Дальше

      Наверное, впервые я рассматривал ее так внимательно. В свете нескольких бестеневых ламп медблока она казалась еще бледнее, чем в главном зале, круги под глазами стали отчетливее, и сейчас весь облик моей принцессы — маленькой, хрупкой, беспомощной — вызывал странное щемящее чувство... Я не знал, какое. Слишком чуждым оно мне было — даже не хотелось об этом думать.       — ...и, конечно, переутомление, — пробормотал скриптор-медик, склонившийся над ней, аккуратно отпустил ее безвольную руку, положил вдоль тела и укоризненно взглянул на меня сквозь круглые очки. — Пока, — подчеркнул он, — ничего серьезного.       — Это всё? — осведомился я, когда он замолчал.       — Так точно, старейшина, — сказал он после некоторой паузы, — С вашим... — он запнулся и быстро исправился, кинув на меня еще один прохладный взгляд, — С ее беременностью всё в порядке. Ребенок жив и, насколько мы можем судить, чувствует себя вполне хорошо. В отличие от его матери.       Переводя на медика глаза, я приподнял бровь. Нравоучения? Мне?       — Я учту.       Возможно, он продолжил бы свою речь, а я бы послушал — иногда бывает полезно узнать от подчиненных их мнение касательно чего-либо. Впрочем, сейчас я просто послушал бы. И дело было даже не в том, что меня так уж сильно интересовало личное мнение медика.       Просто впервые за несколько недель мне стало как-то... легко?       Но продолжать ему не дали.       — Скриптор! — грубо обрывая медика, прозвенел тонкий, почти детский голос одновременно с хлопнувшей дверью.       Вахтенные синхронно отшатнулись в разные стороны, в медблоке всё разом стихло — и я с короткой усмешкой подумал, что старший скриптор Хэйлин настолько хорошо освоилась на своей новой должности, что даже моё появление в медблоке не вызвало такого эффекта. То, что это именно она, можно было понять, даже не оборачиваясь — таким пронзительным тонким голосом, как у нее, в Братстве больше никто не мог похвастаться.       Медик поспешно выпрямился, отдавая честь. С его лица слетело прохладно-снисходительное выражение, в мгновение ока сменившись растерянностью — старший скриптор налетела на него маленьким смертоносным ураганом.       — Старш...       — Вы свободны, — старший скриптор, сейчас больше похожая на сердитого ребенка, проигнорировала его жест и резко указала на дверь. — Свободны, скриптор, — раздельно повторила она, — Я сама позабочусь о вашей пациентке.       Командующий отделом радиолокации распоряжалась в медблоке так, словно и он тоже был в ее юрисдикции, но никто ни словом, ни жестом не дал понять, что она превышает свои полномочия. Власть этой девочки распространялась намного дальше, чем было установлено ее должностью, и я с удовлетворением это отметил — уже второй раз за минувшие часы. Первый раз случился в главном зале, когда она вызвалась защищать Нору и не побоялась пойти в лобовую атаку на Ротшильда.       Я с некоторым интересом окинул взглядом присутствующих. Впрочем, «побоялась» — совершенно не про эту девочку. Она не боялась. Во время заседания старший скриптор Хэйлин озвучивала факты и выводы, нисколько не принижая авторитета мастера-скриптора, она просто говорила то, что было известно всем, и в том числе самому Ротшильду. Однако то, как она смогла проанализировать такое количество информации в столь короткий срок и сделать наиболее логичные выводы, уже само по себе говорило в ее пользу. И не в пользу самого мастера-скриптора, который опирался лишь на свою собственную предвзятость.       «Мастер-скриптор, значит... — медленно проговорил я про себя, смеряя взглядом Хэйлин, — Хм».       — Прошу прощения, старейшина, — оборачиваясь ко мне, бодро отчеканила она, — Это было хамство с его стороны. Я разберусь.       — Очень надеюсь, старший скриптор, — заметил я.       Сцепил руки за спиной, повернулся к окну. Сделал мысленную отметку на старшем скрипторе, решив подумать об этом чуть позже.       Солнце стояло высоко, светило так ярко, что небо казалось почти белым от его ослепительных лучей. Они косо падали в окно, ложились на пол ровным прямоугольником — и даже немного оживляли серую внутренность Цитадели. Это безоблачное небо вдруг напомнило мне Содружество, лишь там светило вот такое же огромное белое солнце, и лишь там солнечный свет был способен разогнать белую массу тумана. В Столичной Пустоши солнце показывалось редко. А так, как сейчас, почти никогда.       Мне это не нравилось — и не потому, что глаза, саднящие от недостатка сна, болели от яркого солнечного света.       — Я слушаю, старший скриптор, — сказал я, не поворачиваясь к ней. — Решение по поводу «объекта зет».       — Да... Нет... То есть... Старейшина, — нашлась она после недолгого замешательства. — Ваше присутствие нужно в отделе радиолокации. Насчет Норы... «объекта зет» — нет, пока никакого решения не вынесено. Есть данные, которые следует проверить, и «объект зет» имеет к ним отношение. — старший скриптор помолчала и добавила куда тише, словно не хотела, чтобы ее слова слышал кто-то еще. — Старейшина, я... я просто знала, что найду вас именно здесь.       — Что-то еще, старший скриптор? — спросил я. О том, что я в мебдлоке, не мог знать только полностью глухой и слепой. И то, что Хэйлин озвучила явно лишнюю информацию, меня неприятно резануло по ушам.       Я всегда считал, что люди, как хорошо отлаженные механизмы, должны работать без перебоев, издавая только те звуки, которые положено. Лишние звуки от механизма всегда означали проблему.       С людьми такое происходило намного чаще, чем с машинами.       Решение не было вынесено... Меня это не удивило. Едва стоило взглянуть на содержимое двух потрепанных пыльных папок, еще там, на Пустоши, и я уже знал, чем закончится допрос. Но закономерно опасаться чего-то, чего заранее трудно предположить — этого всегда стоило опасаться. Или, вернее, быть готовым. Однако в своем случае я именно опасался. Потому что моё личное решение могло не совпадать с решением командного состава — а осложнения внутри Братства мне были не нужны.       Отдел радиолокации, располагавшийся в отдельном корпусе и построенный намного позже всего комплекса, тем не менее походил на Цитадель как две капли воды. Такой же серый, мрачный — что внутри, что снаружи.       Всё то время, что мы со старшим скриптором шли туда, я продолжал думать о сравнении людей и машин. Привыкший верить своей интуиции, я не отгонял эти мысли — возможно, потому что слишком часто вот такие неспешные размышления, казалось бы, ни о чем, наталкивали на нечто весьма... любопытное.       Вдоль стен ровными одинаковыми рядами стояли терминалы, испускавшие одинаковое же зеленоватое свечение. Сидевшие возле них связные, неподвижные, застывшие в одинаковых позах, напоминали истуканов, отлитых из стали, да и живыми там казались только многочисленные индикаторы радаров, что медленно очерчивали круги на мониторах терминалов.       