Душа моя рваная — вся тебе

Джейс не успевает; Алек не возвращается. Изабель отчетливо помнит, как плачет на его обнаженной груди, откровенно ревет, захлебываясь слезами, давясь ими. Помнит, потому что кожа у него влажная и соленая от ее слез. Она помнит, как Магнус оттаскивает ее, делает это далеко не сразу. Ей не становится легче, когда она видит у него слезы на глазах. Все еще хуже. Ее пробирает ревность. Она смотрит Магнусу долго в глаза, крича без звука, что это она любила Алека, она, она, она, черт вас всех дери! Всю жизнь именно она была рядом с ним, всю жизнь любить его было именно ее задачей. Прерогативой и привилегией. И появившийся из неоткуда маг не может у нее это забрать, не может забрать у нее его, возможность цепляться за его плечи и просить, умолять, будто умалишенная, вернуться. И эта ревность преломляет ее отношение к Магнусу, застилает ей глаза. — Изабель, пойдем, — говорит Магнус. А она выдергивает руку, смотрит на него жалобно-стойко. Так, будто это он ее предал, будто корень предательства где-то на дне зрачков Магнуса, и мотает головой отрицательно. Изабель смотрит на Магнуса и не верит, что то, что у нее было с братом, было настоящее. Не верит, что они были. Ее взгляд снова цепляется за тело Алека, за то, что от него осталось. И она чуть подается в сторону кровати, когда Магнус снова ловит ее за руку. — Я не оставлю его, — получается сипло, она чувствует, как тушь течет. Ей откровенно похуй на тушь; она хочет живого Алека. Что бы ни потребовалось сделать для этого, она готова. Только Магнус отрицательно качает головой и тянет ее в сторону выхода. — Мы уже никак ему не поможем, Изабель, — говорит он. И пускай она знает, что у него на глазах слезы стоят, пускай она их даже в голосе слышит, Изабель отказывается верить, что Магнус понимает хоть малейшую долю того, что испытывает она. Она просто не может поставить любовь того к ее брату с ее собственной на один уровень. Изабель ощущает себя последней эгоисткой, но на это тоже откровенно похуй. У нее на лице гримаса боли, будто ей кто-то выдирает органы из тела. — Пусти меня, — почти умоляет она Магнуса, когда тот все же выталкивает ее из комнаты. — Зачем? — спрашивает он, сглатывая. — К нему, — жалобным голосом продолжает Изабель. — Пожалуйста. Магнус говорит, что это ни к чему. Что он видел за свою жизнь слишком много смертей, что оставаться рядом с безжизненным телом никак не успокоит пустоту внутри. Изабель не верит; Изабель думает, что он ни черта не понимает. Она прижимается лбом к двери в спальню брата, прячется за копной черных, спутанных волос. И впервые за все это время думает о том, как сильно ненавидит их всех. Клэри, что впутала их в эту историю; Джейса, что настолько бездумно пошел за Клэри, что совсем забыл о них; но больше всех Магнуса, потому что он действительно что-то значил для Алека, несмотря на их непродолжительное знакомство. А теперь, когда ее брат мертв — мертв, блядь, из-за того, что пытался вернуть Джейса, — она больше не может убеждать себя, что то, что было у них, было намного важнее и значимее, чем то, что было у него с Магнусом. Она не может себя в этом убеждать; она в это больше не верит. Магнус касается ее плеча, пытается успокоить. Магнус говорит: — Изабель, милая, пойдем. Она не хочет его слушать, не хочет его слышать. Она хочет, чтобы те же самые слова произнес другой голос. Хочет, чтобы все сложилось совершенно иначе. Чтобы Джейс вернулся, успел, Алек пришел в себя. Чтобы она ударила его по плечу, прижалась к его груди и обиженно-зло-облегченно пробубнила: «Идиот, ты заставил меня нехило попсиховать». Вместо этого Магнус повторяет еще раз: — Идем, милая, тебе лучше не стоять здесь. Нет. Ей бы лучше сползти по поверхности двери и валяться на полу, поджав ноги к груди. Потому что она не справится; она уже не справляется.