Душа моя рваная — вся тебе

Ложь: Ничего не происходит. Правда: Пространство давить начинает, когда она входит в комнату. Взгляд непроизвольно снова и снова возвращается к ней; раздражение в крови, под кожей, в самой сути, когда она флиртует с другими, когда смеется с придыханием и губы идеально-красные — того же оттенка, что кровь общая — в широкой, открытой улыбке выгибает. И пальцы непроизвольно к пачке сигарет тянутся, а она красивая. Такая до одури красивая, до безумия просто. И дело не в тряпках на ней и не в косметике на коже. Ложь: Это ничего не значит. Правда: У нее земля из-под ног уходить начинает, а губы жжет каленым железом, хотя уже больше получаса прошло. У него, оказывается, вкус такой необходимый, а ненавистный привкус дыма горчит на ее языке. И это до дикости глупо, но ей хочется стащить у него сигареты. Просто для того, чтобы снова ощутить его на вкус. Ложь: Дело в нехватке регулярного секса. Правда: В мыслях, в собственной гребанной голове, на подкорке блядского сознания он хочет только ее. Сверху, снизу, сзади, полностью раздетой или с чуть задранным платьем — без разницы как; лишь бы это была она, а не кто-то другой. Без исключений и поправок. Зато с осознанием того, что дрочки на собственное воображение просто недостаточно. Ложь: Она не сравнивает его ни с кем. Правда: Его руки лежат до дикости правильно, до сумасшествия верно. Он целует именно так, как надо. Сжимает, засосами метит, порывисто в себя вжимает и тот самый — нужный ей — темп находит. Перед самой собой признаться стыдно, что ей так ни с кем не было, кажется. Что все те, которых она не считает давно, с ним и рядом не встанут. Он выше них на пару строчек, на пару десятков строчек. И суть совсем не в том, что ей хочется выстанывать его имя, растягивая, доводя до исступления. Открытый, почти щенячий взгляд и поцелуй в щеку с явно выраженной заботой стоят куда больше. Ложь: Отказаться от этого просто. Правда: Кошмары сознание на части раздирают; повторять, что ее «всего лишь ранили» на рейде — провальная идея изначально. Он вслушивается в ее дыхание. Поверхностное, легкое, без резких свистов. Он за нее убьет; он за нее собственным животом на нож и до рукояти самой. Лишь бы дышала, лишь бы с утра проснулась и пальцами его пальцы уверенно сжала, без слов, без объяснений и каких-либо оправданий. Ложь: Грань между родственным и тем-самым-за-гранью все еще четко видна. Правда: Давать названия и определения нет никаких сил уже; Изабель целует его в щеку сонного, улыбается непроизвольно в ответ на все недовольные ворчания Алека. Это слишком опасно — растворяться в другом без права на восстановление. Себя потом не найти. Но когда он сгребает ее в объятия, а она может просто уткнуться носом ему в грудь, закрыть глаза и сделать пару вдохов-выдохов, все снова правильно. Все снова правильно из-за тихого «люблю тебя, Из» и почти беззвучного «и я тебя» в ответ.