В зале царил полумрак, который немного разгоняли круглые лампы, висевшие над единственным столом посреди зала.       — Вольно, — отмахнулся я, когда моё присутствие внесло некое подобие жизни в это электронное царство.       Шевеление среди связных моментально прекратилось, словно его и не было. Из полумрака ко мне придвинулся, подплыл не спеша, совершенно не делая ни одного ненужного движения, темный силуэт, обретая очертания мастера-скриптора.       — Старейшина Мэксон.       Его присутствие, казалось, нисколько не удивило Хэйлин. Я кивнул мастеру-скриптору, пододвинул к себе высокое кресло, опустился на него.       Значит, и Ротшильд здесь.       Было ощущение, что я сейчас услышу нечто весьма интересное.       — У нас, — растягивая слова, проскрипел мастер-скриптор, — есть два основных вопроса для обсуждения, — послушник, бесшумно возникший откуда-то из полумрака зала, подвинул ему кресло, и мастер-скриптор, не обратив ни малейшего внимания на мальчика, устроился в кресле, расправил и без того идеально гладкую ткань робы. — Первый — разведоперация в Балтиморе. Она дала совершенно не те результаты, на какие мы рассчитывали.       — При исследовании сведений, доставленных «объектом зет», — колокольчиком прозвенел голосок Хэйлин — и у меня возникло впечатление, что об «объекте зет» старший скриптор упомянула намеренно, подчеркивая значимость проделанной для Братства Стали работы, хотя мастеру-скриптору это было известно не хуже, чем всем остальным, — был обнаружен целый раздел, зашифрованный нелинейным моноалфавитным кодом. Мы расшифровали его и то, что стало известно о Балтиморе буквально несколько минут назад, необходимо довести до сведения командного состава как можно скорее.       Я кивнул. Да, с севером Пустоши вышла неудача, и мне хотелось знать, почему. Весьма хотелось. Новые сведения были бы как нельзя кстати.       Она смотрела на меня снизу вверх, а я в свою очередь воззрился на ее непосредственного командующего. Его отношение к этой девочке тайной для меня не было, но он лишь слегка наклонил голову, давая старшему скриптору возможность доложить мне о результатах и полностью с ними соглашаясь.       — Еще что-то по первому вопросу?       — Так точно, старейшина, — немедленно откликнулась Хэйлин, — Шифр... ээ... тот, что использовался при кодировке текста по Балтимору... Он слишком примитивный. Моноалфавитные системы — это детская забава. Ключи знает наизусть едва ли не каждый разведчик-первогодок.       — Поясните, — отозвался я, уже догадываясь, к чему ведет старший скриптор.       Но вместо нее ответил Ротшильд:       — Стратегически значимая информация была закодирована одним из первых языков шифрования, который настолько примитивен, что даже не нуждается в особом знании ключей. Находилась на территории, контролируемой Братством Стали, то есть с высокой вероятностью была бы обнаружена нами.       — Дезинформация?       — Десять лет назад — да, — царственно наклонил голову Ротшильд и поправил лежащие перед ним на столе листы бумаги. — Почему этого не произошло, сказать трудно. Сведения по Балтимору, изложенные там, определенно являются дезинформацией, но неизвестно, как коррелирует цель Анклава в семьдесят седьмом году с тем, что происходит в настоящее время, и на сколь долгое время была рассчитана оперативная игра.       — Я учту, — глаза по-прежнему саднило, и я потер их. Это раздражало — как раздражало всё, что могло мешать соображать, не отвлекаясь ни на что, — Второй вопрос?       — Второй — то, что нам известно как сыворотка, — снова раздались пронзительные нотки голоска старшего скриптора. — Исходя из полученных данных, сыворотка — результат биокибернетики. Мастер-скриптор, застывший как статуя, лишь согласно наклонил голову — и промолчал. Я по очереди взглянул на них обоих, мысленно похвалил за выдержку. Что бы ни было в главном зале, но работа оставалась работой, и единение среди моих людей мне нравилось всегда.       — Процесс создания многоступенчатый и сложный, — продолжила старший скриптор, — И все его этапы нами пока что изучены... недостаточно, — она повертела в руках карандаш и потупилась, словно извиняясь за то, что за целые сутки не смогла изучить целиком две увесистые папки. — Однако, кое-что нам известно. Взгляните, старейшина, — Хэйлин аккуратно положила передо мной лист и обвела карандашом несколько столбцов цифр с подписями, — Это очень важно. Один из этапов синтеза питательной среды сыворотки — трехфазное гидролитическое замещение. — она чуть прикрыла глаза, что придало ее детскому личику мечтательное выражение. — Трудновыполнимый процесс, по моему мнению. Возможно, из-за необходимости соблюдения массы условий, например, комплайенса к...       Короткий кашель Ротшильда остановил старшего скриптора.       — Ээ... да. Так вот. — она вдохнула, словно собираясь дать ответ на экзаменационный вопрос, — Это технология, применявшаяся еще двести лет назад при создании ВРЭ.       — ВРЭ... «Вест-Тек»? — нахмурившись, припомнил я. — Вы уверены?       — У нас есть основания предполагать, — вставил слово Ротшильд, — Что «Вест-Тек» имеет отношение к сыворотке... Вы хотите сказать, — с нажимом сказал он и поднял палец, остановив мой вопрос, — что это ни о чем не говорит. Что наработки «Вест-Тек» просто могли попасть в научные лаборатории Анклава и, позже, Института. Я... мы допускаем, что это так.       Хэйлин мелко затрясла головой, что могло выражать как согласие, так и несогласие.       — Мы лишь допускаем, старейшина, — затараторила она, почти перебивая Ротшильда, на что он снова никак не отреагировал. — Факты же говорят сами за себя. Не имеется никаких упоминаний, что велась отладка процесса синтеза, как если бы она им не требовалась вовсе. Проще говоря, ученые Анклава не опирались на чужие наработки, хотя, они несомненно были чужими — устаревшими как минимум! Они запустили производство так, как если бы процесс был уже отлажен, и его координировал кто-то из... — старший скриптор сбилась, но перевела дыхание и продолжила: — научного состава «Вест-Тек». Конечно, у нас нет ни одного прямого доказательства... Лишь предположения.       — Запуск синтеза без серии экспериментальных партий, — загнул палец Ротшильд. — Второй этап, заключающийся в стрессовом ферментативном катализе, — он загнул второй палец, — И наконец, трехфазное гидролитическое замещение... — он загнул третий палец, замолчал и многозначительно уставился на меня.       — Которое было лично изобретено доктором Андерсоном и апробировано в правительственной лаборатории «Вест-Тек» в процессе синтеза ВРЭ, — закончила Хэйлин.       Некоторое время все молчали. Может быть, ждали моей реакции. И — может быть, дождались.       