Душа моя рваная — вся тебе

— Изабель, ты вообще меня слушаешь? Она кивает, как-то немного по-глупому улыбается Саймону и говорит, чтобы он продолжал. Слушает, конечно она его слушает. Просто устала. Устала за день — вот и все, ничего другого. Приваливается ему на плечо и редко моргает, чувствуя, как он подбадривающе обнимает ее, кладет руку на плечо. Практически не различая слов в звуках, которые доносятся из его рта. Наверное, у него что-то и правда интересное случилось, раз он все говорит, говорит и не может замолчать. Или же она просто давно не обращала внимание на то, как Саймон и Клэри действительно много треплются. Жизнь примитивных на них оставила явный отпечаток. Тишина. Где-то между звуками должна быть тишина. Если прикрыть глаза и вдохнуть поглубже, то она обязательно сможет вычленить эту тишину и раствориться ней хотя бы немного. Тишина не наступает. Лишь спустя некоторое время она чувствует, как плечо под ее головой шевелится, возможно, именно это ее и будит. Она и не заметила, как и заснула. — Устала? — спрашивает Саймон. — Хочешь, пойдешь спать, а остальное я расскажу завтра? Кивает Изабель чуть сонно, зачем-то целует его в щеку и поднимается с дивана, направляясь в сторону собственной спальни. — Спокойной ночи, Саймон, — у самого выхода, не оборачиваясь. — Спокойной ночи, Изабель. И ей почему-то хочется усмехнуться в деревянную поверхность двери, которую она толкает перед собой. Все это не то. С каких пор она вообще сравнивает? Ангел, кто-нибудь подарите Изабель Лайтвуд на Рождество мозги. Они ей нужны, причем немедленно. Потому что свои она, кажется, совсем растеряла. Добирается до собственной спальни и скидывает туфли, даже не удосужившись поставить их ровно. До кровати доходит уже в полудреме, не помня себя, просто рухает сверху. Так и не стягивает с себя одежду, не смывает макияж. Край покрывала накидывает на себя, не в силах и под одеяло залезть. Сон, ей нужен сон. Она чертовски устала, все остальное может подождать. Просыпается она, когда уже давно светло. И часы дают понять, что проспала часов двенадцать, хотя по ощущениям лишь закрыла и открыла глаза. Изабель вылезает из кровати, переползая за туалетный столик и смотрит на размазавшийся, почти вштампованный местами в кожу макияж. Оттирать салфетками приходится его долго, и все это время она смотрит на собственное отражение в зеркале, силясь узнать себя. Изабель жалеет, что ее мозг не жесткий диск. Что нельзя взять и удалить лишнюю информацию, подчистить местами и привести все в порядок раз и навсегда. Было бы проще, было бы намного проще. В пальцах у нее все еще зажаты грязные салфетки, на лице не осталось и следа косметики. В чувства приводит звук открывающейся двери. Так просто? Без стука? К ней никто не вламывается, даже Макс стучит. И когда Изабель замечает в зеркале старшего брата, стоящего в дверях, вывод напрашивает только один — она не слышала стук, слишком глубоко закопалась в себя. Потому что уж кто-кто, а Алек точно не стал бы беспардонно врываться к ней. Медленно, почти механически она опускает салфетки на ровную поверхность перед собой и разжимает пальцы. Поворачивается и моментально ощущает себя потерявшейся маленькой девочкой. И стойкое осознание: был бы на его месте Саймон, она бы вытолкала того из комнаты, мотивируя все это тем, что совершенно не накрашенная, помятая и заспанная. — Иди сюда, — почти шепотом, едва поджав уголок губ. Алек хмурится, какой бы ее идея ни была, она заранее ему не нравится. И не для того он вообще к ней зашел. Собирался разбудить — вот и все. Потому что слишком долго она спала, потому что мама не поверила в то, что она и правда может так долго спать в своей комнате, а не гулять где-то до самого утра, потом возвращаясь домой, не стоя на ногах. И она уже почти собирается произнести пресловутое «пожалуйста», когда он все же сдвигается с мертвой точки дверного проема. — Что-то случилось? — голос предельно ровный и спокойный, но Изабель знает, что если прямо сейчас заглянет ему в глаза, то увидит там беспокойство. Иногда ей кажется, что Алек такой ребенок. Совершенно не умеет скрывать свои эмоции. Совершенно. И от этого безосновательная, беспричинная улыбка. — Все в порядке, Алек, — получается немного устало и на выдохе, когда он присаживается на корточки рядом. — Все в порядке. Совершенно не понимает ее, абсолютно. А она, сгибаясь, чтобы удобнее устроиться, опирается головой о его плечо, спинкой носа практически касаясь шеи. Отчетливо чувствуя чужой-родной запах. Едкий шампунь, почему ее шампуни не пахнут так явно? Можно было бы экономить на духах. И она уже почти слышит какую-нибудь едкую фразочку, относящуюся к Саймону, в его исполнении, но Алек молчит. Он молчит даже чаще, чем она ждет. С Саймоном все просто, верно и понятно. С Алеком — адреналин зашкаливает и тремор в пальцах. Может, и правда так. Но почему-то ровно в этот момент Изабель четко уверена в том, что рядом с братом спокойнее, тише. И эта мысль странная, будто за уши притянутая. Ну как с ним может быть спокойно, когда они постоянно рискуют попасться? Когда одно неверное движение, и все раскроется. Когда ревность Алека у него на лбу бегущей строкой прописана, а она сама, как бы сильно не заигрывалась в свои игры, порой слишком явно хочет прижаться к нему и содрать эту чертову рубашку, которая ей никогда не нравилась. Не может все тут быть спокойно. И уже тем более не может быть спокойнее, чем с Саймоном. Такой ей и нужен, наверное, по закону жанра: эдакий хороший соседский парень. — У тебя точно все хорошо? — спрашивает Алек, чуть поворачивая и наклоняя голову в сторону ее лица. Как будто может поймать ее взгляд. А она знает, ей стоит только захотеть — до его губ пара сантиметров. — Точно, — на выдохе и поднимает голову, которую словно тяжело оторвать от его плеча. И улыбается широко вдруг, почти со смехом: — Прекрати! Я и сама могу постоять за себя, если надо. — Знаю, — как-то отстраненно. Пауза. Она выдерживает паузу, хотя эта пауза им совсем не нужна, и без нее могут обойтись. — Дашь мне несколько минут, чтобы накраситься и переодеться? Непроизвольно, почти не задумываясь он целует ее в не накрашенные губы и только потом уходит. А Изабель замирает взглядом на закрывшейся двери еще на пару мгновений. Ей бы перестать играть на два фронта, перестать создавать аляповатую конспирацию и путаться в своих ощущениях. И самое главное — перестать врать Саймону, который ничем это не заслужил. Перестать снова и снова испытывать выдержку брата, гуляя по ночам с вампиром. Ничего она не делает проще и правильнее, лишь усложняет. Усложняет и сама запутывается.