Дальше

      Мне впервые за много дней было удобно. Сколько дней прошло, я уже и не могла бы сказать — иногда время куда-то проваливалось и мне начинало казаться, что так было всегда. Всегда была эта пыльная Пустошь, всегда перекатывались под ногами разнокалиберные обломки Вашингтона и его окрестностей. А может, так и было. Иначе как можно было бы объяснить, что я согласилась остаться в этом схроне на несколько дней — «переждать, пока все уляжется», как пояснила Тюльпан.       «Загасимся на пару дней, а там видно будет. Если что, вляпаться в какое-нибудь дерьмо мы всегда успеем» — сказала она. И впервые я не почувствовала неприязни к крысиному образу жизни Подземки. Может, потому что действительно устала больше, чем мне казалось. Может, потому что мне нравилась Тюльпан. Может, из-за того, что так получилось, что гулям мне случалось доверять куда больше, чем иным людям — и пошло это еще с того времени, когда мне пришлось провести в Добрососедстве намного больше времени, чем я тогда планировала.       Я сидела на полу, на свернутом валиком пыльном спальнике, и моя голова лежала у гуля на коленях. И я почти засыпала, убаюканная монотонными движениями щетки, которой Тюльпан расчесывала мои волосы.       — А не загулялся ли у нас папаша, часом? — выдернул меня из сонной дрёмы бодрый голос снайпера.       И я подняла голову с колен гуля, сонно посмотрела в том направлении.       Маккриди спрыгнул с лестницы, одним движением снял винтовку с плеча и прислонил ее к нагромождению сломанных ящиков. Аккуратно положил на стол (те же составленные ящики из-под боеприпасов) освежеванную тушку кротокрыса, примостив ее рядом с радиопередатчиком. Прижал им тушку так, чтобы та не скатилась на пол.       Радиопередатчик представлял из себя кучу деталей, беспорядочно напаянных друг на друга и для верности перемотанных липкой лентой. Та же лента прикрепляла эту кучу к деревянному ящику с дырявым дном, в котором что-то гремело и иногда вываливалось через щели. Я ничего не понимала в этом — хотя, Хэйлин, скорее всего, разобралась бы. Но вряд ли даже скриптор смогла бы сказать, как может работать то, от чего периодически отваливались какие-то детали, падали на дно ящика. Но факт оставался фактом — радиопередатчик, состоящий из древних деталей, перемотанных липкой лентой, работал. И при должной силе пинка мог улавливать такие частоты, которые даже мой пип-бой улавливал после долгой возни с настройками.       — Опять крысятина. Фу, — пробормотала Тюльпан, вернула мою голову себе на колени, снова принялась расчесывать мне волосы.       — Ага, — согласился Маккриди, протопал куда-то вглубь схрона. Через несколько секунд там стеклянно загремели бутылки. — Мутафрукты по Пустоши почему-то не бегают. А то бы подстрелил.       И я услышала, как он принялся шумно пить из бутылки. После чего смачно рыгнул, и следом зашуршала целлофаном сигаретная пачка.       — Пинкертон сам по себе. Нянек ему тут нет, — негромко ответила гуль на первый вопрос. — Он может надолго уходить.       — Прям на несколько дней, что ли? — спросил Маккриди.       Снайпер придвинул к себе ящик, закинул на него ноги, вольготно раскинувшись поперек матраса. Матрас прогнулся, под ним скрипнули ящики, составленные так, чтобы быть неким подобием лежака.       — Не доверяешь ему? — глухо спросила я.       Вокруг нас поплыл, щекоча нос, сигаретный дым.       — А с чего бы мне вообще доверять этому старому хрычу?       — Да ладно уж. С ним всё хорошо, — ответила гуль, — Уж смог бы послать весточку, если бы беда какая случилась.       Некоторое время все молчали. Было так тихо, что я даже отчетливо слышала, как потрескивает сигарета Маккриди.       Мы «гасились» в схроне уже три дня. Или больше — счет времени у меня в последнее время слегка сбился. «Дёрганая ты какая-то, — с неудовольствием заметила Тюльпан, когда я высказала идею о том, что ждать не могу, — Подождем. Время такое. Все сейчас чего-то ждут. Расслабься, гладкокожик. Отдохни».       И я отдыхала. Думала о том, что так поразило меня — и думала гораздо меньше, чем могла бы ожидать — о том, что над прошлым Данса вдруг приподнялась темная завеса. И то, что я там увидела, меня не удивило, напротив, объяснив многое. Например, его нечеловеческую скорость, выносливость и просто поразительную приспособленность к боевым условиям. Не говоря уже о его невероятной живучести.       Синт М7-97 был охотником. Впрочем, если учесть, в чьих руках он находился уже больше месяца, то «был» ли? Я запретила себе думать об этом. Умом я понимала, что М7-97 и Данс — это одно и то же, но так и не могла принять. Не ложилось мне на душу это, никак не ложилось...       Однажды во время очередной зачистки я сказала ему, что могу получить такую дозу радиации, что начну превращаться в гуля. Пыталась пошутить. «Не волнуйся, солдат, — совершенно серьезно ответил тогда Данс, — Если ты начнешь превращаться в гуля, я сам прекращу твои мучения». И это прозвучало без угрозы. Так, словно меня действительно должна была успокоить решимость моего наставника в случае чего выстрелить мне в голову.       И вот почему-то теперь я вспоминала об этом и мне становилось все больше не по себе.       «Я сам прекращу твои мучения...»       А я? Если я увижу то, о чем пыталась не думать весь свой пыльный путь по Столичной Пустоши? Если это будет не Данс, а тот, кого улавливал поисковый сигнал? Охотник? Я — смогу... прекратить?       С поверхности до недавнего времени не доносилось никаких звуков — и это напрягало гораздо больше, чем когда внутренности поджимались от глухих толчков далеких взрывов или стрекота перестрелок. Но вот этому я как раз и не удивлялась. Видать, права была Тюльпан — время такое... Но так было недолго. Как всегда и бывало на Пустошах, тишина очень быстро испарилась, нарушенная знакомыми звуками выстрелов. Звуки очередей доносились до нас как неясный едва слышный стрекот, иногда пространство наверху спазмически дергалось, потревоженное взрывами. Но до нас эти звуки доходили изрядно смазанными, приглушенными расстоянием и слоем земли над нами.       В общем, все три дня мы занимались исключительно тем, что «гасились». И отдыхали — во всяком случае, я. Потому что из этих трех суток помнила только двое, благополучно проспав первые из них. «Ну ты сильна спать, — посмеялась Тюльпан, когда я наконец разлепила глаза, — Когда ж в последний раз нормально высыпалась-то?»       Может, следовало сказать ей, что за последний месяц спать приходилось в таких местах, о которых я раньше и не подумала бы, что там вообще можно было бы задержаться хоть на секунду. Столичная Пустошь всего за пару недель вышибла из меня изрядную долю брезгливости. Но думаю, гуль и сама о том прекрасно знала.       Я ничего не ответила. Потому что ее вопрос вдруг сверкнул искрой от спички — вспыхнул, жарко опалил изнутри, осветив что-то... что-то... И я замерла, зажмурилась.       Потому что против воли на вопрос Тюльпан ответила моя память. Ответила неуместно, глупо. Напомнила не о том, когда мне в последний раз доводилось нормально спать. О том, с кем доводилось это делать.       Чьи руки были настолько сильными и жестокими, что сопротивляться им никогда не возникало ни единой мысли — и такими же нежными. И эта нежность ломала любое сопротивление ничуть не хуже, чем его невероятная сила, и дело было не в ней. А может, не только в ней. Еще в том мистическом и необъяснимом чувстве, что рождали его прикосновения — ту тонкую вибрацию, серебристые трели, что пронизывали насквозь, убивали мою волю, сами вели к нему — всегда, всегда!.. Чьи губы опаляли жаром и холодом одновременно, заставляя бояться этого мужчину — и желать его. И ненавидеть — и его, и себя.       Я не знала, как это было возможно, но никогда не хотела такого.       «Неправда, — безапелляционно ответила мне память голосом Мэксона, и его низкий от вожделения голос жарким потоком проникал в самую душу, — Ты хочешь меня. Хочешь... В себе».       