Мои губы сами собой расплылись в улыбке — старший скриптор хотела что-то добавить, но, взглянув мне в лицо, передумала это делать, выдохнула и словно в испуге отвела глаза. Да, улыбка меня никогда не украшала. «Спрячь клыки, Мэксон, — как однажды со смехом сказала мне Сара, — Не умеешь улыбаться, так хоть людей не пугай». Было это сказано так давно, что я уже даже не был уверен, что это мне вообще не приснилось.       Глядя по очереди на обоих скрипторов — на юную девушку в своей неизменной полевой форме с перепачканными чернилами обшлагами рукавов и старика в багровой робе, похожего на пожелтевший пергаментный свиток — я побарабанил пальцами по столешнице. Не ответил.       «Вест-Тек»...       Переспрашивать, что это такое, нужды не было. Как и то, как могут быть связаны документы с разрушенного схрона и организация, о которой никто не слышал вот уже двести лет. Первое я знал. Второе мне было неизвестно, но устраивало и то, что связь обнаружили мои аналитики.       Был ли я удивлен? Нет. Почти.       Долгое блуждание в неведении должно было рано или поздно закончиться — оно и закончилось. Затянувшиеся поиски информации, подобные попыткам нашарить иголку в стоге сена, всё же увенчались солидной наградой.       И, черт возьми, я ждал этого самого момента!       Рассматривая ряды цифр вперемешку с разными символами, что складывались в многоступенчатые химические реакции, я молчал и размышлял.       Я не вдумывался в подробности изложенного — пока не вдумывался, да это было не так уж значимо. Разглядеть картину в целом, пусть даже совершенно нереалистичную, пугающую и безнадежную, это дорогого стоило. Мне было неважно, в какой порядке выстраивались на доске фигуры — пока что меня устраивала возможность увидеть целиком всю партию.       Игра предстояла непростая. И — да, мне это нравилось.       — Архив в вашем полном распоряжении, старший скриптор, — сказал я. — Копии данных по «Вест-Тек» — мне на стол, всё, что найдете... — я на миг задумался, — Возможно ли получить информацию по Марипозе?       На лице девушки отразилась беспомощная растерянность, которая, однако, в этот момент не была забавной — Марипоза была еще одной занозой, на которую до поры можно было не обращать внимания.       — Нет, — ответил вместо нее Ротшильд, проскрипел ледяным тоном. Он сложил руки в рукава робы, превратившись в неприступного строгого учителя, — Смею напомнить, старейшина, к полной информации по Марипозе есть доступ только у Лост-Хиллс, — и он недовольно поджал губы, словно ему в рот попало что-то кислое.       Архивы Столичного Братства Стали десять лет назад были намного более полными. Переписи тогда не велось, но в нашем распоряжении имелось множество голодисков с полезной информацией — каких именно, я не знал. Но я надеялся, что там же были и те, найденные на базе Марипоза.       Во время того хаоса, в который превратилось Братство во время раскола, мы лишились большей части архивов. Каким образом всё ушло в небытие, гадать было бесполезно. И факт оставался фактом — голодиски с многими важными записями были потеряны безвозвратно, оставалось лишь то, что сохранялось в памяти наших терминалов — в том числе и помеченное грифом «Марипоза». Я знал их почти наизусть, но, к сожалению, лишь личные дневники капитана Мэксона мне мало чем могли помочь.       За последние пять лет я восстановил большую часть архивов — теряя ресурсы, а иногда и людей, и последнее было особенно неприятно. Но всё же... Вернуть былую полноту архивов Столичного Братства мне так и не удалось.       Я секунду молчал, по привычке постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Досадовать на самого себя мне доводилось редко, но каждый раз это было отвратительно. Чувство собственного промаха — это всегда бывало неприятно.       — Сделать запрос в Лост-Хиллс, старейшина? — не меняя тона, осведомился Ротшильд.       — Нет.       Секундная напряженная тишина, нарушаемая только тихим жужжанием работающих терминалов, продержалась недолго. Словно сама боялась находится здесь.       Лост-Хиллс был слишком заманчивой идеей, чтобы воспользоваться ею.       Пять лет назад, когда я смог в полной мере оценить масштабы доставшегося мне после Лайонса хаоса, то сгоряча едва не уничтожил весь Орден Пера. До сих пор не знал, что меня остановило. То ли внезапно проснувшийся здравый смысл, немного охладивший мой гнев, то ли Ротшильд. «Они ни при чем, мальчик, — холодно сказал он мне, — Что, если я скажу тебе, что капитан Роджер Мэксон сам не хотел, чтобы архивы с Марипозы достались тебе — его прямому потомку?» Я разозлился тогда... «Скажу, что это враньё! — в запале выкрикнул я, — Совет отдал мне его личные записи!» «Личные записи, мальчик, — потоком ледяной воды плеснуло в меня, — Это не то, что капитан Мэксон хотел похоронить навеки под руинами Марипозы... Вопрос не в этом. А в том, что именно он оставил там. Но ты можешь обратиться к Совету еще раз, — посоветовал он, и насмешка в старческом голосе уколола острой иглой, — Попросить... Воспользоваться своим именем...»       Тогда я нагрубил ему. Однако Орден Пера всё же остался Орденом Пера.       Марипоза почти пятьдесят лет лежала в руинах, населенная лишь плодами неудачных экспериментов. В дальнейшем же она была просто-напросто взорвана и уничтожена — и за последние полторы сотни лет это место даже исчезло с карт, превратившись в кусок Пустоши. Но даже этот кусок Пустоши отчего-то никак не желал успокоиться.       — Старейшина Мэксон... — наконец подала голос старший скриптор, но я нетерпеливо хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, поднимаясь.       На сей момент я услышал всё, что было нужно. Больше пока говорить не о чем.       — Морган ко мне, — бросил я в сторону одного из вахтенных, но тут же исправился, — Сбор в главном зале, — и, лишь мельком отметив, как мне отсалютовали приветствием Братства, на секунду повернулся к обоим скрипторам, указал пальцем на Хэйлин. — Кроме вас, старший скриптор. Информация по «Вест-Тек». Немедленно.       Мне что-то ответили, но я уже не слушал. Стремительно вышел из здания, едва не бегом пересек внутренний двор Цитадели. Перепрыгивая через две ступеньки, взлетел по лестнице на второй этаж, но на полпути к главному залу остановился, резко затормозил.       Решение этих вопросов стояло в очереди первым, но кое-что я должен был выяснить немедленно. Прямо сейчас.       Круто разворачиваясь на месте и направляясь в медблок, я был абсолютно уверен в том, что именно хочу знать. И — да, хотел знать сию же минуту. У меня было мало времени, но терпения — еще меньше. Чтобы задать один вопрос и получить на него ответ, мне времени хватит — или просто увидеть ее, если она всё ещё будет спать.       Но моя сказочная принцесса не спала. Более того, она уже не лежала в кровати. Стояла у окна — на том самом месте, где я стоял час назад, глядя в безоблачное небо и думая о солнце Содружества. Простая рубашка, небрежно запахнутая на теле, пропускала солнечные лучи, и они очерчивали стройный стан под одеждой.       