Душа моя рваная — вся тебе

На другом побережье даже солнце светит иначе. На другом побережье Алек курит больше, чем когда-либо в родном Нью-Йорке, толком не спит ночами и хоронит остатки эмоций настолько глубоко, что со стороны кажется, будто его, кроме вшивого колледжа, вообще ничего не интересует. Алек бежит от себя так далеко, как только может. Сбежал бы, пожалуй, и в старую Европу, но пришлось бы наплести родителям еще больше, а у него вранья за последнее время набралось так много, что он сам себя больше в зеркале не узнает. Другое побережье нихера не меняет, конечно, но он продолжает повторять себе, что еще немного, еще чуть-чуть, и все станет нормально. И он сам станет нормальным. С нормальностью проблемы, но он упорно это игнорирует. Изабель приезжает спустя полгода, и ему так хочется наорать на нее, ему так хочется послать ее нахуй, выкинуть из своей жизни резко и грубо в этот раз, совсем не как в прошлый, но слова не находятся, когда она оказывается на пороге его квартиры, когда засовывает руки в задние карманы джинсов и коротко говорит: — Привет. То ли у него орать на нее никогда не получалось, то ли злость вся эта мнимая. Потому что он сжимает ее в объятиях и даже спокойно не просит ее выкатываться подальше из его жизни. Потому что сначала она остается на ужин, а потом он в который раз уже шлет все свои принципы в задницу, когда целует ее на диване, когда просто признается самому себе, что разделяющий их континент ничего так и не вытащил из головы, хотя должен был бы. Хотя план был почти идеальный. Идеальный и со своими трещинами. — Ты домой уедешь? — спрашивает он ее ближе к середине ночи, когда она лежит у него на груди, когда цепляется за него так, что от ногтей царапины на боку останутся. — А нужно? У него ответа на этот вопрос нет. За полгода, оказывается, накапливается достаточно сил, чтобы наутро наврать позвонившей матери, что он поможет найти Иззи квартиру, что он поможет ей обустроиться, и да, пока она поживет у него, но они почти не видятся. Они почти не говорят о том, что будет дальше. Алек совсем не анализирует, когда Изабель устраивается спать, прижимаясь к его боку. Алек совсем не анализирует, когда целует ее по утрам перед чертовой учебой, которая должна была отдалить его от нее. И нихера не соображает, когда они снова переступают гребаную черту и трахаются в той самой квартире, куда он ни за что изначально не собирался ее пускать.