Я зажмурилась, загоняя внутрь бессильные слезы — такие же ненужные, злые и глупые, как и это внезапное напоминание, прилетевшее откуда-то из глубины.       «Хочу быть с тобой одним целым».       Впрочем... внезапное ли? Разве я забывала о нем — о том, к кому была привязана гораздо крепче, чем иногда казалось мне самой? И даже когда упорно давила и гнала от себя эту глупую тоску по его теплу, а она все равно не унималась, смеялась надо мной, из глубины памяти бросала на меня холодные стальные блики, возрождала ощущение жесткой кисти на моей шее, ощущение каменной твердости литых мышц под руками. Ощущение горячего кольца его объятий, в которых было так тепло, так... безопасно.       Сидя на валике, свернутом из спального мешка, я подтянула ноги к себе, обхватила руками живот.       «...быть с тобой одним целым...»       Холодно. Как же холодно!       Пока всё время было занято тем, чтобы идти, пересиливая ноющую боль в мышцах, усталость и инстинкт самосохранения, слушать ровное тихое пищание зеленой точки на мониторе пип-боя, смотреть на ее скупое мигание — как-то не особенно думалось. Ну разве что о том, чтобы съесть что-нибудь такое, на что не будет сильно ругаться счетчик Гейгера, и свернуться спать там, где не сожрут сразу.       Но никак не о том, как тепло и уютно было свернуться не на остатках бетонного пола, а на мужской груди. И никак не вспоминать о том, как это было прекрасно — прижиматься теснее к жесткому монолиту мужского тела, зарываться с головой в его невыносимую стальную ауру. И пусть даже это было невозможно — быть с ним одним целым.       Невозможно, потому что он — Мэксон.       — ...уж каким-то чудом выбрались, — закончила бормотать что-то Тюльпан, чего я слышала только обрывок.       Да, каким-то чудом...       Когда прямо перед нами приземлилась, рухнула черная силовая броня, от толчка, подобного землетрясению, у меня даже перед глазами потемнело. А моментально раскалившиеся от удара каменные обломки, брызнувшие из-под подошв брони, были подобны моим мыслям. И эти мысли так же брызнули во все стороны, и тот толчок словно взрывной волной разметал некое подобие их стройного хода.       «Не совершай того, о чем пожалеешь, — сказал Мэксон в наш последний разговор. — И не заставляй меня совершать что-то, о чем, возможно, пожалею я. Ты понимаешь меня, девочка?»       Страха не было, когда я увидела его. Я много раз пыталась представить этот момент (подспудно я знала, что он настанет рано или поздно), но когда черная броня с грохотом взрыва обрушилась рядом с нами, заставив подпрыгнуть от неожиданного и мгновенного ощущения невесомости, я оказалась совершенно к этому не готова. Может, потому и не испугалась.       До того момента я не думала над последними словами Мэксона. Не спрашивала себя, жалела ли я о своем побеге. Жалела ли я о том безнадежном предприятии, в которое ввязалась и в которое ввязала еще несколько человек.       Потому что я не жалела. Я поступала правильно — и, многократно задавая себе один и тот же вопрос, всегда получала от самой себя один и тот же ответ. Даже когда приходилось наскоро мыться в ледяных ручьях, отчаянно ругаясь сквозь зубы от холода — практически в унисон с треском счетчика Гейгера. Когда приходилось давиться сублимированной едой, потому что настоящая еда оказывалась совершенно непригодна — о чем опять-таки сообщал счетчик Гейгера. Когда от усталости ломило даже те мышцы, о существовании которых я и не подозревала. Когда приходилось идти, а ноги по щиколотку утопали в серо-черной пыли, нанесенной самим временем, или скользили на покатых кусках бетона, или напарывались на торчащие из земли обломки арматуры.       Я не жалела. Я должна была отправиться сюда, по тому призрачному следу, что остался мне от Данса, и этот след ровно и размеренно мигал сейчас на мониторе пип-боя. Я не знала, что я найду, и найду ли вообще, но сидеть на месте не смогла бы. Как я могу бросить его — тем более тогда, когда его бросило само Братство? Бросило как отработавший свое механизм... Нет, так было нельзя. Это же Данс — и для меня он никогда не был синтом.       — ...Грета? — долетел до меня очередной обрывок, и от звука голоса снайпера я даже очнулась.       Щетка замерла на моих волосах, и я ясно почувствовала, как дрогнули руки Тюльпан.       — Нету больше Греты, — глухо сказала она. — Как и Подземелья.       Маккриди помолчал. Я подняла голову, посмотрела на него — и в тот же миг наткнулась на его взгляд.       — Уже месяц шляемся по Пустоши, а не знаем толком, что творится, — осторожно сказал он, переводя глаза на гуля.       — Так уж и не знаете, — мрачно возразила Тюльпан. — Видели, чай, тот схрон...       — А то, — откликнулся Маккриди.       Гуль, глядя куда-то в сторону, принялась задумчиво перебирать пальцами мои волосы.       — Это теперь могила. Мы-то уйти успели... А вот те, которые туда пришли... Кто их знает, откуда они бежали. А теперь уж и не узнаем.       — Как вы узнали, что надо уходить? — спросила я.       Тюльпан криво усмехнулась — что на лице, измененном радиацией, выглядело даже страшно.       — Ну... узнали, короче. Врубили сигнал тревоги и свалили. Патрули Братства без конца туда-сюда гуляют, надоели уже. Так что не впервой... — она помолчала. — Но вообще они нас не трогали. Да и мы тоже не такие придурки, чтобы к ним в глаза лезть. Они — сами по себе. Мы — тоже... А когда мы вернулись и увидели... — она запнулась, глубоко вздохнула, — Мы думали, что это Братство.       — Мы тоже, — добавил Маккриди и незаметно пнул меня ногой, заставляя промолчать. — Кто бы еще додумался такую бойню устроить?       Тюльпан отвернулась.       — В Подземелье то же самое было... Но те уйти не успели. Наши там остались, и... Грета в ними. А потом — вот это, едва ли не в центре Вашингтона... Что в Ричмонде было — так вы сами оттуда еле живыми выбрались. Видали.       Я послушно молчала. Маккриди тоже молчал. Слушал, иногда кидая на меня многозначительные взгляды.       — Мы знали, что Мэксона в Столичной Пустоши не было. Так пока его не было, тут было тихо. Это потом стал такой беспредел твориться — ну и сами собой поползли слухи, что Мэксон домой вернулся.       — А зачем ему это было бы нужно? — осторожно спросила я. — Ну, устраивать бойню.       Тюльпан бросила на меня саркастичный взгляд.       — Я, знаешь ли, не сплю со старейшиной Братства Стали, чтобы у него такие вещи спрашивать. А то спросила бы.       Снайпер поперхнулся пивом, раскашлялся-рассмеялся, разбрызгивая его вокруг себя.       — Ага-ага, — вытирая лицо рукавом, пробормотал он спустя некоторое время, когда смог говорить, — вот бы такую найти... чтобы спросить. Да, цыпа? — и он легонько толкнул меня носком сапога.       — Заткнись, Маккриди.       Мой взгляд должен был красноречиво сказать «Я убью тебя», но такие взгляды от снайпера обычно отлетали, какими бы красноречивыми они ни были.       — А что, — Тюльпан не обратила внимания ни на нас, ни на те взгляды, которыми мы обменивались. — Они ведь и правда кого-то искали.       — Кто?       — Кого?       Мы со снайпером спросили одновременно, и я уставилась на него. Он же смотрел на гуля — и из-под глуповатой хмельной веселости медленно проступала угрюмая серьезность, видимая только мне.       — Братство. Не знаю, — ответила Тюльпан нам обоим, по очереди взглянув на меня и на Маккриди, — Но потом всё так быстро замялось... Мы даже насторожились. То ли они нашли, то ли им помешали.       Я открыла было рот, чтобы спросить, но ту же закрыла — не стала повторять вопрос, который уже задавала. Маккриди сделал то же самое.       Гуль прекратила возиться с моими волосами, оставила их в покое.       — Мы правда думали, что та резня в Подземелье — дело рук Мэксона. И в Вашингтоне тоже, хотя это было бы как-то совсем по-безумному. Но мало ли что там у Мэксона на уме... Но то, что было в Ричмонде, показало, что мы ошибались. Братству кто-то объявил войну, это точно.       — В Братстве когда-то был раскол, — неопределенно повел рукой снайпер, словно бы ни к кому конкретно не обращаясь. — Тогда они, бывало, воевали... хм... сами с собой.       — Теперь нет. И мне без разницы, с кем у них там и какие тёрки — но под те жернова можем попасть и мы. До кучи к тем бедолагам-поселенцам, которые остались догнивать на нашей бывшей базе.       «Можете попасть и вы» — хотелось согласиться мне, но я промолчала. И даже не потому, что снова получила предупреждающий пинок от Маккриди. Просто мысли опять расплылись, растеклись, разбежались по разным руслам, которые уже были достаточно размыты за последние недели.       Я, по-прежнему сидя на свернутом спальнике, запрокинула голову, пристроила ее на край матраса, прикрыла глаза. Под неровным потолком скудно светила пыльная лампочка, свисая с него на тонком мятом проводе. Её свет падал на пол такой же мятой сероватой плюхой, освещая все вокруг ровно настолько, чтобы не натыкаться друг на друга в темноте, но после ночной тьмы Столичной Пустоши и этот свет казался почти уютным и домашним.       С кем воюет Братство — это был лишний вопрос. Я помнила о тех папках с чертежами, которые оттягивали мой рюкзак, и о заботливо вложенных туда целых печатях со знакомой уже буквой «Е» в звездном круге. Я помнила о том, что сказал мне директор Института перед самой эвакуацией. И перед тем, как... расстаться с Дансом.       «То, что Братство, можно сказать, ничего серьезного об Анклаве не слышало в течение всего этого времени, еще ни о чем не говорит. И совершенно не значит, что он перестал существовать. Перестал существовать открыто — может быть... Я, знаешь ли, это могу понять. Мир не готов к тем знаниям, которые имеем мы...»       Мне хотелось бы думать, что это не моё дело — ведь для Братства я уже была вне закона. Я знала, что со мной сделают, если (или когда?) доберутся до меня, и пусть я, в который раз копаясь в себе, не находила там сожалений о побеге, но всё же — не могла так просто взять и забыть обо всем. Наверное, это и было то, что когда-то довелось испытать Дансу — когда чья-то чужая воля вырвала его из Братства Стали, но так и не смогла вырвать Братство Стали из самого Данса.       Война с Анклавом, которую вело Братство еще тогда, когда я была далеко от этого мира — и в отношении расстояния, и в отношении времени — прошла мимо меня, и должна была снова пройти мимо. Я знала о том, что Анклав не просто возродился. Что он, в общем-то, и не был никогда уничтожен — по крайней мере настолько, чтобы прекратить свое существование.       И мне это не было безразлично. Пусть даже впереди меня ясно светила крысиная жизнь в бегах и прятках по норкам, но я не могла так просто игнорировать информацию, которая была бы полезна Братству. И Мэксону.       «Нам — и Институту, и Анклаву — уже глубоко приелась такая помеха, как Братство Стали» — добавил тогда Шон напоследок. И это до сих пор не давало мне покоя.       — Я бы не сказала, что они прям так сильно нас напрягали, — словно опровергая прозвучавшие в моей памяти слова, сказала Тюльпан. — Да и их тоже... никто особо не напрягал. Ну патрули-то всегда были. Отстреливали здесь всяких помаленьку. Чего уж там, польза и от Братства была — после них как-то спокойнее становилось. Но... — она помолчала, прикрыв глаза. Покачала головой. — Наши видели, что в Ричмонде творилось. Вот тогда окончательно поняли — ежели не валить отсюда как можно дальше, то рано или поздно кранты придут всем. Скорее даже рано, чем поздно, — добавила она, подумав. Помолчала и сказала после паузы, – Это кем же надо быть, чтобы вот так, в открытую переть на Братство... И ведь те ребятишки, которые на Братство поперли, как-то умудрились их помять.       — Помять? — подняла я голову.       — О, да вы самого интересного и не видали! — мрачно усмехнулась гуль. — Там та еще бойня была.       — Мы заметили, — встрял снайпер. — Я столько металлических чурбанов в одном месте в жизни не видел. А металлических чурбанов, которые гондошат друг друга — тем более. Ну весело у них там было.       Я только покачала головой в ответ на это заявление Маккриди. Пока он вытаскивал меня и Пинкертона из-под гатлингов, то ему весело совсем не было. Я вела себя не самым разумным образом, и если бы не его собранность, то не знаю, как бы я выбралась. Сейчас я вспоминала это, но почему-то не удивлялась — ни тому, что послушно поднялась навстречу протянутой мне руке черной силовой брони, ни даже тому, что вообще эта самая черная броня оказалась ко мне так близко. Возможно, следовало удивляться тому, что я до сих пор еще на свободе. Но — нет, я не удивлялась. Вместо удивления изнутри смутно и неясно меня глодало какое-то странное беспокойство. Мэксон не мог так просто взять и бросить свои поиски. Я была бы счастлива, если бы он внезапно забыл обо мне — но это было невозможно. Остановить его могло очень немногое. Внезапно проснувшийся Анклав вряд ли сделал бы так, что ему стало бы не до меня — как вряд ли было бы в этом мире что-то, чего Мэксон не смог бы охватить своим вниманием, если бы захотел.       — ...как будто из воздуха появлялись. Много так... В силовой броне. Как будто с неба падали.       — Телепорт, — очнувшись от своих мыслей, пробормотала я. — Но что-то уж больно быстро те, другие, отреагировали. Не иначе как неподалеку находились. Или ждали. Или и то, и другое.       Тюльпан рассеянно кивнула, не глядя на меня.       — Мы тут тоже подумали... Выманивали они Мэксона. Потихоньку резали всех вокруг как крыс, пока его не окончательно не разозлили.       — Да ну. Тупо как-то, — заметил снайпер. — Чего ему до остальных?       — Тупо, не тупо... — пожала плечами гуль. — А добились своего. Он, наконец, сам к ним заявился, чтобы его там и хлопнули вместе со всем отрядом.       И я получила еще один предупреждающий пинок от Маккриди — и почти одновременно с треском радио, которое вдруг кашлянуло из-под стола, заставив нас всех синхронно вздрогнуть.       Причем, я сама не поняла, от чего вздрогнула — от пинка Маккриди, от треска радиопередатчика. Или от новости.       — Сидите тихо. Я сейчас, — бросила гуль, подхватилась с матраса одним прыжком, проворно метнулась к радио, и, как-то незаметно схватив стоящий в углу дробовик, прыгнула на лестницу.       — Она сказала... — прошептала я и непроизвольно поднесла руку к лицу. — Чего она сказала? Мэксон...       — Слышала? — перебил меня Маккриди, — Сиди тихо, — буркнул он, ткнув меня еще раз носком сапога.       Кряхтя, поднялся, не торопясь затушил очередной окурок в мятой жестяной банке и заглянул в бутылку, после чего с сожалением посмотрел на открытый ящик, в котором гостеприимно поблескивали такие же бутылки.       — Роберт...       Снайпер хмыкнул с досадой.       — Вот лучше молчи, цыпа! — раздраженно сказал он, и взмахнул бутылкой, словно волшебной палочкой, способной заставить меня замолчать. — А еще лучше — собирайся. И быстро, цыпа, быстро. Походу, сейчас валить придется. — Маккриди взглянул на тушку кротокрыса, — И ужин отменяется, черт. Кругом одни бабы, а жрать, кроме сухариков, нечего, — недовольно ворчал он, старательно запихивая в рюкзак сразу несколько бутылок. — Загнешься тут с вами от...       — Роберт...       — Чего?! — с неожиданной злостью крикнул он, круто поворачиваясь ко мне. — Чего — «Роберт»? Куда теперь понесет твою бедовую задницу? Обратно в Ричмонд? А?       Я набрала в грудь воздуха, чтобы ответить что-то. «Обратно в Ричмонд? — ядовито переспросил кто-то маленький, высунувшись откуда-то из моего подсознания и передразнивая Маккриди. — А?» И я закрыла рот, сжала губы. Выдохнула.       Как глупо. И эта новость, и это моё... хм... не знаю, как назвать.       — Цыпа, не беси меня, — сказал снайпер, поднимая палец и указывая на меня. — Про твои шашни с Мэксоном тут никто не знает, и я так думаю, что всем будет лучше, если и не узнает. А то возникнут вопросы и всё такое.       — Да всё я поняла, — ровно сказала я, поднимаясь со своего спальника. Но встать не успела — Маккриди, неправильно истолковав мое согласие, дернулся ко мне, ладонь снайпера сгребла меня за шиворот, встряхнула и хлопком усадила обратно.       — Послушай меня, — угрожающе сказал он, оперся руками о край матраса, навис надо мной. И сельский выговор стремительно скрылся, словно сам испугался звенящего напряжения в голосе снайпера, — Сбежала от Братства? От Мэксона? Скрываешься? То есть не хочешь, чтобы тебя заарканили, как глупого брамина? Да? — он сделал паузу, от которой мне стало не по себе, — Вот тогда сиди смирно и делай то, что тебе я скажу. Ясно? Я — а не твоя дурная башка... Поняла она... Знаю я, как ты поняла. Поди уже всё себе там решила.       Он откачнулся от меня, подобрал с пола свой рюкзак. Критично оглядел его.       — Я не подписывался на пробежки по Пустоши наперегонки с гатлингами Братства, — со злостью бормотал он, поглядывая на меня, но при этом не переставая заталкивать в рюкзак бутылки. — Иной раз думаю — вот на хрена я тебе? А? Чтоб скучно не было? Веселиться ты умеешь, чего уж... — снайпер оставил в покое рюкзак, плюхнулся на пол рядом с ним и вытер лоб рукавом, — И если сейчас тебе приспичит, сломя башку, рваться в Ричмонд — или чего там от него осталось после того побоища — то я тебя задерживать не буду. Вот чесс слово не буду. Вали, цыпа. Если тебя Братство в утиль не спишет, то те, пришлые, точно церемониться не будут. Как с Мэксоном не стали церемониться — помножили его на ноль и делов-то... Ты чего? О, ну вот только в обморок не падай!       — Я не падаю, — ответила я. Но на всякий случай нащупала край лежака, опустилась на него. Стиснула пальцы на краю матраса. — Всё хорошо.       Маккриди поднялся, взял свою винтовку и быстрым привычным жестом протёр ее ремень полой плаща, осмотрел прицел.       — Шевелись, цыпа, шевелись... Чего расселась? — он пошевелил затвор и закинул винтовку за спину. — Если хоть на чуть-чуть это правда... Мда. Мэксона, говорят, грохнули? Ну кто бы мог подумать. Я думал, что он бессмертный, — продолжал болтать он, как обычно становясь разговорчивым от волнения, — Ну так... так я чую, скоро и тут тоже жареным запахнет. И мне совсем не хочется в этом участвовать.       Я заставила себя встать, стиснув зубы и впиваясь ногтями в ладони. Почти на автомате затянула перевязь, взяла со стола свой револьвер, осмотрела магазин, сунула его за перевязь. Маккриди наблюдал за мной, смотрел на меня как-то странно.       — Я вот чего не пойму, цыпа... — вдруг сказал он с тем же странным выражением. — Какого хрена надо было сбегать от мужика, чтобы потом к нему же рваться, как будто тебе без него прям жизни нет?       Я подняла молнию куртки, вдела руки в ремни рюкзака, попрыгала на месте, пристраивая его удобнее. Промолчала. Не потому что игнорировала вопрос снайпера — потому что сама не знала на него ответ. Как бы я объяснила ему то, что не могла объяснить сама себе? И потому упорно загоняла куда-то внутрь, глубоко — так, чтобы не видеть и не слышать.       Но как бы глубоко я не зарывала от самой себя ненужное знание — после такой новости оно вырвалось само.       Хоть в эту новость и не верилось.       — Я б сказал, что вы, бабы, вообще странные, но ты, цыпа, всех баб в этом обходишь, — Маккриди не смутился моим молчанием, — Тебя даже странной не назовешь.       — Замолчи, — сквозь зубы пробормотала я, нервно закидывая карабин за спину и путаясь при этом в ремнях.       Может, снайпер сказал бы еще что-то, но тут с лестницы спрыгнула запыхавшаяся Тюльпан, скатилась, едва не приземлившись нам на головы.       — Готовы? — деловито спросила она, совершенно не удивившись этой самой готовности, и протиснулась мимо нас, быстрым шагом направилась куда-то вглубь схрона. — Давайте-давайте, не стойте. Мне одной, что ли, все делать?       И она сноровисто принялась раскидывать в стороны куски разного хлама. Во все стороны полетели облачка пыли, заполняя собой скудное пространство схрона.       — А, второй выход, что ли? — стоя у нее за спиной, спросил Маккриди и звучно чихнул. Он увернулся от очередной деревяшки, летящей ему в голову.       — Ты же не думаешь, что мы бы позволили себя замуровать как крыс в банке? — Тюльпан на секунду обернулась, вытерла пот со лба, — Если бы это место таким и было бы, да хрена с два я бы сюда полезла.       И гуль снова повернулась к горе хлама.       — Второй выход. Ну конечно, — проговорила я, помогая откидывать от ложной стены куски дерева и металла. — Подземка же...       И я получила несильный предупреждающий шлепок прикладом — хотя не собиралась добавлять, что я думаю о Подземке и их крысиных норках.       — Еще раз так сделаешь, убью, — проговорила я, не оборачиваясь.       — Ну, — Маккриди хмыкнул, демонстративно прислушиваясь. — Я думаю, скоро сюда явятся желающие это сделать и без твоей помощи.       Рокот двигателей винтокрылов мы все слышали регулярно. Но только теперь он вдруг начал нарастать, становился все более отчетливым, приближался. Стук лопастей доносился с поверхности, сливался в мерный гул, отчего становилось понятно, что винтокрыл там не один. Мерные глухие толчки встряхнули земляное пространство вокруг нас совсем рядом, словно подгоняя — «быстрее, быстрее!». И мы начали откидывать обломки ящиков и того, что раньше было мебелью, с удвоенной силой. Перчатки цеплялись за проржавевшие крепления и петли, хватали занозы от полусгнивших останков чего-то довоенного, и обломки отчетливо вздрагивали от приближающихся толчков.       — Я сейчас, — сказала Тюльпан, взмахнула рукой, указывая нам на неровный проем, в котором скудно светили сероватые аварийные лампочки. Метнулась к радиопередатчику, подкрутила какие-то непонятные рычажки, и странного вида прибор, натужно скрипя, выплюнул скаутскую побудку. Гуль передвигалась быстро, но при этом нисколько не суетилась и не делала лишних движений — словно вот так бежать ей приходилось уже не первый раз.       Она пинком выбила из-под лежака ящик, вытряхнула оттуда знакомые прямоугольные коробочки и принялась вытряхивать из них патроны, рассовывать их по карманам. То, что не поместилось, утрамбовала в рюкзак. И сделала это все настолько быстро, что побудка успела прокрутиться всего два раза. Остатки гуль кинула снайперу и тот машинально поймал коробку на лету:       — Держи, — деловито распорядилась она. — Сюда мы можем уже и не вернуться, — добавила она с некоторым сожалением. Оглянулась на лестницу и плюнула, — Чтоб вам провалиться!.. Черти. И Братству, и... тем, другим... тоже.       И мы по очереди протиснулись в неровный проем. Позади нас гуль принялась точно так же методично заваливать проем хламом. Я взглянула на это и решила, что кое-что очень даже умно — например, никакие двери не остановили бы бойцов в силовой броне. А вот на горе хлама их внимание вряд ли бы задержалось хоть на пару секунд.       Обломки непонятно чего падали на пол, друг на друга, выплевывая пыль, почти синхронно с дрожанием воздуха где-то наверху, который, казалось, трясся и вздрагивал от пронизывающих его очередей.       — Пошли.       — Что с Пинкертоном? — спросила я уже на бегу.       — Там, — неопределенно махнула рукой Тюльпан куда-то вперед. — Будет нас ждать. Если через два часа не доберемся, уйдет без нас.       Собирая сапогами вонючую слизь, налипшую на влажный пол, мы бежали, пригибаясь, чтобы не задеть головами низкие своды потолка. Бежать было неудобно, как неудобно было дышать влажным застоявшимся воздухом, насквозь пропитанным гнилью и разложением, или вынужденно придерживаться за такие же мерзко-склизкие стены на поворотах, чтобы не упасть. Да и пригибались мы по большей не для того, чтобы не удариться головами, а чтобы не собрать волосами ту же отвратительную слизь.       — Куда уйдет?       — Дальше. Мы не можем ждать никого дольше двух часов — мы не можем рисковать всеми ради кого-то одного, понимаешь? — она перевела дыхание, но ее бег с ритма не сбился.       «Крысы» — невольно подумала я, но уже без прежней острой неприязни. Привыкла, наверное, прятаться и бежать. И всё время — дальше, как сказала Тюльпан.       Дальше и дальше — так, что иной раз казалось, что конец этому бегу по кругу не настанет никогда. У меня была цель, но каждый раз, когда я надеялась, что вот-вот приближусь к ней, случалось что-то, что отбрасывало меня — и именно дальше. Как тогда, когда мы наткнулись на патруль Братства, и потом, на пути в Ривет-Сити — и снова отчасти из-за Братства мы были вынуждены свернуть в другую сторону.       И сейчас — снова дальше, хотя я уже успела возненавидеть это слово. И пусть даже казалось, куда уж дальше-то...       Я не обольщалась своими возможностями — то, что удавалось провернуть когда-то в Содружестве, почти всегда удавалось провернуть именно благодаря Дансу. То же, что я хотела провернуть сейчас, больше напоминало безумную аферу, и по извращенной иронии судьбы требовало присутствия моего надежного щита, которым и был Данс. И которого у меня больше не было.       Это могло бы быть смешно — если бы не давило меня безнадежностью.       Склизкий полуобвалившийся коридор, по которому мы продвигались, стал сужаться и постепенно начал уводить вниз — мы уже не бежали, а шли, и нам приходилось почти постоянно держаться за стены, чтобы не поскользнуться. Иногда под ногами проступали неровности, которые чем-то напоминали ступени, а может, ими они и были — и это было странно, потому что мы спускались все ниже и ниже, хотя мне казалось, что из-под земли нужно выбираться, двигаясь куда-то наверх. По ощущениям же мы были уже довольно далеко от поверхности — о чем говорила и тишина. Все звуки стихли, не доносилось больше даже глухих толчков, которыми отдавались взрывы.       Тюльпан уверенно шлёпала впереди, сжимая в одной руке дробовик, другой рукой вела по стене.       Более-менее ровный коридор с цепочкой аварийных лампочек уже давно миновал — мы протиснулись через проломленную прямо в кирпичной кладке дыру. Аварийного освещения больше не было, и я включила подсветку пип-боя. Мы шли, и перед нами ползли два пятна света — от пип-боя и от фонарика Тюльпан.       — Туда не пойдем, — отрывисто сказала гуль, указав на ложный завал. — Было бы ближе, конечно. Здесь недостроенная ветка метро. Через нее — на поверхностность. Но нельзя — наши пару дней назад срисовали там отряд Братства.       — Патруль? — спросил идущий позади меня Маккриди.       — Нет. В патрулях у них по трое обычно. А тут человек шесть... Крепко так вооруженных. Разнесли все к чертям собачьим.       — Зачистка и всего-то, — я перевела дыхание. Воздух становился все более влажным и дышать становилось все труднее.       — Так они не ушли. Даже когда выпилили всех диких, какие там были. — она откашлялась и вздохнула, — Что-то нашли.       — А есть, чего искать?       Гуль не ответила. Придержала какую-то балку, кивнула нам — мол, двигайтесь быстрее.       Я почти ползком пролезла под балкой, едва не шаркая животом по грязи. Выпрямилась, сдула волосы от лица и привычно глянула на монитор пип-боя. Я часто так делала — мигание зеленой точки успокаивало, поддерживало. Говорило, что еще не все потеряно.       Но не в этот раз.       — Роберт... — в ужасе проговорила я, останавливаясь и встряхивая пип-бой. Внутри все как-то нехорошо поджалось, отдавшись в желудок рвотным спазмом. Я глубоко вдохнула, усилием воли унимая вдруг заколотившееся сердце.       — А?       Точка, невнятно поморгав напоследок, замерла и... погасла.       — Нет... Нет, нет, нет...       Я еще раз зачем-то встряхнула пип-бой, как будто это могло что-то исправить.       — Чего там? — с интересом спросила Тюльпан. Она вылезла из-под балки, отряхнулась от грязи, уперлась рукой в стену. — Всё заглохло? О, да не волнуйся ты так.       — Я не волнуюсь. Сигнал чипа... — я запнулась, помолчала, лихорадочно отыскивая в себе хоть какие-то остатки воли, — сигнал пропал. — закончила я почти спокойным тоном.       Гуль, не глядя на меня, принялась оттирать прилипший к куртке комок грязи, но в результате только сильнее его размазала.       — Да чип тут ни при чем, — сказала она, — Просто мы уже в зоне заглушки.       Я вздрогнула еще раз и замерла. Медленно повернулась к ней — и заглохший сигнал чипа как-то сам собой вылетел у меня из головы.       — Чего? — и я оставила в покое пип-бой, машинально провела рукой по перевязи, сдвигая подсумок с патронами к левой руке. — Заглушка?       Заглушка, значит... Я не знала наверняка, но по слухам, которых нахваталась в Пустоши, такая заглушка плотной занавеской висела над аэропортом Ричмонда.       Что мы делаем в Ричмонде?       — Да, вот так тут хитро устроено, — ответила гуль, растерянно отступая от меня на шаг, — Поисковые импульсы глушит, ну те, которые извне. Почти все. Которые изнутри — те пропускает... Да ты не стой столбом. Иди. Почти пришли.       — Так, а теперь обороты сбавим, пожалуй, — неожиданно сказал снайпер и одновременно с этим знакомо щелкнул патрон, загоняемый в патронник. Я удобно обхватила рукоять револьвера — и даже не поняла, как он оказался у меня в руке. Мягко переступив, я плавно переместилась в другую сторону от снайпера — так, чтобы видеть как можно больше. Маккриди не вскидывал винтовку, но опасно держал ее обеими руками.       — Пока я не услышу объяснений, что мы забыли в Ричмонде, никуда не пойду. Мы для этого оттуда когти рвали, чтобы возвращаться?       Тюльпан застыла и медленно подняла руки, демонстрируя, что в них нет оружия. И вдруг ее взгляд метнулся куда-то мимо нас.       — Верно ты говорила, — отлепившись от влажной и склизкой стены, в пятно зеленоватого света от пип-боя выступила темная фигура, — Нервные они какие-то.       «Крысы! — уже привычно подумала я, мельком взглянув на Пинкертона. — Крысы... как в Бостоне. А я ведь им почти начала верить».       Но вслух ничего не сказала.       Пинкертон, нетвердо сжимая дробовик, целился в голову Маккриди. И я не могла не отметить, что позицию старик выбрал вполне удачную — счел, что снайпер из нас двоих несравнимо опаснее.       Маккриди скосил глаза на ствол дробовика, мимолетно усмехнулся.       — А ты умеешь благодарить, папаша.       — Вы чего все? — растерянно спросила Тюльпан, по-прежнему держа руки ладонями вперед.       — Ну не стал тебе ничего говорить. А что бы это изменило? — Пинкертон взглянул на гуля. — Меньше знаешь... мда... А им? Леди с нами не была столь откровенна, чтобы исповедоваться ей. А потом уж и вовсе стало понятно, что не все так просто — не так ли, дамочка? Не сказали, что вас зачем-то «ведет» Братство, и даже если допустить, что вы этого не знали, то уж вы не могли не знать про свой особый статус для Братства.       Я задержала дыхание, и медленно выдохнула, протянула воздух сквозь зубы тоненькой ниточкой — и усилие, с которым я не изменилась в лице, было не таким уж и большим.       — А откуда же у вас такая бездна информации? Мне впору начать завидовать, — спросила я и сама удивилась тому, что в моем голосе пробились кокетливо-игривые нотки. Рукоять нагрелась, сама прижалась к пальцам, спусковой крючок отдал весь свободный ход, мелко подрагивал словно в нетерпении.       В моем нетерпении.       Крысы. Я помнила о тех, кто остался лежать в разрушенном склепе под Северной Церковью. Я сожалела о них, о том, что всё так вышло — я ведь действительно хотела спасти их... Но, может, прав был Данс, когда однажды сказал, что никого нельзя спасти насильно?       А я пыталась. Всё ещё пыталась.       — Это ты, папаша, за этим хрен знает где шлялся два дня? — спросил снайпер.       Я видела перед собой двоих из тех, кого когда-то мне пришлось уничтожить собственными руками. И пусть даже не тех, кто когда-то предал не только меня, но и своего негласного создателя.       Я как-то отрешенно отметила, что с такого расстояния я точно не промахнусь. И от моих выстрелов обе эти головы могут разлететься так быстро, что никто из них даже не успеет понять, что произошло. И даже ствол, направленный Маккриди в голову, мне нисколько не помешал бы.       Снайпер, словно услышав мои мысли, взглянул на меня, коротко и едва заметно качнул головой. Это было лишнее — я пока не собиралась разносить ничьих голов. Пока.       — Не два, а три, — поправил старик, и ствол дробовика заметно дрогнул. — Мы не враги друг другу. Просто... — он, словно взяв себя в руки, сцепил пальцы на ложе, — У... у Подземки нет поводов доверять паладину Братства Стали.       Я коротко взглянула на Тюльпан, поймала ее взгляд.       — Паладину... — начала было говорить гуль, но оборвала сама себя. Глаза, измененные радиацией, стали совершенно круглыми. — Братство Стали?       — Не знала? — криво ухмыльнулся старик, — А вот так оно и есть. Мы, знаете ли, тоже умеем чужие частоты прослушивать... Как и они, впрочем, с недавних пор. Вы считаете, тот сигнал, который вы, леди, даже не подумали гасить, так и останется незамеченным?       Я промолчала. Прислушалась к себе, к своим мыслям, ожидая разброда и хаоса. Но хаоса не было.       Да, сигнала я не гасила. Никакой особой цели у меня не было — да и не особой тоже. Просто... просто эта мигающая зеленая точка — это была моя призрачная нить Ариадны. Больше ничего.       Хэйлин поспорила бы со мной... Сказала бы, что я делаю глупость. Что я заигрываю с Братством.       И пусть.       — Ну ты даешь, цыпа... — вполголоса сказал Маккриди. Судя по голосу, он даже не удивился. — С твоими мозгами всё настолько хреново? Ты «вела» за собой всё Братство?       — Да, как брамина на веревке, — ответил вместо меня старик, — А вы и не догадались? — и Пинкертон рассмеялся, заскрипел старческим кашляющим смехом.       — Вы преувеличиваете, — я отмахнулась от его слов, как от сущей безделицы.       Я знала, что поисковый сигнал будет очень отчетливым, но эти нестандартные частоты для Братства уже были пройденным этапом. Отработаны. Братство редко возвращается туда, откуда уже выжало все, что нужно. Еще в самом начале я думала о том, чтобы выключить его, но не стала этого делать. Я рисковала, запуская поиск, но когда мной никто не заинтересовался спустя сутки, двое... неделю... Я просто оставила всё как есть, убедившись в собственной безнаказанности. Обнаглела.       Это было нужно. Мне, мне это было нужно!       Но тем не менее, слова и догадки Пинкертона безделицей и глупостью не были — и я сама это прекрасно понимала. Но я уже устала объяснять кому-либо, что я делаю и зачем.       И не собиралась пускаться в объяснения тем более сейчас, когда практически держала на мушке двоих нужных мне людей и досадовала на то, что они сами нарывались на немедленное уничтожение.       — Не скажите, леди. — ствол качнулся в мою сторону, указал на мне в лицо. — Да, мы вынуждены отслеживать переговоры — исключительно ради собственной безопасности! Мы не хотим пересекаться с ними, для Подземки это было бы, скажем так, неразумно, — он сделал паузу, — И то, что вы удостоились такой чести — привлекли внимание самого главы Братства, натолкнуло меня на некоторые мысли... А уж после сопоставить переговоры Братства, исходящие сигналы и очень часто упоминаемый ими «объект зет» с вами было не слишком сложно.       — «Объект зет»?       Пинкертон закатил глаза, и я не стала переспрашивать еще раз. Значит, он думает, что мне известно больше? Ну что ж... Буду разбираться с этим позже.       Разброда в мыслях не было — была только легкая досада. На себя, на этих двоих... На то, что если я пристрелю их, то нам придется потратить еще кучу времени, чтобы выбраться из крысиных лабиринтов, по которым передвигалась Подземка. Я бесстрастно поглядывала на подрагивающий ствол дробовика, на Маккриди, который невозмутимо отпустил винтовку, вытащил из кармана сигарету и закурил. Его деланная расслабленность, пожалуй, не только меня не вводила в заблуждение — ствол дробовика не сдвинулся ни на миллиметр. Но я прекрасно знала, что для меткого выстрела Маккриди необязательно долго прицеливаться, и уж во всяком случае не с того расстояния, которое отделяло его от Пинкертона. Выстрелить навскидку он вполне сможет — пусть даже снайперская винтовка не была самым подходящим для этого оружием. Не было даже ощущения растянутого резиновым жгутом времени — в тот момент меня действительно не волновала необходимость отнять сразу две жизни. Меня волновало то, что придется возвращаться к тому, с чего мы начали.       И это вызывало досаду — этот пинок, снова отбрасывающий меня назад! Терять время не хотелось, тем более что тишина на мониторе пип-боя меня беспокоила все больше. И чего бы там ни объясняла мне Тюльпан, что, мол, это была всего лишь заглушка — пропавшая с монитора точка вызывала пока что смутную и неясную панику.       — Мы напрасно здесь задерживаемся, — подала голос гуль. Сказала спокойно, даже скучно.       — Подожди, — нервно ответил ей Пинкертон.       Молчание его явно угнетало. Я смотрела на него, подсвеченного зеленью, исходящей от пип-боя, не спеша разглядывала побелевшие пальцы, вцепившиеся в ложу дробовика, и прикидывала, насколько ценен для меня этот человек.       Это было цинично.       — Скажите-ка, милейший, — лениво растягивая слова, проговорил Маккриди и щелчком кинул окурок ему под ноги. — Вы собирались её кому-то продать? Раздумывали, кому?       Пинкертон поджал губы.       — Вы меня неправильно поняли. Наша безопасность — это... хм... это очень смутное и размытое понятие. Мы можем только осторожно обходить то, что представляет для нас угрозу. А вами, леди, явно интересовались, и коли уж так случилось, что наши пути пересеклись, то нашим делом было отвести их интерес от себя.       — Прекратите, — вставила я. — Кому продать? За мою голову награды не назначали.       Снайпер скривился в усмешке.       — Ох, цыпа... — проговорил он, саркастично улыбаясь. — Твоя наивность не перестает поражать.       — А меня — твоя осведомленность в некоторых вопросах, — парировала я.       Маккриди пожал плечами, не сводя глаз с Пинкертона.       — Я ж на стрелков работал. Научился крышки зарабатывать... хм... разными путями. Ну так что, благодарный ты наш, — обратился он к Пинкертону. — Мы уже почти под самым аэропортом. Что дальше? Либо уходим отсюда быстро и добровольно, либо ты, папаша, уходишь медленно. Потому что с простреленными ногами быстро ходить трудно. Выбирай.       Пинкертон выдохнул. Оглядел меня, перевел глаза на снайпера — и я бы не сказала, что он выглядел при этом загнанным в угол. Я прикидывала его ценность, он в свою очередь делал то же самое. Прикидывал, насколько ценной может оказаться для него моя персона — и совершенно этого не скрывал.       Он нам не доверял. Но это не мешало ему искать свою выгоду. Просто именно в тот момент выгода была лишь в том, чтобы сохранить свою ш       Подземка. Крысы.       Пусть даже ее создавал не Институт, и занималась она тем, чем и должна была заниматься Подземка — перепрограммированием беглых синтов. Безразлично, их методы не менялись. Как и их кривые подземные тропки, и маленькие норки-схроны, разбросанные по всей Пустоши, и непонятно на какой мистической силе работающее оборудование.       Я зачем-то посмотрела на Тюльпан. Она тоже смотрела на меня с непроницаемым выражением. И я вдруг подумала, что вот этого мне немного жаль — разочаровывать ее. Пусть даже это было не самое плохое, что я могла бы сделать с ней.       — Надо уходить, — сказала она, поймав мой взгляд. Как будто я этого не знала... Но поворачиваться спиной прямо сейчас к этим двоим мне явно не хотелось. Им, я была уверена, тоже.       Я убрала волосы от лица, потерла глаза. Я даже не могла бы сказать, что взяла себя в руки или как-то внутренне собралась — то ли это не требовалось, то ли я в принципе уже не могла этого сделать.       Глупо как всё. Опять глупо... И опять из-за Подземки.       — Послушайте меня, Хорес, — мягко заговорила я. — Вы правы, причин доверять друг другу у нас нет. Но у вас лично нет и причин опасаться меня. Не знаю, насколько вы правы в том, что Братство сильно мной интересуется... — медленно произнесла я и изобразила сомнение, то самое, которого сама не испытывала. — Если бы так и было, то меня здесь уже давно бы не было. — добавила я, вкладывая в эти слова всё возможное убеждение. Может, пристрелить этих двоих и впрямь было бы проще, но я упорно сопротивлялась такой развязке. А может, дело было не в том, что мы бы потеряли время. Просто я по-прежнему считала, что даже крысы имеют право на существование.       По моему следу не был отправлен мобильный отряд — и это было единственное объяснение того, что я еще на свободе. Почему — меня это мало интересовало. Возможно, зря. Но мне давали необходимое время, и этого пока что было вполне достаточно.       — Видите, мы с вами даже немного похожи? — я изобразила улыбку, — Для Братства Стали я вне закона, но, как видите, намеренно за мной никто не охотится, и я, так же как и вы, стараюсь просто не попадаться им на глаза. Они, говорите, видели исходящий от меня поисковый импульс? Ну и что же? Как видите, до сих пор я жива и здорова, и — да, я имела отношение к Братству Стали, но теперь это уже в прошлом. И то, что открытой охоты за мной нет, разве не доказывает, что для них я ценности уже не представляю?       Повисло молчание, застыло, как будто заваренное нашей напряженной неподвижностью. И висело гораздо дольше, чем было бы разумно.       Земляная тишина вокруг нас не нарушалась практически ничем — разве что редким стуком капель, что падали с сочащегося влагой потолка.       Из памяти холодным сполохом блеснул стальной отсвет, толкнул тяжелым взглядом из-под нахмуренных бровей. Толкнул — словно говоря, отчетливо показывая мне самой всю глубину моей лжи, и заодно заявляя, напоминая о себе. «Неправда, — беззвучно прошептало дыхание стали, — то, что нет открытой охоты, не означает, что ее нет вообще. А твоя ценность в охоте отношения не имеет вовсе».       Братство может выкинуть кого-то и забыть о нем. А Мэксон?..       — Знаете... — медленно и глухо проговорил Пинкертон после долгого молчания, обращаясь при этом к Маккриди. И моя ладонь слегка напряглась, когда ствол дробовика дрогнул сильнее и медленно опустился. — Отсюда нам уходить уже некуда. Мы не собирались делать ничего... ничего плохого! — торопливо добавил старик, словно почувствовав мое напряжение, — Как-то... откупаться, как вы выразились. Да, мне не нравится тот интерес, который привлекает к себе вот эта особа, но это не означало, что я или кто-либо другой из нас просто свернул бы ей шею, как несомненно сделало бы Братство, — он коротко, но снисходительно глянул на меня, — Ведь есть же другие способы избавить человека от чужого внимания... Вы зря мне не верите, молодой человек. Мы действительно хотели просто уйти подальше от всего этого — и я полагал, что вы хотите сделать то же самое.       «Боится меня, — подумала я без удивления. — Не врет. Но боится».       — По странному стечению обстоятельств, — продолжал он, начиная выражаться все более витиевато, — Мы можем покинуть это место, только вернувшись в район аэропорта. В самый эпицентр боевых действий. Но если вы не заметили, то этот эпицентр сейчас сдвинулся западнее, немного освободив нам дорогу.       И он замолчал как раз в тот момент, когда толща земли над нами глухо и неясно вздрогнула. Сверху посыпались-зашлёпали комки грязи.       — Всё ждали чего-то. Ждали. — вполголоса пробормотала Тюльпан, задирая голову и при этом явно нервничая. — И чую, дождались.       Мы все посмотрели наверх, словно сквозь слой земли, отделяющий нас от поверхности, смогли бы что-то разглядеть.       — Мда, — заметил Пинкертон. — А вот, похоже, и ваши друзья из Братства. — и он, не выпуская дробовика, махнул рукой, то ли призывая следовать за собой, то ли показывая направление. Но спиной к нам не повернулся.       — Друзья... — сквозь зубы пробормотал Маккриди, плавно съезжая вместе с пластом грязи, что отвалился от неровной стены после далекого взрыва. — Да видал я таких друзей... — нас снова встряхнуло, и чавканье, с которым грязь отлипла от стены и шлепнулась нам под ноги, заглушило последние слова. — ...в соответствующей обуви. Охренели там, что ли??? — раздраженно проговорил он, когда очередной толчок опрокинул его на старика. — Ну валим, папаша, валим, — раздраженно сказал он, взял его за ремни рюкзака, с чавканьем отлепил от грязи и поставил на ноги. Подтолкнул вперед, — Ну всё, хорош мяться, как девственница. А то нас тут и похоронят.       — Выбора у нас, мнится мне, нет.       — «Выбора у нас...», — передразнил его снайпер, весьма бесцеремонно заталкивая его в узкий проем, в котором исчезла, с трудом протиснувшись, Тюльпан, — Мнится ему... Бла-бла-бла. Что ты, цыпа, что этот старикан — оба не дураки поболтать.       Сшибая плечами комья грязи, я пролезла вслед за ними. Не стала говорить, что последние несколько минут я вообще молчала, да и болтал в основном один лишь Маккриди.       — Друзья... — задыхаясь, не унимался он, — да где ж их тут нет, этих друзей? Вся Пустошь прям утыкана ими. Расплодились как... — и клацнул зубами, когда нас снова встряхнуло, уже намного ощутимее. — Вот чего творят, а? Чего?       С уже знакомым чавканьем от стены отвалилось еще что-то, шлепнулось, заваливая влажной плюхой земли узкий проход, в который мы едва успели пролезть.       — Сюда, — деловито сказала гуль, указывая вперед.       — Дверь? — спросила я, приглядевшись.       — Ба! — вставил снайпер, шебурша и чавкая сапогами по грязи где-то позади нас. — Да, цыпа, снова дверь, представляешь? Такое высокотехнологичное устройство для перемещения сквозь стены.       — Шутник хренов... Что там? — я перевела взгляд на Тюльпан, которая замешкалась возле двери.       — Наш билет отсюда, — ответил Пинкертон. Он пролез, еле-еле сумев протиснуться мимо меня в узком проходе, пробираясь к двери.       Дверь при ближайшем рассмотрении оказалась даже не дверью. Это был просто кусок металлической обшивки с зачищенными пазами. Мои пальцы погладили рукоять револьвера — и снова я не заметила, когда он оказался у меня в руке. Или, может, я не выпускала его вовсе.       — Прошу, леди, — старик отогнул в сторону лист металла, словно и правда открывал передо мной дверь, и сделал приглашающий жест, который выглядел бы даже изящно, если бы не очередная встряска, которая заставила меня неловко влететь внутрь и толкнула следом самого Пинкертона.       — Твою ж ма-а-ать... — присвистнув, протянул Маккриди, ввалившийся следом за мной и больно наступивший мне на ногу. — Не знаю, чего это за хрень, но стоит, поди, кучу крышек...       Я выдернула свою ногу из-под его сапога с налипшими комьями грязи, но ругательство, уже готовое сорваться с языка, как-то само собой испарилось. Вместо этого я задрала голову, оглядывая то, что возвышалось перед нами.       — Впечатляет? — спросил Пинкертон даже с какой-то гордостью. Он склонился над терминалом, что притулился бочком к светившемуся знакомым голубым светом кольцу, и его пальцы быстро-быстро запорхали над клавиатурой.       Я, глядя вверх, невольно сжала рукоять револьвера сильнее.       — А вы как думаете? Мне кажется, заброшенный работающий телепорт посреди Пустоши впечатлил бы кого угодно.       