Когда за мной закрылась дверь, узкие плечи слегка напряглись — словно она каким-то шестым чувством угадала мое присутствие. По тому, как все внезапно затихли и вахтенные вытянулись по стойке «смирно», можно было догадаться и не оборачиваясь, но мне почему-то на один короткий миг показалось, что она почувствовала... Просто почувствовала.       Я приблизился к ней, осторожно провел рукой по ее волосам. Нора вздрогнула, на миг обернулась ко мне, и я увидел, как ее глаза сверкнули неистовством. Но она не отстранилась, когда я привлек ее к себе, заставил прижаться ко мне спиной.       — Скажи мне... — произнес я, отводя волосы от ее шеи. Потерся щекой о её нежную кожу, с голодной жадностью вбирая в себя и тихий стон, и волну пробежавшей по женскому телу дрожи. — Что возобладало тобой на этот раз?       — Что... ты имеешь ввиду? — с трудом выговорила Нора. Маленькие пальцы сжались на моих запястьях, словно пытаясь отвести мои руки.       — Что побудило тебя вернуться? — я чуть отстранил ее и развернул лицом к себе. Я знал, что моя девочка не будет лгать мне, но и правда из ее уст могла быть очень неприятной.       Она не противилась, когда я поднял ее лицо за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза.       На кукольном лице моей принцессы не отразилось ровным счетом ничего. Даже напротив — оно утратило любое выражение, сравнявшись живостью с каменным фундаментом Цитадели. Она пыталась сдержать какие-то чувства — и мне было неважно, какие. Главное, что они просто были.       Но её взгляд... Распахнутый бездонный взгляд, отразивший целую вселенную — он рассказал мне обо всем, ответил разом на тысячу невысказанных вопросов.       — Приказ... — Нора запнулась, но заставила себя продолжить, — Если я скажу, что это был приказ наставника, ты поверишь?       Я подхватил ее на руки — она тихо ахнула и машинально схватила меня за плечи.       — Возможно, — ответил я, с совершенно непередаваемым удовольствием ощущая теплый вес женского тела в своих руках.       — Артур...       Звук моего имени, слетевший с ее губ, короткой вспышкой опалил меня изнутри. О, как же прекрасно снова это слышать! Все вопросы, какие я хотел задать, забылись, а ответы, какие хотел получить, перестали иметь значение.       Моя.       Только моя.       Что бы ни было, но она, моя принцесса из довоенной сказки, возвращалась — как раньше и как сейчас. Так было всегда и будет всегда — я видел это в огромных глазах оленёнка, и в них страх и беспомощность мешались с первобытным зовом плоти, с обреченным желанием.       — Куда ты меня несешь?       В абсолютной тишине, воцарившейся в медблоке, я проследовал к двери — нас проводили несколько пар глаз, казалось, даже приборы стали работать тише. Её взгляд в испуге метнулся по сторонам, обежал присутствующих. Я толкнул дверь плечом, подождал, пока она закроется за мной.       — В мою постель.       Тонкие пальчики вцепились в ткань моей формы. Тело напряглось — на мгновение Нора уперлась руками мне в грудь, но тут же прекратила сопротивляться, как будто осознала тщетность этих попыток.       — Пожалуйста, Артур... — утыкаясь лицом мне в плечо и пряча румянец, сбивчиво прошептала она, — Тут ведь люди... Зачем ты... Господи, что они подумают...       — Что я хочу тебя прямо сейчас, — ответил я незамедлительно.       Смущение, стыдливый порыв спрятаться от чужих глаз, слабое сопротивление — черт побери, как же это заводило! Шагая по коридору, я держал Нору на руках и чувствовал, что под рубашкой на ней нет никакого белья — я реально был готов сорвать с нее остатки одежды и овладеть ею прямо здесь.       Полумрак моей комнаты был способен разогнать свет единственной лампы — а больше света мне никогда не требовалось. Но сейчас, когда я осторожно положил на кровать мою принцессу, мне впервые захотелось, чтобы никакой полумрак не скрывал от меня это прекрасное тело.       Серое шерстяное одеяло, наброшенное на кровать, резко контрастировало с нежной бархатной кожей, и я вдруг вспомнил, как однажды еще подростком нашел чей-то плохо спрятанный тайник с журналом. Читать мне нравилось всегда и я конечно же вытащил то, что там было, с твердым намерением позже вернуть всё на место. Но тогда находка меня разочаровала: это был всего лишь довоенный журнал для взрослых. Напечатанный на гладкой бумаге, он хоть и раскрошился по краям, но всё же прекрасно сохранился. Однако картинки, изображавшие почти обнаженных улыбающихся девушек, меня тогда не впечатлили...       Кроме одной.       Стройная девушка, призывно глядя в камеру, лежала на красном покрывале из блестящей ткани, а на запястье у нее зачем-то был застегнут один браслет наручников.       И эти наручники еще долго не давали мне покоя.       — Артур... Пожалуйста... — едва слышно попросила Нора.       Я склонился к ее шее, провел по ней губами — шепча невнятный отказ, моя принцесса будто против воли запрокинула голову, подставляя шею под легкие и неспешные ласки.       — Конечно, — негромко проговорил я, добираясь до ушка. — Но не жди благородных порывов, девочка. Слышишь меня? — я чуть отодвинулся и заглянул ей в глаза, испуганный взгляд замер, застыл, парализованный чужой волей. Моей волей! — Я не стану просить. Я просто возьму то, что принадлежит мне.       Она нервно облизала губы — и этот простой и безыскусный жест вызвал еще одну горячую волну желания, что почти утопила мой разум и остатки выдержки. Я нехотя отстранился.       Позже. Если я коснусь ее губ хоть на одну секунду, то просто не смогу от нее оторваться. Слишком хорошо я помнил, какими нежными могут быть эти розовые губки... Весь этот месяц они преследовали меня во сне — наяву же совладать с собой было несравнимо труднее.       Впрочем, мысли о моей девочке мне никогда не мешали.       — ...затишье. В Балтиморе тихо и глухо, как в склепе, — мрачно подвела свои итоги Морган, понятия не имевшая, о чем еще я думал, кроме Балтимора, — Почти. Мои там разве что по камешку всё не разнесли. И ничего... — она помолчала, пригладила остриженные по-мужски волосы, — Но не верю я в эту тишину. Не верю, — раздельно повторила она.       Главный зал, еще ярко освещенный после недавнего заседания, молча и равнодушно внимал очередному собранию. Присев на край стола и скрестив руки на груди, я слушал доклад Морган, и, несмотря на ее виноватый угрюмый тон, всё же слышал в нем гораздо больше, чем могло бы показаться на первый взгляд. Вокруг меня были разложены копии Анклавских документов — просматривать же их у меня больше нужды не было, потому что я помнил наизусть каждую строчку.       — Тишину, — повторил-переспросил я, задумчиво почесывая шрам на щеке.       — Не совсем. Есть радиосигналы, конечно, но слабые. Скрипторы полагают, что это остатки довоенной аппаратуры, которые могут слегка «фонить» до сих пор. Но... — она сдвинула брови, — Такой же «фон» исходит едва ли не от каждого куска засохшего дерьма, который можно найти на Пустоши.       Насколько официальной была обстановка несколько часов назад, настолько же она была далека от официоза сейчас. Оглядывая своих людей, я мельком отмечал признаки усталости, измотанность... И я понимал, почему. Эти люди были солдатами. Поиски и погоня за призраками из прошлого, ожидание неизвестно чего и неизвестно откуда — вот что выматывало их. Вынужденное бездействие.       — И всё же, критических точек по факту всего две. Это Балтимор и Ричмонд, — сказал я.       — С Ричмондом мы разобрались сами, — угрюмо кивнул Колвин. — Да и не было там никаких загадок... Но Балтимор?..       — Балтимор, — раздался ледяной, словно неживой голос Ротшильда, и все обернулись на этот звук. Царственно и не спеша он вплыл в главный зал в сопровождении двух скрипторов, — Балтимор мог быть одним из промежуточных звеньев в транспортной цепи.       Он прошествовал мимо всего командного состава, остановился перед столом, и один из скрипторов поспешно отодвинул от стола кресло.       — В таком случае мы нашли бы хотя бы признаки телепорта! — запальчиво ответил Рокфаул, и его юношеский голос звякнул надломленной злостью. Он ударил кулаком о столешницу, — Неужели усиленный разведотряд мог не справиться...       — Рыцарь-сержант, — перебивая его, я чуть поднял руку, одним жестом останавливая поток возмущения Рокфаула. — Разведоперация была поручена не вам. И отвечать за нее должны не вы... Что по Балтимору, мастер-скриптор?       Обстоятельно усевшись в кресло и разложив перед собой бумаги, Ротшильд выровнял их в строгом порядке и по-стариковски откашлялся. Послушник в скрипторской форме тут же поставил перед ним стакан с водой.       — Объяснение неудачи разведоперации в Балтиморе, старейшина, — медленно ответствовал он.       — Неудачи... — тихо повторил Рокфаул с негодованием и ответом ему был неодобрительный взгляд Морган.       Я же пропустил это мимо ушей. Морган когда-то стала для него не только наставником, но и другом, и, наверно, даже заменила обоих родителей. Я понимал, что ее провал на севере Пустоши он воспринимал как свой собственный.       Однако его энтузиазм мне определенно нравился.       — В отсутствие убедительных результатов исследования Балтимора вы, паладин, полагались только на следовые импульсы, — Ротшильд строго оглядел Морган, как будто убеждаясь, что ему внимают, — А это становится еще более неубедительно — учитывая такое количество каверн с исходящим от них артефактным фоном.       — Старые ветки метро...       — Паладин Морган, я не собираюсь обсуждать с вами особенности ландшафта. Речь идет вовсе не об этом... — он наставительно поднял палец, не торопясь оглядел всех, выдерживая театральную паузу, — Анализ транспортных путей, нанесенных на карты десятилетней давности, показал, что границы Балтимора не совпадают территориально с тем квадратом, который помечен аналогично в документах Анклава... Сам Балтимор хранит молчание — во всех смыслах. Но, — последовала еще одна театральная пауза, — именно это ясно указывает на вашу принципиальную ошибку, которая объясняет неудачу.       «Вашу принципиальную ошибку...»       Флюоресцентный свет ламп моргнул, словно соглашаясь с этим. Слова мастера-скриптора, сказанные с ледяным спокойствием, ясно отразили отношение Ротшильда к бывшим Изгоям, как отражали всегда, едва ли не с той самой минуты, как они присягнули на верность Братству — и я в который раз сделал мысленную отметку. Сейчас мне меньше всего были нужны мелочные препирательства.       Я развернул карту к себе, скрестил руки на груди, соображая. Чертов Балтимор абсолютно не вписывался в четкую схему боевых действий Анклава, но — он там был. А последние данные вносили в эту схему еще больше хаоса, хотя одновременно объясняли многое и заполняли те пустоты на картах, что существовали до настоящего времени. Это было... парадоксально.       — План, помеченный грифом «Балтимор», датирован семьдесят седьмым годом, но он не получил дальнейшее развитие и в итоге оказался запечатанным в архиве. Получив же необходимый опыт в Содружестве и, объединившись на этот раз с Институтом, верхушка Анклава решила повторить попытку воплотить план — и снова их целью стал Вашингтон... Аналитический отдел не претендует на абсолютную достоверность предположений, но иначе нельзя объяснить очень многого. Во-первых, операция в Содружестве. Во-вторых, стратегически выгодное положение Ричмонда, как перевалочного пункта между Вашингтоном и Бостоном, и его связь с Балтимором обеспечили бы достаточную секретность этого звена транспортной цепи. И это — только то, что касается связи между Содружеством и Столичной Пустошью. В-третьих, наземная агентурная сеть Анклава. Мы не располагаем численностью и плотностью охвата сетью Пустоши. Но...       Однако продолжить мастеру-скриптору не дали.       — Старейшина!       В зал вбежал, едва не вышибая дверь собственной головой, послушник. Растрепанный и запыхавшийся, он споткнулся и буквально влетел внутрь, но всё же умудрился сохранить равновесие и ошалело захлопал глазами, когда в него вперились взгляды всего командного состава. Словно спохватившись, нащупал расстегнутый не по Уставу ворот формы скриптора-послушника.       — Слушаю.       — Старейшина Мэксон... — наконец сказал он после целой секунды молчания и попыток справиться с воротом. Послушник никак не мог перевести дыхание, которое у него сбилось от бега и неожиданности, — Там... Нападение...       — Стычка с рейдерами, — пояснил Ротшильд, отмахиваясь. — И ты только за этим...       — Нет! — воскликнул мальчик, и у него на лице даже отразился ужас от смелости, с которой он перебивал мастера-скриптора. — Сигнал... уло... вили. Близ Ривет-Сити. Ди... диапазон тета! — выпалил он. Выдохнул и вытер рукавом раскрасневшееся лицо.       — Телепорт? — я резко откачнулся от стола, вскакивая на ноги. Послушник, опасливо покосившись на мастера-скиптора, шагнул ко мне — в мою протянутую руку легла мятая стопка сводок. Я кивком поблагодарил его, позволяя уйти, что он и сделал даже с облегчением.       — Телепорт? — вполголоса повторил Ротшильд. Судя по всему, он собирался выразить юнцу всё своё недовольство несоблюдением субординации, но не успел, и слова эти так и остались висеть невысказанными.       На это никто не обратил внимания.       Яркая вспышка адреналина и вызванное им предвкушение чего-то занятного были внезапны и неуместны. Но тем не менее... События за последние сутки набирали скорость, обороты и мне это несказанно нравилось. Рокот голосов пронесся по залу, волна общего движения подхватила его, оживляя атмосферу. Судя по загоревшимся глазам моих людей не только мне пришлась по душе перспектива хоть какого-то действия.       