близко.       И очень знакомо — не только мне, потому что Нора вдруг приподняла голову, напряжённо прислушалась, бледнея ещё больше, и начала бешено семафорить, знаками показывая, что надо уходить. Как будто я не видел этого сам.       Мы выползли из-за парапета, вжимаясь в раскрошенный асфальт, едва ли не растекаясь по нему — нас немедленно запорошило новой порцией крошек и пыли, густо отлетавших от стонущих раскалённых руин. Двинулись в сторону, поползли, собирая животами тот мусор, что ещё каким-то чудом не взлетел в воздух. Я не видел направления, да и до него ли нам было? Убраться отсюда, убраться хоть к черту на рога! И наплевать на направление — потом разберёмся! Всё потом, чёрт побери!       Я пробирался вперёд, иногда выворачивая голову под невозможным углом, чтобы взглянуть на своих спутников. Нормально. Ползли — и с таким проворством, словно занимались этим всю жизнь. Оно и понятно — на пути у Братства могли открыться такие таланты, о которых раньше никто не подозревал. Шквальный огонь лился на нас водопадом, оглушал, давил сверху, заставляя ещё больше вжиматься в землю, хотя, казалось бы, вжиматься уже было некуда. Вгрызался грохочущим треском в уши, в голову, грозил размозжить всё до спинного мозга.       Взрывы подбрасывали внутренности к горлу, будили нутряной страх, ужас, который толкал, рвал вперёд — быстрее, быстрее! Вместе с внутренностями к горлу бросалась паника, хватала за него — и сыпавшийся сверху мусор словно тоже бросался на нас, радостно давил.       Внезапно всё стихло. Как будто руины вдруг накрыло огромным звуконепроницаемым колпаком— я даже на секунду решил, что всё же оглох. Но когда моего почти сдохшего слуха коснулось смутное сухое шевеление перекатывающихся камней, я немного успокоился. Кинул быстрый взгляд назад, убедился, что все на месте.       Всё было не так плохо.       Я откатился за кусок стены, которая уже давно не стояла на своём месте, а косо опрокидывалась, как будто кто-то решил разобрать здание и собрать заново, но так и забыл это сделать. Замахал руками — «сюда, сюда!» И мы все, вдруг начав понимать друг друга без слов, забились в это ненадёжное укрытие. Нора провела рукой по шее, убедилась, что пыльник слетел и где-то потерялся, прижала к лицу рукав, пытаясь дышать через него и вытирая им слезящиеся глаза. Пинкертона бил тяжёлый кашель, и только теперь я обратил внимание на кровоподтёк на его виске.       Я выдернул из-за пояса бинокль. Не нравилось мне, ох, не нравилось это… Перестрелка заглохла внезапно, словно её выключили. Уши мало что разбирали сквозь гул и звон в голове. Я поднёс бинокль к глазам и выругался — в воздухе висело плотное белёсое облако, не пропускавшее почти ничего.       А впрочем…       Я разглядел движение, всмотрелся. Среди горящих обломков передвигались очертания людей в силовой броне, иногда наклонялись, возились с чем-то — я не видел. И почти не слышал — всё это напоминало движущуюся картинку из комиксов. Огромные металлические пришельцы, бродящие по марсианской поверхности среди клубов космической пыли… Я бы рассмеялся, если бы мне не казалось, что наше положение вообще не забавно.       «Четыре, пять, шесть… Шесть, — машинально посчитал я «пришельцев».       Это всё? Кого-то не хватало.       — Уходим, — сказал я, знаками дублируя то, что говорю. У меня в ушах гул и визг немного успокоились, слух понемногу возвращался, но я не был уверен, что остальные меня услышат. — Уходим, пока сюда эти не добрались.       Меня, однако, поняли, и мы осторожно выползли из укрытия. Но не успели отойти от этой спасительной стены далеко — да и неизвестно, спас бы нас этот обломок.       С рёвом турбины, обдав нас горячей волной, над нами пронеслось что-то громадное и рухнуло, заставив внутренности подскочить в унисон с кусками асфальта, как от взрыва.       — Твою мать, — прошипел я. — Твою… мать…       И попятился. Было от чего пятиться.       