Душа моя рваная — вся тебе

Клэри под нос себе бубнит, что этот мир какой-то неправильный; Изабель нос морщит, прислушиваясь. И совершенно не понимает, о чем говорит ее лучшая подруга. Все ведь как всегда, а это именно Клэри ведет себя странно. Но вслух об этом решает все же не говорить. Ее никто не спрашивал, пожалуй, да и эти художники всегда себе на уме. Она не следит за Клэри, не пытается понять, что с той не так. Но она какая-то… другая. Слишком другая, не похожая на себя обычную. А после вечеринки в Институте будто снова становится сама собой. Изабель не хочет вести себя по-глупому, и так уже достаточно кучи глупостей за день, но на секунду задумывается о том, что та фраза ведь и правда что-то осмысленное значить могла. Что-то более сложное. Наверное, она просто скай-фая пересмотрела. Изабель не говорит Саймону, что у нее в голове теперь какие-то мысли странные. Туфли сбрасывает, ненавидя эти небольшие каблуки, от которых все ноги болят теперь. Из платья в длинные бордовые пижамные штаны перебирается и большую асфальтовую футболку. Волосы из прически — в обычный растянутый хвост. Вот так она настоящая, вот так она не пытается быть какой-то другой. Так намного комфортнее и проще. Ей Клэри найти хочется, задать той пару вопросов. И совершенно не удивляется, когда не может найти ни ее, ни сводного брата. «Большой день», о котором подруга вчера весь вечер трещала, приходит в голову сразу же. И от одних мыслей как-то неловко-странно. Ей сказать кому-то нужно. У нее это дурацкое ощущение где-то в самом желудке сидит, что-то не так. Что-то абсолютно не то. Изабель слишком облегченно выдыхает, когда взглядом цепляется за Алека. И бегом кидается за ним через коридор, стараясь ни в кого не врезаться. Стараясь не споткнуться об собственные ноги и не полететь на пол. Она по имени его зовет, лишь потом догоняет и за руку хватает. И скользит носками по полу уже, когда он как-то заторможено подтягивает ее обратно на ноги. — Бегать в носках по плитке — не самая блестящая твоя идея. Изабель бубнит: — Спасибо. Изабель за ним в его комнату ныряет, почти сразу же улавливает запах чего-то крепкого, в названии которого она не разбирается. Нос морщит и дверь за собой закрывает как-то воровато. Она будет сейчас нести полный бред, поэтому лучше бы, чтобы никто их не слышал. Да и хорошо, что он поддатый. На утро, если ей повезет, и не вспомнит ее паранойю. Алек пиджак стягивает и куда-то вперед, даже не поворачиваясь к ней лицом, говорит: — Думал, вы с Саймоном уже обживаете свое гнездышко, — и усмешка не язвительная, просто пьяная. Но ее все равно задевает. — Мне вещи надо собрать. Она не оправдывается, ей правда надо собрать вещи. И когда Алек на край кровати садится, она отчетливо слышит какое-то обреченное «дурацкая идея». Ее воспаленный мозг почему-то решает, что это он о ней, Саймоне, их новой квартире. Но судя по тому, как он прикрывает глаза и пытается глубоко дышать, то речь явно не о ней. — Ты кого-то встретил, да? — она улыбается слишком довольно. И он все же открывает глаза, смотрит на нее и тоже улыбается. Ей хочется верить, что блеск в глазах не только с алкоголем связан. Изабель ближе подходит, взгляд на его волосы вдруг натыкается. Она пальцами по зализанным гелем прядям ведет. — Я за тебя рада. Было бы замечательно, если на этот раз получится что-то настоящее, а не как обычно. Но я не осуждаю, ты же помнишь. У него пара верхних пуговиц рубашки расстегнута, а подернутый дымкой взгляд слишком пристально следит за выражением ее лица, за тем, как она нос морщит. Изабель ворчит: — Кошмар какой, ты всю банку себе на волосы вымазал, да? Изабель пальцами пытается пряди разгрести, но у нее ничего не получается. — Это просто ужасно. — Из, — как-то обреченно тянет он гласную, закатывая глаза. И она пальцами что есть силы ему в плечо свободной рукой цепляется, чтобы он не удумал спиной откидываться на кровать. Потому что тогда она точно его не поднимет. — Мы идем отмывать это безобразие. — Может, до завтра? Она почти жалеет, что взглядом цепляется за его взгляд. Ее снова эти подернутые маревом коньячные затягивать начинают; ей просто нельзя смотреть ему в глаза. Изабель ладонь его вслепую нащупывает и за собой тянет в сторону