Душа моя рваная — вся тебе

Ненормально видеть ее без макияжа. Без яркой кровавой помады, которой самое место на губах. Без черной подводки, обрамляющей веки. И даже без потрясающей укладки, на которую уходит никак не меньше часа. Ненормально все это. Даже не так — странно. Странно и как-то дико. Никаких броских и ярких нарядов. Лишь футболка. Большая, растянутая. Неизменно черная. Его футболка. Алек не помнит, когда видел эту футболку в последний раз. Может, года два назад. Выкинуть бы ее. Настолько застиранная и поношенная, что цвет теряет. Но на Изабель она смотрится… особенно. Странно и до одури дико. Непривычно. Сестра подрывается с кровати, как только он захлопывает за собой дверь. Так, будто он поймал ее за чем-то. И пальцами волосы прочесывает. Пытается создать видимость, что не засыпала, пока его не было. Что не вырубилась прямо на его кровати. Потому что знает, что он этого не любит. Знает, как он относится к своей кровати. Чуть ли не болезненно. — Я здесь сплю. Больше ничего, — как-то раз сказал он ей. И добавил: — Больше никто. Теперь это кажется почти смешным. Она подбирает под себя ноги и садится, чуть поджимает губы, почти кусает их. И следит за ним. Внимательно. Смотрит. Взглядом улыбается, но молчит. Наблюдает за тем, как он скидывает с себя куртку. Уставший, вымотанный. Выжатый до самых костей. В какой момент они перестали ходить на охоту вместе? В какой момент он стал брать на себя еще больше работы и возвращаться вот так в три часа ночи? Алек садится на край кровати и упирается ладонями в лицо, трет кожу, смаргивает усталость и желание спать. Она прижимается к нему, обвивает руками и вдыхает запах. Грязи, пота. Усталости. Еще немного, и он изведет себя. Просто не сможет подняться утром. Нельзя так. Ему нужен отдых, ему просто необходимо начать думать о себе. Изабель запускает пальцы в черные волосы, гладит его по голове и улыбается. — Сколько их было сегодня? И он готов поклясться, что без красной помады улыбка у нее совершенно другая. Без макияжа она вся совершенно другая. Такая, которую знает только он. И только в три часа ночи. В его растянутой футболке. Ласковая, податливая. И скорее всего без нижнего белья. Обвивает ее талию он на каких-то инстинктах. На привычках. И тянет на себя, ближе. Усаживает к себе на колени. — Шестеро. В ответ она неодобрительно качает головой: — Ты должен был взять меня с собой. Я не говорю о том, чтобы взять еще и Джейса. Ему сейчас не до этого, ведь у них с Клэри только недавно родилась дочь. Ночные вылазки не для них. Но я-то здесь. — Да, ты здесь, — говорит он вслух. Но она знает, что он хотел сказать на самом деле. Не твое дело, разберусь сам. Годы его не меняют. Только превращают во все более одержимого трудоголика. Иногда Изабель думает о том, чтобы уехать из Института. Найти другое место. Но в тот же момент останавливается, вспоминая про Алека. Если она уедет, то он завалит себя работой. И погрязнет под этой работой. Она нужна ему здесь. Кто же еще будет следить за старшим братом? Ответ такой ей не нравится. Просто не устраивает. Она усаживается удобнее, перекидывает ноги по обе стороны от его бедер и прижимается тесней. Ластится, губами касается шеи. Целует, посасывает. Вылизывает. Так, что он закрывает глаза, и пальцы на ее талии спускаются на бедра, прижимают плотнее. Так, что теперь он просто уверен, что на ней нет нижнего белья. — Я скучаю, — мурлычет она ему на ухо. — Со своими вечными рейдами ты, кажется, совсем забыл обо мне. И бедрами трется о его брюки. Вырывая тяжелый, глубокий выдох. — Неужели мне надо искать кого-то другого для удовлетворения моих маленьких грязных фантазий? Томно, сбивчиво. В самое ухо. Изабель всегда умела обращаться с мужчинами. Но с Алеком… С ним все иначе. Она его знает настолько, что каждое слово, каждый жест угадывает верно. Вот и сейчас он тянет ее за волосы, дергает, оттаскивая от себя. Смотрит прямо в глаза. И два эти взгляда разные. Его — возбужденный, почти злой. Ее — хитрый, коварный, с налетом одержанной над ним победы. — Только попробуй, — цедит он сквозь зубы. И сразу же накрывает ее рот своим. Целует настойчиво, остервенело. Так, как будто она может и правда принадлежать кому-то другому. Ткань футболки приподнята, а кожа манит. И завтра, наверное, на ягодицах останутся следы от его пальцев. Но ей плевать — она прижимается к нему теснее, приоткрывая шире рот, позволяя ему делать все, что ему только вздумается. Дразня бедрами все сильнее. Чувствуя под собой его член, отделенный от нее лишь тканью. В попытке расстегнуть его рубашку Изабель отрывает пару пуговиц. И ей бы обязательно досталось за такое от Алека, если бы он не был слишком увлечен ее телом. Ее ладони, пальцы скользят по его обнаженной груди. И чувство такое верное, такое правильное. Сбивчивым голосом она шепчет: — Сумасшедший, — пока он целует ее выскользнувшее из широкого для нее выреза плечо. Штаны с него, не выдержав, стаскивает именно она. Не стаскивает даже, лишь приспускает. И, помогая себе ладонью, направляет его внутрь себя, опускается до конца вниз. Глаза плотно зажмурены, губы распахнуты, застывшие в форме буквы о. К реальности возвращает ощущение его щеки, прижатой к ее собственной. Влага от его поцелуев. Невпопад по лицу. — Алек, я… — Молчи. Ритмичные движения ее бедер. Рваные и жадные его поцелуи. И руки, которые прижимают друг друга лишь ближе, теснее, крепче. В его комнате душно. Пахнет сексом, неконтролируемыми стонами и грязью. Грязью от кровосмешения. А еще парящими в воздухе мыслями о том, что это будет полный скандал, если кто-нибудь об этом узнает. От Изабель пахнет домом, спокойствием и бешенной страстью. От Алека пахнет усталостью, надежностью и порочной тягой к собственной сестре. Лишь смешивая все эти запахи воедино, они получают гармонию. И спустя час, после того, как они вместе возвращаются из душа, они оказываются в одной постели впервые. Не в плане секса, нет. Алек пускает Изабель в свою кровать. И это намного важнее. Намного интимнее. Позволяет ей устроиться рядом, положить голову на свою грудь и остаться до утра. Потому что отпускать его она не хочет. Потому что у нее подкашиваются ноги и на губах довольная улыбка. И возможно — всего лишь возможно, не больше — она ощущает свою маленькую победу. Очередную победу над его принципами. Без макияжа, в его растянутой футболке она нравится ему. Не больше, иначе. Такая она принадлежит ему одному. Когда на часах давно перевалило за три ночи. И тихое, размеренное дыхание куда-то ему в шею. Никто другой не знает ее такой.