Прямо на остатки этажа тяжело приземлился гигант в чёрной силовой броне, поймав гербом Изгоев запоздавший мутный блик. Бетонное перекрытие издало страдающий стон, кашлянуло во все стороны каменной крошкой, расходясь лучами-трещинами, прогнулось, изнемогая от тяжести. Гатлинг в руках гиганта плавно качнулся, шлем хищно уставился в нашу сторону глазами-стёклами.       Старейшина Мэксон. Сам. Которого Стрелки называли сопляком, щенком и тому подобным — что совершенно не мешало им бояться его до беспамятства. Кажется, в Столичной Пустоши не было ни одной живой души, кто не знал бы именно эту чёрную броню и этот герб.       «Что он тут делает?! Он же… в Содружестве?» — мысли, подпрыгнувшие от этого приземления не хуже мусора, взлетевшего в воздух от взрыва, закружились, хаотично заметались, сами по себе превращаясь в белёсый пыльный туман.       Я торопливо схватил Нору за рукав, дёрнул, вынуждая отступать. Кажется, я поторопился, решив, что всё не так плохо.       Всё было ужасно. Особенно вот эта чёрная броня, что застилала мутный свет и отчётливо проступала сквозь завесу пыли.       Внезапно я почувствовал, что Нора, выкрутив руку, вырвала свой рукав, толкнула меня от себя, и, когда я машинально разжал пальцы, запнулась и упала. Чёрный воронёный шлем повернулся, посмотрел на меня — мертвенным холодом пробрало до самых костей. И смотрел гораздо дольше, чем хотелось бы. Я попятился, понятия не имея, что делать, и злясь, отчаянно злясь на эту глупую курицу, которая, вместо того, чтобы спасаться, сидела на земле и любовалась тем, кто имел на неё вовсе не миролюбивые планы!       Что было делать мне? Спасать её? Я едва не рассмеялся своим шальным мыслям. И много ли у меня было шансов против этой воронёной брони?       Тем временем шлем повернулся к Норе. Мэксон спрыгнул с бетонного нагромождения, точнее, обрушился с него, заставив подпрыгнуть от тяжёлой дрожи, прошедшей по земле. Правая рука брони отпустила гатлинг, медленно поднялась, указывая на Нору, развернулась металлической ладонью вверх, словно раскрывая объятия.       — Ad victoriam, девочка, — сказал он с непонятным выражением, словно ему было трудно говорить.       Время растягивалось резиновым жгутом, становилось текучим и неторопливым, как этот медленный жест Мэксона. Казалось, что даже горячий ветер замер, оставил в покое пыль и мусор, опасливо отступил от старейшины. Нора вздрогнула всем телом, сжалась.       «Беги, дура! Беги!» — хотелось заорать мне, но я молчал. Бесполезно — и орать, и бежать. Став целью Мэксона — и уйти из его поля зрения? Абсурд. Опасливо поглядывая на стволы гатлинга, я медленно засунул руку под ремень винтовки, так же медленно снял с плеча и отвёл её от себя, держа за ремень. Мэксон внимательно проследил за этим жестом, едва заметно кивнул. Я прекрасно понимал, что и это бесполезно, и только смутно удивлялся тому, что заставило меня пойти против собственного инстинкта самосохранения. Зачем я вообще пошёл назад? Мэксону не было до меня никакого дела — то, что он хотел, он уже нашёл. Вставать между ним и Норой… Мда, я, видать, сильно головой ударился.       Нора кинула на меня быстрый взгляд, полный ужаса, неловко и деревянно поднялась, пригладила волосы, размазав по ним белёсую пыль древней штукатурки, и двинулась, качнулась к нему — этому стальному воину в чёрной силовой броне.       Я бы мог подумать очень многое, глядя на эту картину. Мог бы… Но не успел. Втаптывая подошвами уже и без того раскрошенный асфальт, к Мэксону бегом приближался один из его солдат. Хромированная броня ловила остатки солнечных лучей, раскидывала их внутри облака пыли. Бегущая силовая броня — это было далеко не так впечатляюще, как приземляющаяся, но всё же… Земля вздрагивала от тяжёлых шагов, плевалась асфальтовой крошкой и хлопьями ржавчины.       — Старейшина Мэксон!       Чёрный шлем даже не повернулся в ту сторону.       — Слушаю, — едва донёсся до меня искажённый голос.       — По периметру обнаружено какое-то оборудование. Предположительно, в рабочем состоянии, — доложил солдат, тормозя около Мэксона и слегка запыхавшись. Оглядел Нору. Он был в шлеме, но я почему-то ясно представил написанное на его лице сочувствие. — Если позволите… Это такие круглые штуки с голубым индикатором в центре, — зачастил он. — Вот такого размера, — пальцы брони неопределённо очертили в воздухе круг.       Мэксон размышлял всего пару секунд, после чего взялся за гатлинг обеими руками.       — Мобильный телепорт, — глухо и почти невнятно проговорил он, как будто ему и правда тяжело давалась человеческая речь, — атака на Либерти Прайма. Был такой же, — отрывисто произносил он, словно выталкивая слова из себя. — Уходите, — посмотрев на Нору долгим взглядом, проговорил он. — Немедленно. Здесь будет… жарко.       Нора провела рукой по глазам, как будто пыталась прийти в себя. Растерянно посмотрела на меня, и я вдруг почувствовал новую порцию злости: на себя, на свою беспомощность, на неё, на то, что не знал, как она вообще это делает… Вот это — умудряется подвергать опасности всех, кому случается быть возле неё.       Курица глупая!       На всей Пустоши нашла именно это место — где столкнулась лоб в лоб с Мэксоном, с Братством и… кем-то. Впрочем, последнее меня пока мало занимало. Гораздо больше хотелось свалить отсюда. Желательно в живом и здоровом виде.       Не сиделось мне в «Рельсе»… Приключений захотелось… Тьфу.       Я взял Нору за рукав, потянул — и от взгляда, которым меня смерил Мэксон, стало нехорошо.       — Уходите. Сейчас, — повторил он, как будто сам не верил в то, что произносит это.       Словно отвечая словам Мэксона, соглашаясь с ними, пространство спазмически сократилось, застонало, заискрило потоками чужеродной энергии, выплёвывая из себя новую плюху озона. Чёрный гигант молниеносно развернулся с такой плавной и неуловимой грацией, будто броня была его кожей. Джетпак изверг столб пламени, вознося своего хозяина на гору бетона. Прошло не больше секунды, пока он всматривался в горизонт, и стволы гатлинга низко и злобно запели, раскручиваясь.       Дальнейшего мы уже не видели. Бежали так быстро, как будто за нами гнались сразу все когти смерти со всей Столичной Пустоши. И Содружества тоже. Ноги разъезжались на крошках асфальта и мятых кусках мусора, но инстинкт самосохранения гнал вперёд, не давал упасть.       Мы не видели — зато прекрасно слышали. Это был даже не звук. Эта сокрушающая волна самого ужаса настигала нас, валила, грозила навсегда поглотить разум. Горячие волны сожжённого лазером воздуха толкали в спину — «уходи! спасайся!» — смешивались со злой беспомощностью, от которой щипало глаза не меньше, чем от густого тумана белёсой пыли.       Нора бежала, спотыкаясь, часто оглядывалась, отчего едва не падала. Я хватал её за шиворот, поднимал, толкал вперёд.       — Шевелись, цыпа! — зло орал я. — Раньше надо было оглядываться, чтобы видеть, для кого ноги раздвигаешь! — я густо пересыпал свою речь ругательствами. — Чего теперь смотришь? Соскучилась? К нему хочешь? Чего уж, вали давай! — я задыхался от пыли, но свою гневную речь не прерывал, и то, что Нора меня даже не слышала — от грохота и от поврежденного уха — меня нисколько не смущало. — Может, мне проблем меньше будет! А? Вали! — орал я, но при этом продолжал толкать её вперёд, подгонял, тащил за шиворот, когда она спотыкалась в очередной раз.       И это вызывало у меня новый поток ругательств.       — Сбежала она! — я одним прыжком перемахнул через нагромождение бетонных завалов, бесцеремонно сгрёб её за куртку, рванул вверх. — От кого сбежала, дура? От вон того? Со стальной башкой? Да из-под земли достанет, если захочет! — я закашлял то ли от пыли, то ли от сожжённого воздуха, то ли от того, что слишком много болтал, перевёл дыхание. — Вот знал же я, что добром эта хрень не закончится!       Нора вытирала рукавом слезящиеся глаза, оставляя на лице грязные разводы, кашляла. Шаталась, но не сопротивлялась моим грубым рывкам.       — Сиди тут! — сказал я, усаживая её прямо на землю, когда мы добежали до разрушенного подземного перехода. Она рухнула, вцепилась обеими руками в кусок арматуры, подняла на меня покрасневшие воспалённые глаза и тут же перевела взгляд в ту сторону, где творился небольшой, но тотальный армагеддон. — А, ч-чёрт! — выругался, отметив, как вслед за этим воспалённым взглядом в ту же сторону невольно повернулось всё тело. Ведь рванёт туда, овца… — Чёрт бы тебя!..       Я передумал оставлять её здесь, потащил за собой туда, где мы оставили Пинкертона, хотя и пришлось опять приближаться к тому месту, где сверкала иллюминация, словно порождённая самим гневом Господним. Пространство стонало, умирая от ужаса, но до нас доносилась лишь быстрая пульсация, когда воздух горел и рвался от очередей гатлингов. Тащил её за собой, держа за рукав повыше локтя, и думал, что если и наш старикан отчудит что-то подобное, то я точно кого-нибудь из них пристрелю. С одним я ещё как-нибудь справлюсь, но двое взрослых людей, ведущих себя как дети — это было слишком даже для меня.       — Вот что я вам скажу, дамочка, — сказал Пинкертон, когда мы вышли, вывалились к набережной Потомака. — И раньше было понятно, что вы знаете намного больше, чем говорите. Но теперь…       Почти синхронно мы рухнули на остатки мостовой, прислонились к щербатым перилам и некоторое время сидели, хватая ртами воздух и пытаясь отдышаться. Отдышавшись, мы так же синхронно зашевелились. Нора скрутила пробку с фляжки, намочила платок и осторожно пыталась оттереть кровавую дорожку, что тянулась из уха. К ней прилипли волосы и, отдирая их, Нора сдавленно шипела.       — Теперь же… — театрально повторил старик, когда вернулось дыхание. — Извольте объяснить, что вы ищете на самом деле.       — На самом деле? — тупо повторила Нора.       Пинкертон забрал из её рук фляжку и сделал глоток.       — Ещё хотелось бы знать, чем вы, леди, обязаны такому пристальному вниманию со стороны главы Братства Стали, — словно не услышав вопроса, добавил он. — Это с моей с моей стороны, полагаю, бестактно — задавать такие вопросы. Но сами понимаете — время такое. И как так вышло, что слухи о присутствии Мэксона вдруг обернулись… обернулись… кхе.       «Перенервничал старик», — решил я, прислушиваясь к звуками далёкой перестрелки и одновременно слушая речь Пинкертона. Точно перенервничал — иначе не стал бы выражаться так витиевато. Ему тоже была знакома эта чёрная броня с красным мечом, пересекающим шестерёнку. Боялся, а туда же — «мы не враги Братству!» Это уж, старче, не ты решаешь, а они.       Почти стемнело. Бежать пришлось остаток дня, но и этого мне казалось мало. Я вытащил бинокль и принялся напряжённо рассматривать горизонт, расцветающий белыми ядерными цветами взрывов, либо непрерывно искрящий красным. Это было даже красиво — белое и красное зарево на фоне чернеющего неба. В Столичной Пустоши ночи были несравнимо темнее, чем на севере, в Содружестве, а потому и то смертоносное зарево смотрелось явно эффектнее. Перестрелка доносилась до нас отчётливо, но с такого расстояния эти звуки казались даже почти уютными.       Я не вмешивался в разговор этих двоих. Меня раздражало это хождение вокруг да около, но если Нора не хочет говорить ему что-то, то это её дело. Не моё. Но, возможно, она вдруг посчитала по-другому, потому что ко мне метнулся её взгляд.       — Ну… — протянула она, глядя на меня, будто в поисках поддержки. — Я не могу объяснить, как и зачем сюда явился старейшина Братства, — сказала она, растягивая слова и словно точно так же пытаясь растянуть платок, которым вытирала шею.       Я хлопнул по карману, убедился, что пачка сигарет (почти целая пачка сигарет!) осталась там, где сейчас Братство творило свой локальный армагеддон. И, вероятно, это стало последней каплей.       — Слышь, цыпа, — раздражённо сказал я, — хорош мямлить. Бросай разведку, говори как есть, — я полез в рюкзак за новой пачкой — одной из тех, которые удалось раздобыть на забытом складе Анклава.       — Вот именно, молодой человек, — оживился Пинкертон, повернувшись ко мне лицом и отворачивая свой висок с запекшейся кровью. — Вы читаете мои мысли, — похвалил он.       — «Самостоятельно решать вопрос о ценности источника информации в случае силового решения вопроса…» — быстро пробормотала Нора, как будто себе под нос, и отвела глаза.       — Что?       Нора глубоко вздохнула — так глубоко, что даже молния на куртке скрипнула.       — Мы… — начала она, и, когда я предостерегающе поднял палец, исправилась. — Я. Я ищу синта… Синт был перепрошит здесь, в Вашингтоне. Предположительно вами. Или кем-то другим из… Подземки, — выпалила она и выдохнула. Уставилась на Пинкертона, будто ожидала, что он сейчас станцует от радости.       Но старик всего лишь поджал губы.       — Я не «из Подземки», — иронично скривился он, — но заменой программного обеспечения занимаюсь только я. Поэтому вас так сильно интересовали мои дневники?       — Не только, — Нора провела рукой по глазам беспомощным и усталым жестом, потёрла, размазывая пыльные дорожки. — Я… Он…       Пинкертон хлопнул себя по коленям, выбив два облачка белёсой штукатурной пыли.       — Вот что, — сказал он, словно внезапно на что-то решившись. И мне подумалось вдруг, что я не так уж и был неправ, когда решил, что он станцует. — Идёмте, леди.       — Ривет-Сити?       Пинкертон выразительно указал глазами в ту сторону, откуда мы едва умудрились выбраться в почти целом виде. Вспышки продолжались. Пульсирующие в воздухе очереди звучали, нисколько не стихая и не замедляясь — и я опять-таки с раздражением задался вопросом, а человек ли вообще Мэксон? И люди ли вообще те, кто идёт за ним на такие убийственные авантюры. Нормальный человек свалился хотя бы от усталости, если не от шквального огня. Этого же вообще ничего не берёт.       Бессмертный. Башка стальная. И бабу себе завёл под стать — сколько раз на мины наступала, сколько раз попадала на линию огня, так всё это добро, конечно же, доставалось Дансу. А теперь, стало быть, мне.       А ей хоть бы что. Сидит. Какую-то чушь спрашивает.       Я распечатал новую пачку, вытянул сигарету и закурил, одновременно покосился на Нору, не зная, всерьёз ли она говорит. Чтобы идти в Ривет-Сити, надо повернуть назад и идти прямиком туда, откуда мы только что каким-то чудом выбрались.       — Думаю, нет, — саркастично ответил за меня Пинкертон. — Нам придётся обходить, а это лишние пара суток в пути.       Я невольно поморщился. Вот это крюк он загнул! Ну Братство воюет там с кем-то, согласен, лезть под горячую руку не стоило — но обходить их прям вот так? Папаша-то оптимист… Двое суток с ним могли превратиться в неделю, потому что он, похоже, вообще никогда и никуда не торопился. А неспешные прогулки по Пустоши, на которой воевало Братство, меня не прельщали. Что я тут не видел, чтобы любоваться местными красотами?       Я выкинул окурок, достал ещё одну сигарету.       — Идём, куда ближе, — объявил я, и оба посмотрели на меня с удивлением, как будто только что заметили моё присутствие.       — Я про то и толкую, — снисходительно сказал Пинкертон. — Но… — замялся он, — это место… — он смешался и замолчал.       — Схрон, — с неуместным отвращением сказала Нора и скривилась. — Подземка. Крысы.       — Ну знаете! — задохнулся старик.       — Знаю! — отрезала Нора. — А вы вообще говорили, что не знаете, куда они могли уйти, — заметила она. Справедливо, кстати, заметила. Весьма справедливо.       — А я и не знаю, — парировал Пинкертон, — Но могу предположить. И вам бы, дамочка…       — А ну хорош! — повысил я голос, теряя терпение. Впрочем, терпение закончилось в тот момент, когда я обнаружил, что у меня где-то потерялась почти целая пачка сигарет. — Удумали мне тут… Как дети, чесс слово. Ты, папаша, завали уже и веди, коли знаешь, куда. Так уж и быть, потом поблагодаришь за то, что тебя из-под гатлингов достали. Ты, цыпа… Ты тоже, короче, завали. И поднимай свою тощую задницу.       