В районе Ривет-Сити, в самом тихом и благополучном квадрате, была зафиксирована вспышка сработавшего мобильного телепорта. Верилось с трудом, но то, что я видел, вызывало дикое веселье. Они решились! Черт бы их побрал, они и правда решились!..       Как обычно и бывало, мои мысли моментально выстроились в правильный и ровный порядок, задумываться над которым я не привык.       — Рокфаул, — сказал я и указал листами со сводкой на рыцаря-сержанта. Я доверял интуиции — и даже улыбнулся от правильности своего решения.       — Я, старейшина.       — Поднимайте своих штурмовиков, рыцарь-сержант, — сказал я. Прозвучало это почти невозмутимо, чего я на самом деле не испытывал. — Две минуты. Колвин, Морган — группы прикрытия.       — Слушаюсь, старейшина! — с восторженной готовностью отозвался Рокфаул. Вскинутая в салюте Братства Стали рука гулко стукнула о широкую грудь.       Движение в зале на несколько секунд усилилось — без видимой спешки поток черных офицерских форм направился к выходу. Звонко застучали металлические подковки сапог, заглушая солдафонские шуточки, которыми на ходу вполголоса обменивались мои люди — и их воодушевление мне нравилось.       В конце концов, вымотать и уничтожить солдата Братства Стали можно было лишь одним способом. Бездействием. Бой же, пусть даже безнадежный, с неизвестным противником — разве не в этом и был смысл нашей жизни? Или даже сама наша жизнь?       — Старейшина, — тихий голос Ротшильда в тишине опустевшего зала прозвучал отчетливо, рождая такое же тихой и глухое эхо.       Я пошелестел листами сводок, едва обратил внимание на Ротшильда. Отдел радиолокации сейчас интересовал меня несравнимо больше.       — Позже, мастер-скриптор.       — Нет. Подожди... те... Старейшина Мэксон.       Что-то в его голосе заставило меня остановиться. Взглянуть на него. Он тоже смотрел на меня — обычно презрительно прищуренные, они сейчас даже расширились... возможно, от удивления.       Если бы я не считал, что мастер-скриптор давным-давно пережил свою способность удивляться, то решил бы, что он именно удивлен.       — Я слушаю.       — Вы считаете... ээ... целесообразным поручать командование Рокфаулу? Ему же...       — ...восемнадцать лет. Я знаю, — я положил лист бумаги с напечатанными сводками перед Ротшильдом, — Если он справится с задачей, я повышу его до паладина...Это всё, что вас интересовало, мастер-скриптор? — и спросил следом, без переходов меняя тему и указывая пальцем на последние строки документа. — Почему не отследили источник сигнала телепорта?       Он, убрав руки в рукава, застыл шахматным королем на троне, чуть позади него почтительно замерли послушники, похожие на свиту.       — Потому что в случае мобильного телепорта, действующего в диапазоне тета, это невозможно... Простите мой вопрос, старейшина, но... вы точно не возглавите штурмовой отряд лично? — выпростал руку и царственным утомленным жестом указал послушникам на дверь. — Оставьте нас.       — Вы же слышали, мастер-скриптор. Командующим будет рыцарь-сержант Рокфаул.       Некоторое время над нами висела пелена молчания. Ротшильд сидел, прямой и правильный, не касаясь спинки кресла, и рассеянно разглаживал лежащие перед ним листы бумаги, выравнивал их в строгом порядке.       — Ты поражаешь меня, мальчик, — задумчиво сказал он, когда за обоими послушниками захлопнулась дверь, отгораживая нас в чреве главного зала.       Я не ответил. Сцепил руки за спиной. И почему-то лишь теперь мне пришло в голову, что я проигнорировал присутствие мастера-скриптора, намереваясь идти сразу в отдел радиолокации.       — Очень часто я упрекал тебя в том, что ты ведешь себя как капризное дитя. Однако... в том не было твоей вины, что на тебя взвалили тяжкое бремя власти, когда ты был ребенком... Но ты повзрослел, мальчик.       — Это всё?       — Нет.       И он замолчал. И молчал так долго, что я против воли задумался над его словами.       — Фактически, — наконец продолжил Ротшильд с явным усилием, словно ему приходилось говорить нечто тяжелое, — фактически «объект зет» предотвратила совершение нами ошибки. Отвлечь нас на Балтимор, ослабить основные позиции и следом нанести удар — вероятно, это и была цель нашего противника. Благодаря же этим документам мы смогли спрогнозировать искусственное привлечение внимания к Балтимору и приблизительно оценить потенциал противника — и сделали это намного раньше, чем последствия наших ошибок приобрели фатальный характер.       Да, так оно и было — мастер-скриптор признавал свою неправоту. Это было тяжело — и тем тяжелее, что такой человек, как Ротшильд не мог быть неправым. Никогда.       Опираясь о столешницу, он неловко и неуклюже поднялся из-за стола.       — Обычно ты летишь на вражескую армию, повинуясь лишь собственной безрассудности. Или, может, в попытке развеять скуку. Неужели ты осознал свою ценность для Братства Стали, мальчик? — старческие глаза сверкнули из-под бровей, смерили меня пронзительным взглядом. Но взгляд тут же погас, как если бы на это ушли все его силы.       — В Братстве Стали нет дешевых ресурсов! — ответил я. — Ценность имеет каждый.       — Ты понял, о чем я говорю, — проговорил мастер-скриптор и ворчливые нотки по-стариковски проскрипели в надломленном голосе. Он сложил руки в рукава, выпрямился и бросил на меня еще один взгляд. — Я увидел, что ты задумался о будущем не только Братства, но и своем собственном. И это хорошо. Братство и фамилия Мэксон неразрывно связаны — и связаны с тех самых пор, как Роджер Мэксон основал то, чем мы являемся сейчас. Не разочаровывай своих великих предков, мальчик.       И он вышел, театрально завершив свою речь на пафосной и торжественной ноте.       Пафос был тем, что уже давно не имело никакого значения. Нравоучения и мудрости старших стали для меня пустым звуком еще десять лет назад, когда я смог понять лишь одну мудрость — не существует ничего настолько мудрого, что стало бы законом. Но в тот момент, когда Ротшильд неторопливо вышел за дверь и аккуратно прикрыл ее за собой, я невольно проводил его взглядом и потом еще некоторое время смотрел ему вслед. И думал.       Думал даже не о словах своего старого учителя.       Просто... что-то изменилось. Я еще не понял, что именно...       Была уже глубокая ночь, когда я вошел в свою комнату. Впервые за долгое время не было чувства, что я проваливаюсь в сон прямо на ходу, измотанный до такой степени, что собственное тело казалось чужим от усталости.       Через голову неспешно текли мысли, и я не сосредотачивался на них. События минувшего бесконечно долгого дня были тем не менее стремительны как полет мысли, и столь же правильны. Всё развивалось так, как нужно было мне.       