ванной. Не задумываться старается о том, что он слишком спокойно, без малейшего сопротивления идет за ней. Позволяет увести себя, позволяет усадить себя на край душевой кабины и даже не говорит, что она ему одежду намочит. Изабель практически физически ощущает его взгляд на себе, пока она воду настраивает, рядом с ним усаживается. Хотя проем между двумя створками маленький, явно не предназначенный для того, чтобы там сидели, уж тем более вдвоем. Алек говорит: — Наверное, он действительно особенный. Хотя пока еще рано что-то говорить. Почему-то сегодня у нее нет никакого желания слушать все, что он может сказать об очередном заинтересовавшем его. Изабель снова пальцы ему в волосы запускает, душ направляет куда-то на затылок, под нос себе чертыхается, потому что все же мочит его рубашку. Ей бы просто гель этот дурацкий вымыть. — Все какое-то странное, — вдруг начинает она. — Из-за того, что вы съезжаетесь? Да брось, Из. Ну что может случиться? Что вообще может изменить твою размеренную жизнь теперь? Ее током прошибает, прибивает намертво к тому месту, где она сидит. Изабель взглядом снова на эти чертовы глаза натыкается. Замирает с ладонью в его мокрых волосах, не замечает, как та на его щеку соскальзывает. Алек усмехается себе под нос, в глаза ей четко смотрит и хрипит: — Во мне знаешь сколько коньяка, я утром себе что угодно внушить смогу. И она кивает как-то тупо несколько раз, губами в губы впечатывается. Дергается нервно, когда непроизвольно душ выпускает и тот ударяется о днище кабины. Алек Изабель на себя тянет, у него рот пропитан этим алкогольным вкусом. А она пить не любит, ей все это не нравится. В отличие от его языка в собственном рту. Изабель снова дергается нервно, когда несколько струй воды мочат ее футболку, отстраняется от Алека нервно. Ненавидеть его готова за то, что он руки убрать от нее не может. Где-то в районе талии, чуть ниже все так же сжимает. — Кто-нибудь зайдет, — у нее голос низко-сиплый куда-то ему в самые губы. Она подушками пальцев его по влажному лицу гладит. У него взгляд дурной, Изабель все на алкоголь списать хочет. Алек очки с нее снимает, куда-то на пол в сторону их швыряет. И она только теперь замечает, что он ее челюсть поглаживает, коротко в губы целует. — Ты закрывала дверь, — звучит уже где-то под челюстью, где-то на шее самой, когда он спиной ее на днище кабины укладывает. У нее футболка намокает, она его на себя тянет, языком в его рту оказывается быстрее, чем снова его губы на своих ощущает. Все неправильно слишком; он пьяный, а она пользуется всем этим. Пользуется тем, что он не до конца вообще понимает, что происходит. Ей стыдно потом будет. Стыдно за то, как она его к себе подтягивает. За то, что они оба уже мокрые, лишь штаны местами сухие еще. Стыдно за то, что это все ненормально, омерзительно (а у нее вроде как стабильные отношения уже полгода), а он не останавливает ее дурость, только потакает. Какую бы черноту она ни испытывала к собственному брату, он не должен ее поощрять. Он ей рот едва ли не вылизывает, лицо целует, она его ладонь где-то под своей футболкой на животе ощущает. На животе и уже под резинкой штанов где-то. Руками ему под мокрую рубашку пытается забраться. И дышит рвано, когда он вдруг останавливается, когда у нее в ушах шум воды, шум собственной крови и его дыхание прерывистое. А он пальцами трет ее кожу на скуле под глазом. — Кто это сделал? Изабель понимает не сразу. — Тебя кто-то обидел, — он почти рычит ей в кожу, носом к щеке прижимаясь. Она ладонями по его бокам, не сразу на штаны, на застежку натыкаясь. Снять все это, надо просто снять. У них завтра не будет, а она сегодня сможет всех своих демонов накормить. Хотя бы раз. Просто избавиться от изъевшей ей мозг дурости. — Просто скажи, кто это сделал. — Тшш, — шипит она, наконец стянув с него штаны, ладонями снова под рубашку мокрую. — Это я. Дурацкий урок борьбы. Неуклюжая, сам же знаешь. И голову поворачивает, снова в поцелуй его утягивает. Каким-то полустоном воздух тянет в легкие, когда его руки на бедрах, когда он ее пижамные штаны стягивать начинает. Мир и правда какой-то неправильный. С ним что-то не то. Изабель все равно. Алек дурно хрипит в ее шею: — Ты потрясающая. Ты такая красивая.