Я поднялся и отряхнулся — пыль от штукатурки закружилась вокруг меня, как нимб вокруг ангела. Дёрнул рюкзак вниз и поправил винтовку. Строго оглядел этих двоих, имея твёрдое намерение раздать подзатыльников всем, кто будет в этом нуждаться — невзирая на возраст. В конце концов, если человек ведёт себя как ребёнок, значит, и обращаться с ним надо как с ребёнком — сколько бы лет при этом ему не было.       — Поднялись, — скомандовал я. — Пошли. Оба.       Оба послушно встали и завозились, принялись хмуро одёргивать рюкзаки и перевязи, загремели своим разнокалиберным оружием. Старик мрачно поглядывал на меня, но не протестовал.       Я мотнул головой, указывая Норе вперёд, и она без разговоров обошла меня, двинулась к полуразрушенным остовам зданий. И уже через несколько минут я негромко свистнул, когда она, задумавшись, перешла на бег. Нора остановилась, оглянулась, и я выразительно указал ей на нашего пассажира. Тот шёл, не торопясь — и ему не хватало только экскурсовода.       Это раздражало — и то, что двигаться пришлось уже в полной темноте, и то, что от усталости ломило спину. В голове тоже сидела назойливая тупая боль, которой я совершенно не удивлялся — за последнюю неделю я получал по свой тыкве столько раз, что было удивительно, как она ещё уцелела. Это тоже раздражало. Когда мы топали, спотыкаясь о куски бетона, едва не теряя равновесие, мне казалось, что если бы мою голову разнесло очередью из гатлинга, то она бы по крайней мере не болела. И не пришлось бы шляться по ночной Пустоши, отчаянно желая снова оказаться в «Рельсе», в приятной компании бухла и шлюх.       Мы шли, держась на равном расстоянии от остатков стен и бетонного парапета набережной. Выходить на открытое пространство было бы неразумно — как и подходить близко к зданиям. Ветер шебуршал мусором, гулял между разрушенными стенами. Они отвечали жалобным низким стоном, словно плакали, шевелились, как будто сами по себе. А иногда так же шевелились те, кто там обитал.       И от этих мыслей невольно содрогнулся.       Я видел супермутантов — издалека. Вблизи ни разу — никакому снайперу не захочется видеть свою цель близко. Но и то, что увидел, не произвело на меня приятного впечатления — и хотя бы в этом я Мэксона мог понять. Одно хорошо — в темноте они видели неважно, и на низкое ворчание этих зелёных туш можно было не обращать внимания. Тем более, адресовалось оно не нам — пока.       — Пришли, — объявил Пинкертон так неожиданно, что я налетел на него, едва не сбив с ног.       — Чего? Куда?       Нора круто развернулась на каблуках, непонимающе повертела головой. Мы остановились между двумя двухэтажными домишками, от одного из которых осталось всего две стены и часть крыши. Ну и ещё диван, который немедленно вызвал у меня новый приступ усталой злости.       — Папаша, будешь шутить, я тебя самолично… — и я замолчал, не договорив, когда увидел, как старик с неожиданной для него силой сдвинул диван в сторону.       — Крысы, — негромко сказала Нора, буркнула себе под нос, склонившись над своим сапогом и подтягивая застёжку на голенище. — Забрались под землю. Что Подземка, что Институт — одно и то же. Пару гранат бы туда…       — Ждите здесь, — сказал Пинкертон. Было непонятно, слышал он Нору или нет, но внимания не обратил.       Нора оставила в покое сапог, выпрямилась, одновременно сдвигая подсумок с патронами к левой руке. Сняла карабин с плеча.       — Конечно, конечно, милейший, — ответил я и предостерегающе шлёпнул её прикладом. — Молчи, цыпа, — уже тише сказал я. — Ты так умнее кажешься.       Нора промолчала, передёрнула затвор, и я каким-то нечеловеческим усилием воли подавил желание треснуть эту курицу по башке.       Под диваном обнаружился аккуратный люк с прислонённой лестницей, которая уводила вниз — в чёрное подземное чрево. Я заглянул туда, куда просочился Пинкертон, и внутренне содрогнулся. Не нравилось мне лазить под землёй.       