В полумраке комнаты, разбавленном светом лампы, женское тело на кровати казалось видением из сна. Мне нравилось смотреть на нее, пока она спала. Почти не доводилось раньше, но я об этом не жалел. Было что-то особое в том, чтобы делать это сейчас — слушать почти неслышное дыхание, смотреть на тень от ресниц, лежащую на ее щеках. А жалеть о том, что не делал этого раньше... Сейчас не буду думать об этом.       Эта самая постель была свидетелем моей бессонницы, когда тело изнывало и горело от желания, требовало разрядки. Она же, постель, не видела тех навязчивых, почти болезненных фантазий, но видела с утра их липкие последствия. Мне было крайне мало того, что я мог помочь себе руками — едва ли не вопросом жизни и смерти становилось желание войти в тёплую и мягкую глубину её тела, почувствовать, как она охватывает меня своим влажным пленом. Погрузиться в неё. Проникнуть до самого дна. Излиться в неё.       Постель видела последствия — теперь же на ней спала причина. Я не торопясь рассматривал мою принцессу, скользил взглядом по мягких изгибам женских бедер, вдоль линии ног, касался взглядом того, к чему жаждали прикоснуться руки. Предвкушение удовольствия от ее сопротивления, от того, что я буду ломать его снова и снова, вскипало в крови, смешивалось с вожделением. Крепким хмелем ударяло в голову. Пусть даже сейчас оно было каким-то... другим. Как если бы та боль, которую я причинял ей, вдруг стала бы отдаваться и во мне самом.       Я встряхнул головой, потер глаза, отгоняя ненужные мысли.       Чужая боль... отдаваться... Глупость какая.       Моя принцесса пошевелилась, с долгим вздохом потянулась, изгибаясь и позволяя искусственному свету облить ее кожу тусклым золотом.       — Ты жив... — ее глаза чуть приоткрылись, расфокусированно обвели комнату мутным взглядом, остановились на мне. Я видел, что тени сна еще не развеялись из ее взгляда, — Ты правда жив?       — Абсолютно, — негромко ответил я, с удивлением отметив ощутимый горький укол, от которого внутри что-то неприятно поджалось. Она спрашивала у меня, жив ли я — а мне ли адресовался вопрос?       Вот так выглядела ревность — и я это уже знал. Довелось очень близко познакомиться с ней за весь этот бесконечный месяц. И еще ближе — не так давно. Менее одного дня назад, когда я смотрел на эти пальчики, что вцеплялись в руку Данса, а перепуганные глаза смотрели на него так, как и должна была смотреть принцесса на своего спасителя. Того, кто должен был убить дракона, но почему-то не убивал, а сам отдавал ему. Даже это было неприятно — про то же, что произошло между ними, думать было опасно.       И, видимо, ревность же побудила меня подойти, нависнуть над ней в неосознанном порыве задавить своей волей. И спросить следом:       — С кем ты сейчас, девочка? Со мной? С ним?       Ресницы порхнули вверх, бездонные глаза распахнулись, их взгляд робко коснулся меня сонной дымкой. Но тут же, словно опомнившись, метнулся назад в беспомощном испуге. Она нащупала одеяло, потянула его на себя, принялась зарываться в него — и вот это было совершенно ни к чему.       — О... Извини. Мне приснилось какое-то... Я сказала что-то не то?       Вдруг у меня возникло странное ощущение, что вовсе не она сказала «что-то не то». Я не ответил. Сдёрнул с неё одеяло, отбросил его в сторону, намеренно игнорируя то, как моя девочка испуганно сжалась.       — Нет. Не закрывайся от меня.       Я присел на край кровати, взял ее руку, прижал к своей груди. Не прижал даже — просто таким образом попросил дотронуться. Знакомый слабый ток коснулся меня сквозь ткань формы, от ее пальцев разошелся кругами по коже, не спеша впитался куда-то внутрь, заставив непроизвольно задержать дыхание. Как же мне этого не хватало!       «О, еще...» — мелкой дрожью запросило всё тело.       И я не мог не заметить, как принцесса вздрогнула, а ее устремленный на меня взгляд тревожно затрепетал, по лицу мимолетно пробежала тень страдания. О, я знал это выражение!.. Сопротивление самой себе, сладкий и бесконечно возбуждающий страх своего влечения... Я ожидал, что она будет пытаться меня оттолкнуть — и на секунду внутри снова вспыхнуло какое-то черное сумрачное бешенство. Но тут же погасло — когда неожиданно она протянула свободную руку и дотронулась до моей щеки.       Я невольно замер, с немалым удивлением позволяя тонким пальчикам легко пробежать вдоль шрама.       — Очень многие сочли, что тот бой в Ричмонде стал для тебя последним. Что ты... погиб, — прошептала Нора.       «Взрыв, — вспомнил я, — который действительно едва не размозжил мою броню. И меня вместе с ней».       — Ты тоже так думала?       Она чуть качнула головой.       — Нет... Я не верила, что тебя так просто убить.       Я передвинул ее руку ниже. И еще ниже — где болезненная пульсация едва не сводила меня с ума. Больше мне не хотелось обсуждать мою предполагаемую смерть.       — Хочу кое-что сделать, — сказал я, едва справившись с собственным голосом.       Её взгляд опустился, сполз по моему телу, и я едва ли не физически ощущал прикосновение взгляда этих потемневших глаз — там, где я удерживал ее руку.       — Я... вижу.       — Нет, — напряженно улыбнулся я. — Впрочем, и это тоже. Но сначала... — я взял ее за запястье, с некоторым сожалением отвел от себя ее руку, завел ей за голову. Щелкнул браслетом наручников — даже не успев понять, что происходит, моя девочка вздрогнула, дернула прикованной к спинке кровати рукой.       — Что ты...       — Тс-с-с... — я наклонился над ней, легко прикоснулся губами к ее губам. Дразнил больше себя, чем ее. Мягко взял её другую руку. — Мне уже целую вечность хотелось посмотреть, как это будет выглядеть.       Она позволила приковать и другую руку, не сопротивляясь скорее от неожиданности и удивления. Просто наблюдала за моими действиями с деланным спокойствием. И это спокойствие мне даже было забавно, потому что расширенные зрачки выдавали ее страх с головой. Что ж, эта девочка отвыкла воспринимать замки как препятствие, словно в этом мире ничего запертого для нее не осталось. Но теперь, когда под рукой не было пригоршни верных шпилек...       — Что теперь? — спросила она, когда я закончил и немного отстранился, чтобы посмотреть на результат. И ее голос предательски дрогнул. Нора пошевелила руками, покрутила их в кольцах браслетов — и негромкий звон металла показался мне едва ли не музыкой.       Неспешно рассматривая ее, я не торопился отвечать. Скользил взглядом вверх и вниз по гладкому женскому телу, дразня самого себя обещанием той потрясающей бархатной нежности, что дарила ее кожа. Глаза моей принцессы были расширены, испуганы. Блестели явным и таким сладким страхом. Распятая в моей постели, беспомощная, прикрытая только бликами от света единственной лампы, золотившими ее кожу — черт возьми, это было великолепно!       — Теперь... — медленно протянул я, непроизвольно улыбаясь, — теперь, девочка, ты сможешь уйти только тогда, когда этого захочу я. — наклонился над ней и переместился так, что накрыл её своим телом, чуть придавил и тут же приподнялся над ней, с колким удовольствием отметив волну дрожи, что прошла по ее телу. — Не сейчас. Не сегодня. — едва касаясь ее, я склонился к ее шее, еле-еле скользнул по ней губами, вдохнул ее запах, — Сегодня я буду любить тебя долго.       Потом чуть выше — к маленькому ушку. Слегка куснул его за мочку, с удовлетворением услышав ответный сдавленный стон.       — Буду брать тебя, когда захочу, — прошептал я, лаская дыханием ее ушко. Обводил его языком, — Ты скучала по мне, девочка?       Она коротко и как-то судорожно дернула головой, словно пыталась уйти от моих ласк.       — Нет.       Я не препятствовал, но этот плачущий отчаянием ответ вызвал улыбку. Не скучала? Что ж. Это мы еще посмотрим.       Я завел руку ей за затылок, запустил пальцы в ее волосы. Затуманенные глаза смотрели на меня, взгляд нетвердо, с испуганным ожиданием переместился на мои губы.       — О да, принцесса. Я тоже этого хочу, — тихо произнес я, и слегка тронул большим пальцем ее приоткрытые губы. — Я помню твой вкус, и вижу, что ты помнишь мой. Но это... чуть позже.       Заставив ее запрокинуть голову, я вернулся к ее нежной шее. И потом ниже — к ее груди, по которой я так отчаянно скучал. Которая так часто являлась мне в фантазиях, что теперь, когда я ощущал ее под руками и губами, то почти не верил в реальность происходящего. Почти — потому что вздрагивающее тело, что извивалось в моих руках, было очень даже реальным.       Мне хотелось почувствовать ее всю — но я пока не отрывался от неспешных ласк, чтобы снять форму. Одежда стала тесна мне, даже причиняла боль, но я знал, что если меня коснется это невероятное ощущение слабого тока от ее кожи, то я просто потеряю контроль над собой.       Очень быстро потеряю.       — Пожалуйста... — дрожа всем телом, слабо прошептала она. — Не надо...       Цепи наручников натянулись, браслеты со звоном впились в узкие запястья. Я приподнял голову, ненадолго прерывая свои ласки, взглянул ей в лицо. По щекам разлился румянец, дыхание вырывалось через приоткрытые губы. Она дрожала, пыталась вырваться... И мне пришлось даже глубоко вздохнуть, чтобы не потерять голову в тот же момент. Моя принцесса сопротивлялась своему желанию, отчаянно боялась его, и вкупе с тем, как мое обострившееся обоняние щекотал ее запах — запах зовущей самки — это было... Черт побери, это лишало разума!       Я отодвинулся, вскочил с кровати и дернул молнию формы вниз.       — Нет, девочка. Я сойду с ума, если не возьму тебя прямо сейчас. И ты тоже этого хочешь, не так ли?       Она не ответила. Судорожно сглотнула, расширенными глазами глядя на то, как я избавлялся от одежды.       Я коленом толкнул ее ноги в стороны, прижал к кровати, не давая свести их. Провёл рукой по её ноге, по внутренней поверхности бёдер, и чуть выше — к тому зовущему теплу, которого мне особенно недоставало.       — Какая влажная... — прошептал я, касаясь губами ее уха, а пальцами лаская мягкую женскую плоть. — Твое тело не врёт, оно хочет меня, — я не торопясь погружал пальцы в горячую пульсирующую глубину, — А ты всё ещё будешь говорить, что не скучала по мне?       Она мотнула головой. С приоткрытых губ срывались только тихие стоны, затуманенные глаза потемнели. Её бедра качнулись, она изогнулась, то ли прося продолжать, то ли пытаясь убрать от себя мою руку. С таким же успехом она могла бы попытаться сдвинуть с места стены Цитадели.       — Не бойся, маленькая, — напряженно выдохнул я, смутно понимая, что мои слова звучат скорее как угроза, но в тот момент вряд ли это имело значение. — Я буду нежен...       Это была чудовищная ложь, но теперь, когда желание сжигало меня заживо, мне это было безразлично. О, я буду нежен...       — ...потом. Позже. — подвёл одну руку под ее бедра, другой опираясь о матрас, — Сейчас я не могу ждать. Прими меня, девочка... Сейчас же!       Я резко опустился, врываясь-вбиваясь в нее. Сразу. На всю длину. До предела. Стон, который я услышал, был моим — ее крик наполовину утонул в поцелуе, которым я закрыл ей рот.       Нора забилась в моих руках в унисон с металлическим звоном наручников. Металась, как будто пыталась вырваться — все еще пыталась, но я держал ее, не позволяя оттолкнуть меня, вдавливал в матрас собой. Сдавленные стоны тонули в поцелуе. От острого, невероятного наслаждения у меня даже потемнело перед глазами. Черт возьми, как же я хотел этого!.. Быть в ней. Сейчас. Всегда.       Непроизвольно сомкнул зубы на ее нижней губе. У поцелуя был соленый привкус ее слез — теперь же, когда я жадно слизывал кровь с ее губ, выпивал ее вскрики, смешанные со вкусом крови, поцелуй казался мне невероятно сладким. Я чуть шевельнулся, отодвигаясь, и, тут же снова вошел в нее — вломился одним рывком, заполняя ее до предела, до самого дна, до желанной горячей сердцевины. И еще раз. И снова — всё быстрее. Сильно, глубоко, как если бы стремился разорвать ее изнутри. Сопротивление под звон наручников, слезы, сочащиеся из-под сжатых век, ее стоны, ласкающие мой слух — это всё сводило с ума. Я двигался и чувствовал, что уже близок к тому, чтобы потерять остатки рассудка. И что все закончится очень быстро. Но и это мне было безразлично. Сейчас — пусть...       Сегодня у нас будет долгая ночь.       — Очень... долгая ночь, — напряженно выговорил я, остановился и чуть отодвинулся — так, чтобы видеть ее лицо. — Назови мое имя, девочка. Хочу... слышать его.       Нора приоткрыла глаза, нашла меня мутным взглядом.       — Артур, — выдохнула она со стоном, в котором звучало почти страдание. — Артур! — повторила Нора, и ее тело напряглось, выгнулось мне навстречу, когда я двинулся вперед, снова заполняя ее. Звякнули цепи наручников — она дернула руки ко мне. Ноги обвили мою талию, сжимаясь крепче. — Артур, — утыкаясь мне в плечо мокрым от слез лицом, всхлипывала она почти в такт с каждыми новым толчком.       — Моя умница... — шептал я, — Вот так, хорошо... Хорошо...       Металлический звон сопровождал каждое движение, вторил ее стонам, что стали больше похожи на рыдания. Я продолжал ритмично двигаться, наклонялся к ее шее, в диком животном порыве прикусывал ее, и багровеющие на белой коже следы укусов наполняли меня совершенно особым удовлетворением.       — Смотри на меня...       В огромных глазах с поволокой я видел боль пополам с раздирающей страстью, с безумием желания, которое отчаянно требовало выхода — так же, как у меня самого. Мы были отражением друг друга — хотела она того или нет, и я видел это, слышал, чувствовал всей поверхностью кожи, когда ускорял ритм, а Нора вскрикивала, изнемогая от волны экстаза, извивалась подо мной, сгорая, умирая в адском пламени.       И для меня это стало последней каплей.       — Девочка моя... — со стоном выдохнул я, содрогаясь и отдавая себя тому взрыву, который настиг меня. И — да, настиг очень быстро.