Это действительно был телепорт — и после тоннеля, кое-как слепленного из обломков кирпича, которые каким-то чудом держались на комках полужидкой грязи, он казался плодом наркотического сна.       И я, глядя на подсвеченное голубыми огоньками кольцо, облилась изнутри щедрой порцией дежавю. Я моргнула, встряхнула головой, прогоняя это чувство, от которого мои пальцы сами шевельнулись, словно вставляли новую ядерную батарею. Последний раз я стояла вот так же перед кольцом телепорта, перезаряжая карабин. И прислонившись при этом к такой надёжной спине Данса... К моему живому щиту...       Данс. Телепорт.       Внутри как-то смутно и беспокойно засвербило. Знакомо так... Как свербило, помнится, там же — в подземном комплексе, перед тем, как я заявила Дансу, что никуда не собираюсь бежать оттуда, пока не обезврежу основной детонатор. И мне было безразлично, что я не знала толком, где он находится и один ли он вообще.       И сейчас... Да, сейчас было то же самое ощущение — ощущение невидимой занозы самоубийственного решения.       Потолок над нами сходился правильным куполом — и в этом и было единственное отличие от телепорта в подземном комплексе Института. Больше отличий не было.       — Чего это заброшенный? — нервно хохотнула гуль. — А ты думаешь, с чего там такая веселуха? Отсюда все просто уже эвакуировались, одни защитники остались. Да и наши тут уже побывали... Этим же путем уходили.       — Верно-верно, — откликнулся Пинкертон, не разгибаясь. Его пальцы шлепали по клавиатуре всё быстрее. — на двери значок был... Вы не заметили. Но вам оно и ни к чему... По тем же координатам уходить нельзя, иначе след будет слишком отчетливый. Мы, знаете ли, толпой не ходим. По двое... трое... Вуаля. Готово. — и он разогнулся. Оглядел терминал и снова изобразил приглашающий жест, указав на кольцо.       — Телепорт, значит, — пробормотала я. — Телепорт.       Я кашлянула и шумно, с хрипом вдохнула.       — И вы опять мне не верите, леди? — Пинкертон нервно поддернул ремни рюкзака, поправил дробовик, демонстративно задвигая его за спину. Пространство глухо содрогнулось, запульсировало приближающимися звуками перестрелки, — Впрочем, как знаете, — сказал он и отвернулся, бегом направился прямо к кольцу телепорта.       — Дело не в этом. — и я, коротко взглянув на Маккриди, шагнула в сторону от него. — Уходите. Все. — я щелкнула кнопкой пип-боя, вызывая на мониторе карту и отображение координат.       — Ты чего задумала? — подозрительно спросил снайпер. Ему явно не нравилась возможность попробовать телепортацию на своей шкуре, и это отчетливо читалось на его лице. Но мое поведение ему не нравилось еще больше, — А? Ты чего...       — Уходи, — угрожающе сказала я, отступая от него и пятясь к терминалу. — Не вздумай мне мешать.       Телепорт вспыхнул голубой вспышкой, пространство кашлянуло, выплюнуло облако озона. Одновременно с этим что-то рвануло где-то совсем рядом, звучно заскрипел полимер, покрывавший стены изнутри. Панели погнулись, белые осколки посыпались на нас.       Маккриди вздрогнул, на его лице отразился почти священный ужас вместе с голубым отсветом сработавшего телепорта, но раздражение оказалось сильнее. Он качнулся ко мне, но замер, словно наткнувшись на невидимую стену — когда его остановил щелчок взведенного курка револьвера. Спокойно посмотрел на дуло револьвера, что уставилось ему между глаз.       — Не. Мешай. Мне, — холодно и ровно проговорила я. — Хватит уже бегать. Мне надоело. Я уже всё решила... Пожалуйста, Роберт. Такой возможности больше не будет... Не надо говорить мне, что я рискую. Или делаю глупость. Или...       Он выдохнул, развернул руки ладонями вперед. Взрыв повторился — от стены отвалился кусок, с грохотом рухнул на пол, и звук удара дробно раскатился по полу, в разные стороны покатились-побежали белые крошки полимера. От толчка в глубине помещения что-то упало, со звоном разбилось. Но ни я, ни снайпер не двинулись.       — Не буду, — перебил он меня, и сельский выговор чудесным образом исчез из его речи. — Потому что глупости ты делала раньше. Теперь же ты хочешь совершить самоубийство.       — Значит, ты понимаешь. Я не хочу подвергать тебя опасности... сверх того, что уже подвергаю. Поэтому уходи. Я смогу перенастроить телепорт. Это не сложно, надо просто ввести другие координаты.       — Я понял, — спокойно сказал он, не двигаясь. — А потом ты хочешь ввести координаты своего объекта поиска и отправиться по его следу, даже не зная, что там тебя может ждать... Вот что. Я пойду с тобой, хотя понимаю, что это, — он помолчал, с каменной невозмутимостью подождал, когда стихнет треск лазера, — неумно, — закончил он.       — Роберт, — я на секунду зажмурилась, когда глаза защипало. — Спасибо тебе. Но дальше...       — «Дальше» может и не быть, — заявил он. Он медленно поднял руку и так же медленно отвел в сторону дуло револьвера. — Делай, что нужно. Не тяни. Я с тобой — теперь тебе как никогда понадобиться прикрыть спину.       — Роберт... — я всхлипнула, не сумев сдержаться. И, повинуясь порыву, обняла его и поцеловала в щеку. Маккриди неловко погладил меня по спине. — Спасибо тебе. Еще раз.       — Ой, ну всё, хорош, цыпа! — и он отклонился, оторвал меня от себя. — Подбери сопли-то, после тебя не утрёшься... А если ты, курица глупая, еще раз наставишь на меня пушку, я тебе всё же надеру твою щипаную гузку. Никогда не целься в человека просто так, ясно тебе?.. И шевели, шевели уже поршнями! Размажут же нас тут ко всем чертям!       «Загрузка новых данных, — выдал терминал, — Подождите».       — Быстрее, что ли... — раздраженно бормотала я, притопывая на месте и пощипывая от волнения провод, что тянулся от моего пип-боя к терминалу, и опасливо поглядывала по сторонам.       «Выполняется».       По сторонам я могла бы и не смотреть — наша последняя миссия с Дансом ожила в памяти, эти белые, хрустящие под сапогами обломки полимера, раскалившаяся от лазера обшивка вызывали отчетливое ощущение дежавю. Запах озона и адреналина мешался с надвигающейся опасностью, подгонял, заставлял озираться, вцепляться в ложу карабина, словно того и гляди из-за угла должны были посыпаться синты-бойцы, как уже было тогда — в реакторном отсеке Института, в прошлой жизни.       «Готово» — известил меня терминал. И сделал это почти одновременно с очередным взрывом, разломившим полимерный купол над нами. Густым ливнем из осколков, обломков и комком земли на миг заслонило весь обзор.       Да обзор и не было нужен.       — Ad victoriam!!!       От рухнувшей силовой брони по полу резво побежала трещина, от удара я подпрыгнула, едва успела схватиться за клавиатуру терминала, как за поручень, когда волной от толчка меня бросило грудью прямо на него.       — Дёру, цыпа! — заорал Маккриди. Одним немыслимым прыжком он оказался возле меня, схватил за рюкзак и потащил к кольцу телепорта. — Шевелись, кукла чертова!!!       Хромированная обшивка брони отразила замелькавшие голубоватые огоньки телепорта. В терминал ударил красный луч — как раз туда, где секунду назад была я.       — Не стрелять! — рявкнул искаженный голос. Рука силовой брони словно загородила нас от выстрелов, продемонстрировав мне знаки рыцаря-сержанта. Шлем на миг повернулся ко мне, сверкнул голубыми отраженными бликами. — Брать живой! Приказ старейшины.       Позади командира засверкали такие же отсветы, что раскидывала силовая броня нескольких бойцов. Топот слился в один сплошной грохочущий звук горного потока, стальные гиганты наполняли помещение с пугающей скоростью. Но после приказа не стрелять нитки красных лучей моментально погасли, дав нам возможность беспрепятственно забраться в телепорт.       — А вот черта с два вам! — глумливо проговорил Маккриди, выпрямившись в кольце телепорта, и сложил пальцы в весьма неприличном жесте. — Привет старейшине, ублюдки.       И все потонули в голубой вспышке, уже знакомо и привычно скрутившей все внутренности и перемешавшей, казалось, все кости.