Как крыса, правда что… Или как гуль.       Нора напряжённо вглядывалась внутрь, держа карабин на изготовку. Я успокаивающе взмахнул рукой:       — Опусти, что ли, ружьишко-то. Выстрелишь ещё случайно.       — Случайно? — криво усмехнулась она. Но пальцы, лежащие на ложе карабина, слегка расслабились.       — Чего они тебе сделали? Ты даже не знаешь, кто они такие, а уже готова перестрелять всех к чертям, — я вытащил сигарету, закурил.       — Это была твоя идея — начать с Подземки, — не к месту проворчала она.       — Курица ты глупая. Ну не ломиться же нам, как оголтелым, на тот маячок, который засунули какому-то синту в…       Внезапно я отшатнулся от люка, когда оттуда высунулась голова гуля. Рядом со мной щёлкнуло, с тихим гудением ожила ядерная батарея, готовая отдать заряд.       — Придурки, — изрёк гуль, посмотрев сначала на нас, потом куда-то вниз. — Нервные они у тебя какие-то.       Оттуда невнятно пробубнило.       — Ага, — с чем-то согласился гуль и кивнул нам. — Ну заходите, что ли. — И голова скрылась обратно.       Мы с Норой переглянулись, одновременно выдохнули. Взглядом я указал ей на люк. Нора поджала губы, метнула на меня угрюмый взгляд.       — Крысы, — пробормотала она. — Гранат бы вам туда, — вернула предохранитель на место, закинула карабин за спину и спрыгнула в люк.       Я проследил за тем, как её силуэт утонул во тьме, и задумался, глядя в тот колодец из густой чёрной мглы. Чем дальше, тем больше она напоминала мне кое-кого. Одного металлического чурбана, который оказался, на секундочку, металлическим не только снаружи. Впрочем, чего там внутри у их старейшины — тоже большой вопрос. Как в одном цехе собирали.       Внутри оказалось гораздо светлее, чем можно было бы ожидать, глядя на чёрную густую тьму, в которую втыкалась лестница. Спуск делал крутой поворот, загибался под ненормальным углом — и выводил во вполне просторное помещение. Возможно, раньше оно было подвалом, но теперь вот превратилось в схрон. А глядя сверху, я не сказал бы, что туда ещё можно слезть. И вообще стоило это делать.       Однако я резко переменил своё мнение, когда вкатился внутрь, и мне игриво подмигнул золотистым бликом бочок пивной бутылки.       — Красавица моя! — не сдержавшись, воскликнул я, в избытке чувств протягивая к ней руки. В тот момент мне было плевать, что и кому тут принадлежало. Я был твёрдо уверен, что эта бутылка ждала именно меня. Всю свою нелёгкую пивную жизнь.       И только потом, когда дрожащими руками скрутил пробку и выхлебал одним глотком едва ли не половину, огляделся. Все смотрели на меня, смешно склонив головы под одним углом — Нора, Пинкертон и тот самый гуль, который оказался к тому же девушкой.       — Тюльпан, — представил её Норе Пинкертон, но смотрел при этом почему-то на меня. Причём так, как смотрят на слабоумных — с опасливой жалостью. — Нора, — то же самое. — А это…       — А мы вас уже давно засекли, — перебила его Тюльпан, схватила Нору за левую руку и постучала ногтем по монитору пип-боя. — Иначе шиш бы пустили.       — Засекли? — переспросила Нора, оглядываясь по сторонам, явно не понимая, кто и чем засекал.       Вокруг нас громоздились сломанные стулья, нечто, отдалённо напоминающее ящики из-под боеприпасов — на них лежала когда-то полированная, но теперь растрескавшаяся столешница. На почти ровной столешнице были в беспорядке раскиданы пустые пакеты от сублимированной еды, пустые бутылки, промокшие коробки из-под патронов, проржавевшие запчасти разнокалиберного оружия. В углах громоздилось примерно то же самое.       И никакого намёка на радиооборудование. Или хоть какое-то оборудование. Или хоть что-то не сломанное.       — Пройдусь, — вдруг пробубнил старик. — Неспокойно что-то, — он передёрнул затвор дробовика, выразительным взглядом показал на него и полез во тьму, которая вела наружу.       Я посторонился, пропуская мимо себя Пинкертона. Что ж, мудро. Ту «дверь» в виде дивана мы же за собой так и не прикрыли. После чего пинком перевернул ближайший ко мне ящик и сел на него, блаженно вытянув ноги. Повозился, сдвигая рюкзак выше, прислонился к подгнившей дощатой стене и пристроил бутылку на колено. Другой рукой порылся в кармане, нашаривая сигареты — и мне было плевать, что мы находились под землёй.       Более того, после всего, чего нам довелось фигурально накушаться в Пустоши за последние двое суток, эта захламленная конура была поистине президентским люксом. Тюльпан неодобрительно проследила за мной, но ничего не сказала. Глубокий взгляд её глаз, изменённых радиацией, переместился на Нору.       — Засекли, — подтвердила она. — Тебя вообще сложно не засечь, — и гуль звонко щёлкнула ногтем по монитору, не выпуская руки Норы. Повертела, разглядывая пип-бой. — Прикольная штука у тебя. Какая модель, не знаешь? Давно таких не видела. Последний раз — лет десять назад. Приходил к нам один парнишка из… — она сделала паузу, подняла глаза, заглядывая Норе в лицо, и прищурилась. — Убежища… — медленно договорила она. — Как ты.       — Нет, — твердо ответила Нора, отнимая у неё руку. — Не как я.       — Да неважно, — Тюльпан пожала плечами, — зато, как и ты, искал сбежавшего синта. Иначе зачем тебе Подземка?       Нора прислонилась к краю столешницы, устало запустила руку в волосы. Берет с неё слетел ещё там, откуда нам пришлось так поспешно ретироваться, и я, сонно поглядывая на Нору сквозь сигаретный дым, решил, что так даже лучше. По крайней мере, с рассыпавшимися волосами она не была похожа на пацанёнка-беспризорника. Да и нашивка эта на берете с крылатым мечом… Черти бы её взяли.       — Мы засекли поисковые импульсы ещё с неделю назад, — гуль неопределённо махнула рукой. — Мы не знали, кого ты ищешь, и едва не решили, что нас.       Нора взглянула на меня — метнула острый взгляд, как будто ножом пригвоздила. Вот, мол, я же говорила.       — И почему же вы так не решили? — спросила она.       Тюльпан указала на пип-бой.       — Высокие частоты, — пространно сказала она. — Не наши. Если бы ты пыталась выйти с нами на связь, то уж не так. Значит, тебе нужна была Подземка?       — И да, и нет, — осторожно ответила Нора, и вдруг на её лице проступило какое-то лихое и отчаянное выражение, словно перед прыжком с утёса. Будто терять ей уже нечего. — Ищу синта, тут ты права. Но не сбежавшего, а, скорее, наоборот — вернувшегося.       Гуль нахмурилась, покусала губу. Снова взяла Нору за руку, подтянула к себе пип-бой — у меня даже возникло ощущение, что она его сейчас поцелует прямо в монитор.       — Поисковый импульсный сигнал… — не спеша произнесла она, тщательно выговаривая каждый звук. — В диапазоне высоких частот.       — Да, — Нора с подозрением заглянула в монитор пип-боя, словно видела впервые. — И что?       Тюльпан вздохнула.       — Высокие частоты, — повторила она. Постучала ногтем по монитору, ткнула в маленький зелёный кружок. Мы бродили вместе с Норой уже достаточно, чтобы я заметил, как часто она смотрит на эту точку и вздыхает при этом. — Это же диапазон чипа охотника, — сказала Тюльпан таким тоном, словно поясняла что-то очевидное, и теперь уже она и на Нору смотрела с тем же выражением, что на меня. Как будто у той разом отказали мозги.       Впрочем, я-то всегда знал, что так и есть.       — А… — протянула Нора, глядя на неё как-то странно. Я даже слегка забеспокоился, как бы она не хлопнулась в обморок. — Охотник? — шёпотом переспросила она.       Тюльпан смерила её жалостливым взглядом.       — Охотник. Но это же сильно облегчает тебе задачу, не так ли? Не так много на Пустошах сбежавших охотников. А уж тех, которые потом вернулись обратно — нет вообще. Почти, — она выделила это слово. — Да и вернуться… — она с сомнением покачала головой. — Думаю, если он вернулся, то сделал это исключительно добровольно.       — Охотник, — пробормотала Нора, как будто не слыша свою собеседницу. Воззрилась на меня стремительно округляющимися глазами. — Роберт… Ты слышал? Он… Он — охотник?